Сокровище кикиморы

Минут через тридцать разговоров в уютной гостиной оба Александра перестали ей казаться страшными. Ну, пожилые дядьки… Один (Александр Первый) с большими пышными усами, а сам маленький, второй (Александр Второй) сам большой и без усов. Ну, кажется, действительно оба очень умные – что тут такого?! Ведут себя совершенно просто, веселые. А Марии Борисовне она уже давно доверяла.

И Сковородникова рассказала троим собеседникам про свое удивительное приключение поздним вечером вчерашнего дня. Конечно, догадки, что Пафнутьев изменяет жене, опустила: только не хватало сплетничать, да и откуда она знает…

Слушали очень внимательно и серьезно.

– Софья Мефодьевна, – сказал Александр Второй, когда она закончила рассказ. – Это ведь по улице Победы вы шли из тринадцатой школы домой? А ворота такие большие, красивые, резьба в виде птички?

– Верно! – согласилась удивленная Соня.

– Так ведь это, по всему, дом, где теща Пафнутьева живет! Ворота с птичкой, флигелек во дворе, слева сразу от ворот… Ничего нет удивительного в том, что он к теще поздно вечером зашел. Возвращался с автовокзала, ездил, должно быть, к родителям в Грибановку и по дороге зашел к теще. Вас смутило, что портфель потяжелел… Так мало ли что ему теща дала. Она раньше на мелькомбинате работала, ей муку и сейчас носят… У Пафнутьева с Тамарой, матерью Веры, хорошие отношения. Тамара им помогает. Она переживает, что живет семья дочки небогато: Пафнутьев ведь не защитился – старший преподаватель, зарплата маленькая. А он машину мечтает купить. Я ближайший сосед Тамары, поэтому знаю.

Соня испытывала сдвоенное чувство разочарования и удовлетворения. Вот и разрешилась одна загадка! А она-то чего только не надумала! Но все же…

– А кикимора? – спросила она. – Кто это такая, в волчьей маске? Это не Пафнутьев был в маске и костюме с длинной юбкой? Тогда кто? Что она там, во флигеле, делала? И вышла из флигеля ночью зачем?

– А вот это интересно! – сказал Александр Второй. И посмотрел на Александра Первого.

– Интересно! – согласился тот. И очень серьезно обратился к Соне: – Софья Мефодьевна, вы никому про эти встречи не рассказывали? Про Пафнутьева и про кикимору?

– Нет, – покачала головой Соня.

– Дело в том, что соседкой Пафнутьевской тещи Тамары была Ольга Васильевна Семенова, которую, как вы знаете, недавно убили. И некоторые утверждают, что убила кикимора… Или некто в костюме кикиморы. Думаю, вы понимаете, все, что сейчас вокруг этого дома происходит, серьезно. И даже, может быть, опасно. Так что вы не зря испугались вчера. Я думаю, для вас главное – больше никому об этих встречах не говорить. Не рассказывайте никому. А мы с Александром Николаевичем попытаемся выяснить, что за кикимора там ходила.

– Может быть, в милиции стоит рассказать? – спросила Сковородникова.

И Мария Борисовна согласно ей кивнула.

– Да, – поддержал и Евлампиев. – В милицию сообщить нужно. Только, пожалуйста, не делайте этого сами. Не ходите в милицию. Самое главное, никому, даже милиционерам, ничего не рассказывайте. В милицию мы с Александром Павловичем обратимся и все выясним.

– Павлов? – спросил его Александр Первый.

– Я думаю, Павлов, – кивнул Александр Второй. – Больше не к кому идти.

Глава 14

Версия майора Павлова

Кабинет у майора Павлова маленький. Когда беседует со свидетелями, или подозреваемого допрашивает, или сослуживец войдет, тесновато становится. Сейчас по другую сторону стола сидел сержант Бескоровайный. Докладывал по убийству Семеновой. Что-то он остановился – заметил, видно: начальник отвлекся, о постороннем думает.

Павлов вздохнул и ободрил сержанта:

– Продолжай-продолжай, я слушаю. Значит, ты обратил внимание, что в сарайчике кто-то замок сбил? А сарайчик этот кому принадлежал – Семеновой или Козодаевой?

– Козодаева утверждает, что Семеновой.

– А когда сбили? Давно это произошло?

– Не спросил. Да вряд ли этот сарайчик к убийству имеет отношение… Там раньше кроликов держали.

– Кроликов? Давно?

– Давно, я еще маленьким пацаненком был, в пятидесятые, значит, годы. Я знаю, потому что Вера, дочка Козодаевой, раз пустила меня на кроликов посмотреть. Вера намного старше меня – она уже школу заканчивала, а я дошкольником был.

– Так… Ну, кролики, положим, к делу отношения не имеют, тем более их там сейчас и нет. А вот что замок сбит, это очень важно. Это значит, что грабитель пытался чем-то поживиться в сарае, ничего ценного не нашел и после этого направился к Семеновой. Спрашивал, где ценности держит, а когда дети пришли, испугался и женщину убил. Так и запишем. Однако найти его теперь вряд ли удастся…

– Можно? – В дверь павловского кабинетика просунулась голова.

– Александр Николаевич! Заходите, конечно! Вам всегда можно!

Майор Павлов два года назад окончил физико-математический факультет Б-ского пединститута и Александра Николаевича Евлампиева, заведующего кафедрой математики, очень уважал. Алексей Павлов учился хорошо, математику он любил. После школы думал даже пойти в пединститут на физмат, только вот работа школьного учителя его не привлекала. Павлов и в семнадцать лет был рассудительный.

«В милиции лучше, там хоть зарплата нормальная, а мне семью кормить предстоит», – решил юноша.

После армии он действительно быстро женился и пошел служить в милицию. Служит уже пятнадцать лет. В пединститут на физмат все равно пришлось поступать – милицейская школа только в Ворске имеется, не наездишься, а образование требуют. Учеба в пединституте не показалась ему тяжелой, хотя учился заочно. Окончил в срок, сразу после получения диплома в звании повысили. Майор теперь, отделом заведует. И об институте у него остались прекрасные воспоминания.

Ему было интересно учиться. В отличие от многих сослуживцев, Павлов все контрольные выполнял самостоятельно, к экзаменам готовился тщательно. Поэтому у него сложились прекрасные отношения с преподавателями. Случалось, что теперь они к нему обращались как к своему человеку в милиции, который поможет, если что.

Вместе с Евлампиевым пришел его друг – Соргин.

Александра Павловича Алексей тоже уважал, но в отличие от Евлампиева с ним осторожничал: он был менее понятен – все ж не местный. При этом Алексей высоко ценил лекции и практические занятия Соргина: все по полочкам разложит, любую задачу вмиг решит, даже очень сложное становится в его объяснении понятным.

Сейчас Александр Первый и Александр Второй пришли вместе. Скорее всего, о деле Семеновой спрашивать.

Алексей мгновенно отпустил Бескоровайного, освободив место для новых посетителей. В кабинете как раз два стула для них имелись.

Для начала он предложил уважаемым гостям чаю. Они не стали отказываться.

Пока кипятил воду в чайнике, доставал заварку, печенье в кулечке, чашки, говорили о том о сем. К убийству Семеновой перешли быстро.

– Что нового в институте? – спросил Павлов.

– Известно, что нового… – оба Александра тяжело вздохнули.

– Леша, вы уже поняли, конечно, что мы затем и пришли… Ольга Васильевна была нам не чужой человек – всю жизнь рядом. Продвинулось ли как-то ее дело? – проникновенно спросил Евлампиев.

Тут уже майор вздохнул.

– Очень мало. Мотивов не находим. Что касается этого двоечника, что летом ей досаждал, я ж как раз тогда по просьбе Ольги Васильевны и решал этот вопрос. Нашел я его тогда же, поговорил, припугнул… Дурак просто. Хулиган мелкий. Сейчас, конечно, снова с ним поговорил, на всякий случай, – не он, тут сомнения нет. Тем более он и алиби представил.

Александры кивнули в унисон. Внешне они совершенно друг на друга не походили. А действовали одинаково.

Павлов продолжил:

– Я с вами буду откровенен. В этом случае мало шансов убийцу найти. Я склоняюсь к тому, что убил случайный человек. Возможно, даже проездом в Б. оказался какой-то негодяй или просто пропойца… Вокзал ведь рядом. Чистый случай. Мотивов прямых нет. Так, зашел наугад – дом красивый, вдруг что удастся украсть. Начал у хозяйки денег требовать… А убил, потому что свидетели появились, испугался. Попробуй его теперь найди. Он уже давно в Волгограде или подальше где. Может, и в Душанбе даже.

Александры опять кивнули. Потом переглянулись.

Заговорил на этот раз Соргин:

– А что вы думаете насчет слухов про кикимору, почему они такое распространение получили? Не может ли оказаться зацепкой костюм ряженого? Больше в подобном костюме никого не видели в городе? – спросил он.

Небольшого роста, худой, с пышной седоватой прической и такими же усами под крупным носом он смотрел на Алексея спокойно-вопросительно. И Евлампиев, высокий и слегка грузноватый, с гладким выбритым лицом уставился на Алексея с совершенно аналогичным выражением.

Павлова уже не в первый раз удивляло это неожиданное глубинное их сходство. Сейчас, после слов Соргина, он опешил. Переводил взгляд с одного на другого. Уж эти ученые! Не знаешь, чего от них и ожидать…

– Кикимора?!. Ну, город наш небольшой, – извиняющимся голосом обратился он, наконец, к Александру Павловичу, – образование у подавляющего большинства жителей невысокое. Вот и выдумывают невесть что… Кикимор же не бывает! Наплетут бабки ерунду всякую, лишь бы языком молоть… Платки, когда вяжут, руки-то заняты, а язык свободный. Вот и болтают. Выдумки это все! – Алексей посмотрел на Евлампиева в поисках поддержки.

Евлампиев, однако, его не поддержал.

– Знаете, Леша, а ведь необразованностью жителей как раз и могут воспользоваться преступные элементы, – произнес он медленно, как будто задачу объяснял. – Вот представьте: Святки, нет-нет да и встретится в городе ряженый. Власти понимают: народные гулянья, фольклор… Пусть развлекаются простые люди! Так ведь? Милиция же не преследует ряженых?!

– Нет, конечно… Зачем их преследовать? Если не пьяные, не нарушают порядок, так пусть развлекаются… – пробормотал Павлов. – Да и не так много у нас таких. Может, раз за Святки ряженого видел… А так нормально все одеты, в своей одежде и развлекаются…

– Ну, а после убийства или, может, до… кикимору в городе не видел никто? вы опрашивали людей? – настаивал теперь уже Александр Первый.

«Интересный он все же, – подумал майор. – Манера говорить вежливая, предупредительная, но уверенная при этом. Спокойно, твердо говорит. Этот своего добьется. Однако все ж глупую версию он с кикиморой предлагает, жизни реальной не знает. Сразу видно: город Б. ему чужой, не понимает он здешней жизни».

– Кто их знает, бабки всегда то лешего, то кикимору встретят… То водяной им в речке покажется, то домовой курицу придушит… Если всех слушать, а тем более опрашивать… – недовольно забормотал Павлов. И вдруг вспомнил. – Да ведь уже кончились Святки! Как кончились, так и не видел никто! С девятнадцатого числа уже ряженых быть не может. Кончились праздники. – Он повторял одно и то же, чтобы вдолбить этому непонятливому Соргину. Ученый, а простых вещей не понимает.

– Вот именно! – неожиданно вступил в диалог Александр Второй. – Святки три дня назад кончились, откуда ряженые? И тем более удивительно, что позавчера наша сотрудница, проходя в одиннадцать часов по улице Победы, возле дома Летуновского увидела кикимору! Точь-в-точь такую, как дети описывали убийцу Ольги Васильевны. А убийство произошло, как известно, в этом доме: Летуновский – ее покойный отец. Кому в голову пришло после окончания Святок рядиться?! Может, убийца приходил на место преступления?

Алексанр Первый, сидя рядом, молча кивал в такт его словам головой с пышной эйнштейновской шевелюрой.

Майор задумался. Кто его знает… Переодеться убийца, конечно, мог. Удобно для преступника: на Святки ряженым явиться, не узнает никто. Ну, это ж никакая не кикимора, это так, маскарадный костюм вроде. Надо же называть вещи своими именами. А то кикимора, кикимора! Как неграмотные какие рассуждают! кикиморы только в сказках бывают.

– Что ж… Можно за домом последить. И за флигельком этим. Если и впрямь там убийца прячется, – сказал он наконец. И добавил: – А переодетый или не переодетый – это уже второй вопрос.

– А может, он искал что-то во флигельке? – спросил Александр Первый. – Может, спрятано там нечто, из-за чего Ольгу Васильевну убили? Обыскать бы флигелек этот…

– Что ж… – опять согласился майор. – Сутки хотя бы подежурим – посмотрим, не явится ли кто-нибудь. А потом и обыщем флигель. Тем более мы уже сами, еще до вас, по этому пути пошли. Сержант Бескоровайный выяснил, что там замок сбит. Недавно причем – свежий относительно след. Соседка убитой, Козодаева, утверждает, что во флигель не заглядывала. Может, этот бандит во флигеле прятался, прежде чем в дом к Семеновой зайти… Может, правда, жил там какой-то бездомный втихомолку, да и в дом наконец залез, и убил хозяйку…

– Семнадцатого января, то есть на третий день после убийства, будучи в доме Ольги Васильевны на поминках, я осмотрел замок флигеля, – неожиданно возразил Соргин. Говорил он, как всегда, спокойно, без ажитации. – Там висел старый амбарный замок без каких-либо царапин и повреждений. Причем было видно, что его давно не открывали. Убийца пришел не оттуда. Некто пытался незаконно проникнуть во флигель уже после убийства. Из этого можно сделать вывод, что убийца ищет в этом доме нечто конкретное и еще не нашел.

Глава 15

Родственники

Тамара Дмитриевна следила в окно, как проходит через двор Вова Бескоровайный – высокий, идет большими шагами, банка в сетке в такт шагам качается… Вот замедлил шаг возле флигеля, банка вздрогнула.

«Время-то быстро бежит, – думала Тамара. – Вон какой вымахал. Милиционер. И надо ж: про замок спросил…»

Она и сама еще вчера заметила, что замок сбит. Очень ей это не понравилось.

«Что же делать? – думала она. И сама себе отвечала: – Не замечать. Говорить ничего не надо. Авось само как-нибудь рассосется. Может, и впрямь какой-то прохожий с вокзала и Ольгу убил, и замок сбил. Что о нем думать – уехал уже давно».

Из двух тарелок она перелила принесенный Бескоровайным холодец в литровую банку и поставила ее в холодильник. Оставшуюся тарелку, прикрыв от пыли полиэтиленовым мешком, выставила замерзать между рамами кухонного окна. Прошла в комнату, включила свет. На диване валялось вязание из козьей пуховой шерсти – очередной платок.

Тамара, как большинство пожилых бэбчанок, вязала платки на продажу. Деньги шли дочери. Вязание платков выгодно лишь в том случае, если козы собственные. Беззатратное получается производство – только труд свой вкладывай. Козий пух, а чаще уже спряденные нитки, Тамаре привозил зять от своих родителей, из Грибановки. В городе-то коз было держать неудобно, а родители Геннадия держали нескольких и ему пух давали. Так что все было свое. Дочь Тамары Вера тоже вязала, но сколько она там навяжет – почти целый день в школе да обед приготовить надо на семью. В основном вязание на Тамаре, иногда она и пряла.

Вот и сегодня она Генку ждала с нитками. Или с пухом, что там ему дадут… Из-за зятя она и ворота не заперла, хотя стемнело уже на улице. Он в обед поехал к родителям, вернется последним автобусом.

Вера была ее единственная дочь. С самого замужества Веры Тамара наладила хорошие отношения с зятем, старалась поддерживать дочкину семью, чем могла.

Она включила телевизор и уселась с вязаньем. Пальцы быстро, механически перебирали пряжу, вязать ей было нетрудно. Она и не глядела на вязанье. Кино началось давно, сюжет был непонятен, но все же разговоры актеров отвлекали от дум. Тамара старалась быть спокойной. Нелегкая жизнь научила ее – нужно беречь себя и сохранять спокойствие, что бы ни случилось. Плохого она старалась, по возможности, не замечать, отворачивалась от тяжелых впечатлений, чтобы их не видеть.

«Мама, ты как страус», – говорила раньше, еще когда вместе жили, до ее замужества, Вера.

Все же, услышав звонок, вздрогнула. Вышла в неосвещенную кухню, посмотрела в окно, увидела на крылечке Генку – его слегка сгорбленная фигура в кроличьей шапке.

– Входи, Геннадий. Поздно ты как.

– Здравствуйте, Тамара Дмитриевна. Как автобус пришел. Вот, пух привез. Мать спрясть не успевает, так что вам самим придется.

– Да спряду уж… – Тамара покосилась на прялку в углу. Вынула банку с холодцом. – На, Бескоровайные угостили. Пусть Вера в тарелках застудит, завтра съедите, чтоб ей меньше готовить. И вот еще – с мелькомбината принесли, – она достала небольшой мешочек муки. – Это хорошая, в магазине такой не купишь. А то у вас уже, наверное, вся мука вышла, что я перед Новым годом давала. Вера-то часто печет.

– Спасибо, передам. В это воскресенье пирожки пекла… Мы печку топили в воскресенье. – В общежитии имелось центральное отопление, но были в каждой квартире и голландские печки. Их топили во время больших холодов или в те дни, когда приходилось много готовить.

Геннадий поставил банку в портфель, уложил рядом мешочек – хорошо разровнял, чтобы банка не опрокинулась.

– Гена, не возьмешь платок? Может, Вера попробует продать? Я три навязала, а не продаются. Может, у вас там, в общежитии, из преподавателей кто купит?.. Или родителям в школе предложить… Все ж зимой должны брать, тем более морозы большие.

Пафнутьев вздохнул.

– Вера тоже жаловалась, что не может продать… В общежитии у всех есть, некоторые сами вяжут. Новенькая на кафедру литературы в этом году приехала из Ворска, так она у Прасковьи Ивановны, уборщицы бывшей, купила платок… – Пафнутьев рассказывал вяло, без интереса. Но вдруг оживился. – Кстати, знаете, что Прасковья Ивановна говорит? Тот квартирант Летуновского, что в войну во флигеле жил, был ни много ни мало сыном владельца кафельного завода в Ворске! Отец на Соловках погиб, но, конечно, припрятал что-то. Там богатство большое скрывалось – драгоценности, скорее всего. Их прятать легче. Или деньги золотые.

Тамара вздрогнула и попыталась скрыть нахлынувший страх, отвернулась.

– А чего это ты про него вспомнил? Это уж дела давно минувших дней.

– Да так. Прасковья Ивановна вспомнила в связи с убийством Ольги Васильевны. – Глаза его сверкали, он намеревался продолжить рассказ. Но в эту минуту Тамара отвлеклась. Вроде как снег скрипнул за окном во дворе. Или еще петли дверные так скрипят.

Тамара прижалась лбом к стеклу, однако ничего не увидела: разрисованное морозом стекло плохо пропускало изображение. Какая-то тень мелькнула у флигеля. А может, и нет.

– Чего вы испугались? – заметил перемену в ее настроении Геннадий.

– Да я ничего. Показалось, что собака соседская во двор забежала. Ворота не заперты.

Он был слишком увлечен прерванным разговором, поэтому не заметил ее волнения.

– Так вот, я спросить хочу: про деньги вам Ольга ничего не рассказывала? Может, тот квартирант деньги или ценности Летуновскому оставил? Почти месяц старик его кормил, ухаживал за ним… Неужели не отблагодарил? В бумагах-то проку мало… Не слышали ничего? Может, они спрятаны здесь где-то?

Ноги у Тамары подкосились, она села на диван, стараясь сохранить спокойное выражение лица.

– Что ты, Гена?! Какие деньги?! Не знаю ничего. Не помню у Ольги больших денег. А с квартирантом этим… Что было, то ты знаешь, а больше ничего не было.

– Ну, ладно, тогда я пойду. До свиданья! – он поднял портфель, шагнул к двери.

Тамара смотрела ему вслед сквозь разрисованное узорами стекло. Видна была только его тень, двигающаяся через двор под скрип шагов по снежному насту: скрип-скрип, скрип-скрип. Она потрогала пальцем плотный иней на стекле. Ишь, к ночи как намерзло… Потом накинула старое пальто и, сама пугаясь чувства облегчения, которое охватило ее после ухода зятя, вышла во двор, заперла ворота.

Во дворе было тихо, пустынно. Снег она расчищала утром, нового еще не нападало, и сейчас двор сиял в слабом свете луны ровной гладкой белизной.

Глава 16

Зимняя юбка Федоры Маркеловны

«Шура сегодня, конечно, не позвонит, – размышлял Александр Второй. – Сегодня он только приехал, устроился…Что он еще сегодня делал? Ах да! На семинаре выступил! Он же на семинар поехал!» – Евлампиев усмехнулся.

Решение ехать в Ворск его друг Александр Первый принял спонтанно.

Вчера, когда возвращались из милиции, Соргин после раздумья сказал:

– И флигель этот, его взлом, тоже указывает на причастность к делу того давнего присутствия в доме Летуновского странного квартиранта Двигуна. Знаешь, я, пожалуй, выступлю на семинаре в Ворске! Я сегодня им позвоню и, если они еще не передумали меня приглашать, съезжу.

Евлампиев даже не очень удивился. Вообще-то Шура был, скорее, рассудительный, однако мог иногда вот такой неожиданный фортель выкинуть. На математический семинар в Ворск он получил приглашение еще в декабре и решил тогда не ехать: он выступал там не однажды, знал ворскую кафедру наизусть, и особого интереса для него тамошняя тематика не представляла. Было очевидно, что сейчас он собирается поехать в Ворск не ради семинара – он хочет поскорее расследовать ворское прошлое Двигуна.

– Да, – сказал Соргин, подтверждая мысли друга. – Ирине некогда заниматься этим делом вплотную, она долго провозится. А у меня семинар займет всего полдня – он как раз завтра в три. После семинара я задержусь в Ворске: займусь делом Двигуна. Думаю, что справлюсь за два-три дня. С утра завтра поеду, первым автобусом.

«Выехал Шура в Ворск сегодня рано утром. Так что вечером или в крайнем случае завтра должен позвонить… К тому времени, возможно, уже будут новости», – размышлял Евлампиев.

Так он думал, стоя возле двери свой кафедры в пальто и ушанке. Поворачивал ключ, запирал дверь. Затем не спеша двинулся к лестнице.

Народу в институте в эти дни конца января было мало – сессия закончилась, студенты почти все разъехались. Преподаватели тоже заходили в институт редко и ненадолго. Александр Николаевич, будучи завкафедрой, пришел с утра посмотреть индивидуальные планы сотрудников – проверить выполнение учебной нагрузки за первый семестр. Это часа на три-четыре дело. И вот середина дня, а можно уже идти домой.

Домой не очень хотелось. Никого у него дома сейчас нет: у Ирины курсы до конца января продлятся, Лена на каникулах, уж видно, вместе с ней приедет. И Шурка уехал. Тут, в институте, сегодня тоже знакомых не видно. Как назло, пустой коридор. О, вот в конце коридора появилась фигура Виктора Игнатьевича Безухина, заведующего кафедрой иностранных языков. Они были примерно ровесниками и приятельствовали. Лет десять назад Безухин ушел из семьи, оставив жене и дочери двухкомнатную квартиру. Из уважения к его заслугам (кандидат наук, заведующий кафедрой, в институте работает давно) ему дали трехкомнатную квартиру в общежитии, где он жил с престарелой мамой.

– Александр Николаевич, давно тебя не видел – кажется, в этом году первый раз встретились! – воскликнул Безухин, разведя руки. – Так что, с Новым годом!

– И тебя также! – поклонился Евлампиев. – Вот только для нашей кафедры печально он начался.

– Да, – согласился Безухин, – очень жаль Ольгу Васильевну. Прекрасным человеком она была… И такое бессмысленное убийство. Что это за кикимора, про которую все говорят?!

Евлампиев пожал плечами.

– Ряженый, конечно…

Они вместе вышли из института.

– А давай пойдем ко мне – давно мы с тобой в шахматы не играли! – неожиданно воскликнул Безухин. – В конце концов, каникулы начались – надо же и нам когда-то отдохнуть!

Евлампиев легко согласился: ему не очень хотелось возвращаться в свой временно опустевший дом, он не привык находиться в одиночестве.

До общежития дошли быстро. Большой серый кот сидел на расчищенной дорожке в центре пустынного зимнего двора.

– Замерз, Котяра? – обратился к нему Безухин. – Хозяина, что ли, дома нет? Пошли, пущу тебя в коридор. В квартиру, извини, не могу: там тебя Белка съест!

Кот посмотрел на Виктора Игнатьевича презрительно, поднялся и не спеша отправился в обратную от двери сторону.

«Вот еще! – показывала его походка. – С чего это я мерзнуть буду – у меня шуба хорошая! А Белку вашу я не боюсь, я ее сам съесть могу!»

Дверь в квартиру не была заперта, в общежитии нравы отличались простотой. Белка, кудрявая беленькая болонка, встретила хозяина и гостя возле двери – выбежала им навстречу из комнаты первой, с веселым лаем. Вслед за ней, постукивая палочкой, вышла очень пожилая женщина – мать Безухина, Федора Маркеловна. Ей было за девяносто, но она в значительной степени сохранила ум и здоровье. Впрочем, вряд ли она смогла бы жить без постоянной поддержки и помощи сына. В институте всем было известно, что Виктор Игнатьевич был не только хозяином, но и хозяйкой в доме: и готовил, и стирал, и уборкой занимался он. Мать уже никакие домашние работы выполнять не могла, да и из дома практически не выходила.

Федора Маркеловна была из крестьян. Всю жизнь она тяжело работала – вначале в личном хозяйстве, потом в колхозе. Родила и вырастила четверых детей. Муж ее умер давно – Виктору, самому младшему, еще десяти не исполнилось. Так что младших детей она растила без мужа, но тут уже и старшие помогали. Один из сыновей погиб на войне, двое успели умереть после, так что остался у нее один Виктор. С ним и жила.