скачать книгу бесплатно
– Да-да, разумеется. Она сочтет это за честь.
Эти слова доносятся до Изабеллы и королевы, и обе поднимают головы и встречаются взглядом. Изабелла выглядит крайне испуганной, ее губы приоткрываются, словно она собирается попросить отца передумать. Однако те дни, когда мы могли позволить себе заявить, что мы слишком хороши, чтобы служить короне, уже давно позади. Изабелле придется жить в покоях королевы и прислуживать ей ежедневно. Королева презрительно отворачивается, как будто не может больше нас видеть, будто мы представляем собой что-то грязное и постыдное, словно мы прокаженные. Отец же на нас вообще не смотрит.
– Поехали со мной, – возбужденно шепчет мне Изабелла. – Если мне придется ей служить, ты просто должна со мной поехать. Давай же поедем и вместе будем жить в ее покоях, Анни. Клянусь, я одна там не выдержу.
– Отец меня не отпустит, – быстро отвечаю я. – Помнишь, как мать не пустила нас прошлый раз? Тебе придется поехать, потому что ты замужем за братом короля, но мне туда нельзя, мать меня не отпустит, а я не смогу…
– И леди Анна тоже, – легко продолжил король.
– Разумеется, – тут же согласился отец. – Как пожелает ее величество.
Вестминстерский дворец, Лондон
Январь, 1470 год
Королева ни разу не позволила себе грубости по отношению к нам, все обстоит гораздо хуже. Ее мать совсем с нами не разговаривает, и, если ей случается проходить мимо нас по галерее или залу, она идет как можно дальше от нас, почти прижимаясь к стене, словно не допуская мысли о том, чтобы коснуться нас краем своей юбки. Если бы кто-то другой отходил в сторону при моем появлении, я сочла бы этот жест проявлением уважения, в котором мне уступают дорогу. Но когда это делает герцогиня, быстро отстраняясь и даже не удостоив меня взглядом, я чувствую себя грязью, о которую она не желает марать свое платье, словно к моей обуви или нижним юбкам прилипло что-то нестерпимо смердящее. Мы видимся с матерью только за ужином и по вечерам, когда она сидит с другими фрейлинами, окруженная отнюдь не дружеским молчанием, в то время как они ведут между собой приятную беседу. Все остальное время мы прислуживаем королеве, помогая ей одеться по утрам, сопровождая ее в детскую, когда она навещает трех своих маленьких дочерей, преклоняем колени позади нее в часовне, сидим возле нее на завтраке, выезжаем с ней в угодья, когда она желает поохотиться. Мы постоянно находимся рядом с ней, но она ни словом, ни жестом, ни взглядом не отмечает нашего присутствия.
По правилам старшинства мы часто должны ходить непосредственно за ней, и тогда она ведет себя так, будто не видит нас, обращаясь к другим дамам поверх наших голов. Если, кроме нас, рядом с ней никого нет, она делает вид, что совершенно одна. Когда мы несем ее шлейф, она идет быстро, словно позади никого нет, и мы должны прикладывать все усилия, чтобы поспеть за ней, выглядя при этом до крайности глупо. Передавая нам перчатки, она даже не смотрит в нашу сторону, не заботясь о том, готовы ли мы их принять или нет. Когда я роняю одну из них, она даже не снисходит до того, чтобы это заметить, будто бы предпочитая оставить драгоценную надушенную и украшенную богатой вышивкой перчатку лежать в грязи тому, чтобы попросить ее поднять. Когда мне приходится ей что-то передавать, например книгу или прошение, она принимает это у меня так, словно предмет сам необъяснимым образом возник из воздуха. Если я передаю ей букетик цветов или носовой платок, она берет их у меня из рук так, чтобы ни в коем случае не коснуться моих пальцев. Она никогда не просила нас подать ей молитвенник или четки, и я не смею сама предложить их поднести, страшась, что она сочтет, что я осквернила их своими окровавленными руками.
Изабелла теперь постоянно бледна и угрюма и все время молчит, даже если сидящие вокруг нее дамы весело щебечут. Чем сильнее становится заметен живот Изабеллы, тем меньше поручений дает ей королева, но причина такой деликатности состоит вовсе не в заботе или сострадании к ней. Однажды в презрительном полуобороте к нам она заявляет, что Изабелла больше не в состоянии ей услужить и вовсе не годится на роль фрейлины, как и на любую другую: она только и может, что рожать потомство, подобно свинье. Изабелла так и остается сидеть, прикрывая руками выдающийся вперед живот, словно пытаясь его спрятать, укрыть от недоброго взгляда королевы.
Но я все равно не могу относиться к королеве как к врагу, потому что не могу избавиться от впечатления, что она права, а мы не правы и что ее явное пренебрежение нами было заслуженным благодаря действиям нашего отца. Я не могу на нее сердиться, мне слишком стыдно. Когда я вижу, как она улыбается дочерям или смеется с мужем, я вспоминаю, как впервые увидела ее и как она показалась мне самой красивой женщиной на свете. Она по-прежнему кажется мне самой красивой женщиной на свете, только вот я больше не восторженная маленькая девочка. Теперь я дочь ее врага и убийцы ее отца и родного брата. Я глубоко, искренне сожалею о том, что случилось, но сказать ей об этом не могу, да и она мне ясно дает понять, что не станет меня слушать.
После месяца такого существования я понимаю, что не могу есть за одним столом с остальными дамами, потому что еда встает мне поперек горла. Я не могу спать по ночам и никак не могу согреться в продуваемой свистящими сквозняками спальне. У меня дрожат руки, когда мне приходится что-то передавать королеве, а мои вышивки и вовсе безнадежны, а льняная канва сплошь покрыта пятнами крови от того, что я постоянно колю иглой пальцы. Я спрашиваю мать, не могу ли я вернуться в Уорик или хотя бы в Кале. Я рассказываю, что чувствую себя больной и жизнь здесь, при дворе, в окружении врагов, лишь делает это состояние еще тяжелее.
– Не смей жаловаться, – одергивает она меня. – Я сижу возле ее матери за обеденным столом, и каждый раз у меня все внутри покрывается льдом от злого колдовства этой ведьмы. Твой отец рискнул всем и проиграл. Он не смог держать короля узником в своей собственной крепости, потому что его не поддержал бы никто из лордов, а без их поддержки ничего было нельзя сделать. Нам еще повезло, что король не приказал его казнить, вместо этого поместив нас в очень хорошее место: в свой дворец, признав брак твоей сестры с его братом и помолвку твоего кузена Джона с дочерью короля. Мы близки к трону и можем стать еще ближе. Служи королеве и будь благодарна ей за то, что твой отец не окончил свои дни на плахе, как ее отец, и надейся, что он найдет для тебя хорошего мужа, а королева одобрит его выбор.
– Я не могу, – слабо возражаю я. – Правда, миледи мать, не могу. Дело не в том, что я не хочу или что осмелюсь ослушаться вашего приказа или веления отца, но я просто не могу этого делать. У меня подгибаются колени, не давая мне идти следом за ней. Я не могу есть, когда она смотрит на меня.
И тогда мать поворачивается ко мне своим каменно-неподвижным лицом.
– Ты происходишь из знатной семьи, – напоминает мне она. – Твой отец пошел на огромный риск ради благополучия этой семьи и ради блага твоей сестры. Изабелле очень повезло, что он счел ее достойной таких усилий. Сейчас мы можем находиться в несколько стесненных обстоятельствах, но это не навсегда. Ты должна показать отцу, что ты тоже стоишь того, чтобы ради тебя предпринимались усилия. Ты должна будешь дорасти до своего призвания, Анна, сейчас тебе нельзя быть слабой или больной. Ты была рождена, чтобы стать великой женщиной, девочка, – так стань же ею.
Она видит, что я бледна и дрожу.
– Да взбодрись же! – резко произносит она. – Мы отвезем в замок Уорик твою сестру, чтобы она могла там родить. Там нам всем будет легче, и мы сможем отдохнуть от двора по меньшей мере четыре месяца. Здесь никому из нас нет радости, Анна. Мне сейчас так же тяжело, как и тебе, и я постараюсь оставаться с тобой в замке Уорик столько, сколько смогу.
Замок Уорик
Март, 1470 год
Мне казалось, что мы должны ощущать облегчение с каждой милей, которая отдаляла нас от двора, но через пару недель после того, как мы приехали в замок, отец прислал своего камердинера с известием о том, что он желает видеть своих дочерей у себя в кабинете. Когда мы входим в кабинет отца, Изабелла тяжело опирается о мою руку, второй придерживая свой увеличившийся живот, словно напоминая всем, кто мог по случайности забыть, что она носит под сердцем дитя наследника короля Англии, рождение которого ожидается вот уже в следующем месяце.
Отец сидит в своем резном кресле, высокое изголовье которого украшает золоченый барельеф с изображением фамильного герба, медведя и копья. Когда мы входим, он поднимает голову и указывает на меня своим пером для письма:
– А, ты мне не нужна.
– Отец?
– Отойди в сторонку.
Изабелла быстро отпускает меня и выпрямляется почти без усилий, и я отхожу назад, в глубь комнаты, и становлюсь возле стены, касаясь убранными за спину руками складок ткани, которая прикрывает декоративные панелей. Мне остается только ждать, пока меня не позовут присоединиться к разговору.
– Я открою тебе секрет, Изабелла, – тем временем говорил отец. – Твой муж, герцог, и я собираемся присоединиться к королю Эдуарду в его походе во усмирение бунта в Линкольншире. Мы отправимся к нему, чтобы продемонстрировать свою преданность.
Изабелла что-то произносит в ответ. Я не слышу, что она говорит, и, конечно же, это не имеет ни малейшего значения, равно как и мое мнение: так решили мужчины, и так все и будет, независимо от чьего-либо мнения.
– Когда король выстроит своих людей на поле сражения, мы нападем на него, – прямо заявил отец. – Если он поставит нас позади себя, мы нападем на него сзади. Если он отправит Джорджа в одно крыло, а меня во второе, мы помчимся навстречу и нападем с двух сторон. Наши силы превосходят силы короля, и в этот раз мы пленных брать не станем. В этот раз я не стану проявлять милость и искать с ним компромисса. Король не переживет этой битвы. Все будет кончено на поле боя. Он уже покойник. Я убью его собственным мечом или даже собственными руками, если до этого дойдет.
Я закрываю глаза. Это самое худшее из того, что могло произойти. До меня доносится приглушенное восклицание Изабеллы:
– Отец!
– Он не король, борющийся за интересы Англии, он радеет только за интересы Риверсов, – продолжает он. – Он под каблуком у своей жены. Мы рисковали своими жизнями не для того, чтобы отдать власть Риверсам и посадить их ребенка на трон. Я не для того бросал к его ногам свою удачу и свою жизнь, чтобы смотреть, как эта королева кутается в не принадлежащие ей шелка и бархат, отороченные принадлежащими тебе горностаями. – Скрипит кресло, и отец встает на ноги, отталкивает его от себя и обходит стол, направляясь к Изабелле. Не обращая внимания на выпирающий живот, Изабелла преклоняет перед ним колени. – Я делаю это ради тебя, – тихо говорит он. – Я сделаю тебя королевой Англии, и если ребенок, которого ты носишь под сердцем, окажется сыном, то он станет наследником престола, королевским принцем и будущим королем.
– Я буду молиться за тебя, – произносит Изабелла почти беззвучно. – И за моего мужа.
– Ты сделаешь так, что моя кровь и мое имя воцарятся на престоле, – удовлетворенно заявляет отец. – Эдуард превратился в ленивого глупца. Он доверяет нам, а мы его предадим, и он падет на поле боя, как и его отец, тоже глупец. Ну же, дитя, встань! – Он берет ее под руки и резко поднимает, затем кивает мне и говорит: – Береги сестру. В ее чреве – надежда всей нашей семьи. Возможно, она носит под сердцем будущего короля Англии. – Он расцеловывает Изабеллу в обе щеки. – В следующий раз, когда мы встретимся, ты будешь уже королевой Англии, и я преклоню перед тобой колени, – смеется он. – Только подумай: я преклоню перед тобой колени, Изабелла!
Весь наш дом отправляется в часовню помолиться о победе для отца. Все думают, что он отправляется в бой против повстанцев на стороне короля, и молятся, не понимая той опасности, в которой он сейчас находится, как рискует, бросая вызов королю Англии в его собственном королевстве. Но отец хорошо подготовился: весь Линкольншир превратился в один большой повстанческий лагерь, а один из его людей заронил в людских умах недовольство неразумным правлением короля и тем, что он внемлет дурным советчикам. У Джорджа уже есть собственная армия, которая присягнула ему и пойдет за ним следом, что бы он ни задумал. Однако фортуна – особа переменчивая, а Эдуард всегда был прекрасным тактиком. Мы днем и ночью молимся о том, чтобы отцу сопутствовала удача, и терпеливо ждем новостей.
Мы с Изабеллой пребываем в ее покоях. Изабелла отдыхает на постели, жалуясь на боль в животе.
– Боль какая-то тянущая, – жалуется она. – Как будто я объелась.
– Так, может быть, ты и объелась, – отвечаю я, не проявив должного сочувствия.
В ответ она корчит рожицу.
– У меня срок уже почти восемь месяцев, – грустно возражает она. – И если бы отец не ушел в поход, то мне уже на следующей неделе надо было бы начинать готовиться к родам. Мне казалось, что моя родная сестра могла быть ко мне чуть добрее.
Я стискиваю зубы.
– Да, – говорю я, – прости меня. Сейчас я позову прислугу. Мне сказать матери, что тебе нехорошо?
– Нет, – отвечает она. – Не стоит. Скорее всего, я и правда переела. У меня в животе совсем не осталось места, и всякий раз, когда ребенок двигается, мне тяжело дышать. – Вдруг она поворачивает голову: – А что там за шум?
Я иду к окну и вижу, как по дороге, ведущей к замку, идет группа людей, не выдерживая построение, сбиваясь с ноги, словно это не мощная военная сила, а толпа измученных дорогой странников. Впереди них медленно ехали всадники на лошадях. В одном из коней, с глубокой кровоточащей раной на плече, я узнаю Ворона, коня отца.
– Это отец возвращается домой, – говорю я.
Изабелла в то же мгновение выскакивает из кровати и бежит по каменным ступеням в холл, распахивая двери, в то время как все слуги замка выбегают во двор, чтобы приветствовать возвращающуюся армию.
Отец въезжает во главе своей армии, и, как только они все оказываются под защитой каменных стен, подъемный мост издает скрип и опускается вместе с решеткой. Тогда отец вместе с мужем своей дочери, красавцем герцогом, спешиваются со своих усталых лошадей. Изабелла тут же тяжело опирается на мое плечо и кладет свою руку на живот, превращаясь в воплощение материнства. Но мне не до мыслей о том, как мы с ней выглядим: я всматривалась в лица вернувшихся воинов. Одного взгляда на них достаточно, чтобы понять: они вернулись не с победой. Сзади к нам подходит мать, и я, услышав ее тихое восклицание, понимаю, что она тоже заметила истощение нашего войска и отражение поражения на их лицах. Отец мрачен, Джордж бледен и глубоко несчастен. Мать принимает случившееся, и на глазах ее спина выпрямляется, и она идет приветствовать отца, легко касаясь губами его щек. Изабелла приветствует своего мужа тем же образом. Мне же остается опуститься в глубоком поклоне, чтобы, поднявшись, последовать за всеми ними в зал, где отец поднимется на помост. Придворные дамы уже выстроились в ряд и присели в поклоне, когда отец проходит мимо них. Приближенные к семье люди последовали за нами в зал, чтобы тоже услышать новости. За ними шли слуги и охрана замка, потом те воины, которых выбрали для того, чтобы те сначала выслушали известия, и только затем шли отдыхать. Отец говорит громко, чтобы слышно было всем.
– Мы выехали, чтобы оказать поддержку нашим родственникам, лорду Ричарду и сэру Роберту Уэллесу, – начал он. – Они, как и я, считают, что король попал под влияние чар, наложенных королевой и ее семьей, и что он отступил от данных мне ранее обещаний и тем самым лишил себя права на трон Англии.
В зале раздается ропот одобрения, потому что все присутствующие здесь возмущены властью, которую обрело семейство Риверс. Джордж поднимается на помост, чтобы встать рядом с отцом, словно желая напомнить, что он – достойный престолонаследник и желанная замена утратившему доверие народа королю.
– Лорд Ричард Уэллес мертв, – бесстрастным, без эмоций, голосом продолжает отец. – Этот лжекороль взял его в святилище. Он повторяет ужасные преступления, сотворенные в нарушение закона Божьего и человечьего. Он взял его в святилище и пригрозил смертной казнью. Когда сын лорда Ричарда сэр Роберт занял свое место в готовящейся битве, этот лжекороль умертвил лорда Уэллеса еще до начала битвы прямо там, на поле боя, безо всякого суда.
Джордж кивает с мрачным видом и по-прежнему бледным лицом. Нарушение неприкосновенности святилища было равносильно покушению на защиту и власть церкви, осквернению власти самого Господа. Человек, тянущийся к алтарю Господню, должен верить в то, что там он в безопасности. Даже Господь берет любого преступника под свою защиту, если тот пребывает под сенью его святилища. Если король не признает неприкосновенности святилища, то он ставит себя выше самого Бога, а значит, что он – еретик и богохульник и в скором времени его настигнет карающая длань Господня.
– Мы проиграли, – торжественно произносит отец. – Армия, стоявшая под началом Уэллесов, была захвачена Эдуардом. Нам пришлось отступить.
Я почувствовала, как моих пальцев коснулась холодная рука Изабеллы.
– Мы проиграли? – спросила она, не веря своим словам.
– Мы отступим к Кале и перегруппируемся, – продолжает отец. – Это отступление, но еще не поражение. Сегодня мы отдохнем, а завтра упакуем все необходимое и выступим. Однако пусть никто не заблуждается: сейчас идет война между мной и королем Эдуардом. Истинным наследником трона Англии является Джордж из дома Йорков, и я прослежу за тем, чтобы он занял трон, причитающийся ему по праву.
– Джордж! – восклицают находившиеся в зале мужчины, вскидывая вверх кулаки.
– Храни Господь короля Джорджа! – кричит им отец.
– Король Джордж! – отзываются они, и я понимаю, что они готовы принять и присягнуть кому и чему угодно, если это велит им отец.
– Уорик! – Отец издает свой боевой клич, и они подхватывают его дикими голосами:
– Уорик!
Дартмут, графство Девон
Апрель, 1470 год
Мы движемся со скоростью мулов, влекущих повозку Изабеллы. По распоряжению отца за нашей отступающей армией следуют разведчики, которые докладывают, что Эдуард не стал нас преследовать, изгоняя из своего королевства. Отец говорит, что Эдуард – ленивый глупец и что он поторопился в теплую постель своей жены в Лондон. Мы не торопясь доезжаем до Дармута, где нас ожидает корабль отца. Мы с Изабеллой стоим на пристани, наблюдая за тем, как на корабль грузятся повозки и лошади. Морская гладь так спокойна, что кажется простым озером. День слишком жаркий для апреля, в небе парят и кричат чайки, а в воздухе царит приятный запах соли, водорослей и дегтя. Мне легко было представить, что сейчас лето и мы собираемся в увеселительное путешествие, которое приготовил для нас отец.
Последним по трапу поднимается Ворон, боевой жеребец отца. На его голову был надет холщевый мешок, чтобы конь не видел ни трапа, ни воды под ним, но он все равно понимает, что его ведут на корабль. Не один раз он уже переплывал с отцом моря и уже дважды возил его в боевые походы на Англию. Он – настоящий ветеран, но сейчас ведет себя как нервный жеребенок, упирающийся, пятящийся от трапа, встающий на дыбы так, что держащие его люди бросаются врассыпную, чтобы не попасть под молотящие по воздуху копыта, пока кто-то не накидывает на него лассо и не лишает возможности сопротивляться.
– Мне страшно, – говорит Изабелла. – Я не хочу никуда плыть.
– Иззи, море сейчас спокойно, словно запруда. Мы легко доплывем прямо до дома.
– А Ворон точно знает, что здесь что-то не так.
– Ничего он не знает. Он никогда никого не слушался. Да к тому же его все равно уже завели на корабль, и он уже в своем стойле, спокойно жует свое сено. Пойдем же, Иззи, нам нельзя задерживать отплытие.
Но она по-прежнему не двигается с места. Она отводит меня в сторону, в то время как придворные дамы поднимаются на корабль вместе с матерью. Матросы на корабле поднимают паруса, выкрикивают команды и получают ответы. Двери капитанских кают открыты и ожидают нас. Мимо нас проходит Джордж, не обращая ни малейшего внимания на переживания Изабеллы, отец отдает последние распоряжения кому-то, стоящему на причале, и матросы отдают швартовые.
– Мой срок слишком близок, чтобы подниматься на борт корабля.
– С тобой будет все в порядке, – говорю ей я. – Ты можешь лежать в кровати в каюте так же, как ты бы лежала в своей кровати дома.
Но она все еще колеблется:
– А что, если мы попадем под плохой ветер?
– Что?
– Королева и ее мать – ведьмы, а ведьмы могут вызывать плохой ветер свистом. Ведь правда? Что, если она уже вызвала ветер, который только и ждет, чтобы мы сели на корабль?
– Из, она не сможет сделать ничего подобного. Она самая обыкновенная женщина.
– Может, и ты сама прекрасно об этом знаешь. Она никогда не простит нам смерти своего отца и брата. Так сказала ее мать.
– Ну конечно, они очень злились на нас, но этого она не сможет сделать. Она не ведьма.
Неожиданно рядом с нами оказывается отец.
– Поднимайтесь на борт, – говорит он.
– Иззи напугана.
Он смотрит на нее, свою старшую дочь, избранную, и напряженный взгляд его карих глаз не замечает ни бледности ее лица, ни руку, прикрывающую огромный живот: сейчас он видит перед собой помеху для исполнения одного из своих ближайших планов. Потом он оглядывается в том направлении, откуда мы прибыли, словно стараясь рассмотреть приближающиеся королевские штандарты и пыль, поднимаемую копытами королевской конницы.
– Поднимайтесь на борт! – еще раз бросает он и направляется к трапу, даже не смотря в нашу сторону. Нам остается торопливо следовать за ним, когда он дает команду отправляться.
Швартовы отданы, подходят баркасы и принимают концы, чтобы отбуксировать нас в открытое море. Гребцы на баркасах наклоняются над веслами и начинают свой нелегкий труд, как только щуплый мальчик-барабанщик задает привычный, объединяющий их усилия ритм. Корабль медленно трогается, отходит от мощеной набережной и причала и выходит в реку. Паруса трепещут и постепенно каменеют на ветру, корабль покачивается в такт пойманным порывам. Отца обожают в Девоне, как и во всех остальных портах Англии, за то, что он защищает их от напастей, приходящих со стороны проливов, отделяющих Англию от континента, поэтому вокруг видны улыбающиеся лица, машущие руки, посылающие воздушные поцелуи, слышны благословения. Джордж немедленно выходит вперед и становится рядом с ним на палубу юта и поднимает руку в королевском приветствии. Отец подзывает к себе Изабеллу, обнимает ее за плечи и поворачивает так, чтобы все видели ее живот. Мы с матерью стояли на носу корабля. Отец не звал меня к себе, я была ему там не нужна. Это Изабелле суждено было стать новой королевой Англии, и она сейчас отправлялась во временное изгнание, чтобы обязательно вернуться с триумфом. Это Изабелла носила под сердцем дитя, которое, как все надеялись, окажется мальчиком, будущим наследником английского королевства.
Мы выходим в открытое море, и матросы бросают концы на баркасы и зарифляют паруса. Дует легкий ветерок, паруса оживают, и скрипят мачты: наш корабль двинулся по голубым волнам, с шелестом расходившимся под носом судна. Иззи и я всегда любили ходить под парусами, и она успокаивается, забывает о своих страхах и присоединяется ко мне, чтобы посмотреть на группу дельфинов, резвящихся в прозрачной воде. Далеко над горизонтом виднеется полоска молочно-белых облаков, напоминающая жемчужную нить.
Вечером мы дрейфуем возле порта Саутгемптона, в котором стоит на якоре флот отца, ожидая команды присоединиться к нам. Отец отправляет к ним гонца на меленькой весельной лодочке, а мы остаемся ждать на борту, наблюдая за тем, как скачет по волнам Солента лодка, то и дело вглядываясь в контуры берега, ожидая в любой момент увидеть целый лес из покачивающихся мачт, источник нашей силы, и гордости, и власти отца, Морского Командора. Но перед нами появляются только два корабля. Как только они поравнялись с нами, отец перегибается через поручни, и моряки с тех судов кричат, что нас ждут, что сын Риверсов, Энтони Вудвилл, ведомый проклятым семейным даром предвидения, примчался сюда вместе со своими войсками, как бешеный, успев прибыть раньше нас и подчинить себе большую часть команд флота. Кого-то он арестовал, кого-то убил на месте, но самое главное – он прибрал к рукам все отцовские корабли, включая самый новый, флагман «Троицу». Энтони Вудвилл теперь владеет флотом отца. Риверсы забрали у нас наши корабли так же, как отобрали у нас короля, так же, как заберут и все остальное.
– Быстро спускайся в каюту! – кричит мне отец. – И скажи матери, что мы вернемся в Кале утром и что я возвращаюсь за «Троицей» и всеми остальными моими кораблями, а Энтони Вудвилл жестоко пожалеет о том, что протянул к ним руки.
Мы будем плыть весь вечер и всю ночь, опережая ветер в проливе, стремясь к своему дому в Кале. Отец прекрасно знает эти воды, и его команда уже не раз ходила по ним и сражалась за каждый их дюйм. Судно, на котором мы плыли, было недавно спущено на воду и снаряжено как боевой корабль, но его жилые каюты достойны короля. Мы идем на восток с попутным ветром, и небеса над нами высоки и ясны. Изабелла будет отдыхать в королевской каюте на главной палубе, и я останусь с ней. Мать с отцом разделят большую каюту под палубой юта, а Джордж получит капитанскую каюту. Вскоре будет подан ужин, и мы будем играть в карты при неровном свете свечей, потом разойдемся по каютам, и я усну, убаюканная покачиванием судна на волнах, скрипом мачт и снастей и солоноватым запахом моря. Я понимаю, что свободна: время моей службы королеве подошло к концу – совсем. Я больше никогда не увижу Елизавету Вудвилл. Она никогда меня не простит, никогда больше не услышит моего имени, как и мне не придется больше терпеть ее молчаливого презрения.
– Ветер крепчает, – замечает Иззи, прогуливаясь по основной палубе перед ужином.
Я поднимаю голову. Штандарты на верхушках мачт бьются, словно в припадке, и чайки, следовавшие за кораблем, уже отстали и направились назад, в сторону берега Англии. Тонкая жемчужная нитка облаков набухла и превратилась в груду серых рыхлых туч.
– Ничего страшного, Иззи, – говорю я. – Пойдем, мы можем вернуться в каюту. У нас никогда еще не было такой роскошной каюты.
Мы подходим к дверям, которые уводят с главной палубы, но, когда Изабелла кладет руку на медную ручку, корабль внезапно накреняется, и она, не удержавшись на ногах, наваливается на дверь и влетает в каюту. Она падает, ударяясь о кровать, я подползаю к ней и обнимаю ее:
– Как ты, Иззи?
Следующая волна ударяет в борт корабля, и мы перелетаем к другой стене нашей небольшой каюты, и Иззи падает на меня, пригвождая меня к стене.
– Ложись в кровать, – говорю я.
Пол каюты снова встает на дыбы, пока мы ползем к кровати, и Изабелле удается ухватиться за ее край. Я держусь рядом, даже пытаясь смеяться над неожиданной встряской, из-за которой мы выглядим так глупо, но Изабелла внезапно разражается плачем.
– Это шторм! Шторм, как я и говорила! – В воцарившейся полутьме каюты ее глаза кажутся неправдоподобно огромными.
– Не может быть, это просто пара высоких волн, и все. – Я смотрю в сторону окна. Облака, которые сначала казались такими воздушными и полупрозрачными, теперь потемнели, и солнце затянули угрожающие черно-желтые полосы. Небо кажется непривычно темным и красным, несмотря на то что времени не больше полудня.
– Просто пасмурно, – говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало беззаботно. Я в жизни никогда не видела такого неба. – Может, ляжешь в кровать, чтобы отдохнуть? Тебе это пойдет только на пользу.
