Рассказы от первого лица

– Исчезнет? – еле выговорила я.

Кирилл перестал улыбаться. Растерялся.

– Ну да. Отдавать то было не чем. Дело не пошло. Коля хотел помочь, но у него тоже таких денег не было, он даже встречался с ними, ну с этими, у которых Вася деньги взял, но они ничего слышать не хотели. Хотели вернуть свои деньги…

Кирилл совсем смутился и замолчал.

– А я? – глупо спросила я.

Думаю, Кирилл уже пожалел, что завел этот разговор.

– Эм… я не знаю. Но помню, я его спрашивал – а как же жена? Он мне ответил что-то типа – она поймет или переживет, в общем справится…

Кирилл опустил глаза, нервно покрутил обручальное кольцо на пальце.

– Почему вы не пришли ко мне раньше?

Конечно, нельзя было дальше его мучить, но меня переполняли вопросы, вопросы, вопросы!

– Я… я не знаю. Я думал, вы все знаете или он связался с вами…

Я поспешно кивнула ему и скрылась за дверью своей квартиры. Забыла разуться, и зашла в обуви на кухню. Выпила стакан воды. Выложила на стол содержимое своих карманов – два трамвайных билета, тонкая пачка денег и шоколадка. Меня немного трясло. Я, то бралась за пустой стакан и ставила его на место, то за чайник, то бежала к форточке, чтобы открыть ее. Потом сунула обратно все в карман, и по-прежнему обутая, зашла в комнату. Взяла с дивана свою сумку, высыпала ее содержимое. Нашла среди прочего рецепт на лекарства и выбежала из квартиры.

Уже было вышла из подъезда, но вернулась на свою площадку, и постучала в дверь напротив. Отворил Кирилл. Из-за его плеча выглядывала молодая женщина, думаю, его жена, у ног стояла маленькая девочка. У меня было тысяча вопросов, но я решила задать только один. Ведь нельзя же впутывать бедного Кирилла в свои терзания! И я выбрала такой:

– Почему они не забрали квартиру? – совсем неважный вопрос, который ничего не прояснит, никак мне не поможет принять решение. Но не могла же я, в конце концов, спросить у него – а жив ли он вообще? Или – неужели, Вася меня никогда не любил? Зачем же я тогда два года своей жизни провела в этом кошмаре? И что же мне делать теперь?

Кирилл, растерянно ответил:

– Коля говорил с ними, – он понизил немного голос – у него есть связи, он припугнул их, чтобы они к вам не сувались.

– Но ведь Вася об этом не знал? – рассуждая, спросила я.

– Думаю, нет. Он тогда уже уехал.

Кирилл спохватился и весело улыбнулся.

– Да вы не волнуйтесь, с ним все в порядке, я думаю, он вернется!

Я невесело улыбнулась в ответ. Достала из кармана шоколадку и отдала девочке, которая держалась за папину ногу и испуганно смотрела на меня. Она приняла.

Я вышла на улицу. Денег не много. Но их хватит на дорогу до родительской деревни, и на первое время, пока не найду работу. Хотя в деревне работа есть всегда. Можно пойти в свою школу, там, думаю с удовольствием, примут. Или не покидать город, снять на них недорогую комнату, можно даже в общежитии, и новую работу искать не придется. А может Вадим? Нет, нет, эту мысль точно нужно выкинуть из головы. Только, что я сказала ему, что никогда его не позову.

И было еще несколько вариантов, я мысленно уже собирала вещи – у меня вышло всего два чемодана, и это вместе со школьными учебниками. Так, занятая своими мыслями, я дошла до аптеки. На крыльце стояла тучная женщина – фармацевт и курила. Она мне улыбнулась, затушила сигарету и отправилась на рабочее место. Я послушно последовала за ней. Уже из аптечного окошка она спросила:

– Как Антонина Петровна? – видимо знакомы.

– Плохо – ответила я, и подала ей список.

Отдавая пакет с лекарствами продавец пожелала здоровья моей свекрови. А я отдала деньги и отправилась к своей ненавистной старухе.

Ничья

Мне было невыносимо скучно. За столом рассказывали затертые до дыр школьные истории, курили, матерились, пили дешевое вино. Пьяненький Паша, справа, то и дело обнимал меня за шею и хохотал. Анька, слева, больно тыкала меня локтем в бок: «помнишь, да?». Я ведь выше всего этого. Как я вообще сюда попала?

Я встала из-за стола и вышла на крыльцо. Там тоже стояли – курили, матерились со стаканами дешевого вина в руках.

– Маринка! – и очередной радушный одноклассник полез ко мне обниматься. Я увернулась и спустилась с крыльца. Тот, за мной не отправился, побоялся не осилить ступенек. Только сказал ребятам и мне вслед:

– Как и раньше, зазнается, сучка.

Приятно слышать. Да, я и раньше была лучше вас всех. И да, ничего не изменилось. Я вышла со двора, с трудом справившись с покосившейся деревянной калиткой. Темнело. Я была одета не по погоде. Здесь, в деревне, по вечерам уже прохладно. А в городе было душно – нечем дышать. Прохлада была мне приятна. Свежий ветер. Только себе могла признаться, как мне дорог запах навоза, кур и скотины. Это запахи из детства. И прохлада оттуда же. Я шла медленно, нарочно вызывая в себе почти забытые ощущения. Я впивалась взглядом в знакомые пейзажи – вот тополь с серебряными неспокойными листочками, огромный, недостижимый. Лавка под ним, под ней шелуха от семечек. Низкий забор, калитка, родной дом.

Я тихонько постучала в окно. Знаю, мама не спит. Она мне открыла, затем заперла за мной дверь. И мама – родная, постаревшая, немного забытая мною. Я в деревне бываю все реже и реже.

– Соня спит? – спросила я у мамы шепотом.

– Нет, наверное. У себя в комнате – так же тихо ответила мне мама. Наверное, папа уже спал.

Я постучала в дверь Сониной комнаты.

– Ну, заходи – раздался раздраженный голос из-за двери. Я вошла. Соня лежала одетая на кровати. Увидев меня, она нехотя, вытащила наушники из ушей.

– Чего еще?

– Ничего, – ответила я и села на край кровати – как дела?

– Пойдет.

Соня ждала, когда я уйду. Она меня любила, потому что я ее сестра. Но хотела, чтобы я ушла, потому что ей двенадцать и она слушает музыку.

Конечно, я должна встать и уйти, я ведь не как мама, я все понимаю – и тягу к уединению, и жизнь внутри себя, и неприязнь к окружающим. Но я не уходила. Наверное, старею.

– Может тебе денег надо? – попыталась заинтересовать ее я.

– Надо – спокойно отозвалась она.

– На что?

Соня усмехнулась:

– Тогда не надо.

Я по-прежнему не уходила. Соня не выдержала.

– Марин, ну что тебе надо?

– Ничего. Посекретничать хотела.

Соня начинала раздражаться.

– О чем?

Я пожала плечами. И, правда, не о чем. Просто я хотела быть для нее лучше нашей мамы. Мама ее не понимает – конфликт поколений. А я другая. Я молодая, я могу ее понять. Но ничего не вышло. Так и не найдя, что сказать сестре, я вышла.

Мама постелила мне в зале на диване. Мою бывшую комнату отдали Соне. Теперь я здесь гость. Чему я несказанно рада.

Я прожила в этом доме семнадцать лет. Сначала, я была маленькой и любимой всеми. Особенно любил меня папа. У него в жизни, как мне казалось, было вообще не много занятий – уходить и приходить с работы, любить меня, и по выходным пить пиво на лавке под тополем. Мама меня любила тоже, но меньше, потому что дел у нее было больше. Она целыми днями мелькала то тут, то там, казалось, что она все время, что-то переносит с места на место. Потом я пошла в школу, и узнала, что я красивая и не очень умная. Что красивая мне говорили многие, что не умная я догадывалась сама.

Вошла мама. Я уже лежала под одеялом. Она, молча, стояла в дверях.

– Я не сплю – сказала я ей.

Мама подошла к дивану.

– Ты быстро вернулась. Не понравилась встреча?

Я почувствовала себя Соней. Я тоже не хотела говорить.

– Нет.

– А Сашка был?

– Да, вроде.

– А Потаповы?

– Не знаю, мам. Они для меня сплошная серая, пьяная масса. Я просто ушла.

Мама присела на кресло, что стояло у дивана. Оказалась у меня в изголовье.

– Завтра поможешь на огороде?

– Не-а – улыбнулась я.

Мама кивнула.

– Ты знаешь, что Антон здесь?

– Нет – как можно безразличнее сказала я, вздрогнув под одеялом.

– Он приехал полгода назад. С семьей. У него жена и двое мальчиков. Мария Федоровна умерла, дом ему оставила, жить здесь будут.

– Незавидная судьба – пожала я плечами, понемногу приходя в себя. И какой он теперь?

Надо уехать утром – решила я. Еще я удивилась, что меня так долго не было в деревне – полгода или даже больше. Не удивительно, что я для Сони никто.

– Ты надолго приехала? – осторожно спросила мама, словно, угадывая мои мысли.

– Завтра уеду.

Думаю, мама осталась довольна моим ответом.

И неожиданно для себя я решила быть с мамой откровенна. Я села.

– Тебе нечего бояться! – сказала я ей.

Мама испугалась моих слов.

– Нет, Мариночка, я не боюсь. Я тебе доверяю. Но с Соней сейчас особенно тяжело. Она словно нежный цветочек, я дышать на нее боюсь! Может, ты сможешь к ней подход найти.

– Нет, – покачала я головой, – это просто возраст.

Я снова легла и отвернулась к стене. Мама посидела еще немного, потом пожелала мне спокойной ночи и ушла. Думаю, ей стало спокойнее. Я понимала ее опасения, но мне было обидно. Я любила Антона тринадцать лет назад. Да я вообще могу не узнать его при встрече! Наверное, он пьет, у него некрасивая жена и бестолковые дети. Я буду рада, окажись оно так. Например, почти все мои одноклассники оправдали мои ожидания. Сегодня я радовалась этому, смотря на их никчемное деревенское существование. С Антоном я тоже вряд ли ошибаюсь. Иначе он не вернулся бы сюда.

Но утром я не уехала. Это была суббота, и папа верный себе, уже шел с магазина напрямик на лавку под тополем. Я присела рядом с ним. Он по-прежнему любил меня.

– Твои когда приедут? – спросил он ласково.

– Еще не звонила им. Им без меня хорошо. Папа же балует Анжелку, а мама орет и орет.

– А чего орешь? – спросил папа, убирая пакет под лавку. С годами стал стесняться своей привычки. Меня это умиляло.

– Нервы, – пожала я плечами.

– Ты Антона видел? – папе я могла спокойно задать этот вопрос, он был далек от наших с мамой сериалов.

– Какого? А – Голычагина, что ли? Ну да. Полгода уже здесь живет. Мальчики у него хорошие такие.

Неприятно. Да что вообще папа может понимать – хорошие, не хорошие?

– А сам он что?

Папа пожал плечами:

– Да все такой же, хохмит.

Хорош папу смущать, пусть пьет свое пиво. Вот и Мурзик пришел. Я погладила его по мохнатой голове.

– Твой блохастик – улыбнулась я папе и коту.

– Но, но! Я вчера его в бане мыл!

Хотелось поцеловать папу за это, и за то, что он есть. Но постеснялась и ушла в дом.

Я красиво оделась, и пошла по деревне, искать встречи с Антоном. Мне любопытно – вспомню ли я его? Стану ли я, как раньше, смотреть на его руки, пальцы, губы и краснеть? Стану ли я впиваться взглядом в его шею с желанием сделать это губами? Почти уверена, что все во мне его забыло. И даже больше мне теперь хотелось увидеть его жену. Так я собираюсь убедиться в том, что у него все плохо. Он-то, понятно, хуже моего Васи. А моя Анджелка в сто раз лучше его сыновей. Во-первых, потому что она девочка, а во-вторых, потому что она одна, – а значит ей не надо ни с кем делить, ни конфеты, ни любовь родителей. Осталось увидеть своими глазами, что я лучше его жены.

Я медленно прошла мимо его окон. Но дом был тих. Спят они еще все что ли? – удивилась я и уже в этом чувствовала свое превосходство.

– Маринка! – окрикнула меня моя теска – одноклассница. Она живет по соседству с Антоном.

– Ты чего так рано гуляешь и уже такая красивая? – с восхищением и завистью оглядела она меня с ног до головы. Я приободрилась ее оценкой.

– К тебе шла – улыбнулась я.

– А-а. Заходи!

Ну и отлично! Маринин двор был отделен от соседнего невысоким забором. Так что, находясь здесь, можно было вполне, увидеть выходящего из дома Антона. Навстречу нам вышла Маринина мама, расцеловала меня и вернулась обратно в дом.

А в жизни Маринки мало что изменилась. Она также жила вдвоем с матерью. Только тетя Таня постарела очень. У них было большое хозяйство – им они и жили. Замуж Маринка не вышла. Надо узнать почему. Она конечно не красавица, но я давно сделала вывод, что на факт замужества и наличие детей это никак не влияет. Вот на качество брака, вполне может быть. А на факт – нет.

– Маринка, а чего ты не замужем? – спросила я, когда мы сели за столик во дворе ее.

Маринка пожала плечами.

– Не знаю. Не повезло.

Ну вот, осталось только спросить об Антоне, а больше и поговорить не о чем. Из дома вышла тетя Таня с кувшином компота. Он был еще горячий. Она налила мне полную кружку.

– Спасибо.

– А ты как, Марин? – спросила меня тетя Таня.

– Нормально – улыбнулась я – муж, дочка, работа. Как у всех.

– А дочке сколько?

– Четыре.

– В садике?

– В садике болеет часто, больше с мужем дома.

– Муж-то хороший?

– Не жалуюсь.

Я улыбалась, а тетя Таня с каждым моим ответам хмурилась все сильнее. Так она подходила к любому делу. Хмурясь и заранее опасаясь, что все плохо. Я видела, что она искренне переживает.

– Ну и хорошо – заключила она и, продолжая хмуриться, зашла обратно в дом.

– Новые соседи? – спросила я, повернувшись к Маринке.

– Не такие уж и новые. Антона помнишь?

– Ага. Ну и как он? – спросила я.

– Хорошо. Все лето дом ремонтировал. Пацаны у него хорошие, помогают.

– А жена?

– Жена – Таня… – Маринка пожала плечами, – жена как жена. Помои под забор не льет – уже хорошо.

– Дружите?

– С кем? С Таней? Да нет. Некогда дружить, мы ж перепелками с маманей всерьез занялись… – и Маринка продолжила уже про перепелок.

Долго рассказывала. Я торопилась пить компот. Хотелось уйти. Здесь больше нечего ловить. Но дверь соседнего дома открылась. И утренний ветерок потрепал тюлевую занавеску. Я послушала еще о перепелках, но из дома никто так и не вышел. Завтракают, наверное. Посидела еще немного, и никого не дождавшись, откланялась.

По дороге домой я вспомнила нашу с Антоном любовь. Но вспоминать оказалось почти нечего. Мне было пятнадцать, ему шестнадцать. Я была красивая, он хорошо умел шутить. Может любви бы и не вышло, но его мама уезжала в город на заработки, и он оставался дома один. Он звал к себе друзей веселиться, а однажды позвал одну меня. Он не стал поить меня чаем, включил телевизор, обнял, уткнулся носом в мои волосы и сказал, что любит. Потом все было немного неловко, стыдно, но больше всего удивительно. Антон был сосредоточен и очень старался, а я все время пыталась понять свои ощущения. Но понять не могла и просто удивлялась. Как это так все происходит? Вроде, и он, и я – мы все знаем. Видели и в кино и на картинках, а сейчас все так несуразно. Неужели оно так и есть? А почему тогда это для всех так важно и притягательно? В общем, в моей голове никак не могло совпасть то, что я думала и знала о любви с тем, что происходило в тот момент. Но было приятно лежать рядом после. Он все время гладил мое бедро, а я водила пальчиком по его груди. Помолчали, потом он поинтересовался: «ну как тебе, Марин?». Я сказала, что-то одобрительное и поцеловала его в губы.

В последующие наши встречи у него дома было уже не так удивительно. Я стала любить наши частые свидания за их таинственность. За то, что благодаря им, мы с Антоном взрослые. За то, что он курил после любви у окошка, а мне приносил стакан воды. Мы любовались каждый собой и чувствовали, что эти наши свидания делают нас лучше других.

Это было весной, я заканчивала девятый класс. После сдачи выпускных экзаменов, мама спешно собрала наши вещи, и мы с ней уехали в город к ее сестре. Через девять месяцев мама вернулась в деревню с новорожденной малышкой на руках, а я осталась у тети. Та пристроила меня в колледж, по его окончанию помогла найти работу. И Антон после окончания одиннадцатого класса тоже уехал из деревни. Вот и вся любовь.

– Все сидишь, папуль?

Папа сидел на лавке, верный кот под ней дремал рядом с пустой бутылкой. Папа в ответ лишь весело мне улыбнулся.

Дома мама жарила картошку. Это был божественный запах. Я села за стол у окошка. Вышла Соня из своей комнаты.

– Сонь, чего маме готовить не помогаешь? – решила позадирать ее я.

– А ты много помогала? – огрызнулась она.

– Не-а. Вообще не помогала! И знаешь, что из этого вышло?

Соня промолчала.

– Мой бедный муж первый год питался одними пельменями из магазина!

– Я замуж не собираюсь – пробубнила она. Соня обувалась у порога.

– Ну, это пока – улыбнулась я.

Соня кинула на меня взгляд полный презрения и вышла из дома.

Этот взгляд был адресован не лично мне, а всему белому свету, это понятно. Я не обиделась, но была недовольна собой. Так с ней могла говорить мама, но не я! Я ведь должна понимать, как она сейчас ранима, как нежна. Возможно, в ней уже живет любовь, которая непременно причиняет ей боль и которая обязательно окажется несчастной. А я: «ну это пока!». Дура, дура! Что с меня взять?

– Куда Сонька? – спросила я у мамы, смотря, как она выходит за калитку. Папа ей что-то сказал, может, просто пожелал доброго утра. Соня не ответила, даже не взглянула в его сторону. Прошла мимо. Мне стало обидно за папу.

– Не знаю, – мама пожала плечами – ты ее не задирай.

– Не буду.

Я побарабанила пальцами по столу. Что я тут делаю?

– Позвоню Васе, пусть вечером за мной приезжают.

– Может Анжелку оставишь у нас погостить?

– Нет, у вас тут скучно. Да кто за ней смотреть будет? Ты сейчас на огород уйдешь и на целый день, папа с утра расслабленный, а Сонька вообще непонятно где ходит…У нее не ухажер случайно?

– Нет – уверено ответила мама.

– Почему ты так уверена?

– Соня другая. Она не от того мучается. Мир начинает по-новому чувствовать, по-взрослому. Вот ей от всего и больно. От чужой несправедливости, глупости. Все ей кажется уродливым. Она это переживет. И станет еще лучше.

– Она не такая как я, ты хотела сказать?

Мама нахмурилась, и непонимающе смотрела на меня, потом сказала серьезно.

– Я этого не говорила. Я вас не сравниваю. Вы разные, и я вас одинаково люблю.

Я снова почувствовала себя Соней – мне захотелось наговорить маме гадостей. Сказать, что она меня не любит, не понимает, не чувствует моей боли и переживаний. Но я вовремя опомнилась.

– Готова картошка? Я так кушать хочу.

Накрыли на стол, позвали папу и сели завтракать. Папа под чувством собственной вины за выпитое по утру, был кроток и улыбчив. Странно, мама ведь важнее, мама деятельнее, а почему-то папу любится сильнее.

Мама так много сделала для меня. Во-первых, родила, вырастила, не дала мне, как говорила моя тетя, «сломать себе жизнь» в сложный ее момент. Почему мне так сложно ее любить? Был момент, когда у меня поучилось полюбить ее горячо, а все, потому что мне стало ее жаль. Это случилось, когда я родила Анжелку. Мне было так трудно с маленькой новорожденной девочкой – я вся измучилась: бессонные ночи, ни минуты покоя днем. И тогда я стала все чаще думать о маме. Я представляла на своем месте маму, а на Анжелкином Сонечку. Еще и маме было уже почти сорок, когда Соня родилась, у нее был огород, хозяйство и папа. Меня жутко мучила совесть, и мне было ее бесконечно жаль. Но когда мама приезжала ко мне на выходные, чтобы помогать с Анжелой, я смотрела на ее немолодое, но бодрое и веселое лицо, я переставала ее жалеть, а вместе с тем, и горячо любить.

После завтрака, я, как и говорила, позвонила Васе. Он сказал, что вечером приедет. Только я с ним попрощалась, как услышала:

– Маринка! – два молодых человека стояли у нашей калитки. Это были братья Мальцевы – Паша и Ваня. Я убрала сотовый телефон и подошла к калитке.

– Пошли на озеро, красавица! – позвали они меня. Оба были уже пьяненькие. Куда с ними, с такими идти?

– А кто еще идет? – спросила я.

– А кто тебе еще нужен?

– Ну да, самые красивые парни на деревне уже здесь.

Они глупо засмеялись, а Ваня даже смутился.

– Ну, можем еще наших позвать, кто не занят – предложил Паша– имея ввиду одноклассничков.

– Ой уж избавьте! – отмахнулась я. И так невзначай спросила – а с Антоном Галычагиным общаетесь? Слышала, он вернулся.

– Можно и его – охотно согласился Паша.

– Но он с семьей, наверное?

– Да, нет, вряд ли его жена пойдет, она такая вся… – Паша покривлялся.

Довольная ответом, я сказала, что пойду за купальником.

Никакого купальника у меня с собой не было, да и не купаться же в этом болоте. Я зашла в дом и поправила макияж, накрасила губы.

Всю дорогу до Антошиного дома, Паша пересказывал вчерашние сплетни. Ваня молчал и скромно на меня поглядывал. Ничего не изменилась со школьной поры – улыбнулась я про себя. Он учился на год младше нас. А с Пашей мы были одноклассники.

– А ты Ванька не женат? – перебила я Пашу, зная, что Ваня не женат.

Ваня мягко улыбнулся и не ответил. За него ответил брат:

– Тебя ждет.

Я рассмеялась, Ваня обиженно толкнул брата.

Мы подошли к дому Антона. Ваня нажал на кнопку звонка на воротах. Ворота были добротные, а забор новый, высокий.

Вышла жена Антона. Высокая и никакая. Хоть бы страшненькая или красавица, худая или толстая – а она никакая.

– Привет – поздоровалась она, не замечая меня.

– Антон дома? На озеро пойдете?

– А что делать на этом болоте? – спокойно спросила она.

– Ну, просто посидим! Мы с Ванькой покупаемся.

Жена Антона ушла обратно в дом. Вышел Антон. Поздоровался за руки с ребятами и мне улыбнулся.

– О, какие люди! – только и сказал он обо мне.

У меня от волнения перехватило дыхание, и я ничего не ответила.

– Сейчас мои соберутся.

Пока «его» собирались, мальчишки поговорили не о чем, посмеялись. Я отмалчивалась. Все было как-то не по-моему, мне было не хорошо и не приятно. Антон был такой же, только возмужал. Как будто стал больше всем телом. К нему не тянуло, но его безразличие тяготило.

Семья Антона, наконец, вышла из дома, они заперли ворота и мы пошли к озеру, по дороге зашли в магазин.

На берегу, мы постелили коврик, который взяла с собой жена Антона. Нас, кстати, с ней так и не представили друг другу. Сыновья Антона оказались близнецами. Это произвело на меня неприятное впечатление – я невольно почувствовала ее превосходство.

– Я – Таня – представилась его жена, когда мы остались вдвоем на коврике.

– Марина.

Таня улыбнулась. Мне бы хотелось, чтобы она сказала: «Антон о тебе рассказывал». Тогда была бы интрига. А так, я – никто для нее. Я встала и пошла к воде. Смотрела на купающихся.

Уезжая на девять месяцев в город, мама объявила папе, что беременна, и едет к сестре, чтобы там наблюдаться у врача – все-таки уже возраст, а в городе врачи получше. А меня берет, чтобы заодно пристроить там в колледж. Эта новость быстро облетела деревню. Мама не дала мне увидеться с Антоном, но я была уверена, что он не поверит слухам и кинется за мной следом. Я безумно скучала, рвалась к нему, плакала ночами напролет. Днем же я все смотрела в окно и ждала, когда он приедет за мной. Я ждала, что он скажет, что любит меня и ребенка, и теперь мы семья. Потом, я на него злилась, потом ненавидела. Но он так и не приехал. И к девятому месяцу я перестала ждать.

Почти сразу после родов, тетя меня забрала обратно к себе домой. Она ухаживала за мной и мягко мне объясняла, что у меня родилась сестра. Что ее назвали Сонечкой. И что теперь я буду жить у тети и пойду учиться в колледж. Мне было так больно, что я напрочь забыла Антона, обрадовалась, что ребенок, который вышел из меня, оказался моей сестрой, и пообещала хорошо учиться.

И теперь, смотря на Антона, барахтающегося в воде, я думаю – так знает он или нет? Есть ли у нас с ним общая тайна? Или он так и не узнал, и у нас общего нет нечего? Сказать сама – я не имела права, ни раньше, ни сейчас. Потому что мама и Соня важнее, чем мы с Антоном. Но я хочу знать – подонок ли он?

Мокрые и холодные, они вернулись на коврик. Таня разложила купленную в магазине еду, раздала пластиковые стаканчики. Дети пили лимонад, мы невкусное вино.

– Ты, Маринка, обратно к нам не собираешься? – спросил Паша, жадно жуя колбасу.

– А что тут у вас? Кур пасти?

– У нас тут природа! – Паша указал рукой в сторону озера.

Я уже была готова унизить родную деревню, но Таня сделала это за меня:

– Ну, да! Что толку от вашей природы? Здесь чтобы нормально жить нужно большое хозяйство, а это пахать не разгибаясь, спать в обнимку с коровой!

Антон приобнял жену за плечи, и подмигнул ребятам:

– По городской жизни скучает. А там-то все, то же самое! Я там и не разгибался, и даже на малюсенькую жилплощадь так и не заработал. Здесь хоть дом свой!

Таня пожала плечами. Видно, эта тема не раз обсуждалась наедине, и они наизусть знали доводы друг друга. Но на Танином лице не было ни злости, ни раздражения. Думаю, как женщина и хозяйка, она все-таки была рада наличию собственного дома. У них своя жизнь, своя история, свои отношения. И меня давно нет для Антона. Я осталась где-то в его детстве. И сейчас, я волную его сердце не больше, чем скажем, присутствующие здесь Ваня или Паша. Почему мне от этого горько? Почему я так раздражена?