скачать книгу бесплатно
– Я понял, – сказал Нгуо Ранги, становясь бесстрастным. И исчез. Не в физическом смысле слова, конечно. Просто движения его были так быстры, что человеческих реакций не хватало на их фиксацию.
– Кто это был? – поинтересовалась, подходя ближе, Боянова: ее все еще тошнило, хотя она и сдерживалась.
Грехов посмотрел на нее, потом озабоченно – на Анастасию, погладил ее по руке – девушка приходила в себя – и оглянулся на Железовского, неотрывно глядевшего на виом.
– Где он? – спросил комиссар глухо. Он не понял.
Вместо ответа проконсул вызвал рубку:
– Дайте на обзорный дальновидение.
Изображение в виоме вздрогнуло, зеленовато-голубые световые нити, едва видимые в центре обзорного поля, стали увеличиваться, приближаться, словно спейсер резво устремился к ним в режиме двойного ускорения. «Нити» превратились в удивительные ажурные сгустки голубого и зеленого огня, напоминавшие живую шевелящуюся мыльную пену; отдельные «мыльные пузыри» отрывались от нее, двигались некоторое время по замысловатым траекториям и рассыпались роями цветных искр. Создавалось впечатление, будто пространство в этом месте кипит на протяжении десятков миллионов километров.
– Что это? – спросила Боянова, забыв о визите К-мигранта.
Люди в зале постепенно приходили в себя, начинали двигаться, раздались первые голоса, неровные вздохи, восклицания, шорохи, слившиеся в легкий шумок.
– К-физика в наглядном изображении, – буркнул Грехов, не оборачиваясь. – Рождение и гибель всех предсказанных теорией Великого объединения [8 - Физическая теория, объединившая электромагнетизм и теории слабых (с участием нейтрино) и сильных (с участием кварков) взаимодействий.] частиц и полей. С другой стороны – это борьба физик, нашей и «завселенской», столкновение абсолютно разных вакуумов с разными наборами физических констант. Я понятно изъясняюсь?
– Вполне, – отозвался очнувшийся Савич.
– Где Конструктор? – повторил вопрос Железовский.
Грехов снова ответил по-своему:
– Рубка, дайте запись столкновения, самую кульминацию, в замедленном темпе.
Черный провал виома с «пеной» затянулся на миг твердой белой эмалью холостого режима и снова превратился в громадное окно, только теперь на месте «пены» расцветал колоссальный протуберанец пламени, пронзенный множеством огненных зеленых струй-стрел. Медленно-медленно этот сгусток неистового огня просочился сквозь поток жалящих струй пламени, словно сдирая с себя лохмотья дымящейся материи, становясь чище и прозрачней, и наконец превратился в стремительное, мигающее с небывалой быстротой, меняющее форму полупрозрачное тело – широкий конус, из дна которого сочились голубые, клейкие с виду, дымящиеся нити, отрывающиеся где-то в невообразимой дали очередями прозрачных «водяных капель»…
– Его величество блудный Конструктор, – пробормотал Грехов с непередаваемой интонацией.
Боянова быстро взглянула на него, но ничего не смогла прочитать на металлически твердом лице проконсула.
– Что нам делать, Габриэль? – спросила она тихо.
Грехов не отвечал с минуту, разглядывая уходящий вдаль, состоящий из подвижных гранул «призрак» Конструктора. Потом нехотя сказал:
– Что и раньше – ждать. Примите только совет: не подходите к нему близко… хотя бы первое время, и вообще верните весь исследовательский флот на Землю, исследователям нечего делать возле Конструктора.
– Но проблема контакта должна решаться ксенопсихологами и контактерами, – возразил Сингх. – Ученые других дисциплин могут действительно возвращаться, но мы…
– Проблема контакта с Конструктором будет решаться не нами. – Грехов мельком посмотрел на Анастасию.
– Кем же? – требовательно спросила Боянова. – К-мигрантами?
– Нет, самим Конструктором. Вы, Забава, как-то сказали, что не любите дежурного оптимизма, так постарайтесь доказать свою точку зрения ксенологам ИВК, они не готовы к диалогу с Конструктором… судя по их эмоциям. Извините, джентльмены, мне необходимо срочно убыть на Землю. – Проконсул направился к двери, дружески кивнул Демину.
– Постой, Эль, – раздался сзади голос пришедшей в себя Анастасии. – Я с тобой.
Они вышли.
Боянова повернулась к комиссару.
– Аристарх, у меня такое чувство, будто с нами сейчас говорил не Грехов, а сам Конструктор. – Она зябко передернула плечами. – Я боюсь их обоих!
Железовский наконец оторвался от виома, подошел и положил ей на плечо свою огромную руку.
ЗАПРЕДЕЛЬЕ
Он лежал лицом вниз, раскинув руки и ноги, на чем-то твердом, напоминающем утоптанную землю с россыпью мелких и острых камней, впивающихся в тело. Сил не было, как и желания дышать и думать. Судя по ощущениям, волны боли прокатывались по коже, вскипали прибоем у островков наиболее чувствительных нервных узлов – все тело было изранено, обожжено, проткнуто насквозь шипами и колючками неведомых растений. Иногда наплывали странные, дикие, ни с чем не сравнимые ощущения: то начинало казаться, что у него не две руки и две ноги, а гораздо больше, то голова исчезала, «проваливалась» в тело, растворялась в нем, то кожа обрастала тысячами ушей, способных услышать рост травы… Но все перебивала боль, непрерывная, кусающая, жалящая, дурманящая, следствие каких-то ужасных событий, забытых живущей отдельно головой.
Шевелиться не хотелось. Однажды он попробовал поднять голову, разглядел нечто вроде склона холма, полускрытого багровой пеленой дыма, и получил колоссальный удар по сознанию: показалось – тело пронзило током от макушки до кончиков пальцев на ногах! Он закричал, не слыша голоса, извиваясь, как раздавленный червяк, и потерял сознание, а очнувшись, дал зарок не шевелиться, что бы ни случилось.
Кто-то внутри него произнес:
Подыми меня из глубин
бездны вечного униженья,
чтобы я,
как спасенный тобою пророк,
жизнью новою жил [9 - Книга скорбных песнопений. 1002 г. (перевод Г. Державина).].
Ратибор напрягся и на мгновение выполз из скорлупы внушенного кем-то или чем-то образа «раненного на холме», сумев понять, что находится в гондоле «голема», укутанный в слой компенсационной физиопены, однако тут же последовал беззвучный, но тяжелый и болезненный удар по голове (пси-импульс!), и снова вернулось ощущение, будто он лежит, изувеченный, на склоне каменистого холма…
Ленивые мысли обрывались, мешали друг другу и копошились в болоте успокоения: черт с ним, полежу, так хоть меньше болит… Интересно, кто сейчас говорил про бездну? Он что – не видит, в каком я положении?.. Неужели никто не видит, что я здесь лежу?..
И снова рядом тихо, но четко кто-то произнес:
– Очнись, опер, пока совсем не рехнулся…
– Кто говорит? – вяло поинтересовался Ратибор. Голову пронизала острая свежесть, пахнуло холодом и озоном, он снова увидел перед глазами красный транспарант: «Тревога АА», но не удержался на краю сознания и скатился в пропасть видения, призрачных ощущений и боли…
Еще дважды он пытался бороться за самостоятельность и свободу, испытывая чудовищные боли и муки, и наконец преодолел барьер внешнего воздействия, с которым яростно боролся на уровне эмоций и подсознания. Он находился в кокон-кресле «голема», подключенный к системе аварийной реанимации: в венах обеих рук иглы питания и гемообмена, на груди – «корсаж» водителя сердечного ритма, на голове – шлем максимальной пси-защиты.
Жив, подумал Ратибор почти с испугом, но ситуация дошла до реанимации, как говаривал Аристарх… Ничего не помню! Удалось или нет? Где я, черт побери? «Проводник, – мысленно позвал он, испытывая приступ слабости, вспомнил имя координатора «голема» и поправился: – Дар, высвети информацию и дай внешний обзор».
– Слава богу, ожил! – отозвался инк. – Здесь не слишком уютно и повышен пси-фон, чувствуешь?
Ратибор только теперь ощутил неприятную давящую тяжесть в голове и покалывание в глазных яблоках – результат воздействия мощного пси-поля.
– Где – здесь?
– Не знаю, – честно сознался координатор. – Попробуй разобраться сам. Даю обзор.
В глаза Ратибора хлынул призрачный свет, мелькнули более темные полосы, потом более светлые, длинным серпантином закружились вокруг светящиеся кометы, искры, шлейфы дыма…
«Голем» вращается! – сообразил Ратибор. – Вернее, кувыркается в воздухе… или в вакууме?»
– Стабилизация по трем осям! – приказал он координатору. – Локацию в длинноволновом диапазоне, выдачу параметров среды.
Верчение цветных струй и полос вокруг замедлилось, полосатый хаос распался на бесформенные пятна, мигающие огни, клубы и полотнища дыма, странные скрюченные тени, двигающиеся в дыму. Изредка сквозь дым пробивались зеленые зарницы, и весь пейзаж передергивался, будто его сводила судорога. В такие моменты в гондоле «голема» раздавался гудок и перед глазами пилота вспыхивало слово «Радиация» и цифры – ее уровень внутри аппарата.
Локация в длинноволновом диапазоне ничего не дала: радиоволны вязли словно в дыму и не возвращались, поглощаемые средой. Высокочастотные волны оконтуривали в дыму какие-то зализанные, округлые предметы, медленно перетекающие друг в друга, за которыми на пределе видимости проступили твердые, ребристые и бугристые стены, перемежающиеся с нишами, пещерами и бездонными провалами.
– Миражи, – изрек координатор. – Я не в состоянии правильно оценить поступающую информацию. Все, что мы видим, на самом деле – фантомы, отражение и преломление внешних воздействий в наших органах чувств. Ложное видение.
– Отстроиться можешь?
– Пока не удается, слишком высок радиационный и пси-фон плюс мощное акустическое поле, сбивающее точную наводку датчиков. Хочешь послушать, что делается вокруг нас?
В уши Ратибора хлынула какофония звуков – от мяуканья кошек до взрывов и визга пил, выдержать этот грохот не смог бы никакой, даже специально тренированный человек. Координатор убавил громкость до бесцветного шипения, и Ратибор невольно пробормотал:
– Белый шум… это был шум, Дар, просто исключительно большой мощности.
– Около трехсот децибел, далеко за болевым порогом, хорошо, что «голем» рассчитан на подобные воздействия.
Ратибор помолчал, впитывая порции данных, вводимых ему координатором.
Среда, в которой висел «голем», оказалась гелием с примесями инертных газов и паров металлов от железа до осмия, и была она пронизана целым «пакетом» смертельных для человека излучений. Инк «голема» сумел разобраться лишь с тремя их типами: гамма-радиацией, нейтринным потоком и протонными пучками высоких энергий, остальное излучение Дар мог оценить только качественно, по реакции универсальных регистраторов. Не ответил он и на вопрос пилота, где находится «голем».
– Во всяком случае, не в открытом космосе, – заявил он не без юмора. – Это может быть и поверхность неизвестной планеты, куда нас закинул чужанский «перевертыш», и ее недра, или ядро формирующейся звездной системы.
– Или внутренности Конструктора. Я склонен полагать, что роиды хорошо просчитали путь своего посла и теперь мы где-то в недрах Конструктора. Единственное, что меня тревожит, это отсутствие самого роида. И К-мигранта. Запускали-то нас вместе.
Накатила вдруг волна слабости, в глазах замерцала льдистая зелень, руки и ноги стали ватными, тошнота подступила к горлу, сознание померкло… ненадолго. Дар реагировал мгновенно, вводя стимулятор и питание.
Голова прояснилась, хотя тошнота осталась.
– Давай поищем, – сказал Ратибор, обливаясь потом; и тут же по коже спины, груди, под мышками щекотно пробежали пальцы медкомплекса, стирая пот.
Координатор направил «голем» вверх – если можно было назвать верхом пространство над вершиной аппарата, и словно прорвал невидимую пленку, скрывавшую до этого от человека иные пейзажи, – «голем» вырвался в солнечный день на Земле! Впрочем, не на Земле, как понял ошеломленный Ратибор, вглядевшись в представший перед глазами пейзаж, освещенный так, словно светился сам воздух.
Холмистая равнина, поросшая ковром густых трав и цветов, уходила во все стороны в бесконечность, а не до линии горизонта, как на Земле, и точно такая же равнина простиралась над головой, словно отражение в полупрозрачном зеркальном слое. Но этого было мало: справа и слева, достаточно далеко от «голема», если верить ощущениям и датчикам машины (около тысячи километров, подсказал Дар), угадывались вертикальные эфемерные стены с горными и другими ландшафтами, которые иногда становились реальными, четко и ясно видимыми. Этот мир напоминал геометрическую фигуру из по крайней мере шести пересекающихся под прямыми углами плоскостей, каждая со своим пейзажем и особенностями рельефа, но пять из них были эфемерными, призрачными, как миражи, и лишь одна не давала повода к сомнениям относительно своей реальности.
– Гексоид Гаргантюа, – проговорил Дар, и Ратибор вспомнил, откуда ему известен диковинный мир: в материалах о первом появлении Конструктора, тогда еще в виде споры – сверхоборотня, как его прозвали, было описание иллюзорного путешествия одного из безопасников, Диего Вирта, по точно такому же миру, которому дали название Гексоид Гаргантюа. История повторилась. Разве что путешествие Берестова происходило наяву.
– Мы внутри Конструктора, – подвел итог своим размышлениям Ратибор. – Это его масштабы и ландшафты.
«Голем» двинулся над равниной по разворачивающейся спирали, преодолевая тугое сопротивление местной воздушной среды: гелий, инертные газы, пары металлов.
– Гелий? – внезапно удивился Ратибор. – И трава на холмах? Что это значит?
– Только то, что мы внутри Конструктора, – буркнул координатор. – У меня нет никаких сомнений в реальности холмов и всего остального, поступающая информация однозначна и не требует специального анализа. А почему трава не может расти в гелиевой среде?
– На вид-то она земная…
За одним из дальних холмов блеснула серебристая полоска. Ратибор не раздумывая повернул в ту сторону и через минуту полета посадил «голем» на холме рядом с дорогой из тускло блестевшего материала, напоминающего серебро.
– Я выйду.
– Не советую, – хмыкнул Дар. – Радиационный фон тут поменьше, но пси-фон пульсирует за пределами обычных человеческих возможностей.
– Открывай.
Координатор подчинился.
Кокон-кресло «голема», представляющее, по сути, его рубку, «вывернулось наизнанку», словно толстая шуба, освободив пилота. Ратибор, упакованный в герметичный кокос, выбрался из кресла, обошел его и влез в тесный прозрачный цилиндр, занимавший все остальное свободное пространство рубки. В то же мгновение цилиндр сжался и обтянул пилота прозрачной бликующей пленкой. Ратибор защелкнул энергопояс, прицепил к нему «универсал», встал на белый круг у стены, и упругий бутон трапа вынес его наружу.
Материал дороги оказался не серебром, не металлом вообще: стоило Ратибору шагнуть, как вся блестящая полоса дороги вдруг покрылась сеткой трещин, будто была сделана из хрупкого фарфора. Цветы по обочинам дороги напоминали сложные детали каких-то машин, зубчатые колесики старинных часов и просто абстрактные головоломки, зато трава была настоящей земной травой, мягкой и шелковистой, и, сорванная, ни во что не превращалась. Ощущая непривычную тяжесть во всем теле и раздражающий глухой шум в голове, Ратибор задумчиво перетер в пальцах зеленые волокна, побродил в окрестностях черной островерхой скалы «голема» с распахнутым зевом люка и прозрачным пузырем трапа, закрывавшим люк, и влез в аппарат. Процедура пеленания и подключения к системам связи, управления и анализа заняла две минуты, после чего «голем», превращенный в плоский летательный аппарат, помчался над дорогой, скрывавшейся в дымке где-то в невообразимой дали. В следующее мгновение ландшафт под «големом» искривился, холмы вспыхнули электрическим сиянием, потрясающей силы удар обрушился на пилота неожиданно и бесшумно, словно удар лапы подкравшегося тигра, Ратибор ничего не успел понять и предпринять…
Он снова лежал на склоне холма, израненный и беспомощный, и боль кругами ходила по телу, и кровь толчками вытекала из открывшихся ран, и не было сил поднять голову, чтобы оглядеться, принять более удобную позу и позвать на помощь…
Следующее видение было иным и неожиданным: он лежал, связанный, в каменной темнице, кругом стояли враги и раз за разом били по телу ногами в сапогах с твердыми мысами…
Ратибор очнулся.
«Голем» висел над дорогой, упиравшейся в город, вполне земной, с рощами и садами, комплексами зданий и старинных архитектурных сооружений, памятников старины, ставших музеями, и город этот был знаком пилоту до боли. «Рославль!» – сообразил Ратибор, глотая витаминизированное желе через подсунутый Даром мундштук.
– Что это было со мной? – спросил он мысленно.
– Скачкообразное повышение мощности тета-линии пси-фона, – ответил координатор. – Эффективной защиты от излучения найти пока не могу. Терпи.
– А что за город впереди? И когда он появился?
– Судя по некоторым особенностям, это ваша родина – Рославль, хотя есть и «лишние» детали, а появился он минуту назад, сразу после пси-импульса, практически мгновенно. Конструктор демонстрирует нам возможности К-физики.
– Вряд ли эти странные метаморфозы – демонстрация, скорее попытки осмыслить свое положение в «шубе» иного пространства. Возможно даже, что Конструктор в данный момент находится в бессознательном состоянии. Надо искать его нервные узлы, попытаться сообщить о себе, выдать всю привезенную информацию, и хорошо бы отыскать коллег по посольской миссии – К-мигранта и чужанина.
– По-моему, они здесь, в городе, даю вариацию.
В панораме, развернувшейся перед глазами пилота, возникли два светящихся кольца, ограничив часть изображения, понеслись навстречу, увеличиваясь, пока не заняли все поле зрения, причем пейзажи и в том, и в другом кольце Ратибор мог рассматривать по очереди, не переводя глаз.
В первом кольце сквозь заросли тополей и бамбука виднелся стройный контур драккара, в котором находился посол К-мигрантов, а во втором за старинной церквушкой с зеленым куполом и золотыми крестами чернела стометровая глыба роида. Но самое странное состояло в том, что жителями города, спешащими по своим делам, были… «серые люди»!
– Бред! – сказал Ратибор, растворяясь в очередном приступе слабости.
– Тогда мы бредим оба, – отозвался координатор с горечью. – Вынужден констатировать, что мои возможности адекватного отражения действительности исчерпаны, а методы анализа обстановки несовершенны.
Ратибор, напрягаясь, попытался сфокусировать внимание на псевдо-Рославле, созданном не то его воображением, не то какими-то сложными движениями души Конструктора, и получил очередной удар пси-поля, потрясший организм до глубин подсознания; он полз по горячим углям и зарослям острых игл, сплошным ковром покрывающим пол, стены и потолок бесконечной узкой пещеры, и кричал от боли, когда стены сближались, а потолок опускался, сжимая тело в страшных тисках акульей пасти…
Кто-то наклонился над ним, прохладные пальчики пробежали по затылку, снимая боль и жар, осторожно коснулись спины, рождая щекотные волны пупырчатой кожи.
Ратибор заставил себя открыть глаза, повернуть голову набок и увидел чьи-то босые ноги, загорелые, стройные, легкие. Женщина присела, и он увидел ее лицо, лицо Насти Демидовой, строгое, красивое, тонкое, с бровями вразлет и пухлыми губами с печально опущенными уголками.
– Вставай, мастер, – сказала Настя низким голосом, кладя ему на лоб прохладную ладонь. – Надо идти.
– Куда? – прошептал он, привычно ожидая боли, но боли почти не было, лишь покалывание в кончиках пальцев рук и ног, да пульсировал сосудик на виске, словно в голове тикала заведенная мина.
– Нас ждут. – Настя просунула руку под его шею и приподняла голову. – Поднимайся, мастер, пора выбирать друзей.
