Срываем маски: жизнь после – история о свободе, вине и пути к себе

ОБЯЗАНЫ ЛИ МЫ СЕМЬЕ?

Нас с детства учат: «Семью не выбирают», «Семья – это главное», «Родителей нужно уважать при любых обстоятельствах».

А еще мое любимое – «ты должна быть благодарна. Они тебе дали жизнь».

Как будто этого достаточно, чтобы мы, повзрослев, стали вечными должниками.

Как будто одного факта рождения достаточно, чтобы обнулить все, что происходило потом: холод, давление, безразличие, контроль, обесценивание, жестокость, тишину, крики, насмешки.

Как будто слово «мама» или «папа» автоматически означает любовь.

Я долго жила с этим ощущением долга.

Что я что-то должна. Что если мама звонит – нужно взять трубку. Что если папа обижается – я виновата. Что если семья собирается – надо быть. Что родные – это всегда важно, даже если после общения с ними хочется выть, плакать, исчезнуть, закрыться в ванной и не выходить. Даже если внутри все сжимается, а тело орет: «Беги».

Но правда вот в чем.

Семья – это не автоматическое право на мою душу.

Семья – это не пропуск в мои границы.

Семья – это не индульгенция на вечную близость.

Мне понадобилось много лет, чтобы перестать путать благодарность и подчинение. Чтобы перестать верить, что любовь – это страдание. Что принятие – это терпеть. Что почтение – это стирать себя.

Да, я благодарна родителям за жизнь.

И я признаю, что они дали то, что могли. Как умели. С их болью. Их незрелостью. Их травмами. Я признаю их как людей. Но не как богов. Не как идеалов. Не как вечных источников истины.

Просто – людей. Своих. Но людей.

А еще – я признаю себя. Свою личность. Свою уникальность. Свою отдельность. Свое право уходить. Свободу. Право не играть по прописанным мамой сценариям. Право не любить. Право не звонить. Право не быть рядом. Право выбирать себе близких – не по крови, а по духу.

Я больше не хочу быть дочкой, которая всю жизнь расплачивается. За еду, за крышу, за роды, за выученные уроки, за день рождения.

Я – не должник.

Я – не инвестиция, с которой должны быть дивиденды.

Я – не продолжение чужих надежд и не реализация чьих-то несбывшихся мечт.

Я – личность. Живая. Свободная.

Если связь с родителями рождается из тепла – я за нее держусь. Если она построена на вине – я ее отпускаю.

Иногда родители – просто те, через кого мы пришли в этот мир. Проводники. Канал. Не смысл. Не опора. Не команда на всю жизнь. И это тоже нормально.

Возможно, самая взрослая позиция – поблагодарить за то, что было возможно, отпустить все, что невозможно, и жить дальше.

Не со злостью. А с принятием.

С уважением к себе в первую очередь.

СВАДЬБА ДРУГА ИЛИ КАК ПОЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЛИШНЕЙ

В августе у друга Хамзата, который неожиданно стал и моим другом, была свадьба. Мы с ним дружим до сих пор. Он и сейчас остается очень близким для меня человеком. Когда я впервые его увидела – такой весь с иголочки, в зауженных брючках, в лоферах на голую ногу, со свежей стрижкой и легким парфюмом – у меня сразу в голове родилось имя. Сахарок.

Он был тогда совсем юный – зеленый, будто только что сорванный огурчик. Такой еще мягкий, светлый, наивный. Он только начинал свой путь в профессии, но уже было видно: в нем есть и ум, и амбиции. Мы быстро сошлись по чувству юмора. И, кажется, он тоже почувствовал во мне что-то свое. Общение с ним всегда было легким, будто я могу выдохнуть. Безоценочно, без напряжения, без страха быть непонятой.

И знаете, мне всегда казалось, что в его глазах есть немного жалости ко мне. Жалости за то, что я связалась с Хамзатом. Такая молчаливая, сочувственная грусть – будто он знал, через что мне еще предстоит пройти.

И вот, несмотря на весь негатив в отношениях, благодаря Хамзату у меня появился настоящий друг. И он остался. Сейчас он очень вырос, добился многого, и я им искренне горжусь. Он мне по-прежнему помогает. А я очень надеюсь, что смогу когда-нибудь вернуть ему хотя бы часть той доброты, которую он мне дал.

Я была в самом начале его отношений с будущей женой. Видела, как все начиналось, как они влюблялись. И мне было искренне радостно оказаться на этой свадьбе, стать свидетелем их союза. Хоть сейчас они уже и развелись – но это уже совсем другая история.

Свадьба была, мягко говоря, нетипичная. У Егора был отчим-мусульманин, и его самого воспитывали в соответствующих традициях. Его невеста тоже была родом с Кавказа, кажется, из Кабардино-Балкарии. Поэтому свадьба прошла в мусульманском стиле – со всеми обычаями, сдержанностью, уважением к старшим. Я понимала, что это будет не просто вечеринка, а целая культурная церемония.

И как же мне хотелось вписаться. Стать «своей». Я пошла на уроки лезгинки. Да-да, я. Танцы – не совсем моя история. Я люблю музыку, люблю движение, но в танце всегда чувствовала себя неуклюжей.

Но тут мне казалось, что если я научусь – то смогу доказать Хамзату, что достойна быть рядом. Что могу вписаться в его мир, в его культуру. Я даже не знала точно, какой стиль лезгинки мне преподавали – их миллион, и все отличаются. Просто учила движения, шаги, повороты. Молча. Втайне. Хотела удивить.

У меня даже есть видео, как на одной из наших тусовок с ребятами из благотворительности, я рассказывала про уроки – как меня учили держать между двумя пальчиками невидимую малинку и то, что я не должна каким-то образом ее раздавить во время танца.

Спойлер: танцем не удивила. Я струсила. Побоялась выйти. Побоялась ошибиться. Эти судорожные мысли: «А если сделаю не так? А если буду выглядеть смешно?» И я, как всегда, выбрала не сделать вообще – лучше уж никак, чем плохо.

Хотя другие девочки – русские – выходили, танцевали как могли. Что-то неуверенное, корявое, но все аплодировали, смеялись, радовались.

А я… я перфекционист. Я либо «вживусь» и сделаю идеально, либо лучше вообще не начинать. Вот и не станцевала. Хотя в душе танец уже давно случился.

Для свадьбы я взяла платье в аренду. Долго металась, выбирала. Хотелось чего-то утонченного, но уважительного. В итоге выбрала скромное, закрытое платье. Хотела выглядеть почтенно, уместно. Я знала, куда иду.

И тут – комментарий от жены Егора:

«У тебя такая шикарная фигура, я ждала, что ты выберешь сексуальное платье по фигуре, не ожидала, что ты выберешь такое скромное. Все прелести закрыла».

Удар. Будто я опять сделала что-то «не так». Не туда. Не то.

Но ведь я не хотела никого соблазнять. Я хотела быть принятой. Не как женщина, от которой ждут сексуальности, а как человек, уважающий их традиции.

Хамзат пил. Я была за рулем. Мне натерли ноги до слез, я еле стояла. А он хотел веселиться, плясать, смеяться.

Я была не своей тарелке. Подруги Егора и Хамзата косо смотрели на меня. Я не понимала, почему. Только потом дошло: они дружили с его бывшей. С той, которую он на меня когда-то променял. И теперь они изучали меня, сверяли, достойна ли я его.

Я чувствовала себя под микроскопом. Оцененной, разобранной по кусочкам.

И опять – лишняя. Чужая.

После праздника мы поехали ко мне. Это было впервые. Мы жили в одном городе, но он никогда не ночевал у меня. А тут – остался. Да, он был пьян, и секса не было, но… он просто остался. И мое сердце плясало сильнее, чем вся та лезгинка.

Перед сном он смотрел в телефон. Я краем глаза увидела какое-то сообщение. Похоже, от его бывшей. Что-то с претензией. Наверное, ей доложили, что он был на свадьбе со мной. Он, кажется, сразу все удалил. Я даже не успела ничего понять.

И вот в этом вся история. Я старалась, училась, вписывалась.

Но это был не мой мир. Не моя история.

Я будто примеряла на себя чужое платье. Платье с чужого плеча. И в нем мне было тесно, неуютно. Оно не шло мне.

И сколько бы я ни говорила себе, что хочу туда вписаться – я знала: это не мое.

В общем, свадьба прошла великолепно. Я не станцевала, ноги стерла, платье выбрала не то, всех разочаровала, бывшей передали, он напился, а я так и не вписалась.

Но главное – я пыталась. А это ведь уже почти как быть счастливой женой, правда?

ГЕЛЕНДЖИК КАК СИМВОЛ КОНЦА

С самого детства, как только папа попал в сферу авиастроения, мы начали ездить на авиационную выставку в Геленджике, которая проводилась раз в два года. Сначала мы просто приезжали с ним за компанию: он работал, а мы проводили время в отеле, где солнце, море и шум самолетов вплетались в наш семейный ритуал. Мы всегда останавливались в хороших локациях. Сначала – попроще, пока папа не занимал высоких должностей. Но со временем, по мере того как он рос в своей карьере, мы перешли в «Надежду» – пятизвездочный отель с аквапарком. Помню, как гордо я шла по территории отеля, вдыхая этот воздух красивой жизни. Потом, когда папа стал действительно «большим человеком», мы сменили отель на «Кемпински». «Надежда» уже казалась не новой, а статус требовал соответствия.

Геленджик стал для нас традицией. Мы ждали этой поездки, как праздника. Это было больше, чем просто отдых. Это был момент, когда мы должны были соответствовать – быть лицом папы, поддерживать картинку: одежда, макияж, прическа, туфли – все до мелочей подбиралось заранее. Статус обязывал.

Эта поездка, о которой я рассказываю, стала для меня последней. Последней – в самом буквальном смысле. Тогда я поехала с Хамзатом. Мы все еще были в отношениях. Каких-то, не до конца живых, но все же отношениях. Мне казалось, что, если я дам им еще один шанс, вложусь в них, побуду рядом, «вытащу» его в картинку семьи – что-то изменится. Может быть, я тогда еще верила, что отношения можно спасти одной волей. Одной женщиной. Одной иллюзией. Это была попытка – не столько быть с ним, сколько сохранить картинку: вот мы, семья, в статусе, на мероприятии.

Отец оплатил все – отель, питание. Хамзат купил лишь билеты на самолет. Тогда все еще летало. Это задело меня. Наверное, потому, что я снова оказалась в роли женщины, за мужчину которой платит отец. Это возвращало меня в ту старую боль, когда папа покупал одежду Жене. Меня откидывало назад – в ощущение, что мужчина рядом со мной никогда не платит цену за меня, только получает.

Хамзат не предложил вернуть деньги. Не участвовал в организации. Не проявил благодарности. Билеты, купленные им, стоили копейки. Все остальное – на папе.

Но внешне все казалось красивым: море, солнце, ужины. Тогда с нами была Ира – моя подруга-кума, которую мы устроили на предприятие к отцу. С ней приехала ее маленькая дочка – моя крестница, и ее парень, которого тоже «пристроили». Мы все были там, как большая семья. Я тогда пыталась отключить голову, отогнать мысли о трещинах в отношениях. Хотела быть в моменте. Хотела, чтобы сказка не закончилась.

На прием мы пошли с Хамзатом и родителями. Сестра осталась с детьми в отеле. Прием был серьезный – топы авиационной сферы, чиновники, костюмы, вечерние платья. Для Хамзата это был новый уровень. Он вырос в богатой семье, но у него не было внутреннего уровня, не было вот этой выдержки, спокойной силы, к которой я тянулась. Он пытался соответствовать, но картинка не клеилась.

Помню, как однажды мы с ним поехали в Дубай – там тоже была авиационная выставка. Тогда уже платил он. Или частично платили мы оба – не суть. Папа пригласил нас на ужин. И там был один человек – олигарх из страны Хамзата. Его знает каждый в той части света. И это был папа, кто привел Хамзата к нему. Представьте: ты сидишь за столом с человеком, которого боготворит твоя страна, и твой будущий тесть просто говорит: «Познакомьтесь». Я думала, может, Хамзат поймет. Поймет, какая у меня семья. Какой у меня отец. Что с нами можно строить, вкладываться, соединяться. Несмотря на веру, несмотря на национальность.

Но нет. Даже тогда он не оценил. Не сделал ни шага. Ни жеста благодарности. Ни взгляда признания. Только принимал. Только молчал. И я снова осталась одна – рядом с мужчиной, но одна.

Даже сейчас, когда я записываю эту главу, я понимаю: история с Хамзатом давно закончена. Я проработала ее, отпустила, все поняла. Но по-женски… по-женски мне все равно себя жалко. Даже сейчас.

Перед Геленджиком, в августе, у Хамзата был день рождения. Он отмечал его в ресторане – вместе с теми самыми «партнерами», которые украли у него деньги. Да, именно они сидели с ним за одним столом. Со своими женами, детьми, дорогими часами на запястьях и улыбками, в которых давно не осталось ни одного настоящего чувства.

Вот в этом и был весь Хамзат. Его вечное стремление сохранить картинку, даже если она гнила изнутри. Люди предали его, а он все равно продолжал с ними дружить. Приглашал их. Хлопал по плечу. Улыбался. Называл «братом».

Я в тот вечер была рядом. Не просто как гость. Я была хозяйкой. Я играла роль его женщины – той самой, с которой можно прийти на ужин и за которую не стыдно. Я поддерживала беседы, шутила, говорила с женами его партнеров, налаживала связи, играла в тепло. И мне казалось, что я делаю это ради него. Ради нас. Ради иллюзии, которая, возможно, еще может стать реальностью.

И ему это нравилось. Эта картинка. Этот уют в ресторане. Это «все как надо». Мы вышли после – и все благодарили меня. Говорили, какая чудесная атмосфера получилась. Как все было стильно, душевно, по-семейному.

Я думала: сейчас мы поедем ко мне. Будем вместе. Будет секс. Хотя бы он. Секс, которого уже почти не осталось в наших отношениях. Секс, который я выбивала скандалами, слезами, истериками. Секс, которого ждала, как подачки. Секс, за который боролась, будто за право быть женщиной.

Но нет. Он просто отвез меня домой. Сказал, что устал. Что завтра увидимся. И исчез.

И это было больно. Настолько глухо и глубоко, что даже сейчас, вспоминая, хочется зарыдать. Тогда я поняла: сколько бы ни старалась – я всегда останусь на вторых ролях. Не в его жизни. В своей. Потому что сама выбрала быть удобной. Вписываться. Сохранять лицо.

И все это – накануне нашей поездки в Геленджик. Город, который теперь навсегда ассоциируется у меня с этой раной. С предательством. С ложью. С песней.

Да, с песней.

«Пройдет» – группа «Серебро». Можете поставить ее прямо сейчас. Закрыть глаза и просто прожить все, о чем я рассказала. Пусть она играет на фоне – этой истории, этой боли, этой женщины, которая пыталась любить сильнее, чем нужно было.

Даже сейчас, когда я вспоминаю это, я плачу.

Не потому, что я все еще люблю. Не потому, что обижена. Просто по-женски. Потому что это было свинство. Это было унижение. Это было – «не со мной».

Мы возвращались в Москву на следующий день. А накануне был ужин. Вроде бы – хороший вечер. Снова иллюзия: он говорил за столом, как он хочет меня. Что не может дождаться, когда мы останемся вдвоем. Что мы приедем в номер – и у нас будет ночь любви.

Я верила. Опять. Я жила на этих качелях: то он – мой человек, то – чужой.

И мне казалось, что, если я еще немного подожду, еще чуть-чуть вложусь – он тоже станет. Моим.

Мы вернулись в номер. Хамзат пошел в душ.

У него было два телефона – для статуса. Если про понты, это Vertu – как символ. И обычный iPhone – для жизни: WhatsApp, YouTube, музыка, все развлекательное. Vertu – просто трубка, по которой звонят «важные люди».

Он оставил Vertu на тумбочке, а iPhone взял с собой в ванную. Включил музыку или видео – не помню. Я осталась одна в комнате.

И тут зазвонил Vertu.

Я подошла, чтобы просто отдать ему трубку. Я никогда не лезла в его телефоны. Даже в самые тревожные моменты. Не проверяла. Не искала. Не следила. Но в тот момент… не знаю. Будто внутренний голос сказал: «Посмотри. Сейчас.»

Я достаю телефон из чехла. И вижу: латинская буква «V».

Одна. Без имени. Просто «V».

И я понимаю: это шифровка. Это – кто-то, о ком он не хочет, чтобы я знала.

Я постучала в дверь, отдала ему телефон. Он сразу закрыл дверь. И заговорил.

Тихо. Подозрительно. Немного сбивчиво.

– Да… я в душе… Да-да, наберу… Потом… —

Неловко. Натянуто. Он мог не брать. Но взял.

И внутри меня началась истерика. Пока еще тихая. Пока еще – внутри. Я знала все его пароли. Я могла зайти в iPhone в любой момент. Все прочитать. Все выяснить.

Но… я не могла переступить этот порог. Мне казалось, что, если я туда полезу – я предам себя. Что это не мое. Что я вторгаюсь. Хотя на самом деле, думаю, я просто боялась. В глубине души я знала, что найду то, что действительно меня сломает.

Я дождалась, пока он уснет.

И это уже сцена из кино. Тихо соскальзываю с кровати. Подползаю к его тумбочке. Беру телефон. Но не iPhone – вдруг звук, вдруг вспышка, вдруг он проснется.

Я беру Vertu. Разблокирую.

И фотографирую экран с номером телефона, который звонил. На всякий случай. Потом проверю этот номер у себя в айфоне. Захожу в сообщения. А там, как в старых Nokia – обычные СМС.

И там сообщение для V:

«Спасибо за подарок. Я уже дома. Целую.»

Это было в день его рождения. В тот самый день, когда я играла роль идеальной женщины, хозяйки вечера, общалась с его партнерами, с их женами, организовывала все, чтобы ему было комфортно, красиво, статусно.

А он – после ужина – поехал не домой. Он поехал к ней. К той чье имя скрыто под буквой V. И меня накрыло. Я не расплакалась – пока. Но внутри все сжималось. Я проверила номер. Это была она.

Вика. Его бывшая. Та, о которой он говорил, что все закончилось. Что он забрал у нее вещи. Что больше – никогда.

А он все это время продолжал с ней общаться. Она выкладывала в Инстаграм (запрещенная в России сеть) видео – куски его машины, улицы, деталей.

Я знала его машину наизусть. Я узнала все.

Он был у нее. Он продолжал встречаться с ней, пока был со мной.

Все это время. Все три с половиной года.

Утром я не выдержала.

Я рассказала ему все. Прямо. Без фильтров. У меня случилась первая в жизни настоящая истерика. Я рыдала взахлеб. Не могла дышать. Меня трясло.

А он? Он молчал. Потом начал злиться. А потом – нападать. Классика.

В самолете была катастрофа. У меня все заложило. Я не могла дышать. Плакала, всхлипывала.

Он начал орать:

– Сколько можно?! Хватит уже! Что ты как тряпка?! Люди смотрят.

Да, именно так. Как тряпка.

Это был абьюз. Когда он виноват, но виноватой становлюсь я. Это было больно. Очень.

Песня «Пройдет» от группы Серебро стала моим символом. Боль – пройдет. Предательство – пройдет. Жалость к себе – тоже.

Но тогда…Тогда это была мясорубка души. Я понимала, что все, за что я боролась три с половиной года, – не имело смысла.

Я старалась. Я была рядом. Я была умной, эффектной, доброй.

Я помогала ему, его друзьям, его братьям.

Я строила мосты.

Я была – всей собой.

А он просто не видел меня.

Для него я была фоном.

Мебелью в интерьере его жизни.

А она… Она – простушка. Но, видимо, давала ту простоту, в которой он отдыхал. Простоту, в которой можно быть собой, не париться, не строить картинок.

А я… Я была слишком «большой». Слишком «сложной». Слишком «настоящей». И от этого было больнее всего.

Это был идеальный момент уйти. Поэтому, конечно же, я осталась.

ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ ПОЦЕЛУЙ

После Геленджика я рассталась с Хамзатом. Сказала ему, что больше не буду с ним после всего этого, определенно я ставлю точку. Мы взрослые люди и можем продолжить работать вместе – только работать. Сейчас я не понимаю, откуда во мне тогда было столько… ну, назовем это глупостью. Хотя правильнее – созависимостью. Это было как будто две женщины во мне. Одна – уже понимающая, что перед ней абьюзер, и что от этого зверя надо просто уходить. А вторая – которая сплелась с ним, как плющ. Которая не может отпустить. Которая готова искать лазейки, чтобы остаться, хотя бы на краешке этой истории.

Поэтому я придумала себе «идеальный» сценарий – продолжать работать с ним, будто, между нами, ничего и не было. Мы же свободные люди, не пара, все честно. Прекрасный компромисс, правда? Только с привкусом мазохизма.

Хамзат, конечно, не стал ни спорить, ни извиняться. Он вообще, по-моему, никогда ничего не комментировал. Он был из тех, кто считает, что, если женщина полезла в телефон, значит, сама виновата. За что боролась – на то и напоролась. Никакого «прости», никакого осознания боли, которую он мне причинил. Просто молчание. Это – классика жанра. Абьюзер всегда ставит точку так, чтобы виноватой осталась ты.

Я же честно пыталась играть свою новую роль. Ходила на работу, улыбалась, и даже решила – раз уж все к чертям, займусь модой. Меня всегда тянуло к дизайну одежды. Купила онлайн-курс по рисованию на планшете. Правда, у меня не было ни планшета, ни стилуса, ни, собственно, лишних 30 тысяч. И, по-моему, именно Хамзат купил мне айпад. Я до конца не уверена, но, возможно, это была его форма «извинения». Такая мужская версия: не «извини», а «на, держи».

У меня тогда и правда не было этих денег. Все уходило на бензин: два ресторана, дом, работа в компании оптовых поставок овощей и фруктов – да, у меня была очень мощная машина. Плюс аренда квартиры. Так что, когда он купил мне планшет, я даже немного умилилась: какой молодец, подумала я, пытается загладить вину. Айпадом. Ну, не цветами же.

Потом был день рождения жены Егора. Естественно, мы были приглашены – я, Хамзат, и вся компания. Формально мы уже не были парой, но приехали вместе. Я переоделась после работы, что соответствовать месту и атмосфере – отмечали мы в караоке. Подарила ей селективные духи – хотела, чтобы она почувствовала себя особенной, на новом уровне. Что-то и Хамзат подарил. Все вроде мило, но на вечеринке случилось классическое шоу с элементами психологического насилия.

Появилась одна девушка – из тех, кто зажигает зал одним движением ресниц. Все парни, включая Хамзата, мгновенно на нее «встали». Я сидела и наблюдала, как у него горят глаза. А я сидела рядом. И играла свою роль – роль легкой, веселой, независимой женщины, которой все нипочем. А внутри – опять эта противная боль от унижения. Все было мимо – мое шикарное платье, укладка, каблуки. Я не могла попасть ни в одну зону его сердца.

Мы все напились. И – классика жанра – он поехал ко мне. Ну да, бывшие, алкоголь, ложная близость – вы знаете этот сценарий. И, что иронично, именно тогда, уже после расставания, мы с Хамзатом поцеловались. Впервые. За все четыре года.

Это было… странно. Потрясение. Четыре года вместе, и ни одного поцелуя. И вот – на заднем сиденье такси, он впервые целует меня. Я даже не знала, что он это умеет. Сказала ему об этом. Он усмехнулся. А я внутри рухнула. Потому что поняла – мне кинули косточку. И я, как преданная собака, проглотила ее. Быстро. С благодарностью.

Мы приехали ко мне. Занялись сексом. Классика. Без прелюдий. Полторы минуты. Как будто выключили свет, и он выполнил техническую функцию. Прелюдия была только в такси – там, где был поцелуй. А дома все закончилось, не успев начаться.

Утром он уехал. Без слов, без «а что дальше». Просто – уехал. И снова повисло это «непонятно кто мы друг другу». Ни вместе, ни врозь. И вот так это и осталось. В серой зоне.

Кстати. Это был первый и последний поцелуй с Хамзатом.

Вот такой вот был эпизод. Героиня дожила до поцелуя после титров. Почти как в кино. Только очень дешевом.

АБЬЮЗ – ЭТО НЕ ТОЛЬКО ПРО УДАРЫ

Абьюз не всегда кричит. Иногда он молчит. Иногда он покупает тебе планшет. Или дарит цветы. Или смотрит на другую – прямо у тебя на глазах – и делает вид, что ничего не происходит.

Абьюз – это не всегда про физическое насилие. Это про ощущение, что с тобой что-то не так. Что ты снова переборщила. Перегнула. Что ты слишком ревнивая. Слишком чувствительная. Слишком требовательная. Слишком громкая. Слишком. Просто слишком.

Абьюз – это про то, как ты начинаешь сомневаться в себе. Про то, как ты постоянно ищешь, чтобы еще улучшить. Что в себе подкрутить, загладить, замолчать. Чтобы наконец-то быть «удобной». Чтобы заслужить. Хоть что-то.

Это когда ты уже ушла – но все равно остаешься. Когда ты знаешь, что надо бежать, но все еще надеешься, что он все-таки поймет. Поймет, как сильно он тебя ранил. Поймет, что ты хорошая. Что ты старалась. Что ты любила.

Абьюз – это когда тебе кидают крошку – и ты благодарна. Когда он впервые целует тебя спустя четыре года – и ты чувствуешь себя живой. Потому что раньше даже этого не было.

И ты думаешь: «А может, все еще возможно?» Но знаешь что?

Абьюз – это когда даже поцелуй – как подачка. Когда секс – как обязанность. Когда любовь – как вечный экзамен, на котором ты каждый раз проваливаешься. И да, я знала.

Я уже тогда знала. Но все равно осталась.