Люди до. Новая история

– Не разделите со мной ужин? – Первым вступает в разговор мужчина, кивая на стол.

Только сейчас обращаю внимание на расставленные приборы рядом со мной и напротив меня. Нос улавливает ароматы чего-то очень вкусного. А может, мне просто хочется, чтобы так было. Желудок тут же дает сигнал, оповещая, что его довольно долго игнорировали. Не дожидаясь моего ответа, он сам раскладывает по тарелкам порции чего-то аппетитного. Но я не могу заставить себя посмотреть в сторону еды, не отрываясь, следя за каждым движением его рук. В животе просто буря, мои органы сминает и швыряет. Есть охота до тошноты. Но именно тошнота меня останавливает от того, чтобы накинуться на пищу, как зверь. А еще, к горлу подступает ком, который, как я не стараюсь, не могу проглотить. Довольно противоречивые чувства. Я безумно хочу есть, но не смогу впихнуть в себя ни кусочка из предложенного. А вот мой оппонент, напротив, с довольным прищуром заносит ложку и смакует, медленно пережевывая.

– Я так понимаю – это отказ? – Он сверлит взглядом, дожидаясь моего кивка, и его прищур становиться хищным. Вот они истинные эмоции, лезут наружу. – Тогда продолжим наш разговор, что-то у нас не сложилось с первого раза.

– Продолжим, – вступаю в игру я, – простите, я не многое помню о прошлой нашей беседе. Вероятно, неудачно упала, полы у вас скользкие.

– Ну, что же вы? Будьте осторожны «в следующий раз»! – Он выделяет последнее, давая понять, чтобы я не заговаривалась. – Я буду рад принимать вас как гостью своего города, вот только, предварительно узнав цели вашего визита на мою территорию. А так же то, какими неведомыми тропами вы оказались у тайного расположения, вверенного мне под особый контроль? – Он напирает, слегка приподнимаясь на стуле и облокотившись о стол обеими руками, давая понять силу и власть, которой обладает. Меня вжимает в кресло, помимо моей воли. Я итак, словно побитая собака, даже боюсь предположить, что с моим лицом, головой и внешним видом вообще, а он еще пытается надавить посильнее своим авторитетом.

– Это глупость с моей стороны. – Немного придя в себя и прокашлявшись, отвечаю. – Я не должна была оказаться там, где оказалась. Мой друг, он осматривал территорию для ночлега, чтобы не нарваться на диких зверей. Я долго его ждала, но потом, излишне переволновавшись, бросилась на его поиски. Так я оказалась в том странном помещении, но даже не успела его осмотреть, как меня ударили по голове. – Ну что ж, первый вариант, который нужно проработать. Хотя бы попробовать не открывать перед ним все карты. Но судя по скривившемуся лицу мужчины, я зашла с неверной стороны. В одно движение он перескакивает через стол, круша все, что было оставлено на нем. Приборы и графин со звоном бьются об пол, но я уже не обращаю на них внимание. Меня вдавливают в кресло, всем своим весом, а это не мало. Рука, уже привычно, сжимает мое горло, перекрывая доступ воздуха. Я сиплю и барахтаюсь в его руках, но мои попытки так слабы, что почти незаметны.

– Детка, эту историю мы проходили. И в прошлый раз, мне она не понравилась. У тебя было время для раздумий, и я рассчитывал на понимание с твоей стороны. А ты слишком уперта, да! – Он сжимает горло еще сильнее. Мои легкие требую крошечного глоточка незаменимого ничем воздуха. Я чувствую, как сознание блекнет и ускользает от меня, оставляя черные круги перед глазами. Но и эта пытка кончается, меня отрезвляет мощный удар по скуле. Я судорожно вздыхаю, пытаясь за один раз наполнить грудь до отказа, но закашливаюсь и сиплю, вместо внятных стонов. Я снова валяюсь на полу. Рисунок ковра, перед моими глазами, плывет и двоится, а меня выдергивают из его мягких объятий, снова ставя на ноги, и прижимают к стене, не давая возможности пошевелиться или обмякнув, свалиться на пол.

– Кроша, ты, наверное, чего-то не понимаешь? Я, таких как ты, мял одной ладошкой, как муху, как таракана. Не стоит со мной играть! Это плохо для тебя кончится! – Его угрозы подкрепляются яростным огнем в глазах. Он одной рукой разрывает мое платье, и накрывает ладонью, мою грудь, больно сжимая. Слезы злости и страха брызнули из моих глаз. Я не знаю, что могу противопоставить этой силе.

– Скотина! – плюю в лицо, окрашенное яростью. – Пусти! Что ты от меня хочешь услышать? – Уже в бешенстве шиплю в ответ. – То, что я засланный разведчик? Так это не так! Я оказалась не в то время, не в том месте! Это все, что могу сказать! – Дергаюсь, пытаясь вырваться из цепких рук этого садиста, который сминает меня, давит и больно жмет.

– Нет, детка! Ты не просто так там крутилась. – Его колено раздирает тесное пространство между нами и впивается мне между ног, от чего я судорожно вздыхаю и бьюсь с удвоенной силой в его руках, уже забыв про боль. – Ты не в первый раз находилась в укрытии. Мои люди тебя опознали, нет причин противиться и дальше! – Он со всей силы опрокидывает меня на стену, дожидаясь моего стона боли, от удара головой, а потом швыряет на пол. – Тебе не кому помочь! Твой дружок уже сотрудничает с нами, и тебе желает того же! Он намного сговорчивее тебя, не так долго упирался, когда увидел тебя в камере. – Он говорит, а я не могу поверить. Слезы, так и льются, а я сжимаюсь на полу, хочу быть незаметной, для его глаз. Хочу, чтобы он не видел той боли, которую причиняет своими словами. Выходит Тим не стал врать и запутывать следы, а все выложил этой твари! Или он специально так говорит, пытаясь вывести из равновесия. Что ж, ему это удается. Из себя он меня вывел, но эффект от этого вышел немного не тот, которого он добивался. Я закрываюсь полностью и ухожу в себя. Больше ни слова не смогу ему сказать!

Так продолжается не долго, мои рыдания прерывают несколько ударов, уже с ноги, а потом, меня снова тащат и бросают в темную комнату, в которой я позволяю себе забыться.

Глава 14.

Я потерялась в днях и времени суток. За мной больше не приходили, но от этого не становилось легче. Еды практически не давали, а то, что приносили, слабо напоминало пищу. То, что оставляли пить, не хватало даже на день. В комнате пропахшей моей кровью, потом, испражнениями, я не могла думать ни о чем другом, кроме боли. Да, меня больше не водили на допросы, но регулярно в комнату заходили по двое и наносили на не успевшие сойти ссадины – новые. Если бы я могла думать, я бы что-то сделала с этим, но мне не оставляли времени на мысли и рассуждения. То время, что я отходила от боли и то, что готовилась к ней – пролетало незаметно с одной стороны и нескончаемо долго с другой. Ожидание – это пытка. Наверное, ко всему можно привыкнуть, но не к боли, которая сопровождает тебя даже во сне. Даже эту частичку спокойствия и забвения у меня отобрали. Теперь во снах я не летала, а только болезненно падала. Я больше не думала о родных и любимых. И этого меня лишила боль. Я не могла о них думать. Мне хватало физической боли, и я забывалась ею, я не хотела примешивать к ней душевные страдания. Я просила это прекратить! Сама не осознавая, в какую сторону, клоню своих мучителей. То ли добить, то ли пощадить? Когда я вставала на ноги, полноценно в последний раз? Когда не ползала от ведра с помоями, до противоположной стены? Я уже не вспоминала и не анализировала, что могла сказать или сделать, чтобы изменить ситуацию, все больше убеждаясь, что чтобы я не делала, все бы привело к нынешнему результату. Это была не моя игра, это мной играли. Выводили на какие-то действия Тима? Возможно. Он большой человек в этом мирке, с него что-то можно взять, а я расходный материал, который понадобился для достижения цели, а теперь сброшен в утиль. Может все и не так, но у меня не было больше сил оправдывать или порицать кого-то. У меня больше нет сил даже на слезы. Слишком, драгоценная жидкость, чтобы размазывать ее по лицу.

Не знаю, в какой момент что-то поменялось, вероятно, снова была без сознания, от очередного визита. Но очнулась я от резкого рыка и соприкосновения моего многострадального тела с твердой поверхностью. Не сразу удается разлепить глаза, а когда, после продолжительных точек и кругов перед глазами, начинает вырисовываться более четкая картинка, удивляюсь отсутствием знакомого коврового покрытия и наличием большой площади помещения, наполненного множеством ног. Рядом со мной, скорее всего те, кто меня принес, и в отдалении от меня еще несколько человек. Еще, до меня доносятся голоса, но мой мозг не сразу обрабатывает полученную информацию, из-за чего чувствую себя потерянно. Я валяюсь на полу и судорожно сжимаю себя в комок, пытаясь закрыться ото всех. Пусть, это помещение и отличается от прошлого роскошного кабинета, но я отвыкла от хорошего к себе отношения и не жду ничего, кроме боли. Хочу только, чтобы это было быстро и в последний раз. Я не вынесу большего. Мыслей, что меня могут пощадить – нет в принципе. Эти люди не способны на прощение и пощаду. Для чего-то я им нужна. Только мне уже не важно – зачем и почему. Только бы это не продлилось долго! И судя по тому, что я не могу разобрать, где низ, где верх комнаты – я вскоре отключусь.

– Лин! – И столько боли в этом голосе, который первый доходит до моего сознания.

Я, не без труда, поднимаю голову, чтобы рассмотреть, не почудилось ли мне? Картина, которую я вижу, заставляет зажмуриться. Я боюсь, что образ, который рисовала себе эти дни, рассыплется, когда я очнусь. Но открыв глаза снова, ничего не поменялось. Боль, в его глазах, вся боль, что сейчас давит на мое тело. Его не подпускают ко мне, держат двое. А он пытается вырваться, чтобы схватить, чтобы прижать. Это все на его лице. Столько боли и горечи, а еще злости. Я даже благодарна, что его не подпускают, что удерживают не жалея силы. Мне становиться противно от самой себя. Ранее заглушаемые мозгом чувства выходят на первый план. Я осознаю, что он меня дурно пахнет, что моя одежда – это кроваво-грязная тряпка. Я вся липкая и грязная. Сомневаюсь, что Тим узнал меня с первого взгляда, думаю, долго присматривался и выискивал знакомые черты. А вот он выглядит на порядок лучше. Да, слегка помят, есть несколько ссадин на лице и теле, но все это несравнимо, с моими увечьями.

– Теперь, когда все в сборе, продолжим. – Я слышу этот голос. Тот, что пыталась прогнать из своей головы, но он настырно врывался в мое сознание. Меня мутит от одной фразы, брошенной им, словно «между прочим». Меня выворачивает, в прямом смысле, но спазмы что достигают моего горла, ими и остаются. В моем желудке не осталось жидкости, чтобы выплеснуть отношение организма к одному человеку, заставившему страдать. Даже злости нет, осталось только боль и дикая усталость. Заканчивайте уже это поскорее! Не важно, как!

– Что вы с ней сделали! – А это снова Тим. Эх, если бы его не сдерживали, уже четверо (те, кто стоял рядом со мной, решили не тратить усилий и времени на мое тщедушное тельце, а помочь своим товарищам по службе) Тим, определенно разорвал бы на куски этого типа, который пытается что-то нам вменить.

– Это – всего лишь ответ, на ее высказывания. Она отказалась сотрудничать, в отличие от вас! – Не знаю, чего он хотел добиться, но ему удалось. Тим опал на руках, которые его держали, и смотрел в мою сторону. Ну, а у меня не было эмоций на этот счет. Все, что я могла, я обдумала и решила. Не знаю, что бы делала я, если бы Тима показали мне покалеченным и разбитым. Скорее всего, я бы не стала упрямиться, а готова была бы сделать все, чего от меня просят. Но опять же, я пешка, мной играют, для этих игр я не пригодна в качестве большой фигуры.

– Вернемся к делам. – Как ни в чем не бывало, он продолжал свои беседы с Тимом. – Вот документы, можете не проверять, все составлено правильно и точно. Ваша подпись! – Он протягивает Тиму листы, исписанные мелким почерком и ручку, а Тим берет их, и заносит руку над бумагой, бросая на меня косой взгляд.

– «Нет» – Хотела сказать я, но только хрип вырывается из моего саднящего горла. Я, еле заметно, мотаю головой из стороны в сторону, но Тим, одними губами шепчет «Прости» и чиркает на листах свою подпись.

– Славно! – Вот и все, что было сказано Тиму. Мужчина удалился из комнаты, только после этого стража отпускает Тима и он срывается ко мне, прижимая. Я хмурюсь и стараюсь отстраниться. Мне больно, и как уже замечала, противно, он самой себя.

– Лин, солнце, я с тобой, все будет хорошо! – Он еще что-то говорит, но я его уже не слышу, уплывая все дальше в успокаивающее мою боль беспамятство.

Мое тело отпускает сознание, получив долгожданное освобождение от мук. Я слишком давно не была так расслаблена. Очень долго я ждала момента, когда все прекратиться, а когда он настал, уже не смогла сопротивляться. Несколько раз я возвращалась, все еще ожидая подвоха, но мягкое поглаживание меня по голове и шепот, обещающий мне покой, убаюкивали снова.

Следующее мое пробуждение сопутствовала боль. Я снова была ее заложницей. Пошевелившись, прочувствовала каждую клеточку своего измученного тела, застонала и приоткрыла глаза, боясь вновь не увидеть ничего вокруг. Когда же темнота добралась до моих открытых глаз, я разревелась! Неужели снова! Я не была готова к этому, я прощалась, я обещала себе, что все окончено! Я рыдала, пока меня не сжали в тиски чьи-то руки. Вот тогда я стала вырываться. Нет! Теперь я буду бороться! Меня не ударят снова!

– Нет! Пустите! Не нужно бить! Я скажу, все скажу! – Все еще брыкаюсь и кусаюсь, пока в сознание, наконец, не проникает голос.

– Лин, милая, это я! Это Тим! Все закончилось, девочка! Тише, тише!

– Тим, Тим! – Я уже не дерусь, я обмякла в его руках и всхлипываю.– Отпусти.

Он отстраняется, мягко положив мое тело на кровать, и я осматриваюсь. Комната уже освещена, без труда узнаю палаты, что находятся в распоряжении Вероники, здесь я бывала не раз. Как бы ни было – грустно и больно, я улыбаюсь своим мыслям. Практически каждое посещение Коммуны у меня начинается с больничных комнат. Я замечаю, что подрагиваю от смеха, а Тим озадаченно наблюдает за моим нестабильным состоянием. Еще бы, то дерусь, то реву, то истерично хихикаю. Сама уже сомневаюсь в своем душевном равновесии, после всего пережитого.

– Что с ней? – В комнату входит Вероника, нарушая повисшее молчание и мои сбивчивые смешки. Тим пожимает плечами и отстраняется, давая подойти ко мне специалисту. – Лин, ты как? Как себя чувствуешь? – Я давлю в себе остатки смешинок, чтобы не пугать еще и ее.

– Все в порядке, – удается мне прохрипеть в ответ Веронике, – если не считать боли по всему телу и того, что я опять просыпаюсь у тебя. – Как не стараюсь удержаться, снова прыскаю, и закатываюсь смехом, не смотря на крики о пощаде моей грудной клетки.

Вероника и Тим переглядываются, а потом по их лицу пробирается спазм и они заражаются моим весельем, переходя на всеобщий ночной хохот. А когда, наконец, смех стихает, а тяжелое дыхание наполняет комнату, на глаза наворачиваются слезы, но я держу их в себе. Достаточно я напугала присутствующих, не стоит снова своей неадекватностью расшатывать их доверие, а то уколют что-нибудь и опять спать.

– Сколько я здесь? – Обращаюсь к Веронике. Как не стараюсь, не могу заставить себя посмотреть на Тима.

– Четыре дня уже. Тебя навещали все, кто только мог. Просто проходной двор мне тут устроили. Не говоря уже о том, что некоторых, приходилось оттаскивать от твоей кровати и заставлять есть. – Многозначительный, укоризненный взгляд, в сторону Тима, не сводящего с меня взгляда. Я не поддалась. Смотрю на Веронику в упор.

– Я могу встать? – Попытка.

– Нет! – Хором мне в ответ – два голоса.

– Хорошо, хотела узнать, что со мной – в общих чертах. – Снова к Веронике.

– Да, все с тобой! – Взрывается она. – Лично я такого еще не встречала! Словно стадо диких кабанов по тебе прошло! Сотрясение, переломы, ссадины, обезвоживание, общее истощение организма, и это только в общих чертах. – Заканчивает свою безжалостную речь Вероника, а я только сейчас замечаю, гипсовые повязки на груди, левой руке, множество трубок, что вливают в мои вены какую-то прозрачную жидкость (и как только не вырвала в своей истерике). Критично осматриваю свое тело, все, что доступно, и прихожу к выводу, что проваляюсь здесь долго.

– Лин. – Начинает Тим, но я его прерываю.

– Вероника, можно мне чего-то от боли и еще поспать.

– Да, конечно. – Она начинает суетиться вокруг аппаратов, вливая что-то новенькое в трубки, и меня снова отпускает в блаженное неведение.

– Что же я наделал? – Где-то в сумраке слышу доносящийся до меня тревожный голос Тима.

– Брось, ты не мог ничего изменить. Ты сделал все что мог.

– Только это ничего не меняет. – Обреченность и горечь, вот что выражает этот голос, но большего я не слышу.

Глава 15.

Следующее мое пробуждение ничем не отличалось от предыдущего. Я долго выныривала из своего заточения забвением, а когда пришла в себя, меня уже сжимали крепкие руки, а на ухо шептали слова успокоения. Боже, как долго этот страх будет присутствовать в моей жизни. Я совершенно неадекватна. Только в этот раз не было смеха, моя истерика не желала прекращаться. Я рыдала так долго и так громко, что никого и ничего вокруг не слышала. Закончилось это тем, что в меня влили лекарство, и я снова, ушла в свои тревожные сны, где переживала все, что случилось со мной за последнее время. А вспомнить было что. Но во снах ничего не скрашивало тех событий, они накатывали на меня, не давая освобождения. Так, что каждое мое пробуждение, пусть и с истерикой, но я не хотела отпускать реальность, которая, пусть не щадит, но дает мне время на краткую передышку. Вот и в этот раз, как многие другие, я просыпаюсь в слезах. Уже не бьюсь, но все же рыдаю. И откуда столько жидкости. Вероника старается и вливает больше нормы? Нужно ее остановить! Тим поглаживает по голове, и оставшиеся слезы стекают в безмолвии.

– Тим, – начинаю первая, не в силах больше игнорировать такое живое участие, – обними, пожалуйста. – Его не нужно долго упрашивать, он лишь вздрагивает от своего имени и тут же хватает меня в охапку, немного жестко, но я терплю, мне этого так не хватало. Мы долго сидим, вжавшись друг в друга, но я отстраняюсь, а его глаза наполняются новой горстью отчаяния.

– Как ты? – Спрашивает меня, а я отрицательно качаю головой. Не тот вопрос. Он и сам видит и наблюдает не первый день «как я».

– Расскажи Тим. – Теперь его очередь отрицать.

– Нет, прости, я не готов. Прости меня за все.

– Нет! – Жестко отвечаю. – Я не готова прощать! Я должна знать ради чего прошла через этот ад! Ты не смеешь скрывать от меня это! И я не желаю видеть тебя у своей кровати до того дня, как ты не дашь мне ответ на все мои вопросы! – Я жду, мы смотрим друг на друга, прожигая взглядами – он молящим, я злым. Еще несколько минут и Тим срывается со своего места, и выходит из комнаты, захлопнув за собой дверь. А я не верю. Это все? Как он может так поступать со мной? После всего, что между нами было? После всего, что я перенесла? Он смог развернуться и уйти, когда я просила о доверии. Всего лишь объяснить, что случилось, пока мы находились по разные стороны обороны. Он подписал какие-то бумаги. Я помню! Он дал согласие главы Коммуны на что-то, чего не может доверить мне? И я понимаю, что если бы не я, со своей слабостью, он бы ни за что не поставил свою подпись, не согласился быть ведомым. Вся Коммуна в опасности из-за меня, а я не могу узнать условий сделки? Мне и больно, и обидно, и противно! Противоречивые чувства съедают меня. А злые слезы захлестывают. Неужели я заслужила это? Да! Мне мало того, что я сейчас имею, кто меня тянул лезть, куда не просят!

В комнату ворвалась Вероника.

– Что у вас произошло? То Тима не оттащить от твоей кровати, то вылетает, как ужаленный! – Потом присмотрелась ко мне, кивнула своим мыслям, и схватилась за лекарства.

– Нет! – Выбиваю у нее из рук очередную дозу снотворного. – Я справлюсь, не хочу больше спать, все становиться только хуже!

– Хорошо, хорошо! Только успокойся, пожалуйста. – Вероника наклонилась и стерла с моего лица ручейки слез, которые от ее прикосновения заструились с новой силой. А я и не замечала их раньше.

– Я не могу так больше! Я не могу ничего не делать, лежать овощем, спать и глотать лекарства. Я хочу нормальной пищи и движения. Я хочу правды, которую мне не доверяют! – Выпалила я, на одном дыхании.

– А может просто щадят? Доверие ты заслужила, и давно. Тим не хочет, чтобы ты снова была втянута в гущу событий. Он ждет, что ты его поймешь, простишь и будешь ждать, когда он доведет все начатое до логичного завершения.

– А то, что меня это не устраивает – он знает? Он догадывается, что я не могу стоять в стороне, когда по моей вине будут страдать другие? Он и Коммуна сейчас будут разгребать то, что произошло из-за меня!

– Брось! Ты не можешь винить себя во всем. То, что ты была замешана во всей истории, не означает то, что виновна!

– Я так не считаю. Слишком много событий, произошло после моего вмешательства. Пусть, я не напрямую задействована в них, но я корректировала то, что происходило, по своему усмотрению, и несу за это ответственность!

– У тебя истерика. Бесполезно что-то обсуждать в твоем состоянии. Ты должна прийти в себя. Тим остынет, ты тоже. Вы договоритесь, вот увидишь!

– Не знаю, Вероника. Все так сложно.

– Может все же лекарство? – Трясет предо мной баночкой.

– Нет, не сегодня. Я хочу все решить для себя.

– Брось! Нельзя в таком состоянии что-то решать. Для правильного поступка нужен трезвый подход. А ты на препаратах и при стрессе.– Вероника улыбается и выходит проведать других своих пациентов.

А я не могу найти себе места, не могу успокоить себя, накручивая, обвиняя во всем подряд, но потом усталость берет верх, и я погружаюсь в беспокойный сон.

***

Неделю спустя я прижимаю к себе небольшое зеркальце, а руки трясутся.

– Какая трусиха. – Выговаривает мне Вероника. – По темноте, через кустарники, пешком, бок обок с дикими животными она не боится, а в зеркало посмотреться – трусит!

– Да, боюсь. Я помню свои ощущения и представляю, какая красавица сидит перед тобой. Теперь понятно, почему Тим неделю не появляется. – Снова свела тему на Тима, а ведь обещала себе – больше ни слова о нем! Странная обида множилась с каждой минутой его отсутствия. А он, не то, что не приходил, он совершенно не давал о себе знать. Вероника, и та молчала. А что я должна думать? Помимо моих претензий появилась какая-то детская обида. Забыл, бросил, даже не думает и не вспоминает. Все, хватит! Взяла зеркало в руки и смотрись! Мой тренинг пошел на пользу, и я поднесла зеркало к лицу. – Ууууу. – Протянула я, разглядывая свое цветное лицо.

Под глазами синяки, на лице множество ссадин. Все выглядит не так страшно, но я рассчитывала на лучшее. Синяки, на лице и теле, начали сходить и приобрели неприятный зеленый оттенок. Боюсь представить, что было до этого, но думаю, хорошо, что мне не давали это чудное зеркальце в руки, а то моя истерика была бы намного продолжительнее. Прихорашивалась я – неспроста. На сегодня Вероника сжалилась над моими друзьями и родственниками, разрешая посещение. Скорее всего – берегла их чувства, нежели мои. Не знаю, как мама справиться с тем кошмаром, который предстанет перед ней в виде дочери сегодня, а уж неделю назад… Мне даже разрешили сесть в кровати. До этого дня я лежала, словно овощ, и такая перемена меня несказанно радовала. На грудь, все еще давила плотная повязка. Ее Вероника снимет не раньше чем через две недели, а вот гипсовый лангет на руке срезает уже сейчас. Я с трудом шевелю рукой. Еще болит и плохо слушается, но это временно. Общее истощение организма, как сказала Вероника, устранено, но это не прибавило моей внешности округлостей. Я сильно исхудала, и впалые щеки отлично гармонировали с синюшным оттенком лица и зеленоватыми разводами синяков. Красота – страшная сила. Как бы, не сразить всех – на повал! В прямом смысле… Полноценные водные процедуры, в моем случае, немыслимы. Поэтому, Вероника протирает меня губками, и влажными полотенцами. Голову, как я не просила, помыть не дали. Пришлось заплетать волосы в тугую косу, чтобы не выглядывали сальные пакли. И вот сижу я, вся такая прекрасная, и думаю «о вечном». Вероника пытается взбодрить и рассмешить меня, чтобы меня отпустило нервное напряжение, но у нее не выходит преломить мой апатично – пессимистичный настрой.

В дверь робко скребут, и я подпрыгиваю на кровати, получая строгий взгляд Вероники и резкую боль под ребра.

– Входите. – Разрешает мой надзиратель.

Первым взял на себя удар Лён. Как же я соскучилась по его светлому, улыбчивому лицу. Любимый «братец» оглядывает комнату, а когда натыкается взглядом на мою тощую фигурку на секунду – «теряет лицо». Потом быстро берет себя в руки, вероятно, был предупрежден, но не ожидал увидеть нечто подобное. Это он еще поздно зашел. Вот пустили бы тебя на недельку раньше – тут бы и остался. Вслед за ним шагает Сара. Она – умница! Ничем не выказала своего удивления и оживленно подбежала к кровати, хватая меня в охапку. Я хмурюсь, но терплю, не хочу показывать, что мне больно, они и так многое увидели. Мама, заходит медленнее и аккуратнее, тут же начиная причитать и ойкать. Так же, как Су, налетает на мои многострадальные кости, принимаясь их тискать и щупать. Дайте мне терпения.