Пределы нормы

Когда мы вынесли последние коробки, Верина мама громко захлопнула дверь в эту старую жизнь, и мы все вышли на улицу.

Там Верина мама принялась, оживленно жестикулируя, что-то объяснять водителю грузовика. У подъезда потный, раскрасневшийся дядя Паша уже считал деньги, что заплатили нам за наш труд, делил на два. Снег падал. А мы с Верой стояли у такси, призванного везти их с мамой в новую жизнь.

Я попрощался с Верой еще там, в квартире, в маленькой комнатке со старыми розовыми обоями, яркими в тех местах, где возможно еще вчера висели фотографии маленькой Веры, а может ее рисунки, а может просто картинки с водопадами или котятами. За ее окном виднелись заснеженные макушки тополей, внизу дорога, вверху небо. Разным Вера видела небо из своего окна: и хмурым, как сегодня, и радостным, веселящим тополиные листочки, и дождливым… И я увидел это все вместе с ней, за один взгляд, на один миг. Я не сказал «пока», потому что пустая комната мне непременно ответила бы тем же.

А теперь собирался. И Вера тоже собиралась что-то сказать, ведь нельзя же так долго смотреть друг на друга молча. Но из окна их старой жизни уже летела вниз новогодняя ёлка. Приземлилась почти бесшумно, потому что мягкая, укутанная в мишуру. Только несколько пластмассовых шаров покатилось по снегу, а стеклянные, те что, наверное, из Вериного детства разбились, почти неслышно, как разбивается все хрупкое, изящное, дорогое.

Мы все как зачарованные смотрели на ёлку. И я продолжал на нее смотреть, когда рядом уже захлопнулась дверь автомобиля, зарычал мотор, захрустел снег под тяжелыми колесами.

Пока, Вера.

В моей руке оказались деньги, те которые Вере на цветы. Теперь я смотрел на них, забыв про ёлку. Сунул в карман, пошел прочь.

– Леха, ты куда? – слышал я за своей спиной, но оглянуться уже не мог, тем более ответить.

Шел по тротуару, вдоль проезжей части, хотя обычно двориками. В череде небольших магазинчиков, у автобусной остановки нашел цветочный магазин. Выбрать букет оказалось не сложно, взял тот, чья цифра на ценнике соответствовала той, что на купюре в моём кармане. Поспешил продолжить путь, чем быстрее, тем теплее.

Город стоял наряженный, оживлённый, все из детства – все волшебное. Так должна начинаться новая жизнь – с гирлянд и цветов, улыбок и суеты.

Уже у Розиных ворот взглянул на букет – маленькие белые бутончики роз, много-много. Легонько пнул ворота, залаяла собака, зло, надрывисто.

Вышла Розина мама, обрадовалась мне.

– Розочка дома! – сказала она, не сводя восхищенного взгляда с букета.

Повела меня в дом. Собака лаяла еще заливистей, топча снег вокруг своей будки, насколько это позволяла ей короткая цепь.

Холодная прихожая, теплая кухня. Пока я разувался, Марина Алексеевна держала букет. Когда из комнаты вышла Роза, она поспешно сунула его обратно мне, и второй ботинок я снимал уже одной свободной рукой. Розина мама еще раз окинула нас сияющим взглядом и ушла в соседнюю комнату, где в углу стояла зажженная елка.

– Привет, – сказал я Розе.

– Цветы кому?

– Тебе.

– В честь чего?

– Начинаю новую жизнь.

– А-а, – она взяла из моих рук букет и положила его на кухонный стол.

– Ну, заходи.

Она провела меня в свою спальню. К ней вела дверь из кухни.

Роза села на кровать, с которой видимо я и поднял ее своим появлением. Я сел в кресло напротив. Она сидела, подобрав под себя ноги по-турецки, чуть сгорбив спину.

– Уехала? – спросила она меня про Ладу.

– Наверное.

Немного помолчали и Роза сказала:

– Ко мне, когда полицейские пришли, – и, не выдержав, прыснула со смеху, видимо история ее очень забавляла – я так перепугалась! Не знала что сказать…

Я кивнул.

– Сказала, что мы с Ладой вечерок коротали. Там же вроде все хорошо закончилось? Ты не в обиде?

– Нет.

– Ну и хорошо.

Начав веселиться, Роза уже не могла остановиться и весело спросила:

– А чего цветы-то притащил? Как честный человек теперь хочешь на мне жениться?

– Нет.

– А жаль, – Роза вытянулась на кровати, запрокинув руки за голову – а то маман заела уже, говорит давно пора.

Какое-то время она лежала, улыбаясь своим мыслям, потом взглянула на меня, спросила:

– А ты чего не раздеваешься?

Я сидел в куртке, даже не расстегнул ее.

– Да я пойду.

Так и сделал. Роза нехотя встала с кровати и поплелась за мной.

Обулся, натянул шапку.

– Цветы можно заберу?

Цветы Марина Алексеевна заботливо поставила в вазу с водой. Роза безразлично пожала плечами и, вытащив букет из тесной вазы, подала его мне. Пару капель с него упало мне на ботинки.

Шёл прочь от Розиного дома, и очень волновался за цветы. Прижимал их бережно к себе, пытался согреть дыханием, они в благодарность сладко пахли. Только ради них запрыгнул в трамвай, проехал пару остановок. Так быстрее, чуть теплее.

Я буквально влетел в подъезд, вбежал вверх по лестнице, забарабанил в дверь. Дверь открылась, на пороге стояла мама, улыбалась мне.

– Лешенька! Ты не забыл!

А я забыл. Забыл, что сегодня день Нового года. А вместе с тем забыл, как каждый год мама сокрушалась, что день ее рождения совпадает с днем празднования Нового года, как за ее именинным столом все поздравляют друг друга «с наступающим», и тосты звучат за счастливый грядущий год.

Я протянул букет, а она:

– Заходи, сыночек.

И взяла у меня его уже в коридоре. Пока я раздевался, мама улыбалась цветам, нюхала их, касалась щекой.

Взяв меня под руку, (в другой цветы), провела в гостиную. Там за праздничным столом сидели гости, все знакомые лица, только имен я не помнил. А они хором, как по команде проговорили моё, поприветствовали. Потом все весело заспорили, куда меня усадить, но я сказал, что замёрз.

Там под окном, где тянулась батарея, где в углу стояла зажженная ёлка, на полу расстелили одеяло, и на нем сидел малыш. Обложенный машинками и кубиками, он неуклюже зажимал между ножек пластиковую бутылку и завинчивал ей крышечку. Я сел подальше от него, поближе к ёлке, спиной к батарее.

Удивительно, думал я. Новый человек. Я отличался от него, наверное, только тем, что мог быстрее закрутить эту крышечку на бутылке. А так нам обоим предстояло учиться жить среди них, едящих и смеющихся, рассказывающих смешные истории, поздравляющих маму с днем рождения, а друг друга с Новым годом. Мы еще ничего о них не знали, и очень мало что понимали, поэтому всему удивлялись.

За столом все то и дело запускали руку в мешок за спиной: «А помнишь, как это, а помнишь, как то?». Доставали все время что-то из детства, из юности, хвастались, или так, для общего веселья. А нам с малышом и достать нечего. Пусто у нас за спиной. Мы всё заново, мы всё с самого начала. Даже рисовать мы еще не умели, дай нам по мелку, и мы нарисуем кривые черточки, да точки. Куда уж там круги?

Мы сидели под ёлкой как подарки своим мамам, обещаем вырасти хорошими людьми, защищать их, помогать им, не быть обузой. Мы безошибочно различали мамин голос среди прочих. А может только его и слышали, остальные сливались в шум.

Мы пока умели только любить и начали с мамы. И тем самым познали свой первый закон, а может единственно существующий, а может просто самый главный…

Малыш заплакал. На то у него, наверное, свои причины. Сидевшие за столом как по команде повернули лица в нашу сторону. Полная женщина в цветастой кофточке с шумом, охая, тесня гостей, выбралась из-за стола, подхватила малыша на руки. Вот тебе и закон.

– Лешенька, пойдем за стол, – позвала меня мама.

– Уже иду, – сказал я ей.

Сидеть теперь тут стало одиноко, но мне хотелось еще хоть немного посмотреть на них со стороны, прежде чем пойти к ним, стать одним из них.

Конечно, начнем с мамы, говорил я малышу, который уже не плакал, сидел на коленях у своей мягкой, теплой мамы, пил компот из бутылочки и стучал ложкой по праздничному столу, а там научимся любить кого-то еще. Не всех конечно, всех нельзя, чтобы не разочаровываться. Только тех малыш, которые как мама, приходят, когда они нужны.

К шуму голосов за столом, буйству моего малыша прибавился звук дверного звонка. Мама ушла открывать. Появление новых гостей встретили бурно, весело, громко.

– Маргарита, кто не знаком, моя сослуживица, – представила мама новую гостью.

В руках мама держала пальто, которым уже не хватило место на крючках в прихожей, а еще цветы, торт и пакет, наверное, с подарком.

– А это Вера, моя племянница – уже сама гостья представила свою юную спутницу.

Я впервые видел Веру без ее белой шапочки.

У тебя красивые волосы, Вера.