скачать книгу бесплатно
В Вечном Мире оказалось довольно тесно. Вдобавок, нещадно сосало под ложечкой, что удивило и Амаль, и Мираса. Им всегда казалось, что на этом свете, про который раньше они говорили "тот", голода и жажды не существует. Ошибались! К тому же от сидения в неудобной позе с поджатыми ногами затекали мышцы, хотелось расслабиться, а не чувствовать своими лопатками лопатки другого человека. Сплошные неудобства, а не Вечный Мир.
– Сейчас бы глоток того питья, что предложили мне в Храме! – простонал парень.
Не то, чтобы он хотел произнести это вслух, просто так получилось. Тут же раздался оглушающий хлопок. Обоняния коснулся узнаваемый пряный аромат, слюна затопила горло, и во рту появилось то неповторимое мягкое послевкусие, которое запомнилось парню, а еще ощущение, что после напитка тело стало легким, подвижным, мысли светлыми, мышцы наполнились силой.
– Что это? – удивилась Амаль.
Мирас обернулся, насколько мог, и увидел, что супруга держит чашу с питьем.
– Самый вкусный напиток, который я пробовал, – с некоторым сожалением, что желаемое не в его руках, ответил юноша.
– Когда ты пил его? – непонятно отчего гневаясь, воскликнула Амаль.
– За несколько минут до смерти, – нехотя признался Мирас. – Когда мне пообещали встречу с моей невестой, вымыли, приодели меня и сытно накормили.
– Идиот! – вскричала девушка и выбросила чашу за пределы светового круга.
Мрак тут же поглотил ее, будто и не было. В душу парня на пару с полным разочарованием закралась еще и горькая обида: Амаль и сама не попробовала, и ему не дала испить. Он отвернулся, напряжение до боли сковало его плечи. За что ему такое? Всю жизнь ждал встречи с прекрасной возлюбленной, а оказался навеки связанным с этой неприятной во всех смыслах девицей.
Амаль почувствовала недовольство Мираса. Надо же, какой нежный! Хотелось фыркнуть насмешливо, но что-то мешало. Напротив, внутри откуда ни возьмись, родилось чувство вины. Девушка развернулась к Мирасу и похлопала его по плечу:
– Это был яд.
– Что? – он так резко обернулся к ней, что Амаль отшатнулась и едва не вывалилась за пределы светового круга, юноша ухитрился вовремя подхватить ее под локоть. – С чего ты взяла?
– Знаю. В малой дозе напиток считается лекарством, расслабляющим тело, но я сливала его во фляжку, чтобы хватило для другого, – призналась девушка, потупившись.
Мирас нахмурился, предположив, для чего могла собирать яд эта вздорная девица – явно извести кого-нибудь.
Но Амаль, помолчав немного, добавила:
– Я просто очень устала жить.
Мирас ахнул. Жизнь – свеча, зажженная Богом, и не человеку решать, когда ее потушить.
Амаль вскинулась, защищаясь:
– Не суди. Надев мое платье, ты не станешь мной.
Он смутился и кивнул. В словах девушки была правда. Его душу связали с ее душой, но что творилось в ней – юноша не ведал.
– Тебя растили в богатой семье, я видел. Погребальное покрывало расшито серебром и жемчугом. Мать была безутешна.
Амаль поморщилась:
– Не мать Рамина – мачеха. Моя мать умерла в родах. А Рамина стала женой отца семь лет назад, и привела в наш дом двух своих дочерей. Я не видела от нее ни любви, ни внимания, все доставалось лишь им. Пока отец ходил с караваном, я была сама по себе, но стоило ему вернуться, Рамина находила повод оговорить меня, гадина! К счастью, он не верил. А когда заболел и почувствовал, что дни его сочтены, составил завещание так, что, если мачеха попытается меня ущемить, ей и ее дочерям не достанется ни гроша на содержание. Негодяйке пришлось смириться. Год мы жили с ней в состоянии холодного мира. А потом мое тело разбил необъяснимый паралич. Рамина пригласила кучу лекарей, испугавшись, что в моей немощи обвинят ее. Те единодушно утверждали, что мачеха к болезни не причастна, возможно, причина – тоска по отцу. С того дня я лежала в своей комнате, окруженная десятком сиделок и слуг, беспомощная, как младенец. Лекари прописали лекарство, обещая, что капли яда вытравят болезнь и разгонят кровь по моему телу, но я не чувствовала облегчения. Однажды в особенно тоскливый день мне пришла в голову мысль использовать лекарство для побега. Я не глотала его, а сплевывала во фляжку отца, находившуюся при мне, как память. Когда накопилось достаточно – выпила.
Девушка сникла после своего рассказа. Мирас заметил, как беспомощно, будто сломанные крылышки, топорщатся ее лопатки, как уныло висят пряди волос вдоль бледных щек.
– Твоя душа бы не нашла покоя, – шепнул парень. – Ей бы пришлось вечно бродить по свету, ища искупления за поступок.
– Да, – кивнула Амаль. – Но это ли не свобода, после четырех стен и клочка неба с рваными облаками за окном!
И такое неистовство послышалось в ее словах, что, казалось, повеял ветер. Он звал за собой. Во тьму. Манил бесконечными дорогами, неоткрытыми землями, странствиями и страстями. Только разве возможно прочувствовать их, будучи неприкаянной душой? Зная, что родные при виде тебя ощутят лишь страх и сомнения в своем рассудке? Что в мире живых ты сам живым не будешь!
Мирас не сдержал порыва и обнял Амаль. Она дернулась поначалу, а потом смирилась и доверчиво, свернувшись маленьким клубочком, прижалась щекой к тому месту, где раньше билось сердце.
3
Сидя в объятиях друг друга, Амаль и Мирас задремали. И сон в послесмертии ничем не отличался от сна при жизни, разве что спали они не на перинах и простынях. Проснувшись почти одновременно, обнаружили, что световой круг немного вырос в диаметре, теперь можно было не скрючиваться в три погибели, сесть удобнее, а если не хочется, встать и размяться за пару-тройку шагов.
– А ты, – вдруг поинтересовалась Амаль, – чем жил?
Мирас задумался. Наигравнейшей целью его жизни являлось найти предсказанную суженную, как надеялась матушка. Но правильно ли будет это рассказывать девушке, ставшей его женой в послесмертии? Не огорчит ли ее эта весть?
Пока он размышлял об этом, Амаль, задрав лицо к небесам и воздев руки, попросила яство, которое ее отец готовил лично, и флягу с водой. Мирас едва успел подхватить рухнувший горячий пирог, ароматный, истекающий мясным соком, обжигающий пальцы. Фляга же, запотевшая от ледяной воды, просто свалилась рядом, хорошо, что не на голову.
Амаль разложила на земле платок, Мирасу, как на скатерть, положил угощение. Молодожены ломали пирог и ели, без ножа и вилки, запивая попеременно прямо из фляги, будто бродяги, не ведающие приличий. Отсутствие приборов их нисколько не смущало. Напротив, происходящее даже нравилось. Или они были настолько голодны?
– Твой отец и правда пек такие пироги? – насытившись, поинтересовался парень.
– Да, – кивнула девушка, – до того, как в нашем доме появилась Рамина. Да и после, когда нам хотелось насладиться общением друг с другом. Мы уходили в путешествие, через лес, по затерянной тропе, к охотничьему домику. Мачеха и ее дочери считали такое времяпрепровождение скучным и плебейским, а нам нравилось. Отец разжигал камин, месил тесто и пек такой пирог, – она со вздохом положила в рот последний кусочек, прожевала. – И запивали мы всегда сладкой водой из протекающего рядом с домиком ручья. Вкус детства. А что насчет тебя?
Мирас вновь посчитал неуместным рассказывать, какими яствами его баловала матушка: припасенными лучшими кусочками для любимого единственного сына – ведь у Амаль материнской любви не было. Юноша просто коротко пожал плечами, мол, ничего особенного.
Настаивать Амаль не стала. Допила последний глоток воды из фляги и без особых раздумий выбросила ее во тьму. Та поглотила вещь с тихим чавком, на миг показавшись зверем, выжидающим, пока его побалуют лакомством.
Но, оказывается, Мирас рано расслабился. Амаль села, глядя ему прямо в глаза, и проговорила:
– Однако хоть что-то же я должна знать о тебе, муж мой, – с особой иронией выделив обращение.
Да, как ни прискорбно осознавать, он супруг этой переменчивой, как погода, девушки, и они заключены вместе в Вечном Мире, ограниченном лишь пятном света. Парень прикинул, что может поведать о себе, не задев тонких струн души Амаль, прочистил горло, будто готовясь к долгому повествованию:
– Я родился далеко от твоего города. Жил не в такой роскоши, как ты, но моя семья не голодала, – он решил упустить тот момент, что его семья состояла лишь из него самого и матери, бывшей единственной дочерью местного учителя и женой не слишком известного в мире художника, умерших в один месяц от страшного мора, и так и не увидевших внука и сына соответственно, но оставивших после себя дом и небольшое наследство. – Мне дали образование. Я любил читать, пытался рисовать. А однажды отправился в путь, – Мирас запнулся, едва не выдав вбитого в голову матушкой несбывшегося пророчества, – повидать свет. На тридцатый день пути на меня напали разбойники, ограбили, раздели донага и бросили умирать. Из последних сил я дополз до ворот Храма, в котором потом нас и сочетали браком.
Парень умолчал еще и о том, что незадолго до путешествия его мать умерла, завещав обязательно найти предсказанную при рождении единственную возлюбленную. Мирас продал опустевший дом, чтобы выручить за него деньги для странствия, подарил книги деда и картины отца местной библиотеке и отправился на поиски, с горечью и надеждой в сердце одновременно.
– Сочетали, – повторила девушка ядовито, – браком. У меня хоть возможности отказаться не было! А тебя привели, как бычка на заклание! Приодели, накормили, опоили…
– Я не успел…, – попытался остановить поток горьких обвинений парень.
Но она будто не слышала его.
– Что же посулили тебе за брачные обеты со мной? – неприязненно поинтересовалась Амаль, отводя пронзительный, будто прожигающий насквозь взгляд в сторону. – Ты же был жив, мог отказать, увидев, что я… Не та!
Мирас смешался от горечи в ее словах и слукавил:
– Я был тяжко болен и увидеть тебя не успел.
– Но ведь так не должно быть! – вскричала в небеса девушка. – Если брак заключен без согласия, должен существовать путь для его расторжения!
В воздухе удушающе запахло цветами.
– Ты чувствуешь? – вновь обратилась к Мирасу Амаль.
Парень кивнул, оглядываясь по сторонам в поисках источника аромата.
Молодым людям было совершенно невдомек, что это Рамина в этот момент усыпала их общую могилу цветами из сада. Срезанные стебли истекали горьким соком, бархатные бутоны же, увядая, испускали яркий, терпко-сладкий запах.
4
Мысль, что брак без согласия можно расторгнуть, показалась заманчивой и легла на благодатную почву.
Мирас задумался, что, в общем-то, ему ведь не пророчили, что встреча с его единственной возлюбленной состоится сразу, что перед ней его не ждут ни испытания, ни злоключения, ни смерть. Пока ничто происходящее не противоречило предсказанию, ведь Амаль супруга ему только формально, он ее не любит. Наверное, встретить суженную можно и в Вечном Мире? Чтобы оправдать надежды матушки стоило постараться.
Амаль тоже прикинула, что после расторжения брака душа ее вырвется из этого плена, бесплотным духом она облетит все земли, которые прошел отец, ступит везде, где ступала его нога, вдохнет воздух, которым дышал он, и не важно, что никто не перемолвится с ней словечком, не прикоснется, не разделит печаль, это и лучше!
Только как провернуть задуманное? К кому обратиться? Где тот судья, что рассудит, объяснит и восстановит справедливость? Мирас и Амаль единственные на этом пятачке.
Они попробовали так и сяк изложить свою просьбу. Однако слова улетали в бесконечность, не давая облегчения, не принося никаких даров, не подсказывая решение проблемы.
– Может все гораздо проще? – неуверенно предположила девушка и бросила на Мираса неожиданно робкий взгляд из-под длинных ресниц. – Нам только стоит решиться.
– О чем ты? – он и предположить боялся, что имеет в виду Амаль, хотя, наверное, догадывался подспудно.
Она указала вперед, туда, где разлилась бесконечная тьма. На миг возникло чувство, что та прислушивается к их разговору, ждет, замерев, боясь разбить их решимость даже легким вздохом.
– Нас не станет, – выдохнул парень.
– А разве сейчас мы есть?
Показалось, или ее глаза цвета янтаря и впрямь заволокло слезами?
– Конечно. Вот мы! – не зная, что еще сделать, Мирас вскочил на ноги и потянул к себе Амаль, заставляя подняться и ее. – Чувствуем, существуем, мечтаем. Ты видишь меня, я вижу тебя. Истлевает наша плоть, но она лишь как старое платье, выброшенное старьевщику. Сама суть не исчезла! – его слова звучали все увереннее. – Посмотри, под нашими ногами тропа, мы можем пойти по ней. Наверняка, впереди окажется тот, кто ответит на наш вопрос. Вечный Мир населён не меньше, чем мир живущих, иначе, куда делись все те, кто умер до нас? Или мы одни так обласканы Создателем?
Амаль, пожалуй, впервые внимательно смотрела на своего супруга и слушала его. В его словах было здравое зерно. И вправду – куда ушел отец, испустив дух? Мать? Тысячи других людей? Они свято верили в Вечный Мир, где встретятся обязательно, когда придет их час. Не может же случиться, что все они ошибались.
Мирас протянул Амаль руку. Девушка взглянула на нее, а потом вложила свою. Пальцы молодых людей скрестились, и, сделав глубокий вдох, Мирас и Амаль сделали шаг вперед. Потом еще и еще. Световой круг растягивался.
Тьма уже не казалась такой зловещей. Казалось, что где-то там она усмехается над пустой осторожностью. Ей-то было давно понятно, что они не враги со светом, а лишь две грани одного целого, им не обойтись друг без друга, и играют они всегда дуэтом, а не соло.
Пройдя уже довольно большой путь, Мирас и Амаль обернулись назад: там тянулась тропа, колосилось поле, вспархивали птицы, спугнутые непонятно кем, бабочки трепетали крылышками. Вполне себе обычный мир, спокойный и понятный. И только осознав это, юноша и девушка решили отпустить руки. Теперь они просто шли плечо к плечу, не особо представляя, куда именно придут, но уже твердо зная, что впереди получат ответ.
Когда на Вечный Мир опустилось подобие земного вечера, молодые люди присели, решив, что не мешало бы устроить привал. Особой усталости они не чувствовали, но и отказываться от телесных привычек не решались.
– Матушкину сырную лепешку! – выдохнул Мирас, уже по опыту догадываясь, что та окажется в руках у Амаль, иначе бы он загадал наваристый бульон, но девушка вряд ли бы удержала большой чугунный котел.
– Ох ты! – поймала та.
Пузырчатая румяная лепешка оказалась весьма кстати. Молодожены разделили ее поровну и с аппетитом съели.
– Птичье молоко! – пожелала с загадочной улыбкой Амаль, и расхохоталась, когда с неба ничего не упало. – Так и знала, что торговец надул Рамину!
Она поведала, как мачеха купилась однажды на россказни мошенника, обещавшего ей необычайное омоложение и красоту, и продавшего ей втридорога целый кувшин якобы редкого напитка, по вкусу и виду напоминающего самую обыкновенную сыворотку. Рамина берегла питье, расходуя по глоточку, пока то однажды окончательно не прокисло. Однако встреченный повторно мошенник клялся и божился, что его вины в том нет, не иначе виновата зависть соседей, увидевшим, как невероятно хорошеет благородная дама.
Мирас хохотал, представляя это. Из глаз его вновь текли слезы, но уже не от огорчения, что ему не суждено исполнить матушкин завет. Амаль тоже смеялась, как-то абсолютно неуловимо становясь довольно хорошенькой. Щеки ее раскраснелись и обзавелись милыми ямочками, губы стали пухлее. Она, устав убирать за спину растрепавшиеся волосы, собрала их в толстую косу.
Юноша нарвал большой пучок травы, смял его наподобие подушки и предложил жене вздремнуть. Когда девушка легла, он снял с себя архалук и укрыл ее. Амаль благодарно вздохнула и закрыла глаза. А Мирас, лег рядом, закинув в рот сорванную травинку, и принялся гонять ее из одного угла в другой. И вдруг в пустом небе начали зажигаться звезды. Он сам не поверил своим глазам: одна, вторая, третья.
Созвездия пересказывали Мирасу материнские сказки и мифы, прочитанные в книгах. Большая медведица шла впереди своего медвежонка, змееносец воевал со змеей, заяц убегал от стрельца, а лебедь улетал от орла. Все оживало, и юноша сам не понимал, спит он или бодрствует, умер или продолжает жить, но в лучшем из миров.
5
Утро разбудило Амаль и Мираса птичьим гомоном. Две птахи вспархивали и камнем падали на землю, били крыльями, разевали клювы и пищали-пищали. Юноша вскочил и бросился было к ним, но остановился, увидев змею. Та шипела и увивалась рядом с гнездом с тремя крошечными птенцами. Разинув рот, высовывала раздвоенный язык. Мирас оказался совсем не готов, что в Вечном Мире может существовать подобное.
А змея уже обратила внимание и на него. Приподняла узкую головку, опустила, приготовилась к броску, сжав в пружину гибкое тело.
Но тут на нее обрушился град ударов. Амаль молотила по хищнице палкой, грозная, как разряд молнии, не замечая, что змея уже безвольно лежит на земле, а птахи разлетелись в разные стороны.
– Гадина! Гадина! – не могла остановиться девушка.
Такая Амаль пугала Мираса, пожалуй, даже больше змеи. Он вновь задумался о своей суженной, которая… Которая, что?
В их земном мире тоже водились змеи. Начни девушка визжать, она бы не помогла ни Мирасу, ни птахам. Но вот вернутся ли они в гнездо после такой фурии в человеческом обличье?
Впрочем, Амаль потихоньку угомонилась. С отвращением на лице отбросила палку и отошла в сторону.
– Струсил?
Представилось, что сейчас супруга набросится уже на него, измочалит, как несчастную змею.
Мирас обиженно нахмурился. Вчера ему показалось, что Амаль – приятная девушка, и они могли бы подружиться. Но теперь он засомневался после такого выпада.
– Струсил? – повторила она.
– Разве я не человек и не имею права бояться? – гордо вскинул голову Мирас.
– Мы оба уже не люди, – вдруг резко сдалась Амаль и, сгорбившись, поплелась по дороге.
Он нагнал ее, только убедившись, что птицы вновь вернулись в гнездо. Для него было важно знать, что птенцы не погибнут, что Вечный Мир не омрачиться для него этим дурным событием, слишком жизненным для неживого.
Говорить не хотелось. Но и молчание казалось колючим и неуютным. Уж поскорее дойти куда-нибудь, где можно получить ответ!
А дорога все тянулась и тянулась. Бесконечной лентой стелилась под ногами, ни камешка, ни выбоинки – не упадешь, не оступишься. Вечный Мир удивлял: что-то в нем осталось от того, а что-то резко отличалось. Мирас глянул по сторонам, уже отчаявшись увидеть хоть что-то другое, а не поля, не перелески вдали, и воспрянул: глаз выцепил хижину на поляне. Юноша дотронулся до Амаль, привлекая внимание, и указал на новый объект.
– Не боишься, что там сидят разбойники? – ядовито поинтересовалась девушка.
– Не боюсь, – в тон ей отозвался Мирас, – что с меня взять, ни денег, ни сокровищ, ни удовольствий? Вот тебе бы я советовал поостеречься, хоть ты и невесть какая красавица, – и, не глядя на нее, свернул к хижине.
