Графика

Встав рядом со мной, он посмотрел на рисунок.

– Не думаю, что он поймет, – сказал Глюк.

– Это и не требуется, – ответил я.

– Что не требуется? – спросил Альберт. – Вы только что это нарисовали? Что это?

– Вы, – коротко ответил я.

– Но, – он ещё раз взглянул на рисунок. – Но ведь… я не… это ведь совсем не похоже на меня, это вообще не похоже на человека! Это… я даже не знаю, как это описать!

Кажется, бедняга думал, что я над ним издеваюсь.

– Я рисовал не ваш портрет, – спокойно объяснил я. – Здесь изображены вы таким, каким вас вижу я. Тело всего лишь оболочка. Его не имеет смысла рисовать. Это все равно, что рисовать море, не изображая живущих в нем обитателей. Понимаете?

– Н-наверно, – Альберт беспомощно посмотрел на меня, будто ожидая чего-то. – Но, простите, я…

– Это подарок, – перебил его я. – Денег не нужно.

Он вздохнул и ещё раз окинул картину взглядом. Покачав головой, он сказал:

– Вы очень необычный художник, Владимир. Таких как Вы, я ещё не встречал. Я благодарю Вас, за такой удивительный подарок, – он кивнул в сторону трех картин. – Также, я хотел бы приобрести эти картины.

– Сколько? – прищурившись, спросил я. Это был очень важный момент.

– Я готов дать Вам за них не менее… – решительно начал было он, но я снова перебил его:

– Нет, сколько картин? – вообще, обычно я более вежлив, но эти картины много значили для меня, поэтому я слегка нервничал.

– В каком смысле? – опешил Альберт. – Вы продаете их по отдельности? Разве они не единое целое?

Я расслабленно выдохнул. Понял, значит. Ну, такому понятливому, думаю, можно их доверить. Признаться, он был мне даже симпатичен. Никаких сюсюканий, презрительных взглядов, кривых усмешек, едких замечаний. Он не просто смотрел картины, он их видел. Видел не технику исполнения, свежесть красок, не отдельные элементы рисунка. Он видел, как рисовавший её человек долго не решается сделать свой первый мазок, как он гладит руками холст, а затем жадно набрасывается на него, стремясь словно исторгнуть из себя идею, облекая её в фигуры, образы, свои мысли. А затем, как он стоит, опустошенный, с потухшими глазами, и словно впервые видит то, что он создал.

Я заметил, что все ещё стоявший рядом Глюк одобрительно кивает мне, словно подтверждая мои мысли. Я улыбнулся.

– Мне очень приятно, что Вы это поняли, – сказал я Альберту. – Если бы Вы захотели купить только одну или две, то не получили бы ни одной.

Альберт кивнул, и молча вытащив из кармана пачку купюр, протянул их мне:

– Надеюсь, этого будет достаточно, – сказал он.

Я сглотнул. Таких денег мне ещё никто не предлагал. Откашлявшись, я неуверенно спросил:

– А что Вы собираетесь с ними делать? – надеюсь, он не повесит их в каком-нибудь убогом офисе, это только подчеркнет серость будней работающих там бедолаг.

– Это подарок, – улыбнувшись, ответил он. – Самому себе, разумеется. Недавно у меня был юбилей, вот и решил порадовать себя. Я слышал о Вас от моего знакомого, он как-то приобрел у Вас весьма занимательную картину, на ней изображена птица феникс. Я был поражен, как Вы передали огненную грацию и красоту этого существа, используя лишь уголь. Так что, я решил посетить Вас лично.

– Надеюсь, Вы остались довольны, – улыбнулся я в ответ.

– Более чем, можете не сомневаться, – Альберт протянул мне руку. – Прощайте Владимир, был рад встрече с Вами. Больше мы не увидимся, я считаю, что художник вроде Вас, должен быть в моей коллекции только один раз.

Что ж, думал я, пожимая его руку, здесь я с ним полностью согласен.

Глава вторая. Выход

Первое, что я услышал, проснувшись, была музыка. Это было как минимум странно, ведь радио у меня никогда не было. Даже в ближайших планах. Подождите-ка, а как я вообще уснул? Помню, как проводив Альберта, я вернулся в комнату, что-то сказал Глюку, а потом…что было потом? Острый приступ головной боли заставил меня забыть о деталях вчерашнего дня. Было такое ощущение, будто мою голову что-то изо всех сил распирает изнутри, стремясь вырваться на свободу. Попытавшись встать, я с удивлением обнаружил, что лежу лицом на холодном полу. Тело наотрез отказывалось подчиняться мне, я даже не чувствовал его.

– Глюк! – отчаянно прохрипел я. Вернее, попытался прохрипеть. Как бы я ни старался, вместо слов выходило лишь жалкое “ххаа”.

Блаженная темнота уже было, почти сомкнулась над моим агонизирующим рассудком, как вдруг что-то ударило меня по лицу. Я резко вздохнул и тут же закашлялся. Кое-как приняв сидячее положение, я увидел сидящего передо мной на корточках Глюка.

– Полегчало? – сочувственно спросил он, опуская занесенную для второго удара руку.

Я кивнул. Говорить сейчас не очень хотелось. Глюк видимо, меня прекрасно понял, потому что в следующий миг он молча протянул мне дымящуюся кружку.

– Спасибо, – пробормотал я, принимая напиток. Незнакомый аромат сладко защекотал ноздри, проникая в самые легкие. Посмотрев на странное, цвета кофе с молоком варево, я недоверчиво принюхался и посмотрел на Глюка:

– Что это за кофе такой? – брезгливо поинтересовался я.

Глюк уселся рядом со мной по-турецки и, достав вторую чашку откуда-то из складок своего плаща, отхлебнул. Немного задумавшись, он кивнул и ответил:

– Это масала. Индийский чай со специями. Тебе сейчас самое оно, – и с наслаждением отхлебнул ещё раз.

– Хочу кофе, – тоном капризного ребенка сказал я. – Сам пей свою отраву!

– Попробуй. – последовал лаконичный ответ.

Вздохнув, я отпил малюсенький глоточек и закашлялся. Мне показалось, будто я только что глотнул не приятно пахнущий напиток, а как минимум соус табаско. Только сладкий. Горло горело огнем, желудок резко скрутило, а затем также резко отпустило. Я провел ладонью по лбу и с удивлением обнаружил там средних размеров ручеек. И это от одного глотка?!

– Да, немного островат, – согласился Глюк, с интересом наблюдая за мной. – Семья, делающая конкретно эту масалу, всегда перебарщивает с имбирем. Но признаться честно, мне так больше нравится.

«Мазохист несчастный», – подумал я. А вслух спросил, вглядываясь в плавающие на поверхности странные точки:

– Какая семья? И из чего эта штука вообще?

– Ну, скажу я тебе, что это за семья, станет тебе от этого что-то понятнее? – лениво поинтересовался он в ответ. Отпив почти половину, он продолжил:

– Традиционно масала готовится из черного чая, молока, сахара, гвоздики, корицы, имбиря, кардамона и черного перца. Но в каждой семье её готовят по-своему. В данном случае помимо тех специй, что я назвал, использовались ещё мускатный орех и миндаль. И, как я уже говорил, здесь очень много имбиря. В Индии этот чай ещё называют “живой огонь”.

– Вот уж не в бровь, а в глаз, – проворчал я, механически отхлебнув ещё. Спохватившись, я было приготовился к новой волне острых (в прямом смысле) ощущений, но ничего не произошло. Лишь горячая волна, поднявшись из желудка к голове, снова покрыла меня потом.

– Вкусно, – признал я, – спасибо.

– Пожалуйста, – Глюк залпом прикончил свою порцию и выдохнул из себя струю пара.

Я невольно рассмеялся, благополучно забыв о недавнем приступе неизвестной боли. Затем, меня осенило:

– Подожди, то есть, ты украл этот напиток у тех людей?! – я невольно представил себе маленькую семью, которая недоуменно заглядывает в пустой чайник (или в чем готовят этот напиток).

– Не говори ерунды, – досадливо поморщился Глюк. – Конечно нет. Я лишь воспроизвел существующий рецепт. Понимаешь?

– Не очень, – честно признался я.

– Хорошо, попробую объяснить. – Глюк откинулся на спинку кровати и, разведя руки в стороны, начал:

– Представь, что все пространство, которое окружает нас, состоит из все пронизывающих нитей. Их число не поддается исчислению, и каждая из них уникальна. Эти нити тянутся ко всему, что есть на этой планете и за её пределами. Например, эта масала, – он взял мою кружку и провел над ней рукой так, будто она была подвешена на веревке.

– Смотри внимательно. – он потянул воображаемую нить на себя и кружка загорелась золотистым светом. – А теперь, вот так! – над кружкой отчетливо появилась золотистая нить. Глюк аккуратно взялся за неё двумя руками и медленно развел их в сторону. Нить разделилась на две, и я увидел, как во второй руке Глюка появилась ещё одна кружка.

– Видишь? Я попросту скопировал оригинальную нить и получил точно такой же объект. Вот и все. – он весело подмигнул мне и, вернув мою кружку, осушил новую. На этот раз, без дымовых спецэффектов.

– То есть, ты можешь сделать это с чем угодно? – уточнил я. – Деньги, люди, предметы всякие?

– Предметы – да, людей – помилуй, да зачем мне это делать? Вас и так достаточно. А если вы еще и клонировать друг дружку научитесь, этой планете придет полная ж…

– А кто-то ещё может такое, кроме тебя? – перебил я его.

Глюк задумчиво потер переносицу и покачал головой:

– Нет, думаю больше никто. По крайней мере, в этом мире точно. В парочке других, возможно, такие ребята найдутся, – он сделал паузу, словно прислушавшись к чему-то и кивнул, – да, практически в соседнем от нас мире есть такой человек. Ну, почти человек. Вот он как раз заимствует предметы у других. Может даже отсюда что-то взять, если захочет.

– Удобно! – восхищенно присвистнул я.

– Не то слово. – подтвердил Глюк.

Я хотел было спросить у моего нового друга о том, как часто он занимается подобными вещами и что он имеет в виду под «другими мирами», но мой желудок внезапно решил воспользоваться правом голоса. Стоп, а когда я ел в последний раз?

– Два дня назад, если не считать того, что ты выпил. – Глюк поднялся с пола и решительно двинулся к выходу из комнаты. – Идем.

– Куда? – подозрительно спросил я, прижимая к себе кружку.

– В светлое и сытое будущее! – неожиданно мощным, громким, как в рекламе голосом сказал Глюк. А затем добавил уже нормально:

– В магазин, мы идем, в магазин. Неужели не понятно? Ты в холодильник вообще, когда заглядывал? У тебя там почти новая вселенная! Нет, если ты планировал это заранее, то все прекрасно, если же нет, то нам следует отправить все это прямиком в черную дыру.

– Эк тебя понесло, – покачал я головой.

– Для тебя, между прочим, стараюсь, – спокойно ответил он.

Я вежливо похлопал в ладони, на что Глюк лишь фыркнул:

– Ну, чего расселся? Вставай, идем!

– Нет, спасибо, – ответил я. – У меня для этого специально обученный человек имеется.

– О как, – хохотнул Глюк. – Сам то давно на улице был?

– Недавно, – буркнул я в кружку.

– Угу. Два года назад по чистейшему недоразумению – выкинул картину, которую никак не мог закончить. Потом, конечно, пришлось забрать. – Глюк ехидно сымитировал жест, каким выкидывают в фильмах изрядно перебравших посетителей.

– Ну и что такого? – огрызнулся я.

– Да нет, ничего, – Глюк мягко улыбнулся. – Вова, столько всего прекрасного проходит мимо тебя, неужели ты не жалеешь об этом?

– Нет там ничего прекрасного, – пробурчал я, откладывая опустевшую кружку на пол. Та, впрочем, задерживаться не стала и просто исчезла. Ну и ладно, зато мыть не придется.

– Просто ты не умеешь смотреть как надо, – возразил Глюк. – Но я могу научить.

Я с сомнением покачал головой и отправился на балкон. Научит он меня, как же. Держи карман шире. Пока у меня есть сигареты и сосед, меня танком отсюда не выпрешь.

Взяв в руки пачку, я почувствовал в ней неприятную легкость. Открыв ее, я увидел одинокую белую палочку. Вот тебе раз.

– Все ещё не хочешь никуда идти? – раздался рядом насмешливый голос.

– Не хочу, – твердо сказал я. – Фердинанд сходит.

Виктор Фердинандович или просто Фердинанд – единственный человек, не считая родителей, с кем мне было не так тяжело общаться. Признаться, честно, я ничего не знал об этом человеке, кроме того, что в свои 83 (кажется) года этот бодрый старичок обожал слушать хэви-металл по утрам и не пропустил ещё ни одного дня, что неимоверно раздражало соседей, начинающих свое ударное соло на батареях под мощный гитарный риф. Мне же от этого было ни горячо, ни холодно.

Фердинанд не пил, не курил, его единственным увлечением было коллекционирование различной рок атрибутики. Медиаторы, плакаты, всевозможные нашивки, коллекционные альбомы, билеты на разные концерты. Не знаю, посещал ли он их сам, но в последний раз, постучавшись ко мне домой и робко попросив взаймы небольшую сумму денег, которую, по его словам, ему не хватало на очередной концерт, он гордо продемонстрировал мне внушительную пачку билетов, которую он собрал.

– Гляди, Вовка, – говорил он мне. – Вот они красавцы, всегда их держу при себе.

Так или иначе, Фердинанд никогда не доставлял мне никаких проблем, в отличие от всё тех же соседей, которые постоянно грозились вызвать ему психушку. Но видимо, там хватало своих Фердинандов, потому что, несмотря на постоянные угрозы, этот забавный старик продолжал каждое утро напоминать нашему дому, что у него все в полном порядке.

– Не сходит, – хитро усмехнувшись, сказал Глюк.

– Это почему же? – поинтересовался я, щелкнув зажигалкой.

– Сам посмотри. – Глюк показал рукой куда-то вниз.

Выглянув из окна, я увидел стоявшую внизу машину скорой помощи. Задние дверцы машины были открыты и двое фельдшеров пытались загрузить в неё каталку с лежащим на ней пожилым человеком. Я почувствовал неприятный холодок.

– Это он? – сдавленным голосом спросил я.

– Ага, – зевнул Глюк.

– Что случилось? Он жив? – холодок продолжал усиливаться.

– Пока да, – равнодушно сказал Глюк.

– Что значит «пока»?

Глюк неопределенно пожал плечами и облокотившись на подоконник, стал с интересом рассматривать окна противоположного дома.

– Глюк! – я дернул его за рукав. – Что значит «пока?!

Он перевел равнодушный взгляд на машину скорой, затем на меня и вздохнул.

– То и значит. Сейчас он жив. А через минуту, возможно, умрет. Или через две. Или через полчаса, а может, через пять лет. Что тебя беспокоит?

– Как что?.. – я недоверчиво посмотрел на него. – Будет ли с ним все в порядке, конечно!

– В самом деле? – Глюк усмехнулся краем рта. – Тебя беспокоит его жизнь или тот факт, что теперь некому исполнить твоё поручение и тебе придется выйти на улицу, м?

Я сглотнул. Признаться, мне нечем было ответить на этот вопрос. Но Глюк был прав. Холодок, пробежавший по спине, когда я увидел Фердинанда на носилках, был не от того, что я испугался за жизнь этого человека.

– Тебе придется выйти, Вова. – с нажимом повторил Глюк.

– Я… я могу заказать доставку, – сипло ответил я, затягиваясь уже наполовину истлевшей сигаретой.

– Увы, но именно сегодня ни одна служба доставки не примет твой заказ, – Глюк не спеша вышел с балкона и направился в сторону маленького шкафа с вещами.

– Ага, ну конечно, – хмыкнул я, – Откуда такая уверенность?

Обернувшись, Глюк пристально посмотрел мне в глаза и громко прищелкнул пальцами:

– Не веришь – проверь сам.

Сунув руку в карман и достав телефон, я посмотрел на вспыхнувший экран. Абсолютно никакой сети.

«Пожалуйста, пусть все это будет всего лишь страшным сном» – мысленно взмолился я, глядя на отъезжающую машину скорой помощи.

Почти истлевшая сигарета больно обожгла мне пальцы. Вздрогнув, я выронил окурок и уставился на обожжённую руку. Думаю, это можно считать своего рода печатью, на которой ярко-красными буквами было написано: «В молитве отказать».

* * *

– Ты не понимаешь, – затараторил я, выходя с балкона вслед за Глюком. – Я не выхожу на улицу. Вообще. Неважно, какая причина, я…

– Мне кажется, это ты не понимаешь. – мягко прервал меня тот, открывая дверцу шкафа и принялся перебирать мои немногочисленные вещи. – Неужели ты ничего не понял, глядя на того старика?

– Причем здесь Фердинанд? – опешил я. – Ты ведь сказал, что с ним все будет в порядке?

– Разве? – отозвался Глюк. – Я не говорил, что с ним все будет в порядке, я сказал, что на данный момент он жив. А что будет дальше – неизвестно.

– Ну хорошо, но причем он здесь все-таки? – я начал нервничать, не понимая, куда клонит этот тип.

– А при том, – вздохнул Глюк, поворачиваясь ко мне. – Вова, ну нельзя же быть таким недалеким. Как ты думаешь, почему Фердинанд включает музыку сразу же, как проснется? Почему он не пропустил ни одного дня?

– Да нравится она ему просто и все тут! – рявкнул я, уже изрядно разозлившийся на его загадки. – Нравится ему эта дурацкая музыка, вот и включает, это же дураку понятно!

– Дураку как раз и не понятно, раз ты до сих пор не осознал этого, – ехидно произнес он.

Я уже готов был высказать ему все, что думаю о его раздражающей манере говорить загадками, как вдруг Глюк поднял руку вверх, словно в примиряющем жесте и присел на кровать.

– Ладно, раз ты не понимаешь столь очевидные намеки, скажу прямо. Фердинанд не пропускал ни одного дня, слушая музыку, потому что он знал, что любой день в его жизни может стать последним. Для него было очень важно, успеть напоследок послушать то, что приносило ему радость и было смыслом его существования.

Неприятный холодок снова коснулся моей спины. Я вспомнил, что, проснувшись, слышал музыку, но это было не привычное грохотание и рев колонок из квартиры Фердинанда, скорее что-то более похожее на звуки гитары или арфы. Помотав головой, я недоверчиво спросил у Глюка:

– Ну хорошо, допустим ты прав. Но с чего ты взял, что для него эта музыка была смыслом его жизни?

Глюк покачал головой и запустил руку в складки плаща, вытащив помятую, пожелтевшую от времени фотографию, протянул ее мне:

– Взгляни.

Я взял фотографию и недоверчиво посмотрел на Глюка. Тот кивком головы указал на нее, мол, давай, смотри. Взглянув на неё, я увидел пятерых ребят, тесно стоявших друг к другу с музыкальными инструментами в руках. На вид всем было не больше тридцати лет, все были одеты в типичную одежду, присущую эпохе рока 90-х. Кожаные куртки, джинсы, заклепки, всевозможные нашивки. Приглядевшись, я заметил знакомое, изрядно помолодевшее лицо. Фердинанд стоял в центре, положив руки на плечи двух ребят сбоку, его лицо выглядело настолько счастливым, что я невольно улыбнулся.

– Он играл в группе? – я перевел взгляд на Глюка и тот молча кивнул. Я вспомнил нынешнего Фердинанда, этого бодрого, но уже с потухшими глазами старика. Всего лишь блеклую тень того, кем он был на этом фото.

– Что случилось? – спросил я. – Он перестал играть? Они распались?

Глюк забрал фотографию из моих рук и слегка подул на нее. Фотография дернулась и медленно растаяла в его руках, оставив после себя легкий запах старой фотопленки.

– Не совсем. – он встал с кровати и снова подошел к шкафу. – Это достаточно долгая и трагическая история. Не мне тебе её рассказывать. Лучше спроси у него сам, если представится возможность. Одно могу сказать точно – Фердинанд так и не связал свою жизнь с музыкой, хотя был буквально рожден для неё.

Я молча уселся на стул возле балкона и вспомнил, как старик рассказывал о том, как в молодости он играл на гитаре, но я не вслушивался в его истории. Мне было не интересно. Видя мое безразличие, Фердинанд прерывал рассказ и молча отдавал мне пакет с продуктами, за которыми я просил его сходить.

– Так значит, – начал я. – Все эти билеты, которые он собирает, это…?

– Несбывшиеся надежды, да. – подтвердил Глюк, доставая из шкафа старый, потрепанный временем балахон. – Его самая большая мечта не осуществилась, и он решил, что это судьба. Что ему не дано заниматься музыкой. С тех пор, он ни разу не притронулся к инструменту, не виделся со своими друзьями. Он ходил на концерты, покупал самые дорогие билеты поближе к сцене, и, стоя напротив исполнителей, закрывал глаза, представляя, что это именно он с друзьями сейчас играет музыку. Именно им аплодирует толпа, подпевает в неистовом реве, скандирует их имена.

– Получается, слушая музыку, он вспоминает дни, когда был счастлив? – наконец, я понял, почему Фердинанд так старался поделиться со мной своим увлечением. Он пытался рассказать свою историю, которую я так упорно не хотел слушать.

– Верно. – Глюк кинул мне балахон. – Музыка – все что у него осталось от тех времен. И теперь, он стремится заполнить ею все свое существование. Больше у него ничего нет. Прямо как ты со своими картинами.

– Но ведь он мог бы попробовать ещё раз! – воскликнул я, поймав балахон и нервно начал перебирать его в руках. – Он мог бы просто играть на гитаре, сочинять музыку, возможно, даже петь песни! Он мог бы получить все, о чем мечтал, если бы не…

Я осекся, поняв, к чему ведет Глюк.

– Если бы не что? – хитро улыбнулся Глюк.

– …если бы не замкнулся в своем мире, – тихо произнес я.

– Верно, но не совсем, – сказал Глюк, выуживая из недр шкафа потертые джинсы и передавая их мне. – Он не просто замкнулся, он опустил руки, смирился. Он добровольно отпустил все свои возможности, предпочёл остаться по другую сторону сцены, считая, что у него ничего не получится.

Я не нашелся что ответить.

– Так что? – спросил Глюк, облокотившись о дверной косяк. – Так и продолжишь оставаться в своем мире, или же откроешь для себя новый?

– Это совсем другое, – я помотал головой, борясь с нарастающим страхом. – Ты не понимаешь…

– Повторю еще раз – единственный, кто тут что-то не понимает, это ты сам. Я только что буквально по пальцам тебе все разложил, а ты все еще упрямишься. – нахмурился Глюк, нетерпеливо постукивая себя пальцами по ноге.

– Я не могу, – дрожащим голосом произнес я. – Как только я выхожу из дома, меня начинает трясти от страха. В тот раз, когда я спускался за картиной, я чуть не потерял сознание, меня потом еще неделю трясло.

– Да, я знаю, – сочувственно произнес Глюк. – И всю ту неделю ты не рисовал и даже не пил кофе, только лежал на кровати, закрывшись на все замки.

– И зная это, ты все равно хочешь, чтобы я вышел? – на меня начала накатывать истерика.

– Я знаю, что твой страх тянется из прошлого. Но ты – не тот потерявшийся ребенок, что звал маму на улице, – успокаивающе сказал он.

Я вздрогнул, словно меня облили ледяной водой. Мрачные, холодные воспоминания затянули меня в бесконечный водоворот, заставляя снова вспомнить то, от чего я бежал последние годы своей жизни. Слезы, крики, дикий, животный страх, кругом незнакомые лица. И я в центре этого нескончаемого, как мне тогда казалось, кошмара. Я действительно потерялся. Мне было тогда не больше пяти лет. Мама сказала, что отойдет всего на минуту. Я терпеливо ждал. Прошла минута, затем другая, затем еще одна. Мне стало очень страшно, и я пошел в ту сторону, куда ушла мама.

Меня нашли спустя шесть часов. Я помню, как рыдая, мама бесконечно извинялась, что оставила меня одного. Но я ее не слушал. Мне было настолько страшно, что я не понимал, кто передо мной и чего от меня хотят. С тех пор, любой выход на улицу сопровождался сильнейшими паническими атаками. Причем с каждым разом они приобретали все более отвратительный характер. Доходило до полнейшей неспособности говорить, двигаться, а иногда даже и дышать. Я уж молчу про мерзкое ощущение холодного, липкого страха, который проникал в самую душу.

– Послушай меня, – терпеливо продолжал он. – Ты не он, понимаешь? Всё было…

– Я не пойду, – прохрипел я, силой заставляя себя вернуться из этих отвратительных воспоминаний. – Я не смогу, Глюк. Не смогу и не буду.

Глюк разочарованно покачал головой и сняв шляпу, взъерошил свои (свои ли?) волосы.

– Хорошо, – сказал он, медленно подходя ко мне, – Тогда давай попробуем по-другому.

Он приблизился ко мне настолько близко, что мне пришлось немного отступить. Остановившись, он вытянул руку и ткнул пальцем мне в грудь, прямо напротив сердца:

– Сегодня вечером ты умрешь.

Глава третья. Слепой музыкант

– Ага, ну конечно, – нервно хмыкнул я. – Так себе у тебя шутки.

Глюк посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом. Затем повернувшись, надел шляпу и молча направился в сторону кухни.

– Эй, постой! – крикнул я ему вслед. – Ты ведь пошутил, да? Эй, Глюк!

Я бросил джинсы и балахон на кровать и поспешно вышел за ним из комнаты. Он что, разыгрывает меня? С чего бы мне умирать? Нет, я, конечно, не вел образцовую здоровую жизнь, но и не гробил её всевозможной дрянью вроде алкоголя или наркотиков (кофе и сигареты не в счет).

Глюк сидел на корточках в центре кухни, почесывая кота за ухом. Кот демонстративно делал вид, что ему не нравится, но мурчал так, словно внутри него скрывался как минимум двигатель гоночной машины.

– Ты знал, что в Древнем Египте люди поклонялись кошкам как божественным созданиям? – спросил Глюк, не прерывая своего занятия. – Более того, в их пантеоне даже была богиня с головой кошки.

– Нет, не знал, – ответил я, чувствуя нарастающую тревогу. – Глюк, ты ведь пошутил, да? Ты специально так сказал, чтобы я вышел на улицу, верно?