Хроника кровавого века 6. Танцы с волками

Ерёмин».

Я дочитал до конца и руки затряслись: это был мой смертный приговор. Из бумаги следует, что Иосиф Виссарионович Сталин – провокатор Охранки. Об этом знал Гоглидзе, теперь он мёртв. Следом моя очередь!

«Интересно, сколько ещё человек осведомлены об этом документе?» – я глотнул остывший чай. Чуть было не подавился: – Паукер слишком явно интересовался портфелем! Он хотел, чтобы я быстрее сделал опись документов».

Я прошёлся по кабинету. Выходит, Паукер знал о бумаге, возможно в курсе Фриновский и этот Люшков из Харькова. Паукер требовал от меня рапорт о бумагах Гоглидзе. Значит, он ждёт, что я укажу в нём о документе жандарма Ерёмина. А не фальшивка ли это?!

***

17 ноября 1929 года.

Всю ночь я мерил шагами кабинет, забыв съездить в МУР. Утром написал рапорт Паукеру, приложив к нему опись документов из портфеля Гоглидзе и партийный билет. Про бумагу из Охранки, я в рапорте не упомянул. Всё отнёс в секретариат Секретно-политического управления ОГПУ, а портфель с платёжками отвёз в МУР к Журавлёву. После чего пошёл отдыхать.

Дома моя бабка, матушка и соседка Ираида Николаевна пили чай. Наша соседка из «бывших». Она говорила, что имела графский титул. Впрочем, кроме него у неё уже давно ничего не осталось. Муж Ираиды Николаевны промотал состояние, а потом сгинул в империалистическую войну. Жилтоварищество хотело «уплотнить» Ираиду Николаевну, переселив в подвал, но её отстоял мой дядя Володя. С чекистом спорить побоялись, так и осталась она в своей квартире, правда к ней подселили семейство трамвайного вагоновожатого Иванова.

Моя бабка очень любила расспрашивать Ираиду Николаевну о всяких диковинных вещах, например: правда ли французы едят лягушек? Бабка научила Ираиду Николаевну пить чай из блюдечка с сахаром вприкуску. При этом соседка смешно вытягивала губы трубочкой.

– Мой руки Проша, – мать встала из-за стола. Она сняла полотенце с кастрюли: – У меня пшённая каша горячая.

За эту ночь я зверски проголодался, и налёг на пшёнку.

– Ираида Николаевна, нет ли среди ваших прежних знакомых бывших жандармов? – я отставил в сторону пустую тарелку.

– А с какой целью вы этим интересуетесь, Прохор Андреевич? – соседка пристально посмотрела мне в глаза.

– Требуется консультация старых специалистов, – я подвинул к себе стакан с чаем.

– В вашем учреждении наверняка целая картотека на бывших жандармов! Зачем вам моя помощь?!

– Дело неофициальное, использовать данные Информационного отдела не могу, – я хлебнул чаю. – Потому и прошу помощи у вас.

Ираида Николаевна встала и отошла к окну. Она долго думала, прежде чем приняла решение.

– Была у меня приятельница Евреинова Анна Васильевна, – Ираида Николаевна села к столу. – Её друг Джунковский Владимир Фёдорович, служил товарищем министра внутренних дел. Я думаю, он вам подойдёт.

– Это не тот Джунковский, что был Московским губернатором? – матушка убирала посуду со стола.

– Он самый, – кивнула соседка.

– Разве он не заграницей? – бабка налила в блюдечко чай.

– Нет, он здесь, – покачала головой Ираида Николаевна. Она вздохнула: – Новые власти ему доставили много неприятностей.

Соседка покосилась на мои малиновые петлицы:

– Несколько месяцев он отсидел в тюрьме. Сейчас живёт со своей старшей сестрой. Сильно бедствует. Работает сторожем в церкви Николая Чудотворца на Песках. Там же рядом живёт, в Мало-Николаевском переулке. Я ему напишу записку, чтобы он не опасался вас Прохор Андреевич.

Пристанище Джунковского – бывший доходный дом Кардо-Сысоева, серая, пятиэтажная громадина. В коридоре сильный запах кислых щей, пять кошек, поглядывающих друг на друга, а возле окна сидит старичок, вбивает гвозди в каблук сапога.

– Дед, не подскажешь, как найти Джунковского? – я дождался, когда он вогнал последний гвоздь.

– Это я и есть, – старичок встал с табуретки. Он положил молоток на подоконник: – Мне брать вещи или так идти?

– Нет, Владимир Фёдорович, никуда идти не нужно. Мне поговорить с вами требуется.

– Тогда милости прошу ко мне,– старик забрал сапог, молоток и табуретку.

Маленькая комната Джунковского была перегорожена занавеской. Он встал к окну, и я смог его разглядеть: длинная седая борода, карие глаза под густыми белыми бровями. Прямо апостол Пётр!

– Владимир Фёдорович, прежде чем мы начнём разговаривать, хочу передать вам письмо от одной нашей общей знакомой, – я расстегнём карман гимнастёрки и достал записку Ираиды Николаевны.

– Володя, кто там? – раздался слабый женский голос из-за занавески.

– Это ко мне пришли, по делу, – Джунковский взял у меня записку. Кивнув на занавеску, шепнул: – Моя сестра, ей нездоровится.

Он прочитал послание моей соседки.

– Как себя чувствует Ираида Николаевна? – Джунковский вернул мне письмо.

– Хорошо, – улыбнулся я.

– Какие у вас ко мне вопросы гражданин чекист? – Джунковский посмотрел мне в глаза. Он указал рукой на табурет, который принёс из коридора: – Присаживайтесь, пожалуйста.

– Хочу ознакомить вас с одним документом, и услышать ваше мнение, как бывшего жандарма: подлинник это или подделка? – я подал Джунковскому бумагу из Охранки.

– Иными словами вам требуется консультация специалиста, – улыбнулся старик.

– Да, – кивнул я.

– Ну что ж, из вашего департамента ко мне иногда обращаются за помощью. В своё время даже Дзержинский не гнушался выслушивать мои советы. Правда, в благодарность меня посадили в тюрьму. Ну да Господь вам судья.

Он стал читать документ Ерандакова.

– Подделка, – вернул мне бумагу Джунковский. – Во-первых, в Енисейске не было жандармского отделения, а только розыскной пункт. Делопроизводитель направляющий туда документ, обязан был это знать. Коли запамятовал, загляни в ежемесячник: «Справочник делопроизводства МВД». Во-вторых, документ датирован 12 июля 1913 года, но в июне этого года Александр Михайлович Ерёмин был назначен начальником жандармского управления Великого княжества Финляндского, заведующим Особым Отделом стал Броецкий Митрофан Ефимович, опять же делопроизводитель обязан был это знать. В-третьих, Сталина в этой бумаге именуют «агентом». Это грубое нарушение правил делопроизводства! Лицо, состоящее информатором в Департаменте полиции, надлежало именовать: «секретным сотрудником». И потом, насколько мне известно, в 1913 году Иосиф Джугашвили ещё только взял псевдоним «Сталин». Нам в Департаменте полиции тогда об этом не было ведомо. Вас устраивают мои доводы?

– Вполне, – кивнул я.

– Сплетни о провокаторстве Сталина родились не на пустом месте, – вздохнул Джунковский.

– Я вас не понимаю Владимир Фёдорович! Вы намекаете, что товарищ Сталин был провокатором охранки?! – я покосился на занавеску.

– У меня нет данных, что Иосиф Джугашвили состоял тайным сотрудником в Департаменте полиции, – покачал головой Джунковский. Он приблизился ко мне и зашептал: – Правда, не все агенты числились в картотеке. В 1910 году генерал для особых поручений при министре внутренних дел Александр Васильевич Герасимов заставил заведующего Особым Отделом Ивана Петровича Васильева, держать в своём сейфе дела особо ценных агентов. В 1914 году после выхода Герасимова в отставку, они прекратили сотрудничество с Охранным отделением. Герасимов и Васильев много могли бы рассказать. Не случайно, после Октябрьского переворота они легко получили от руководства большевиков разрешение выехать за границу.

– Вы намекаете, что среди большевиков было много провокаторов Охранки?! – зашептал я.

– Во всех революционных партиях, восемь из десяти членов партийных ячеек были нашими информаторами, – улыбнулся Джунковский. Он вздохнул: – Нам бы государя толкового. Этот пьяница Николай довёл страну до кровавого краха!

Джунковский махнул рукой:

– Что теперь об этом говорить! Про Сталина могу сказать следующее: он слишком много времени проводил в ссылке. Как информатор он нам был бесполезен, – развёл руками Джунковский. Он заговорил совсем тихо: – А вот о Ленине я бы такого не сказал.

– Вы хотите сказать, что Владимир Ильич был секретным сотрудником Департамента полиции?!

– А почему бы и нет! – усмехнулся Джунковский.

Он заглянул за занавеску.

– Спит, – кивнул Джунковский. Он подошёл ко мне и тихо продолжил: – Чего стоит один выезд Ленина из Пскова за границу в 1900 году. Уже тогда Охранному отделению полиции было ясно, что это новый лидер социал-демократов. Правда, их в серьёз никто не воспринимал. Для нас гораздо опаснее были эсеры. Мы против них решили использовать Ленина и его партию. Идея принадлежит Сергею Зубатову, начальнику Московского охранного отделения полиции. Он подсуетился, и Владимир Ульянов получил заграничный паспорт.

– А где сейчас Зубатов?

– Застрелился, после того как в марте 1917 года в газетах прочитал манифест об отречении царя, – вздохнул Джунковский. – Его погнали со службы ещё в 1904 году, ввязался в дворцовые интриги. Но идеи Зубатова подхватил вице-директор Департамента полиции Белецкий. Он начал мероприятия по продвижению Ленина.

– Я вас не понимаю Владимир Фёдорович, – прошептал я.

– В то время Степан Белецкий ратовал за то, чтобы Ленин стал лидером РСДРП. После неудач первой русской революции, позиции Владимира Ульянова в партии социал-демократов ослабли. Нам было известно, что Ульянов отвергал идеи индивидуального террора. Белецкий решил его использовать против эсеров. Департамент полиции получил сведения о проведении партийной конференции в Праге в январе 1912 года. Когда туда стали добираться делегаты от территориальных организаций социал-демократов, Департамент полиции приложил все усилия, чтобы доехать смогли только сторонники Ленина. Остальные были арестованы. Не случайно ВЧК подсуетилось, и в октябре 1918 года Белецкий был расстрелян.

Джунковский улыбнулся:

– Ну как моя лекция о работе Департамента полиции была исчерпывающей?

– Вполне, – я распрощался с Джунковским.

Жили мы в Большом Гнездиковском переулке. Чёрный «Форд» возле своего дома я заметил издали, к себе не пошёл, а свернул в Леонтьевский переулок. Там во дворе одного из домов стоит голубятня весёлого мужичка Ваньки Звонарёва. У него два увлечения: голуби и гармошка. На моё счастье в этот день у Ваньки был выходной, он сидел возле голубятни, пиликал на гармошке.

– Ну что накопил денег на новых голубей? – поздоровался я с ним.

– А как же! Пару царьков7 купил. Три целковых за них отдал. Моя Глафира как узнала, сколько они стоят, чуть зенки мне не выцарапала, – Звонарев выплюнул окурок.

– Обмыть надо, – я протянул рубль и два гривенника. – Сходи за водкой.

– Это мы мигом, – оживился Ванька. Он убежал, оставив на моё попеченье гармонь. Я влез на голубятню, спрятал там документ Охранки.

Выпив с Ванькой грамм пятьдесят водки, отправился восвояси. Чёрный «Форд» всё ещё стоял около дома. Я направился к машине, но она тронулась с места и укатила в сторону Тверского бульвара.

***

18 ноября 1929 года.

Утром, выйдя на службу, увидел чёрный «Форд» возле своего дома. В машине спала утомлённая троица, у меня появилось желание постучать по стеклу, разбудить: пусть несут службу как следует! Но ребята своё дело знали, они сопроводили меня до площади Дзержинского.

На утреннем совещании Паукер избегал смотреть на меня, а я лишний раз не хотел мозолить глаза начальству. Едва Карл Викторович объявил:

– Все свободны, – пулей вылетел из его кабинета. Хотел заняться делами, но ко мне пожаловал заместитель начальника Административно-организационного управления Островский.

– Балакирев, после самоубийства Воронова, поступило указание проверить оружие у всех сотрудников Оперативного отдела. Так что сдай мне свой «наган», – он протянул руку.

– Иосиф Маркович вы боитесь, что я не смогу застрелиться, – улыбнулся я. Расстегнул кобуру: – Рано мне сводить счёты с жизнью.

– Таков приказ, – Островский забрал у меня «наган» и ушёл.

«Началось! – сердце бешено заколотилось. Я сделал три глубоких вдоха и выдоха: – Нужно срочно успокоиться».

Зазвонил телефон.

– Оперуполномоченный Балакирев у аппарата, – как можно сдержаннее сказал в трубку.

– Балакирев, дело по убийству Гоглидзе передано в Информационный отдел. Заниматься им будет Рабинович. У него к тебе есть вопросы, зайди к нему, – Паукер говорил медленно, стараясь как можно членораздельнее произнести каждое слово.

Мой кабинет на третьем этаже, а к Рабиновичу нужно подниматься на четвёртый. Давешняя троица из автомашины переместилась на лестничный пролёт между третьим и четвёртым этажами, что-то оживлённо обсуждали.

Рабинович – хлипкий малый лет тридцати, с плюгавой шишковатой головой. Он курил папиросу, поглаживая плешь, читал какую-то бумагу.

– Садись, – кивнул он на табурет возле своего стола. Толкнул по столешнице пачку «Сафо»: – Кури.

– Не курю, – я сел на табурет.

– Ты документы, что были у Гоглидзе, все описал? – Рабинович затушил папиросу в пепельнице.

– Да.

– Может, забыл какую бумажку приобщить? – Рабинович погладил подбородок. Он ткнул пальцем в мой рапорт: – Смотри, тут кое-что указано, а в описи этого нет.

Я невольно подался вперёд, чтобы разглядеть, что там написано, а Рабинович отвесил мне оплеуху. Несмотря на субтильное телосложение, рука у него оказалась тяжёлой, я повалился на пол.

– Ну, вспомнил?! – он встал и упёрся кулаками в стол.

– Вспомнил, вспомнил, – закивал я, схватил табурет, опустил ему на голову.

Табуретка была дубовая, голова Рабиновича крепкая, я не удержал и выронил табурет.

– Ты что?! – ошеломлённо спросил он.

– А ничего! – теперь я схватил табурет двумя руками, стал лупить им по башке Рабиновича. Не был он стойким бойцом, рухнул на пол. Я пинал его ногами, да так увлёкся, что ничего вокруг не замечал. С упоением бил по голове, пока на мой череп не опустился табурет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Завод Дангуэра – ныне московский завод «Компрессор».

2

Форт-Александровский – теперь это город Форт-Шевченко в Казахстане.

3

ОГПУ – Объединённое государственное политическое управление, орган государственной безопасности СССР с 1922 по 1934 годы.

4

Персональные звания в Красной армии и НКВД были введены 22 сентября 1935 года. В июле 1934 года ОГПУ было переименовано в Главное управление государственной безопасности (ГУГБ), и передано в Народный комиссариат внутренних дел (НКВД). До 1935 года знаки различия на петлицах военнослужащих РККА и ОГПУ обозначали должность, а не звание. Два кубика (кубаря) в петлицах носили оперуполномоченные и инспектора ОГПУ.

5

«Букашка» – трамвайный маршрут линии «Б», в Москве ходил по Садовому кольцу.

6

До лета 1931 года МУР располагался по адресу: Большой Гнездиковский переулок дом 3.

7

Царьки – голуби Царицынской породы.