Сокровище кикиморы

Сейчас она вышла на лай Белки (была глуховата и скрип открываемой двери не слышала) со словами: «Это ты, Витя?»

– Я, я, и Александр Николаевич со мной!

– Здравствуй! Давно у нас не был, Николаич! – она по деревенской привычке ко всем обращалась на «ты».

– Здравствуйте, Федора Маркеловна! Действительно, только на каникулах с вашим сыном и встречаемся, некогда нам обоим в другое время.

– В кабинет мой прямо проходи! – вмешался в разговор Безухин. – В кабинете будем играть, в гостиной мать тебе покою не даст разговорами – любит поговорить.

Возможно, он рассчитывал, что мать не услышит, но глуховатая Федора Маркеловна расслышала.

– Как это – мать покоя не даст, ты что это говоришь, охальник! С гостем и нужно поговорить, угостить гостя нужно! Ты Николаевичу яичницу-то пожарь! Или, может, он щи будет?

– Николаевич, будешь яичницу? Или, может, щей налить? – послушно обратился к Евлампиеву Безухин.

– Нет, спасибо! Не успел еще проголодаться. Чайку разве. А вот побеседовать с Федорой Маркеловной я всегда готов, и с большим удовольствием.

– Тогда иди в столовую, чай мы там пьем.

Безухин быстро принес из кухни закипевший чайник.

– Мать, чай будешь? – обратился он к матери, расставляя чашки. – Садись, все вместе попьем. Индийский, со слонами! Саша, я сахар не кладу, сам положишь, сколько привык. Конфеты у нас шоколадные! От Нового года еще остались – я к празднику из Москвы привез, когда на конференцию ездил. – Он насыпал конфеты в вазочку и начал резать вынутый из холодильника небольшой кусок сухой копченой колбасы. – Колбаса тоже из Москвы, она не портится, не бойся.

– Спасибо, Виктор! Я вот с конфеткой… Расскажите что-нибудь, Федора Маркеловна! Люблю, как вы рассказываете. Что тут у вас в общежитии нового? Что-нибудь интересное на Новый год было?

– А что ж тут нового будет?! – Старуха прихлебнула из чашки. – Витя, ты горячий мне налил, разбавь! – И опять повернулась к Евлампиеву. – Интересное было то, что юбку мою хорошую зимнюю украли! Вон, видишь, в какой сижу!

Юбка на ней и впрямь была не по сезону: ситцевая, в мелкий цветочек.

– Как это – украли?! – поднял брови Александр Николаевич. – Кто же ее мог украсть? К вам в квартиру воры залезли?

Безухин засмеялся:

– Не в квартиру. Это и впрямь жуткая история. Жутко смешная, я имею в виду. Перед Новым годом я постирал суконную юбку матери. Ну, обычная старушечья юбка, темно-серая. Она ее любила, осенью и зимой носила постоянно, дома, конечно, – она ж не ходит никуда. Юбка уже замызганная была. Я и постирал к Новому году. Повесил во дворе, там у нас все белье сушат. И оставил на ночь – честно сказать, забыл. Там и получше вещи рядом висели – свитер мой неплохой… Ну, в общем, когда на следующий день вспомнил и пошел снимать – юбки не было. Все остальное висит, а юбку украли! Наверное, пьяница какая-нибудь бездомная во двор забрела… Кому ж еще старая юбка понадобилась!

– Вот тебе смешно, а мне без той юбки плохо… – возразила старуха. – Такую юбку теперя не купишь – нету таких нигде.

– И впрямь, – кивнул Виктор. – В магазине таких нет. Придется, видно, шить. Ткани тоже не вижу подходящей – смотрел уже. Кстати, Саша, у тебя ведь дочь в Ворске – может, она оттуда привезет нам метр сукна темненького? Можно и дорогой, деньги я тебе сейчас даже могу дать… А Веру Пафнутьеву по-соседски попрошу пошить – она умеет, у нее машинка есть.

– Конечно! – согласился Евлампиев. – Тем более у меня там не только Лена, сейчас и Ирина моя там, на курсах повышения квалификации. Я им скажу, когда будут звонить. Деньги пока не давай, потом разберемся – ведь еще неизвестно, почем ткань. Кстати, Лена моя тоже шить умеет. Придем тогда вместе, она обмеряет Федору Маркеловну и сошьет. Что ей на каникулах делать?!

После чая старуха ушла в свою комнату. Белка, поколебавшись, осталась – залегла под столом, задремала. Сыграли несколько партий в шахматы, Евлампиев был рассеян и все время проигрывал.

– Что-то ты, Саша, навык потерял, – удивлялся Безухин. – Надо нам с тобой больше тренироваться.

Но Евлампиев заторопился:

– Пожалуй, пора уже мне идти: Ирина вечером может звонить.

Мороз к вечеру усилился. Александр Второй шел быстро, чтобы согреться. Шел и думал:

«Вот ведь как… Юбку-то в общежитском дворе украли еще перед Новым годом… С веревки сняли. Не так много в Б. бездомных женщин-пьяниц… Я и не припомню, чтоб видел таких. Откуда в общежитском дворе нищая пьяница? Там и не ходит никто, кроме жильцов. Она тем более и свитер безухинский сняла б заодно… Не пьяница украла, ох, не пьяница… Кикимора это была!»

Глава 17

Расследование Ирины Евлампиевой

С Ириной Александр Соргин связался сразу после семинара – Сашка перед отъездом продиктовал ему телефон и объяснил, что звонить можно после пяти часов вечера, в это время кончались занятия на курсах.

Ирина, будучи врачом районной больницы в Б., проходила стажировку в Ворской областной больнице. На период стажировки ее поселили в гостиничный корпус при мединституте. Телефон имелся только у вахтера, проживающих к телефону не звали. Однако обаятельная жена Евлампиева сумела договориться с вахтершами, что ее позовут в случае звонка: Саша, ее муж, иногда звонил ей по вечерам.

Учитывая эти обстоятельства, Соргин сразу после своего доклада, попросил разрешения воспользоваться деканатским телефоном и, разумеется, разрешение получил… В Ворске Соргина высоко ценили. Вот и сейчас его доклад приняли очень хорошо. Предлагали даже переходить к ним на кафедру, но он отказался: привык к Б. и другой жизни не хотел.

«Лучше жить в глухой провинции…» – уже давно решил он и не изменял этому решению.

– Шура? Это ты?! Что с Сашей?! Что случилось?! – Голос у Ирины был встревоженный: решение о поездке Соргина в Ворск было принято только вчера, почти спонтанно, и Евлампиев Ирине о приезде друга не успел сообщить.

– Все у Саши хорошо, и вообще в Б. все хорошо, не волнуйся, – прогудел Соргин. – Отдыхает сейчас Сашка, сессия закончилась.

Ирина сразу перестала волноваться – так успокоительно действовал его густой, басовитый голос.

Общаясь с Соргиным, люди при любых обстоятельствах начинали верить, что все будет хорошо – это было его свойство. В сложных ситуациях Александр Первый проявлял себя как оптимист. Это была его принципиальная жизненная позиция.

– Ира, у Саши все нормально! – еще раз проговорил Александр. – Только скучает, конечно, без тебя. Ждет твоих звонков. А я приехал на семинаре выступить, на ворской кафедре – пригласили меня ворчанцы. Уже выступил только что. И завтра-послезавтра буду свободен. Меня в университетском общежитии поселили. Так мы с Сашей вот что подумали: он же тут тебя нагрузил – про Двигуна узнавать… А теперь и я могу подключиться, и, собственно, даже продолжить, чтобы тебя разгрузить.

– Да? – переспросила Ирина, обдумывая предложение. – В принципе это было бы кстати… У меня ведь последняя неделя! Она самая тяжелая, мы зачет послезавтра сдаем на курсах! Так что я и впрямь зашиваюсь. Лене я не стала ничего рассказывать: и Саша говорил, что не надо, зачем девочку впутывать, пусть учится спокойно. Ей один экзамен остался. Потом вместе с ней в Б. поедем. А ты когда домой?

– Я через день-два. Вряд ли я вас дождусь. Вообще, это будет зависеть от того, какие тут сведения есть о Двигуне и насколько сложно их добывать.

– Пока сведений не так много. Но кое-что интересное я узнала! Давай-ка мы встретимся, и я тебе расскажу. И Сашке вместе позвоним. Ты как насчет того, чтобы поесть? Я сегодня не обедала!

Через час они уже были в общественной столовой в центре Ворска. Народу в столовой в это время было не так много, как днем, поэтому поужинать они успели. Взяли по бифштексу с гарниром из картошки и чай.

– Я не совсем поняла, зачем вам с Сашкой эта давняя история, – сказала Ира. – Он только сообщил по телефону, что прошлое может иметь отношение к убийству Ольги… Ах, как жалко ее, она очень хорошая была!.. Я у нее училась год в седьмом классе. Мы ж с Сашей одну школу окончили. Как ужасно, что это случилось! Но при чем тут Ворск, тем более довоенный? Я ничего не поняла… Саша сказал, чтобы никому не говорила, что это для расследования, а он потом объяснит, не по телефону…

– Ира, тут трудно объяснить даже не по телефону. Понимаешь, этот Двигун во время войны как беженец пришел в Б. и жил некоторое время в доме Ольгиного отца. Мы предполагаем, что это могло как-то аукнуться сейчас… В общем, нужно о нем как можно больше узнать, чтобы подтвердить или опровергнуть эту версию. И никому действительно не говорить. Насколько я понимаю, Ольга с отцом его и хоронили…

Ирина кивнула.

– Ты думаешь, это месть? Но я выяснила, что у него родственников не осталось! Он уже в войну один был, без семьи.

– Не месть, не месть! – Соргин даже замахал руками. – Понимаешь, это, скорее всего, только косвенно Двигуна касается… Через какую-то вещь… В общем, пока не ясно, это непроверенная версия… Ты что-нибудь узнала?

– Да, я выяснила, на каком заводе Федор Двигун работал. Сходила туда, обратилась в отдел кадров. Объяснила свой интерес тем, что как врач Б-ской районной больницы занимаюсь историей туберкулезных больных в годы Великой Отечественной войны, пишу диссертацию на тему «Советская фтизиатрия в военное время: организация и лечение». Двигун ведь, это мне Саша рассказал, от туберкулеза умер, не смог уехать дальше на восток: по санитарным нормам, с открытой формой нельзя ехать в общем вагоне. Я сказала, что раз он в нашем городе похоронен, то ему мы уделяем особое внимание. Меня же он интересует как врача, особенно история его болезни, так я объясняла. Они поверили.

Шура усмехнулся:

– Ира, ты молодец! Замечательно ты все придумала. Приеду, Сашке расскажу, он порадуется, какая у него умница-жена.

Ира сделала вид, что смутилась:

– Ну, ты уж скажешь… В общем, на заводе некоторые его еще помнят, и я с ними разговаривала. Картина такая вырисовывается. Он был человек замкнутый, мало с кем общался. Да и другие с ним дружить не очень стремились: его отец до революции владел заводом, погиб в лагере на Соловках, с такими боялись сближаться. Перед самой войной Двигун больше других общался с каким-то ссыльным. Но про того почти ничего сказать не могут. Ссыльный из Москвы, работал инженером. Тоже нелюдимый, и все. Они и общались-то между собой по необходимости – у обоих не было ни друзей, ни приятелей. Тот ссыльный, когда война началась, ушел на фронт, в штрафбат, конечно. А Двигун жил с матерью в коммунальной квартире, к тому времени он уже сильно болел, его в армию не взяли по болезни: с туберкулезом не брали. Вот адрес, возьми, – Ира протянула вырванный из записной книжки листочек. – Может, там соседи остались…

Глава 18

Муся Ягодкина вспоминает

Соргин отправился по адресу Федора Двигуна на следующий день утром. Был соблазн сходить сразу же после встречи с Ириной, но отложил дело до утра: и устал сильно в этот день, и время слишком позднее, чтобы к незнакомым людям являться… Пока доедет – девять… Нет, лучше завтра с утра. Если не застанет, сходит еще раз вечером, время терпит.

Дом он нашел быстро. Проспект Революции – центральная улица Ворска, и очень длинная. Она пересекает почти весь город. Дом, указанный на бумажке, оказался старым трехэтажным особняком красного кирпича, не в самом центре улицы, однако в хорошем месте. Правда, теперь шумном.

Соргин посмотрел на часы: не слишком ли он ранний гость? Было десять минут десятого… Ну что ж, после девяти уже можно.

Указанная квартира находилась на третьем этаже. Александр Павлович поднялся по давно не мытой каменной лестнице – перила были железные, узорчатые, но отчасти проржавевшие и сильно обшарпанные. Надпись, сделанная на грязноватой стене мелом, гласила: «Гена + Лора = любовь». На площадке находились две квартиры – судя по списку жильцов и количеству почтовых ящиков (на некоторых имелись названия получаемых газет), обе коммунальные.

Соргин остановился, прочитал список жильцов с указанием количества звонков для каждой фамилии.

В нужной ему квартире значились три семьи: Балабины – 1 звонок, Ягодкина – 2 звонка, Дементьева – 3 звонка. Ему понравилась фамилия «Ягодкина», и он нажал на звонок два раза.

Довольно быстро за дверью послышались шаги.

Ягодкина открыла дверь, не спрашивая, но, увидев незнакомого человека, придержала ее.

– Вы к кому? – спросила она.

Перед Соргиным стояла женщина лет сорока пяти, симпатичная, в неновом, но чистом байковом халате. Крашеные перекисью волосы завязаны на затылке в хвостик, лицо невыспавшееся, усталое…

– Здравствуйте! – поздоровался Соргин. И объяснил: – Я приехал из Б., преподаю в тамошнем пединституте. Мы со студентами помогаем местному краеведческому музею в создании зала «Наш город Б. в период Великой Отечественной войны». В частности, готовим большой стенд, посвященный беженцам из Ворска. В этой квартире жил перед войной Федор Двигун – беженец, который у нас в Б. похоронен…