скачать книгу бесплатно
– Да, он королевских кровей. И если ты явишься в ломбард с украшениями своей матери, подаренными ей месье Морни, тебя объявят воровкой и бросят в тюрьму. – Мадам Герар похлопала меня по сложенным рукам и пробормотала: – Не пора ли нам выпить по чашечке горячего шоколада?
Она вернулась на кухню, а я посмотрела через плечо на Фруфру и встретила ее мрачный взгляд.
– Кыш! – шикнула на нее я.
Кошка спрыгнула с дивана и юркнула под хозяйкину кровать.
Если бы так же просто было решить проблему с моим будущим.
К назначенному матерью часу я вернулась в квартиру. Желудок был наполнен шоколадом, а уши – увещеваниями мадам Г.
Я вошла в салон и обнаружила гостей, которые попивали коньяк и беседовали так мило и непринужденно, будто вовсе не собирались разрушить мою жизнь. Я остановилась в дверях. Наконец Морни заметил меня и кивнул Жюли. Она повернулась с такой же фальшивой, как и ее приветствие, улыбкой:
– Ах, вот и ты. Снова была наверху у своей petite dame?
Думая о том, что, если я сейчас выброшусь в окно, как уже пыталась сделать однажды, это будет удовлетворяющим всех решением, я вдруг заметила масленую улыбку герцога.
– Совсем взрослая, как я вижу. Но могу поклясться, коготки все такие же острые.
Пальцы матери обвились вокруг моей руки.
– Что мы скажем месье герцогу?
– Рада знакомству с вами, ваша светлость, – буркнула я.
– Рада знакомству, говорит она! – загоготал Морни. Он стал тучным и красным, а усы у него совершенно поседели. – Очевидно, девочка не помнит, что мы уже встречались.
На языке вертелся острый ответ, мол, я прекрасно все помню, но Жюли крепко обхватила меня и развернула к другому находившемуся в комнате гостю – худому хмурому мужчине с очками в проволочной оправе и строгим видом человека, который считает себя очень важной персоной.
– Это мэтр Клеман из Гавра. Он был поверенным твоего отца и отвечает за его имущество.
Месье Клеман разом оборвал мой внезапный интерес к нему как человеку, лично знавшему моего отца, сказав, заметно шепелявя:
– Итак, мы все собрались здесь из-за вас. Все эти люди, у которых есть занятия более важные, чем выдерживать истерику взбунтовавшейся дочери, коей следовало бы понимать, что в ее интересах. Вы должны быть очень довольны, мадемуазель.
Я сразу его возненавидела. Ждала, что Жюли скажет что-нибудь в мою защиту, все-таки я ее взбунтовавшаяся дочь, но она только рассмеялась в этой своей искусственной, заглазурованной манере и сделала мне знак сесть.
Я села на стул с ощущением, что сейчас раздастся барабанная дробь – предвестие моей казни.
Раздраженным тоном, будто его перебили на полуслове, месье Клеман продолжил:
– Сто тысяч франков, оставленные ей по завещанию отца, назначены в качестве приданого. А потому необходимо завершить эти переговоры…
– Сто тысяч франков! – Я вскочила со стула.
У меня есть деньги, оставленные отцом. Невообразимая сумма – сокровище, нежданная удача, мое спасение.
Месье Клеман посмотрел на меня с негодованием, его неприятно поразило внезапное открытие, что у бунтарки есть голос.
– …установлением об их выплате после подписания обеими сторонами, – продолжил он, – брачного контракта и публикации объявления о бракосочетании. Только при исполнении этих двух условий, нотариально удостоверенных и засвидетельствованных мною, фонд месье Терара считает обязанным выплатить приданое.
– Но это мои деньги, – заявила я, и все вдруг замолчали. Я посмотрела на Жюли, у которой отвисла челюсть. – Я могу вернуться в монастырь, заплачу, и меня примут послушницей.
Это был единственный путь к спасению, какой я могла придумать. Раздраженно взмахнув рукой, Жюли сказала мужчинам:
– Снова этот монастырь. Теперь вы видите, с чем мне приходится бороться? Она совершенно неразумна.
– Розина говорила, что для вступления в монастырь нужно приданое, – объяснила я. – Если так, мы можем предложить сто тысяч франков Граншану и…
– Предложить? – перебил меня месье Клеман. – Вы разве не слышали, что это приданое?
– И что с того? – Я едва сдерживалась, чтобы не наброситься на него со своими острыми коготками, о которых упоминал Морни. – Это все равно наследство, оставленное мне отцом, или нет?
– Не для того, чтобы вы поступали с ним по своему усмотрению. Приданое должно быть выплачено вашему мужу после заключения брака. – Месье Клеман вперил взгляд в мою мать. – Да, я вижу. Совершенно неразумна. Предлагаю закончить с этим делом. Месье Беренц согласен взять ее не видя. Поэтому я попросил его нотариуса составить бумаги, которые сегодня засвидетельствую…
– Нет. – Голос мой был на удивление спокойным. – Я отказываюсь выходить за него.
Поверенный воззрился на меня в полном изумлении, а Морни хохотнул:
– Адвокат, осторожнее. Она с норовом. Я испытал это на себе.
– Это… это какая-то нелепость. – Месье Клеман направил свой гнев на Жюли. – Скажите вашей дочери, чтобы она следила за своим языком. Где это видано, простая девчонка указывает, что нам делать с…
– Моими деньгами, – отрезала я. – Месье, я указываю вам, что делать с моими деньгами. – Не знаю, откуда у меня взялась решимость, где я нашла силы и набралась куража, чтобы распекать поверенного моего отца. – Он оставил эти деньги мне. И я могу поступать с ними так, как хочу.
– Довольно! – рявкнула Жюли, которая никогда не выказывала злости при посторонних, тем более на глазах у такого верного поклонника, как Морни, но тут вышла из себя, взбешенная моим непослушанием. – Ты выйдешь за него, даже если мне придется тащить тебя к алтарю за волосы. И ты никогда не поступишь в монастырь. Никогда, слышишь меня?
Розина проблеяла:
– Сара, пожалуйста. Ты должна выйти замуж, если не будешь работать.
– Кто говорит, что я не буду работать? – накинулась я на свою тетку, так что она, бедняжка, вжалась в стул. – Я никогда этого не говорила. Я не буду работать, как вы, на спине.
Моя мать за пару секунд пересекла комнату – и хлестко ударила меня по щеке, я качнулась на пятках.
– Неблагодарная, – прошипела она. – Неблагодарная. Своенравная эгоистка. Такая же, как он. Думаешь только о себе, не заботясь о последствиях своих действий.
Наступила оторопелая тишина. Я ощущала, как горит у меня щека. Месье Клеман ухмылялся.
Морни, зевая, встал.
– Mon Dieu[7 - Мой Бог (фр.).], какая драма! Меня она слегка утомила. Ch?re Жюли, пусть ваша горничная принесет мои пальто и трость. Я не хочу присутствовать при втором акте.
Все еще трясясь от злости, мать потянулась за фарфоровым колокольчиком, который стоял на маленьком столике, как вдруг – невозможно поверить – Морни перевел на меня свои водянистые глаза, и я увидела в них веселое благодушие.
– Боюсь, мы в тупике. Если девушка не желает идти замуж, а монастырь вне обсуждения, вероятно, учитывая ее очевидные таланты, мы должны отправить юницу в Консерваторию. Сара Бернар, tragedienne[8 - Трагедийная актриса (фр.).]. В этом что-то есть, вам не кажется?
– В Консерваторию? – Рука Жюли замерла на колокольчике. – Вы, месье, намекаете, что ей следует стать актрисой?
Она произнесла это с ужасом, как будто Морни предлагал сделать из меня поденщицу.
– Почему нет? – Герцог подошел к столику и сам позвонил в колокольчик. – Я помню, она прекрасно играла роль на том маленьком рождественском представлении в монастыре. Начальник отделения изящных искусств – мой хороший друг. Он в совете директоров Консерватории. Это можно организовать. Ей нужно будет пройти прослушивание и отучиться два года. Зато когда она заслужит место в театральной компании, станет получать скромное жалованье и сможет содержать себя. Преимущественно, – добавил он, возвращая ко мне свой мрачновато-игривый взгляд, – стоя на ногах.
– Милорд, я никогда не говорила, что хотела стать актрисой, – прошептала я.
– В самом деле. Тем не менее сейчас вам нужно задаться вопросом: чего вы хотите меньше – быть актрисой или женой? Эту дилемму, мадемуазель, способны разрешить только вы.
Горничная наконец принесла вещи Морни.
Пока герцог надевал пальто и перчатки, а моя мать приводила в порядок свои растрепанные чувства, он добавил:
– Очень кстати, завтра вечером я иду в «Комеди» на «Британик» Расина. Я пришлю своего человека с билетами и экипаж. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне.
Жюли пошла его провожать. Я посмотрела на Розину, которая явно испытала облегчение, словно все проблемы были решены, а месье Клеман презрительно фыркнул:
– Актриса? Это пугало в платье? Только если у нее будет одна роль – Смерть с косой.
Я проигнорировала его. Что тут скажешь? Морни прав.
Актриса или жена. Все карты выложены передо мной.
Глава 10
Я никогда не бывала в театре.
Конечно, я о нем знала. «Комеди Франсез», именуемый также Домом Мольера в честь своего основателя, знаменитого драматурга XVII века, был одной из двух финансируемых государством театральных компаний во Франции. Именно там актриса Рашель, наша еврейская икона, дебютировала и обрела легендарную славу как ведущая исполнительница ролей в классических и современных пьесах.
В течение последних тоскливых месяцев, не имея почти никаких занятий, я облазила всю округу и не раз проходила мимо местного театра, где «Комеди» давал утренние спектакли. Я видела актеров, куривших рядом со зданием – этот порок казался мне манящим, – и декорации, которые вносили через задний вход, но на настоящем спектакле никогда не бывала, потому что такие развлечения могли позволить себе далеко не все.
Жюли, будучи женщиной, знакомой с жизнью города, вероятно, имела свое мнение на этот счет. Она наверняка хорошо представляла, что влечет за собой работа в театре. В другой ситуации я могла бы расспросить ее, но теперь я будто вовсе перестала существовать для нее. Да я и сама старательно избегала Жюли весь следующий день – сидела на уроках своих сестер, а после обеда, когда мать легла вздремнуть, прокралась наверх, чтобы сообщить мадам Г. о произошедших событиях.
– О, это прекрасная идея! – воскликнула она, немало удивив меня. – Играть на сцене – идеальная профессия для тебя. Ты обретешь независимость и будешь жить как пожелаешь. И тебе не придется выходить замуж за нелюбимого человека.
Я внимательно вгляделась в нее, пытаясь определить, была ли искренней нотка облегчения, звучавшая в ее голосе. Что-то в мадам Г. напоминало мне выражение лица Розины, будто они с ней сходились в одном: все, что снимало напряжение в семье и могло занять меня, следовало принимать без оглядки, независимо от того, сулит ли это какие-то выгоды.
– Разве это профессия? – с сомнением спросила я. – Разумеется, одеваться в костюм и ходить в нем для развлечения публики – это шаг вперед по сравнению с тем же парадом в салоне.
Ma petite dame вздохнула:
– Вероятно. Но тебе не обязательно выставлять себя напоказ в салоне, если ты этого не хочешь. И мужа развлекать тоже не придется.
После я спустилась к себе и лежала без сна, пока не настало время готовиться к вечеру. Розина принесла мне платье – одно из своих; никуда не годное, на мой взгляд, из мерзкой голубой тафты, быстро переделанное с помощью бантов и рюшей, которые скрывали дополнительные складки и защипы, потому что тетя была значительно объемнее меня в талии и бюсте. Как только она зашнуровала платье, я заныла:
– Словно спица в абажуре. Мне обязательно надевать это?
– Боюсь, Жюли на этом настаивает, – кивнула тетя. – Мы идем на спектакль с Морни. Ты должна выглядеть так, будто принадлежишь к его компании.
Во время поездки в присланном герцогом фиакре я сидела, зажатая между Жюли и Розиной, обе они были разодеты в пух и прах, на шеях и запястьях сверкали украшения, глубокие, обшитые кружевом вырезы корсажей открывали ложбинки между грудями. Перед входом в театр, где избранные члены общества высаживались из лакированных экипажей с золочеными фамильными гербами, Жюли схватила мою руку в черной перчатке и прошипела:
– Если сегодня ты опозоришь меня, я отправлю тебя в Лион первым же поездом.
Предупреждение не имело смысла. При входе в Пале-Рояль, где «Комеди» давал сегодняшнее представление, я невольно разинула рот. Никогда прежде не доводилось мне видеть такой роскоши. Меня потрясло изобилие красных ковровых дорожек, таких мягких под моими неудобными туфлями, и голубоватый свет газовых рожков, вмонтированных в витиеватые позолоченные светильники на стенах, отделанных белыми обоями из шелковой бумаги. На подкладках мужских накидок длиной до колен мелькал алый шелк, из-под фраков выглядывали узорчатые атласные жилеты, а женщины, словно лебеди, проплывали мимо в платьях мягких оттенков: кремовых, персиковых и жемчужных, – таких широких, что юбки занимали весь проход.
У герцога, разумеется, была собственная ложа. Рядом с ним сидел какой-то медведеподобный мужчина с ужасающей, по крайней мере на мой взгляд, карамельного цвета кожей и пронзительными серо-голубыми глазами, глядевшими из-под копны курчавых рыжевато-каштановых волос. Это меня поразило. Никогда не думала, что увижу Морни, титулованного аристократа, рядом с явным метисом.
– Мадемуазель Бернар! – пророкотал похожий на медведя человек, вставая, чтобы уступить моей матери и Розине передние места. – Как приятно видеть вас. – Он говорил так, будто встретить их здесь, а не в салоне Жюли – обычное дело, потом опустил взгляд на меня. – А это, вероятно, бесподобная Сара Бернар, о которой я столько слышал?
Морни лениво улыбнулся:
– Мадемуазель, позвольте представить вам моего друга месье Александра Дюма.
Про себя я не преминула отметить, что Морни распространяет сплетни обо мне, но восхищенного вздоха сдержать все равно не сумела.
– Писатель? – спросила я, прекрасно зная, кто он.
Теперь мне стало понятно, почему этот странный человек был удостоен компании Морни. Александр Дюма – знаменитый романист, книги которого отдельными частями публиковались в газетах и будоражили Париж. После Виктора Гюго его считали величайшим из ныне здравствующих писателей.
– Он самый. – Дюма улыбнулся. – Мадемуазель, вы читали мои труды?
– Да, – шепотом ответила я, а потом придала силы голосу, чтобы он не звучал как у робкой, неопытной девушки, какой я, впрочем, и была. – «Граф Монте-Кристо» одна из моих любимых книг…
Дюма прижал к груди похожую на лапу руку:
– О, у нее голос, как у ангела!
Морни расплылся в улыбке:
– Поверьте, mon ami, вы еще ничего не слышали. Подождите, когда она его возвысит. У фагота меньше силы.
Жюли стрельнула в меня ледяным взглядом и сказала, опускаясь на предложенное ей место:
– Она всегда сидит, уткнув нос в книгу. Я не перестаю твердить ей, что для женского ума так много читать – вредно.
– Кажется, с умом у нее все в порядке, – отозвался Дюма и украдкой подмигнул мне.
Я заняла место рядом с матерью, а герцог с писателем устроились позади. Невероятных размеров хрустальная люстра, подвешенная у нас над головами, мерцала светом газовых рожков, как восходящее мглистым морозным утром солнце. Вдруг раздались три гулких удара, и от неожиданности я подскочила.
Наклонившись вперед, Дюма шепнул мне на ухо:
– Приготовьтесь, mon ange[9 - Мой ангел (фр.).]. Представление начинается.
По залу тихим шепотком разносилось шуршание программок и вееров, заиграл оркестр. Вжих – поднялся тяжелый занавес с золотой бахромой, и за ним открылся новый мир: пилястры и пастельные облака, висящие над семью холмами древнего Рима, по которому расхаживали люди в тогах и венках. Императора Нерона играл актер величавой наружности, его раскатистый голос гремел подобно грому. Но меня больше всего впечатлила женщина, исполнявшая роль его матери Агриппины. Крупная, с полными руками, унизанными браслетами, облаченная в пурпурную мантию, она была уже немолода, однако, изображая мстительную мать императора, так горделиво шествовала по сцене, что затмила всех своим властным видом, зачаровала плавными жестами, проникнутыми грандиозной злобой.
Я находилась под большим впечатлением, что обычные люди, алхимическим волшебством костюма и света превращенные в эпические фигуры, способны благодаря этому переносить зрителей в иную реальность, даже совершенно незнакомую – более величественную и эмоционально насыщенную, где с вулканической силой бушевали страсти. Это был мир, где унылая скука бытия сходила на нет, где не было места обыденности.
Театр оказался волшебным спасительным убежищем.
Вцепившись в барьер и довольно громко застонав, я высунулась так далеко вперед, что могла бы свалиться на ряды кресел в партере, если бы мать не втащила меня обратно.
