Волшебство. Семинары и практика

Пункт назывался «Сундук Добра» и помещался в веселенькой избушке. Калитка была не заперта и вела во дворик, заросший высокими травами и синими цветами. Круглый стол посреди двора был накрыт тяжелой яркой скатертью, мокрой от дождя. На дощатом заборе – два веселых почтовых ящика в виде домиков. В одном окне избушки были видны книги, в другом – красовался белый мраморный ангел в человеческий рост, на крыльце стояла красная скамейка, а среди груды предметов непонятного назначения помещались два огромных колеса от неизвестного транспорта. Нo на двери висел огромный замок, а табличка на стене гласила: «Вход только по предварительной договоренности». Я походила вокруг в поисках адреса или телефона, чтобы записать и посетить этот пункт в следующий раз, но безуспешно. Нашла, правда, еще одну табличку в окне: «Все меняется. Вы никогда не знаете, что здесь найдете. Но если вам нужно что-то конкретное, спрашивайте, и мы непременно достанем это для вас» и «Потолок в некоторых местах очень низкий, вам придется пригнуться».

Я полагала, что колеса служат украшением, но когда ступила на крыльцо и села на скамейку, в доме вдруг зажегся свет, ангел в окне взмахнул крыльями, громко зазвенели невидимые колокольчики, а из почтовых ящиков вылетели кукушки – такие бывают в настенных часах – и стали громко куковать. Но самое страшное – огромные колеса шевельнулись и стали вращаться, сначала медленно, а потом все быстрее, набирая ход. И вот тут я перепугалась не на шутку, что уеду сейчас куда-нибудь вместе с этой избушкой, калиткой, забором, и опоздаю на автобус, и не смогу вернуться вовремя на работу… Я вскочила, поспешно спрыгнула с крыльца и тут же пожалела… Колеса остановились, колокольчики затихли, свет в окнах погас. Только сейчас я сообразила, что это место и было «Дорога в храм, пятый дом от водопада», указанное на шкатулке.

Четвертое практическое занятие

После возвращения из города W я пребывала в состоянии эйфории, и вызвана она была двумя заслуживающими внимания факторами. Первый: за тридцать часов, проведенных в городе W, я приобрела знания и умения, на которые у меня ушло бы не меньше года, останься я дома. И второй: настройка привычного мира для собственного удобства была невероятно увлекательной. Вдобавок, у себя дома я сразу же обнаружила вещь, об объемности которой раньше не подозревала. Это была старая папина кофеварка. Была она единственным предметом, который я унесла из папиной квартиры после похорон: его тогдашняя жена предложила мне взять на память все, что я пожелаю, и я, не задумываясь, взяла медную джезву с деревянной ручкой. Этот выбор ее удивил, но она промолчала и была довольна, что я не взяла какую-нибудь вазу или чего доброго не потребовала снять хрустальную люстру.

Уже несколько лет джезва тускло поблескивала на кухонной полке – в вечной спешке я пила растворимый кофе. Теперь же я ясно видела, что эта вещь чеканной ручной работы, и была сделана специально для папы человеком, которому он помог в важном деле. Мастер-изготовитель вложил в нее пожелание, чтобы кофе всегда был вкусным, горячим, крепким и располагал к беседе и приятным воспоминаниям. Именно благодаря этой джезве папа, обычно немногословный, с удовольствием рассказывал истории из своей жизни после первого же глотка кофе. Для того, чтобы наладить связь с мастером-изготовителем, нужно было варить в ней кофе и пить не спеша, маленькими глотками. Других старых объемных вещей в моей квартире обнаружено не было, возможно, они потерялись в многочисленных переездах. Зато были две новые: шкатулка из светлого дерева и медальон из волшебной яшмы! Последний удивительно подходил к любой одежде и сам поворачивался, то серой стороной, то красной, но оставался невидимым для большинства людей. Я полагала, что заметившие медальон люди обладают потенциалом к изучению волшебства, но их было немного. К моему удивлению, Мод, секретарша владельца фирмы, где я работала, его заметила и попросила разрешения его потрогать. И Лариса, галантерейщица, сразу же воскликнула: «Какая прелесть!», забыв даже поздороваться.

Да и мой район – Залив Овечьей Головы – больше не казался мне ни скучным, ни однообразным: я нашла объекты достойные изучения. Одним из них оказался магазин «Все, что угодно», где Лариса была хозяйкой. Вскоре после приезда из города W я забежала туда за какой-то хозяйственной мелочью, прошла вглубь, заинтересовавшись ассортиментом, и вдруг обнаружила, что магазин гораздо длиннее, чем я думала. Я шла и шла, разглядывая полки с товарами, и конца им не было видно. Вполне возможно, что этот магазин продолжался бесконечно. Я вернулась, решив исследовать это явление позднее. Лариса с невинным видом сидела на кассе.

– Какой у вас прекрасный магазин, – сказала я осторожно. – Есть все, что нужно.

– Это что! – произнесла она с грустью. – Сейчас кризис, раньше-то дела шли гораздо лучше и товаров было больше.

С тех пор любые мелочи, что могли мне понадобиться: конверт строго определенного размера, скрепки, батарейка для плейера, пляжное полотенце, форма для выпечки – всегда лежали на самом видном месте, на полке справа от кассы, причем в одном экземпляре, будто ожидая меня. И стоило все это гораздо дешевле, чем в других магазинах.

Рассказывая лектору о благоустройстве собственного мира, я немного стеснялась мелочности своих занятий, но он рассеял мои сомнения, подтвердив, что с этого все начинают. Свой личный благоустроенный мир необходим волшебнику, чтобы мелочи не отвлекали его от более важных дел.

Как и следовало ожидать, сумма, затраченная на поездку в город W, вернулась. Часть пришла из банка, клиентом которого я была много лет назад: они-де задолжали мне какие-то проценты. Другая часть пришла в виде чека от бывшей квартирной хозяйки. Выезжая, я оставила часть старой мебели, договорившись с хозяйкой, что она либо сама ее выбросит, либо куда-нибудь пристроит. Я давно об этом забыла. И тут получила конверт с чеком и запиской: мол, нашелся человек, пожелавший эту мебель приобрести, и она посылает мне уплаченную им сумму за вычетом небольших процентов – за содействие и хранение мебели в течении определенного срока.

Сумма двух чеков в точности до цента покрывала затраты на поездку: автобусный билет в оба конца, номер в постоялом дворе, посещение кафе и мелкие покупки.

Другим объектом, поддавшимся воздействию, стал магазин при пекарне, где пекли необыкновенно вкусный ржаной хлеб. Раньше я могла его покупать только в выходные: его разбирали очень быстро, и в будни вечером, когда я возвращалась с работы, его уже не было на прилавках. А теперь последняя буханочка послушно меня дожидалась. Даже если я возвращалась позднее обычного, задерживаясь в городе, и все хлебобулочные изделия уже были раскуплены, а работники готовились к закрытию магазина, моя буханочка одиноко лежала на пустой полке.

Еще одно приятное изменение: в ближайшей продуктовой лавочке появился шотландский ягодный сыр, который раньше можно было купить только в Манхеттене, в одном единственном магазине импортных продуктов. Стоил этот сыр очень дорого, но время от времени я позволяла себе им лакомиться и каждый раз покупала другой вид: то черничный, то клубничный, то ежевичный. Сыр, что появился в продаже в лавочке напротив моего дома, был кизиловым и оказался вкуснее всех предыдущих видов. Мало того, он стоил в три раза дешевле, чем в Манхеттене. Я могла допустить, что хозяин магазина достал его на какой-то базе, но почему он не назначил такую же цену, как в Манхеттене – было неясно. Я внимательно рассмотрела упаковку: название, шрифт и рисунок – точно такие же, что и на упаковке сыра, купленного в Манхеттене. Я вышла на сайт шотландской молочной фермы, изучила информацию о продуктах и обо всех выпускаемых сырах в частности: кизиловый среди них не числился. Это было в высшей степени странно и я не понимала, как у меня это получилось. Если по моей воле местная сыроварня стала выпускать похожий продукт, то почему они не дали ему другое название? А если я вынудила их и подделать сам шотландский сыр, и в точности скопировать упаковку, то почему они назначили такую низкую цену?

Одни изменения по благоустройству мира были плановыми, а другие – случайными и даже шальными. Суть некоторых из них трудно описать, не вдаваясь в специфику, но вот это, пожалуй, можно. Соседка по старой квартире когда-то приглашала меня в гости и, помимо других угощений, подавала к столу домашнее печенье с изюмом. Я так хвалила его, что она завернула мне несколько штук с собой. Со времени моего переезда в новый дом прошло чуть больше года – и столько же мы не виделись. Каково же было мое удивление, когда я встретила ее у своего подъезда. Она радостно протянула мне кулек того самого печенья. Я поблагодарила и взяла, и она тут же убежала, сославшись на неотложные дела. С тех пор она стала приносить мне это печенье регулярно, примерно раз в две недели. Сначала я принимала угощенье с благодарностью, но как-то предложила заплатить за него, зная, что она небогата. Она отказывалась, но я настаивала, и однажды она все же взяла деньги, но вскоре принесла еще кулек печенья и вернула деньги за предыдущие со словами: «Я прошу тебя – просто бери печенье и ни о чем не спрашивай, хорошо? Да, мне нужны деньги, но, когда я взяла у тебя плату за печенье, у меня всю неделю щемило сердце и настроение было отвратительным».

Я смирилась и стала молча брать это печенье.

Таких занятных мелочей накопилось довольно много. Например, я много лет покупала кроссовки одной известной фирмы – они идеально подходили для длительных пеших прогулок. Но почему-то они исчезли – наверное сняли с производства – и мне пришлось купить менее удобные. И вдруг в ближайшем спортивном магазине появилась нужная мне пара, именно моего размера и, конечно же, за полцены. Я до сих пор подозреваю, что это китайская подделка, но все же ношу их с удовольствием.

Главным своим достижением я считаю новое правило, введенное администрацией нашего дома – после пяти вечера и в выходные нельзя вести ремонтные работы. Вдобавок комиссия по благоустройству района запретила в выходные стричь газоны и пользоваться шумными сдувателями листьев. Стало тихо, очень приятно, ничто не мешало и не отвлекало от изучения открывшихся мне свойств этого мира.

Не знаю, удобно ли об этом упоминать, но на набережной открылись благоустроенные туалеты, благодаря чему я теперь могла гулять дольше.

К плановым изменениям относилось и открытие фитнес-клуба – спортзала и сауны – на первом этаже, только для жильцов нашего дома. Соседям вручили ключи и провели краткий инструктаж по обращению с тренажерами. Основная масса жильцов посещала сауну, а спортзал почти всегда пустовал – не то, что в платных районных залах, где очередь на тренажеры нужно было занимать заранее. Заядлых спортсменов среди соседей было немного, и приходили они в основном рано утром или вечером после работы, а днем людей было совсем мало. И почти сразу же после открытия там завелся домовой, вернее, клубовой. Был он маленьким, в очках и вязаной шапочке с помпончиком, из под которой торчали седые патлы. В зале всегда работал кондиционер, поэтому он зябко кутался в рваный тулупчик – сквозь дыры торчали клочки ваты. Он никому не мешал, почти все время сидел на диванчике и смотрел телевизор. Можно сказать – вообще не отрывал глаз от телевизора, смотрел все передачи подряд, как завороженный. Но включать его самостоятельно то ли не умел, то ли не имел права. Когда телевизор выключали, он мучился, стонал, вздыхал, пугая не подозревающих о его существовании соседей. Я даже слышала, как они жаловались швейцару на странные, похожие на тяжелые вздохи, звуки в тренажерном зале, а швейцар ответил, что это проделки ветра. Зато завидев меня, клубовой сразу попросил включить телевизор, все равно какой канал, и не выключать, покидая зал. Интересно, что я сначала приняла его за жильца, который решил сэкономить на оплате кабельного телевидения. Но он представился и спросил, не нужно ли чего. Что мне могло быть от него нужно?

В дальнейшем я заметила, что клубовой беззастенчиво пакостил тем, кто выключал телевизор: у этих людей постоянно сползали штаны и садились батарейки в плеере. Помимо этого, он приклеивал гантели к полу, завязывал морским узлом эспандеры и издавал неприличные звуки, когда кто-то из них поднимал штангу. А иногда он, при помощи портативной швейной машинки, ушивал одежду, пока человек был в душе. Одна дама, видно по наущению старожилов, даже оставляла ему угощение: стаканчик молока и коржики на блюдечке. Если телевизор был включен, он молча жевал, глядя на экран. А если выключен, то он опрокидывал молоко и топтал коржики.

В выходные я приходила в спортзал около трех часов пополудни и часто заставала там компанию старых, даже дряхлых людей. Три старика и одна старуха. Что занимательно, одеты они были вовсе не для занятий спортом: мужчины были в старомодных фраках, а старуха была настоящей франтихой: напудренная, в белом парике, с наклееными мушками, каждый раз она приходила в другом наряде – один другого пышнее. Компания эта вальяжно располагалась на тренажерах и начинала беседовать о том о сем, лениво покручивая педали велосипеда или поднимая планку с грузом для ног. Но большую часть времени они просто болтали. Похоже, они приходили в фитнес-клуб потусоваться – я принимала их за жильцов, экономящих на кондиционере – летом в фитнес-клубе поддерживалась комфортная прохлада. Иногда они просто засыпали на тренажерах на полуслове и мне приходилось трогать их за плечо, говорить: «Простите, не могли бы вы…» Старички просыпались и, недовольно покряхтывая, пересаживались на другой тренажер, с которого мне вскоре опять приходилось их сгонять. Вполне понятно, что я старалась прийти в любое другое время, хотя это – было для меня максимально удобным.

Старуха иногда заговаривала со мной:

– Золотко, ты на каком этаже живешь? Постой, я угадаю… на двадцатом, в квартире 209, верно? Как интересно – ты родственница Дорис Грумель!

– Нет. Вы ошибаетесь, я никогда о ней не слышала.

– Это жаль. Ты и сама не знаешь, что ты ее родственница, правда. Но это все ерунда. Ты выглядишь шикарно, золотко. Где ты купила эту заколку для волос?

Но однажды я пришла в зал во втором часу и быстренько, пока их не было, обошла все тренажеры и села на велосипед. Клубовой, как обычно, смотрел телевизор, в зале никого не было – и тут я успела засечь момент их появления. Два старика легко и свободно прошли через стену со стороны сауны, третий проник через закрытое окно, а старуха материализовалась несколько позднее, прямо посреди зала.

Заметив мое замешательство, клубовой пояснил, что старички – обычные призраки, в смысле, вторичные носители облика, абсолютно безвредные, хоть и немного надоедливые. Ходят сюда по привычке. Дом был построен на месте, где в начале прошлого века располагался клуб, завсегдатаями которого они являлись. С тех пор они сюда возвращаются – и когда здесь был пустырь, и потом, когда тут было подсобное помещение, и теперь, когда из него сделали фитнес-клуб, но для них главное – это место, потому что тут пересечение каких-то связей. Ему тоже смешно смотреть, как они общаются, расположившись на тренажерах – тут когда-то были диваны с бархатной обивкой. В основном они вспоминают каких-то общих знакомых: « – А помнишь Томаса Веллингтона? – Да, помню, удивительный был парень. – А помнишь Элизу Вайс? – Да, редкая была стерва! Здесь на четырнадцатом этаже живет ее внучка – Эдна Вайс… по мужу Тененбаум». И так все время.

Еще он сказал, что призраки тронуты моей вежливостью и отзываются обо мне с большим уважением. Другие-то посетители фитнес-клуба попросту садятся на тренажер, не замечая их, что является для них поводом лишний раз поворчать.

И все же, наряду с удобствами, у меня возникло много новых проблем в мире людей и волшебников.

Сейчас поняла, что специально пишу о старых нелепых призраках, о туалетах на набережной и печеньи с изюмом, потому что не знаю, как выразить плоскими словами главные объемные ощущения. И все же попытаюсь.

Между обычными людьми и волшебниками существовали связи и переплетения, о которых я раньше не подозревала. Привыкнуть к этому было не так-то просто.

Наверняка у этих явлений есть свои названия, но для простоты изложения я назову одних людей – «переизлучателями», других – «помехами», третьих – «усилителями», а четвертых «лучиками», с учетом личного восприятия их роли в объеме.

Я уже упоминала, что с вдохновением у меня теперь не было проблем: я легко определяла расположение каналов, по которым оно приходило, и легко настраивалась на них. После этого я спокойно занималась своими делами, а новые идеи и сюжеты приходили по этим каналам из подходящего источника. Так вот, идеи и сюжеты часто перехватывали люди-переизлучатели, и выпускали в мир в измененном виде. Некоторые перехваченные идеи они не выпускали вообще, сознательно блокируя их из непонятных мне соображений.

Присутствие людей-усилителей способствовало творческому подъему, они буквально усиливали сигналы и блокировали помехи.

Мимо большинства коллег, и даже сквозь них, сигналы проходили свободно, не задерживаясь и не оседая. Их присутствие ничему не мешало – они были как солнечные лучики на стене.

В своем окружении я обнаружила двоих людей-переизлучателей, но как вести себя с ними – не знала. Хуже всего было то, что один из них оказался владельцем медицинского центра, где я работала, то есть – человеком, который подписывал мой еженедельный чек. Помимо нашего центра, он владел еще несколькими фармацевтическими предприятиями и был основателем фонда поддержки одаренных детей из бедных семей. Фонд оплачивал их занятия в музыкальных и художественных школах.

Он заметил мой медальон из волшебной яшмы мгновенно, как только вошел в здание центра, нет, скорее, он уже знал, что у меня есть медальон – он вошел, глядя прямо на него.

Человек этот, я назову его мистер Тартц, всегда вызывал у меня восхищение своей энергичностью и умением организовать и реализовать задуманное. Легенды, ходившие о его меценатской деятельности, окружали его ореолом благородства. Я сама неоднократно была свидетельницей его искреннего участия к людям, нуждающимся в помощи.

Сначала я очень обрадовалась: теперь я смогу учиться у волшебника с большим опытом и быть ему полезной. Мистер Тартц повторял неоднократно, что у меня большой потенциал, что добавляло мне уверенности в себе и, надо признаться, разжигало честолюбие. До сих пор я была задействована в нескольких его проектах, один из них даже занял первое место по штату за новаторство и творческий подход. Представители министерства вручили нам главный приз и денежное вознаграждение, а также организовали торжественный вечер в одном из лучших банкетных залов Олбани. Мистер Тартц был очень горд этим призом, мы благодарили друг друга на сцене: он меня – как руководителя проекта, а я его – как директора, давшего мне возможность проявить свое умение и профессионализм.

Но радость моя была преждевременной. Его реакция на медальон и следующий логический ход меня безмерно удивили. В в тот же день он поручил мне невероятно скучный проект. В нем не только не было места для моих идей – я не могла даже использовать свои знания и умения. Я завязла в нем, как в топком болоте. Проходили дни, он подбрасывал мне все новые задания и я задыхалась от скуки… Мало того, он попросил меня присутствовать на собраниях, где обсуждались результаты этого проекта. Это было еще скучнее, и я не могла даже отвлечься и думать о своем, потому что он требовал отчета со всеми подробностями. Но он хвалил меня, благодарил за отлично выполненную работу, и я решила терпеть – когда-нибудь же это кончится!

Скука. Это первый сигнал, что надо немедленно прекратить…

***

Частью моей беззаботной, но довольно унылой юности было сидение на идейных мероприятиях. Тихо сидеть я умела, а больше ничего не требовалось. Взрослые, и на вид серьезные, люди регулярно собирали нас и что-то говорили о народе, светлом будущем, справедливости и счастье, которое приносит только честный труд. Сосредоточиться на этой информации было невозможно – она была нестерпимо скучна. Я не задумывалась, есть ли в их словах истина. Я воспринимала голос идейного лидера как фон, как шум прибоя. Это была данность. Иногда я развлекалась тем, что пыталась угадать, куда он пойдет после работы, что ел на завтрак, кто ждет его дома, есть ли у него собака, кошка или рыбки в аквариуме – сейчас я понимаю, что интуитивно накапливала информацию, необходимую для мгновенного определения типов людей. Если лекция затягивалась, я представляла его с огромными оттопыренными ушами и мясистым, усыпанном бородавками, носом. Он тут же начинал тревожно оглядываться, тереть уши и чесать нос, и обычно отпускал нас быстрее. Прогул подобных мероприятий мог повлечь за собой серьезные последствия. Идейные лидеры вызывали прогульщиков на дополнительные собеседования в свою устланную коврами обитель, и тогда уже требовалось отвечать на их вопросы. Но я быстро сообразила, что если поменять местами слова в вопросе и произнести их громко и с пафосом, то они сразу же одобрительно кивали, ставили галочку в каком-то документе и отпускали прогульщика на волю.

Вспоминая юность, я не могу не сожалеть об упущенных возможностях. Можно сказать, что всю юность я провела в закупоренной стеклянной банке. А банка стояла на полке в темной кладовке.

У моих родителей не было амбиций. Они хотели для меня всего лишь стабильности. Нет, я не могу их упрекать. Они честно пытались загнать мою жизнь в рамки общества. И все же какое счастье, что я оказалась абсолютно не приспособленной делать то, что казалось скучным. В противном случае мой незадействованный потенциал мог проявиться во враждебной обществу манере, и оно пострадало бы гораздо больше, чем бедная бухгалтерия – моя первая работа.

«Скука – одно из величайших преступлений» – полагал великий волшебник, сэр Битон. Не было на свете менее подходящего для меня места работы, чем бухгалтерия огромной текстильной базы, где с утра до вечера стрекотали счетные машинки и двадцать женщин разного размера и возраста непрерывно подбивали приход и расход. Каждый день на базу прибывали грузовики с рулонами тканей. Шерстяные ткани сгружались на шерстяной склад. Льняные на льняной. Шелковые на шелковый. Рулоны пересчитывались, хранились какое-то время на складах, потом отгружались в магазины и на швейные фабрики.

Я по-прежнему была хорошей девочкой. Никогда не опаздывала. Всегда была вежливой. Сидела за своим столом от звонка до звонка. Передо мной были разложены бухгалтерские ведомости. На столе – счетное устройство. Каждый день кладовщики приносили документы о получении товара и его отгрузке. Цифры из этих документов нужно было переписать в бухгалтерские ведомости. Приход в приход, расход в расход. В конце дня все это следовало подытожить. А в конце месяца подбить цифры и сдать главному бухгалтеру. И я честно пыталась это делать. Но когда в конце месяца главный бухгалтер, пожилой инвалид, громко произносил фразу: «Баланс не сходится!», все сразу смотрели на меня. Почти каждый месяц главбух назначал двух работников проверять мои цифры, что вызывало их недовольство, вполне обоснованное: «Своей работы навалом, а тут еще за нее все исправляй. И когда она уже научится?» – сердились они. Я и сама недоумевала, каким образом вместо восьмерки поставила ноль, почему пропустила две ведомости, почему приход внесла в расход, и почему цифра оказалась не в той графе. Я ведь честно старалась! Я кивала, виновато потупившись, обещала исправиться. И сама в это тогда еще верила. Они рылись в моих бумагах, а я тем временем их рассматривала. У одной бухгалтерши – скорбные складки у губ, двойной подбородок, дешевая брошка… желание поскорее добраться домой. Ее там ждет мужчина, сожитель. Он в спортивномкостюме и мягких войлочных тапочках. У него пшеничные усы и мягкий голос. Он варит борщ в голубой кастрюле с узором из маков. «Старается, сволочь, после вчерашнего дебоша загладить вину, – думает она. – А я из-за этой неумехи задерживаюсь на работе!» У другой – сладко-приторные духи, шиньон, кружевная шаль, оттопыренный мизинчик, в сумочке – песочное пирожное в кулечке рядом с зачитанным до дыр письмом от сына. Дома у нее – вазочка на салфеточке, пыльный ангелочек на трюмо… Она мне симпатизирует, жалеет даже, и домой не спешит – ее там никто не ждет.

Они ожидали, что со временем я научусь работать без ошибок. Но время шло, а ситуация не улучшалась: каждый раз, пересчитывая ведомости, я получала другой результат. Как будто черт водил моей рукой, заставляя путать цифры и графы. Меня терпели из-за того, что я была вежливой, никогда не опаздывала и честно отсиживала на всех собраниях. Любое унылое мероприятие я интуитивно использовала для пополнения личной информационной базы. Скучные слова идейных лидеров благополучно протекали сквозь решето моего сознания, а самое важное и интересное – типы людей, их мысли и желания – прочно в нем оседали и сортировались по группам. Я сама не понимала, зачем делала это – «сито» работало само по себе. И только недавно этот багаж сыграл, наконец, свою роль – меня приняли в школу волшебников.