скачать книгу бесплатно
– Женат, – отрезала Люда. – Жена – то ли актриса, то ли певица.
– Кто бы сомневался, – грустно протянула Оля. – Такие на дороге не валяются. Сами посудите: красавец, врач… В общем, мечта идиотки в ярких красках!
– А еще что о нем известно?
– Ну, – делано безразличным тоном отвечала Люда, – он перевелся сюда из столицы.
– Да ну? Из Москвы? – изумилась Маша. – Чего ж ему там не сиделось?
– Понятия не имею. Но знаю, что он из этих – с верхней полки.
– То есть – с деньгами? – уточнила Оля.
– Ага, точно. Папаша у него – какая-то шишка в ЦКБ.
– И как это его папочка в Кремлевку не пристроил? – поинтересовалась Маша.
– Сама не пойму, – ответила Люда. – Но заведующий отделением ортопедии нашей больницы – тоже неплохое место, ты не находишь?
– Значит, его сюда волосатая лапа поставила, – констатировала Оля.
– Ну, не только. Говорят, он изобрел какой-то новый метод установки коленного протеза, точно не знаю. У него и патент есть. За границей этим очень интересуются, между прочим.
– И откуда ты столько знаешь? – с легким сарказмом спросила Маша.
– От Роберта.
– Роберта Альбертовича?
Я машинально отметила, что Люда назвала Роберта просто по имени. Похоже, мои подозрения насчет них подтверждаются.
– Да, – говорила она между тем. – Он наводил справки. Ох, и злющий же он с тех пор, как Шилова назначили, вы представить себе не можете!
В этот момент я решила, что наелась. Отставив чашку и тарелку, поднялась, вынырнула из-за шкафа и, мило улыбнувшись медсестрам, прошествовала мимо них к выходу. Люда при этом чуть не подавилась своим бутербродом, а остальные замолкли, словно нашкодившие церковные служки на похоронах.
* * *
Пациентка (по документам, Роза Григорьевна Васильева) сидела на кровати, свесив ноги. Выглядела она как-то печально: опущенные плечи, потерянное выражение лица.
– С чего такая тоска в глазах? – бодро спросила я. – Скоро будете с новеньким суставчиком, как огурчик!
Женщина посмотрела на меня настороженно.
– А где Роберт Альбертович? – спросила она.
– Понятия не имею. – Я пожала плечами. – Наверное, на операции. Я – анестезиолог. Вот пришла задать вам парочку вопросов.
– Но операция же еще через два дня?
– Верно, но меня не будет ни завтра, ни послезавтра, поэтому нужно все решить сегодня, чтобы во время операции ничего не пошло не так.
– А что может пойти не так?
Черт, все время говорю себе – следить за языком! Больные – народ нервный, могут расстроиться от любого нечаянно сорвавшегося слова.
– Да что вы так волнуетесь? – спросила я, делая удивленные глаза. – Все будет просто прекрасно: вы молодая…
– Скажете тоже, молодая! – усмехнулась пациентка.
– В истории болезни написано, что вам пятьдесят девять лет, верно? Это прекрасный возраст для такой операции. У вас нет никаких серьезных хронических заболеваний, кроме коксартроза, по поводу которого, собственно, вы и оперируетесь. Сначала вам заменят один тазобедренный сустав, а через полгодика – другой, и вы снова станете активны, как до болезни. Вы же еще работаете?
– Да, – кивнула Роза Григорьевна. – Я художник по костюмам, служу в театре.
– Красивая профессия! – искренне заметила я.
В истории болезни я прочитала, что пациентка жалуется на сильные непрекращающиеся боли в обоих тазобедренных суставах. Если при артрозе у пациента вполне может и напрочь отсутствовать болевой синдром, то коксартроз и некроз суставов характеризуются сильной болью. Разумеется, такую жизнь никак нельзя считать счастливой, поэтому операция в таких случаях просто неизбежна. Роза Григорьевна, кроме того, не должна была потратить ни копейки собственных денег на замену сустава, потому что она получила квоту и за нее расплачивалось государство – не каждому так везет, между прочим! Многим приходится дожидаться своей очереди на получение квоты годами, а вот Васильевой удалось все оформить в течение нескольких месяцев. Конечно, немаловажным оказалось то обстоятельство, что Министерство здравоохранения, подчищая «хвосты», под конец года начало избавляться от оставшихся с прошлого года денег, и больницы получили эндопротезы в больших количествах. Беда лишь в том, что реализовать их необходимо до конца года (а уже, пардон, декабрь!), больницы же, к сожалению, в силу объективных обстоятельств имеют возможность принять только определенное количество людей. Так что Розе Григорьевне повезло дважды: она не только получила квоту, но и успела лечь на операцию, то есть встретит праздник в кругу родных.
В этот момент в палату вошел Роберт. При его появлении все вокруг, казалось, становилось меньше размером. И дело не в том, что Роберт очень крупный мужчина – хотя и это тоже имело значение, – просто он своим присутствием как будто подавлял окружающее пространство. Сейчас он улыбался. Пациенты таяли от его улыбки, так как видели ее редко: обычно лицо врача хранило серьезное выражение. «Народ, – говорит он, – должен знать, что мы тут делом занимаемся, а не в игрушки играем». Странный он. Можно подумать, пациенты ложатся в больницу, чтобы посплетничать и хорошо провести время в «комфортных» условиях палаты!
– Ну-ка, ну-ка, – заговорил он тоном, которым добрый родитель успокаивает своего ребенка, – между прочим, абсолютно ему не свойственным. – Что за мандраж, а? Разве мы с вами не договорились обо всем, Роза Григорьевна?
– Да, Роберт Альбертович, – пробормотала пациентка, вжимаясь в стену за кроватью, – но я так боюсь… Может, не стоит все же делать операцию? Есть ведь и другие методы, безоперационные?
– Милая моя, – вздохнул Роберт, – для вас этих методов не существует. Здесь, к сожалению, мы имеем дело с коксартрозом и некрозом суставов. Вы понимаете, что такое некроз?
Больная неопределенно мотнула головой.
– Это значит, что сустав отсутствует, Роза Григорьевна. Ваша нога будет постепенно выкручиваться в бедре, и этот процесс необратим. Если бы речь шла только об одной ноге, можно было бы еще подумать на эту тему и не делать операцию, но в таком положении находятся оба сустава! Вы хотите совершенно потерять возможность передвигаться – это в вашем-то активном возрасте? Хотите остаток жизни провести в лежачем положении?
Я бы сказала, со стороны Роберта эта речь была жесткой и безжалостной. С другой стороны, он старался на благо больной, поэтому я готова была простить ему эту тираду, больше походящую на угрозу, нежели на увещевание. Иногда мне кажется, что Роберт всерьез мнит себя кем-то вроде Создателя! Все хирурги страдают этим комплексом, но у большинства он со временем проходит – после десяти-пятнадцати самостоятельных операций или после первой же смерти пациента на операционном столе. У Роберта так и не прошло.
– Понимаете, Роберт Альбертович, – тихо проговорила Васильева, – это моя первая в жизни операция, у меня даже карточки в районной поликлинике нет, а полис пришлось оформить, только когда инвалидностью стала заниматься…
– Что, и гланды не удаляли? – недоверчиво спросил Роберт.
Женщина покачала головой.
– Значит, вам удивительно повезло, Роза Григорьевна, – констатировал он. – Немногие люди могут похвастаться таким здоровьем. Тем более нечего бояться! Ну что, договорились? Не будем больше дрожать?
Роберт, как я уже говорила, умел быть милым и сейчас зачем-то включил все свое обаяние – возможно, потому, что я тоже находилась в палате.
– На самом деле, Роза Григорьевна, я вот по какому поводу, – продолжал он, увидев, что необходимый эффект достигнут. – Я не сомневаюсь, что операция пройдет с успехом, но при эндопротезировании часто случается большая кровопотеря…
– Я, пожалуй, пойду, – заторопилась я, не желая присутствовать при дальнейшем разговоре. Я прекрасно знала, что сейчас Роберт начнет навешивать пациентке на уши лапшу типа: «В городе дефицит крови, и никто не поставляет ее бесплатно, поэтому нам приходится покупать кровь и плазму на деньги пациентов. Это не так дорого, всего полторы тысячи рублей», и так далее!
Вранье! Крови действительно иногда не хватает, и родственников пациентов, ложащихся на операцию, обычно просят сдать кровь для пополнения банка, но денег за это не платят – во всяком случае, в руки врачу! Но ни Роберт, ни Гоша, насколько я знаю, обманом не брезговали. Не уверена, что все этим занимаются, но, думаю, многие. Я таких вещей не люблю. По опыту знаю, что деньги берут и мои коллеги из анестезиологии – за «хороший» наркоз. Звучит это примерно так: хотите блевать двадцать четыре часа после операции или предпочитаете спокойно отоспаться и проснуться, словно ничего и не случилось?
Догадайтесь, что выбирает большинство больных?
Однако все это – неписаные законы нашей профессии, и приходится как-то выживать в таких условиях. Я предпочитаю закрывать глаза и затыкать уши, когда сталкиваюсь с подобными проблемами на работе: бороться означает плевать против ветра и стать изгоем среди себе подобных.
Выходя из палаты, я услышала, как Роберт крикнул мне:
– Агния Кирилловна, подождите меня в коридоре, пожалуйста!
Я вздрогнула и почувствовала, как по моему позвоночнику пробежала дрожь желания. Ничего не могу с собой поделать: Роберт действует на меня именно так. Не так уж и красив, да и характер – не дай боже, но в постели он – король, а я, признаюсь честно, люблю секс. И сейчас в голосе Роберта, в его единственной фразе, звучало обещание, которому я не могла противиться.
Выйдя из палаты, я прижалась к стене и застыла в ожидании. И как раз в этот момент зазвонил телефон. Не глядя на экран, я нажала на кнопку и услышала до боли знакомый, ненавистный голос:
– Здравствуй, красавица! – забубнил он в трубку. – Ты помнишь, что сейчас начало месяца? Пора отдавать очередную порцию денежек!
– Помню! – раздраженно рявкнула я. – Просила же днем не звонить – я не могу разговаривать на работе.
– Ну, извини, лапочка, – с издевкой ответил мой собеседник. – У меня тоже, знаешь ли, рабочий день не круглосуточный – звоню, когда время есть. Так когда мы встретимся?
– Я позвоню.
– Ну, хорошо, – согласился он. – И помни: мы все о тебе знаем, так что не пытайся выкинуть какой-нибудь финт. Сын-то твой в сорок вторую гимназию ходит, да? Кстати, парень у тебя красивый… И здоровый – для своих лет, но это ему не поможет, если что. Ты меня поняла?
Я похолодела. Мне даже в голову не приходило, что подонки могут следить за Дэном!
– Поняла, – быстро сказала я. – Не вздумайте даже приближаться к моему ребенку, слышите?!
– Не кипятись, киса, – на этот раз голос звучал примирительно: очевидно, он понял, что переборщил с угрозами. – Ты ведь понимаешь, мы деловые люди, а не бандиты с большой дороги!
Как же, не бандиты! Черт бы побрал Славку с его предпринимательскими «талантами», загнавшими нас в долговую яму, – и как его только угораздило связаться с этими отморозками? Почему было не пойти, к примеру, в нормальный банк, не оформить ссуду по всем правилам? С другой стороны, я, конечно же, понимала, что банк в любом случае отказал бы ему в такой огромной сумме без гарантий…
– Ну, бывай. И не забудь позвонить, когда будешь готова.
Я запихнула телефон в карман, как будто это он виноват во всех моих бедах, и тут же почувствовала сильные, тяжелые руки на своих плечах.
– Это опять они, да? – тихо спросил Роберт.
Я смогла только кивнуть.
– Не волнуйся, – сказал он. – Все уладится.
– Ох, не знаю, – пробормотала я, позволяя себе роскошь на мгновение привалиться к Роберту. – Такая сумма… Смогу ли я когда-нибудь расплатиться?
– Сможешь, – уверенно сказал Роберт. – Наши дела идут неплохо, и пациенты нас не забывают. Не вешай нос, мать, я тебя не брошу!
Слышать это приятно, хотя я не верила ни единому слову: я давно перестала верить обещаниям.
– У тебя завтра выходной? – Роберт уже переключился на другую тему. – У меня, между прочим, тоже. Ты знала?
Я знала, но не забывала и о его жене и детях.
– Они отбыли в Египет, – словно отвечая на мой невысказанный вопрос, шепнул мне в ухо Роберт. – На две недели. Сечешь, мать?
У Роберта прекрасная четырехкомнатная квартира в одном из новых кварталов, на самом последнем, двадцать четвертом, этаже. В этой квартире мы с Робертом провели немало приятных часов в окружении многочисленных растений, которые так любила его жена, и дорогой антикварной мебели, которую предпочитал он сам.
– Так что? – спросил Роберт, легонько ткнув меня локтем в бок. – Приедешь?
– Не могу, – нехотя ответила я. – Дэну пообещала попозировать для портрета.
– Целый день?
– Нет, конечно, не целый, но…
– Вот и приезжай, как закончишь, – тоном, не терпящим возражений, сказал Роберт. – У меня классный коньяк, вино, я куплю торт и всякой прочей ерунды, которая тебе так нравится.
С этими словами он отстранился от меня и быстрым шагом двинулся по коридору к ординаторской. Я постояла еще немного, давая ему фору, а потому пошла в том же направлении. Проходя мимо кабинета заведующего, увидела, как оттуда выскочил Павел Бойко, ординатор Роберта. Парень был весь красный, его трясло. Глянув на меня безумными глазами, он, не поздоровавшись, рванул по коридору к черной лестнице.
Павел пришел в отделение полгода назад, и мне казалось, что из него получится неплохой ортопед. Дело не только в том, что он очень симпатичный и немного напоминает Дэна – хотя это, конечно, немаловажная причина моей симпатии. Павел умеет разговаривать с людьми, а это качество врожденное, ему невозможно научиться, особенно когда и желания-то особого нет. И руки хорошие. Со временем он, возможно, сам начнет отлично оперировать – это если Роберт позволит, потому что сам любит быть звездой, а такому нужна свита, а не другие звезды, которые вполне могут ее затмить. Именно поэтому только два врача во всем отделении ортопедии и травматологии занимались установкой эндопротезов – ныне покойный Ивахин, отошедший от операций лишь пару лет назад, и Роберт. Все остальные могли только мечтать о получении лицензии на право заниматься тем же. По сути, следующим на очереди стоял Гоша. Рано или поздно Роберту придется подвинуться, потому что тот своих попыток не оставит. Да и новый зав будет оперировать. Девчонки говорили что-то о новом методе, который он изобрел, – наверняка это бесит Роберта еще больше, чем то, что вожделенное место досталось не ему. Что же все-таки случилось в кабинете Ива… нет, теперь уже Шилова? Что он мог наговорить Пашке? Отчего тот выскочил в таком виде?
День выдался на редкость суматошный. Операция с Робертом прошла хорошо, как обычно. На хирургии позвоночника оперировали дедушку восьмидесяти семи лет. Мы всегда боимся таких пациентов: какими бы здоровыми на вид они ни казались, возраст есть возраст, и он всегда тянет за собой целый букет болезней, которые могут проявиться совершенно неожиданно и повлечь за собой необратимые последствия. Для врача нет ничего тяжелее, чем потеря пациента на столе. Несмотря на то что сердце со временем черствеет и к таким вещам начинаешь относиться спокойнее, все равно каждый раз испытываешь чувство вины и обиды на бога (если он, конечно, есть)!
Но дедок, к счастью, прекрасно справился. Ему удалили грыжу с позвоночника и благополучно доставили в реанимацию.
– Вот, погляди, – подмигнул мне Илья Лазерсон, хирург, ведущий операцию. – Старая закалка везде дает о себе знать. Попробуй-ка, доживи до таких лет, оставаясь в здравом уме и твердой памяти, а потом переживи сложную операцию под общим наркозом!
Небольшая передышка образовалась у меня только в районе половины третьего. Есть не хотелось, но я все равно сходила в столовую выпить кофе. Меня ожидала последняя на этот день операция – с Шиловым. Ассистировал Гоша. Еще должны были присутствовать два новеньких ординатора, имен которых я пока не выучила.
Спустившись в операционную, я увидела, что все уже в сборе.
– Опаздываешь, Агния Кирилловна! – пожурил меня Гоша.
– Ничего подобного, – возразила я, бросив взгляд на большие круглые часы над входом. – Еще пять минут.
– Я пришел раньше, следовательно, ты опоздала, – не унимался Гоша.
Я вымыла руки, и медсестра Антонина облачила меня в операционное «обмундирование». Я люблю работать с Тоней. Эта женщина средних лет действует на меня успокаивающе, как и на пациентов. У нее добрые усталые глаза, она всегда знает, что делать, и выполняет указания врачей четко и без сбоев.
– Не обращайте на него внимания, Агния Кирилловна, – тихо сказала она мне, помогая завязывать робу. – Язык без костей, мелет и мелет!
Я и не думала обижаться на Гошку. Мы с ним частенько друг друга подкалывали, и пикировка обычно доставляла удовольствие нам обоим. Просто сегодня у меня не было настроения отвечать на его шуточки.
Шилов уже находился в операционной и возился с инструментом. Он поднял на меня глаза и слегка кивнул в знак приветствия.
Оперировалась молоденькая девушка, почти девочка. Я беседовала с ней только вчера, она держалась молодцом. Болтала без умолку, и только через десять минут разговора до меня дошло, что она страшно напугана предстоящей операцией, потому и сыплет словами, словно это могло отодвинуть неизбежное. Девчушку, кажется, звали Катей. Она рассказала, что несчастье случилось с ней на дне рождения приятеля. Она вышла на балкон за холодцом, споткнулась, рухнула на бетонный пол и сломала ногу в колене.
Предстояло не эндопротезирование – всего лишь установка титановой пластины, и времени операция должна была занять немного, но, подойдя к столу, я прямо кожей почувствовала флюиды ужаса, которые испускала пациентка. Ей еще в палате сделали расслабляющий укол, но он, очевидно, пока не подействовал, или доза оказалась слишком маленькой.
– Представляете, – шепнула мне Тоня, – девчонки сказали, что она не хотела раздеваться догола! Ругалась с сестрами и настаивала, чтобы оставить хотя бы трусы!
Я склонилась над столом и заглянула в широко раскрытые глаза девушки. В расширенных от инъекции зрачках плескался страх. Я положила ей ладони на виски и заставила Катю сфокусировать на мне взгляд.
– Все будет хорошо, – твердым голосом сказала я. – Слышишь? Это не трансплантация сердца, в конце концов, а всего лишь обычная, не самая сложная операция. Сейчас ты расслабишься, я сделаю тебе еще один укол, но ты не заснешь. Возможно, ты даже будешь слышать нас, поэтому бояться совершенно нечего – ты не одна. Поняла, Катюша?
