Нехорошее поле. Мелочи жизни и одна страшная история

Но Ёлке купили всё-всё новенькое. Новую мишуру, новые игрушки. Её подставка сломалась в этом году, и ей купили новую подставку…

И этот год она радует мир уже не одна, а на пару с зарубежной коллегой…

Я отвожу глаза от Ёлки в этом году. Понимает ли она, что после праздника, я сложу ее в старую коробку с новыми, только для нее купленными дешевыми игрушками и закрою её там, и не открою больше никогда? Теперь я оставлю её в темноте, одну, нарядную, красивую, как новенькую, оставлю навсегда после 50 лет верной службы нашей семье…

Случай на масленицу

Господи! Там рука с маникюром! Это – женщина…

Почти каждый, кто видел фото

Автобус уже показался на повороте. До остановки ему оставалось метров четыреста. Продавщица, как назло, застряла в холодильнике, пытаясь достать бутылку лимонада.

– Да любую дайте, пожалуйста! – уже не сдерживая раздражения, сказала Катя. – Да, вот эту! Хорошо! Спасибо!

Терминал оплаты, как и продавщица, не спешил. Мигал вежливыми кругами на дисплее и не хотел принимать оплату. Автобус уже совсем замедлил ход, подкатил к платформе остановки, шумно выдохнул.

Терминал некрасиво булькнул.

– Приложите еще раз, – вежливо, хоть убей её, протянула продавщица.

Катя нашарила в карманах мятую бумажную купюру, которую приберегла на случай, если терминал в автобусе не примет бесконтактную оплату, и кинула на поднос:

– Сдачи не надо!

Петр стоял у раскрытых дверей автобуса, умоляюще смотря на кабину водителя, как бы уговаривая, подождать еще чуть-чуть. Через минуту подскочила Катя.

– Повезло! – выдохнула она, когда уселись на места. – Лишь бы терминал не засбоил, а то нас высадят.

Через пару остановок к Кате и Петру подсели друзья. Теперь их было пятеро, а с ними – пакет древесных углей, жидкость для розжига и все, что нужно, чтобы в солнечный зимний день с достоинством и шумом проводить масленицу со двора и зажить весной на полную катушку. Не хватало только леса и хорошего костра. Впрочем, через часок будет и это.

Погода стояла, что надо. Немного морозило, местами лежал снег, солнце вокруг припекало, просачиваясь сквозь высоченные сосны, золотя их стволы. На месте уже ждали. Те, кто выехал раньше, всё подготовили: на поляне высилась фигура с выдающейся грудью, завернутая в чей-то знакомый до боли халат, её окружали сухие наломанные ветки.

Компания собралась человек в пятнадцать. И все друг друга не видели «лет сто». Раньше, бывало, собирались на день одноклассников. Но последние несколько лет то одно событие, то другое, – встретиться не удавалось. И вот, вырвались. Кто-то уже был возбужден, кто-то только мягко улыбался, сидя на бревнах, кто-то возился с углями. Девчонки хохотали в сторонке, мальчишки, хотя, какие там мальчишки… Все они давно уже взрослые люди.

По сути, сегодня им всем было не до масленицы, нужно было столько всего обсудить. Последние два года в жизни личной, события в стране и в мире, планы на будущее, достижения в настоящем.

Но всё это оказалось совсем не важным, когда на поляне появился Алексей, который нес с семьей в трех рюкзаках то самое заветное, в трех видах замаринованное.

– Добрый вечер, – громко приветствовал он.

И вся поляна устремилась к нему. Угли уже разошлись, масленица печальным взглядом прощалась с миром, в котором ей оставалось жить несколько минут, словом, Алексей умел появляться вовремя. За ним тянулись его семья и Катя с Петром.

Теперь все были в сборе.

Болтовня, смех, объятия, окрики заполнили лес до краев. Звуки проникали даже в берлоги, оповещая косолапых, что пора бы уже проведать проталины и осмотреть опушки окрест. Белки замелькали вдалеке на могучих стволах, откуда с любопытством разглядывали весь пестрый и шумный балаган. Люди горячили вино в бутылках, горячились сами. Солнце и то вовсю разошлось и принялось топить снега. Вся природа заерзала вслед за людьми, опомнилась после зимнего затишья, запрыгала, засуетилась. Вовсюду проникала весна: свежая, ласковая, немного капризная, но вечно обещающая любовь и счастье, новые встречи и будущие радости. Пир удался на славу. Масленица догорала. Девчонки собирали мусор по пакетам. Шумная, довольная толпа выдвигалась к дому.

Небольшая усталость, мягкая сонливость, легкие улыбки – все, что взяли с собой со встречи друзья и товарищи, чтобы отвезти в город, раздарить близким и родным….

Обратно все набились в пару машин, авось до города прокатит, никто не арестует. И им вправду повезло – ни одного поста, ни одного патруля. На въезде в город…

Что-то было не так. Все как будто в порядке, и все то же закатное солнце, и ласковый воздух сквозь раскрытое окно, но всё же что-то… Может быть, запах гари? Но ведь они только что были у костра. От них и должно пахнуть горелым. Но это другой запах. Тревожный.

Хотя всё вроде бы как обычно. Деревянные домики вдоль шоссе на въезде в город, первая остановка. Тот самый ларек, в котором Катя утром покупала воду… Нет, что-то не так. Не тот ларек. Должно быть, они проскочили то место. У этой остановки нет ларька. Это – другая остановка. Как они могли проскочить? Неужели так быстро ехали? Нет, да та же самая остановка. Где ларек? Вместо него какие-то руины. Что случилось? Где люди? Где дом? Здесь стоял дом. Но какой-то другой, целый, не разрушенный никем. Нелепость какая-то.

– Почему мы остановились? – игриво спросила Ольга.

Ответа не последовало. Их силой вытащили из машины люди в форме.

Ласковый масленичный закат догорал над горизонтом, дымились остатки ларька, сгорали в небытие планы на эту весну.

Ярко переливалась золотом Катина цепочка в руках опытного бойца.

Дядя Витя

Дело было в декабре. Прямо в праздничный вечер. 31-е. День рабочий, поэтому ввечеру бегом в магазин, что осталось – схватить и домой к столу.

Темно уже на улицу, да во дворе от окон светит. Глядим, а на земле в снегу парень лежит. Плохо ему, что ли?

– Эй! – говорю, подхожу издалека. – Эй, парень! Живой ты?

А подойти боюсь, кто его знает, чего лежит. Вдруг придурок, всякие ж бывают.

Подошла потрогала. Потрясла. Лежит парень. Дышит, но спит. Да крепко очень спит. Упился или давно лежит, замерзает. Зима-то снежная выдалась, снегу накидала, всё по правилам.

Короче, пропадает малец. Скорую набрала. «Ждите», – говорят. Ну мы и ждем. А мороз-то не шутит. Надо б парня хоть в подъезд оттащить, чтоб оттаивать начал. Да куда нам. У нас команда: я да дитё малолетнее, пяти лет от роду, оба в польтах на босу ногу, до магазина выскочить решили. И народу никого, кто б подсобил тело волочить в тепло.

Смотрю. Дядя Витя! Сосед мой. Вышел с внучиком к подъезду. Внучик у него на год младше моего сына. Я к соседу:

– Дядя Витя! Помогите, парень лежит, на морозе, ноги отрежут ведь, давайте в подъезд затащим.

Молчит дядя Витя, с внучиком бенгальские огни зажег, стоят любуются, как искры летят. Я ближе подошла:

– Дядя Витя, здравствуйте, помогите…

А дядя Витя молчит да отворачивается в сторону. Я сбоку зашла, опять «дядявитя», а дядя Витя снова отвернулся. И он отворачивается и внучик его, прям видно, родственники.

Ну, больше просить не стала. Что ж.

Девчонку увидала, та по двору шла, к ней кинулась, а она боевая попалась, давай парня по щекам хлестать будить. Решили, что оттащим сейчас, да тут и скорая приехала. С нашатырем только парня разбудили. Ну, живой, а нам-то ведь в магазин надо. Всякий по своим делам и разбежались.

А внучек у дяди Вити теперь подрос. Бывает, выходим вместе из подъезда, он, если впереди, дверь придерживает. А мне смешно, я всё как наяву картину вижу, как они с дедом от меня отворачивались молча.

Алéниха

– Ну, что там? Что там у них? – дёргал он её за руку.

– Погоди ты, не лезь, – отпихивала его Марина.

Мальчик жалобно завыл. Сначала звук выходил отрывистый, короткими толчками, но потом малыш вошёл во вкус и зазвучал широко, его рыдания окрепли, под носом к месту оказался пузырь. Костик, стоя сзади своей старшей подруги, и сам залюбовался и заслушался тем действом, которое изобразил экспромтом посреди пыльной летней улицы у дощатого серого покрытого выцветшим лишайником забора, из середины которого торчал круглый зад Марины в чёрных отливающих пылью лосинах.

Марина развернулась и уже было замахнулась дать затрещину Костику, но тот вдруг неожиданно замолк.

– Тихо ты, – зашипела на него девчонка. – Если узнают, что мы тут подсматриваем, – каюк!

Костик кивнул.

– Дай посмотреть, ну дай, ну дай! – начал он очередной спектакль с новой ноты.

– Да смотри ты, на! – Марина в сердцах схватила мальчишку за шею и почти ткнула носом в дыру между досок.

– А куда смотреть? – деловито и уже обычным голосом продолжил Константин.

– Да куда хочешь! – не сдержалась подруга. – Ты ныл, чтобы тебе дали посмотреть? Ныл! Ну, вот смотри!

– Я не ны-ыл! Я не ны-ыл! – запричитал малыш.

– Да заткнись ты! – шикнула Марина. – Ведь узнают. Посмотрел? Всё?

Костик начал икать. На подбородке собралась лужица, из носа сочились струи. Глаза у мальчишки были красные, левый начал слегка гноиться.

– Да не три ты глаза грязными руками-то! – ударила Марина Костика по ладоням.

Мальчонка совсем разрыдался долгими прерывистыми всхлипами, с подвываниями, с беспомощным грудным гудением.

– Ну иди, иди, я тебе покажу всё, – схватила его за руку девчонка и потащила к забору, обещавшему явить чудесные картины.

Костик замолчал, глаза сверкнули интересом.

– Вон, видишь? – Марина подняла его под подмышки.

– Ага, – завороженно протянул Костик.

– Чего ага-то? Что видишь? – усмехнулась подруга.

– Не знаю, – таинственно ответил мальчишка.

– Дядька Серёжка жену гоняет, видишь? А та в трусах бегает и кричит…

– Ага, – уже с меньшим интересом отозвался Костя. – Марин, я есть хочу…

– Ой, дался ж ты на мою голову, – совсем по-взрослому плеснула руками девчушка. – Ну, а потерпеть-то ты не можешь?

Костик закрутил головой.

– Ну, пошли, у Алéнихи яблок нарвём. Вот всё из-за тебя, тут взрослая жизнь, понимаешь? А мы из-за тебя уходим, – досадовала Марина. – Ведь мне это знать надо, готовиться к этому. А ты? Такому ж нигде не учат.

Костик вздохнул.

– Побежали! – рванула Марина его за рукав и припустила через дорогу.

От неожиданности мальчишка упал, но быстро собрался и рванул за подругой. Однако, его сандалик с хлипким ремешком остался лежать посреди проезжей части.

– Сандали-и, – застонал Костя.

– Дался ж ты на мою голову! – рассердилась девчонка. – Здесь жди!

Маленькая щуплая фигурка в лосинах с оттянутыми коленками метнулась перед проезжающими машинами, вынырнула посреди чёрного асфальта, захватила потерю и каким-то чудом выросла рядом с мальчиком, держа в руках его сандалик.

Костик завороженно смотрел на старшую подругу, когда-нибудь и он будет так же ловко, по-взрослому, крутиться между машин, а, может, и вовсе перепрыгивать с вагона на вагон, как в кино. Ему б ещё капельку подрасти.

– Что вы балуетесь! – как из-под земли возникла рядом сморщенная старуха, страшная, как ведьма. – Что вы балуетесь! Вот я вам покажу!

Алéниха грозила щуплым кулаком, сжимающим в руках лыжную палку, на которую она опиралась при ходьбе.

– Алéниха! Шухер! – засмеялись ребята и немного отбежали от неё.

Бабка была стара и страшна. Костя и Маринка, когда ну совсем ещё были маленькие, верили, что она ведьма, поэтому боялись её. Но теперь-то они выросли. Теперь они всё понимают – ведьмы бывают только в сказках, схлопотать можно не от колдуньи, а от человека, значит в жизни надо научиться воровать яблоки у тех, кто не догонит. Алéниха не догонит. Никогда. В неё можно кидаться её же собственными яблоками, она ничего не сделает.

А вот в начале улицы живёт мужик, у того собака. Поговаривают, та собака однажды с цепи сорвалась, закусала какую-то женщину. И ничего. Мужику – ничего. Он ведь богатый.

– Алéниха! Алéниха! – дразнились ребята из-за угла, хохоча от того, как потешно старуха подпрыгивала на кривой ноге, чтобы догнать их.

– Пошли скорее, пока она тут, яблок у неё в саду наберём.

Яблоки у Алéнихи были что надо, и ведь, чем больше воровали, тем больше их становилось. Не воровал у Алéнихи только ленивый. А таких на районе не было. Вдруг Костик как-то неестественно изогнулся, будто на него напали сзади. Марина дёрнулась, почувствовав опасность, отскочила и принялась улепётывать что было мочи.

Алéниха вцепилась костлявой рукой в футболку мальчугана.

Костик побледнел.

Маринки и след простыл.

Алéниха молча волокла мальца прямо в свою ведьминскую чёрную избу. Костик не плакал, не кричал, не вырывался. Он молча цеплялся взглядом за серые доски дома, за кирпичи, валявшиеся на дорожке, за ветки яблони.

Они подошли к двери, старуха отворила её и швырнула мальчугана внутрь. Из дома на Костика пахнуло запахом плесени и какой-то гнилой кислой старости. На входе было темно. Костлявый палец старой ведьмы гнал его вверх по лестнице, врезаясь сзади под левую лопатку.

Еще через минуту, Костик оказался в маленькой тёплой комнате, залитой солнцем. На стене тикали часы. Посреди стоял круглый стол. У окна – валик с кружевами. В сторону кухоньки убегала длинная полосатая дорожка. Из кухни вкусно пахло.

– Я есть хочу, – с детской непосредственностью сообщил мальчуган.

Старуха молча поволокла его за ухо в сторону кухни. Здесь она поставила его перед маленьким синим умывальником и с силой всунула в руки кусок мыла.

– Хорошенько мыль! – повелела старая ведьма.

И Костик мылил.

Затем таким же образом, как и до этого, Алéниха конвоировала Костика к столу, на котором через некоторое время появилась тарелка с наваристыми щами.

– Ешь! – приказала старуха.

И Костик ел. Сначала жадно, уставившись в тарелку, стараясь зацепить побольше гущи. А позже, после первых ложек, отдуваясь и отплёвываясь от лука, вытирая пот из-под глаз и носа. Еще позже он и вовсе начал крутить головой, осматривая избу.

У стены под большим прямоугольным зеркалом была привешена полка с книгами. Костик не умел читать, но одна из книг была такой яркой, такой красивой…

Костик встал из-за стола и двинулся к цели. Костлявая рука старухи схватила его и поволокла обратно к столу.

– Ешь! – повторила старуха приказ.

Костик привычно растянул губы, приготовившись заплакать. Алéниха покачала головой и повторила:

– Ешь!

Костик сообразил, что привычной затрещины он не получит, и снова начал собирать сопли.

Алéниха встала, забрала у него из-под носу тарелку и отправилась на кухню. Такого Костик не ожидал и поплёлся за ней следом, забыв о дивной книжке.

– Доедать будешь? – смягчилась старуха.

Костик почувствовал небывалое какое-то тепло и вполне теперь доверился старухе.

– И книгу! – закивал он.

– Хорошо, – улыбнулась Алéниха. – Сначала есть, потом мыть руки, а потом я тебе почитаю.

***

Константин Евгеньевич поднял с земли яблоко, потёр его о пиджак, повертел в руках, вздохнул.

– Да, а ведь сколько нас было, ребятни во дворе. А половина уже на кладбище, кто спился, кто сидит… А я к Алéнихе повадился.

Он как-то печально усмехнулся, подумал и снова вздохнул.

– Алéнихи нет, а яблоки-то всё те же, не одичали… Что ж, теперь, видать, моя очередь, пацанам помогать.

Перерождение душ

День был жарок. На пляже сидели и лежали один на другом. В несколько рядов.

То там то тут срывались с мест и мчались по ветру в сторону реки разноцветные детские круги, набитые крашеными перьями. По берегу мелькали всевозможные татуировки.

Город в жару и город в обычные дни – это совершенно разные города. Жара, а лучше всего – невыносимая жара, – единственное время, когда в мире правит демократия.

Общественное порицание сводится к нулю. Тощие, толстые, брюхатые, ногатые, целлюлитные, беззубые, татуированные, крашеные, плетеные – все сходятся к реке. И каждому находится место.

Телевизор в такие дни зря надрывается, рассказывая о множестве научных открытий, количестве партий и размахе добрых дел правителей. Плевать. Никого нет дома. Все тут.

Она окунулась в прохладные волны, проплыла под водой первую линию, круто вспененную детскими руками и ногами, и вынырнула где-то между берегом и буйками, в зоне, свободной от криков, там, где вода теплее, чем обычно, от изобилия стеснительных взрослых.

Кто-то коснулся руки. Она вскрикнула. Вынырнула лысая голова, долго извинялась, предлагала знакомство и всякие глупости…

Ещё через пару гребков она и эту линию оставила позади. Затем ушла вбок от беснующейся, визгливой, верещащей толпы, подальше от всего этого шума. За руку зацепился длинный зеленый лист. Она брезгливо откинула его. Вскоре – ещё один. Его постигла та же участь. А потом ещё, и ещё, и ещё… И она уже не откидывала их, а рассматривала.

Вскоре ее руки уже не просто скользили в воде, но еще и раздвигали заросли. Ноги были увиты зелеными длинными стеблями. Она не сопротивлялась. Тут было тихо. Ни одного крика.

Разве что один, её, сдавленный, перед тем, как она ушла под воду. В голове промелькнула глупейшая мысль: «Как жаль, что я не рыба!».

Она колотила в воде руками, лягалась, но листья и стебли прекрасных кувшинок сжимали крепко-крепко, словно без памяти влюбившись в неё и не желая никуда отпускать. Пузыри воздуха ринулись вверх, на поверхность, туда, где солнце и свет, будто могли утащить её за собой или позвать на помощь.

А потом всё затихло. Вдруг стало ясно видно каждый миллиметр под водой. Она резко ушла в сторону, оглядываясь и не понимая, как можно было запутаться в этих водорослях, уму непостижимо.

«На берег!» – устремилась она вверх и уже почти выскочила из воды, но какая-то сила утянула ее обратно.

«Выбираться! На берег!» – не сдавалась она. Перед глазами в воде расплывалась клякса крови. Губа саднила.

И тут же новая неведомая сила выхватила её из объятий воды.

Счастливая, она и слова не могла сказать своим спасителям: двум рыбаками, дедушке с внучком. Слова словно бы застряли в горле, сжимая его. Потное липкое удушье, нестерпимо горячее солнце. Она теряла сознание, задыхаясь…

– Вот, – подытожил дед. – Об чём думать будешь, перед смертью, туда и попадёшь.

Мальчонка помолчал и спросил:

– Так что? Если перед смертью о Боге надо думать? Тогда я стану ангелом?

– Дык, – усмехнулся дед. – Кабы знать!

– Что кабы знать?

– Кабы знать, когда помрёшь. А так ведь, кто его знает, когда ему смерть на роду написана.

– Значит надо всю жизнь о Боге думать, постоянно!

– Надо бы… Ты вот что, постарайся пока хотя б о плохом меньше думать? А мяч мы твой отберём у ребят. Отдадут, как миленькие.

Реквием по человечеству

Нет, речь не о вакцинации. Слишком мелкая тема. Речь о фантастике и фантастах. Я не большой специалист в этой области, обычный любитель поглазеть, почитать, не глубоко вдающийся в тему.

Но, бродя по периферии области, вот, что я заметила. Может, в глубине мастерской фантастики все по-другому, я не знаю, но по общедоступному краю высятся скалы, о которые непременно разбивается человечество, накиданы трупы умерших от смертельных вирусов, скрипят не смазанные роботы, мигающие экраны транслируют синих людей с хвостами, обреченных на вечную жизнь в сети.

Вся современная фантастика – это фантастика апокалипсиса. В итоге человечество умирает. Либо болезни, либо роботы, либо добровольно покидает материальное тело ради обретения виртуального, либо человечество уничтожается новой формой жизни.

Все это объединяет одно – человечества больше нет. Всё.

Где все эти удивительные открытия? Что современная фантастика выдумала? Телепорты, космолеты, подводные лодки, капитаны Немо, – все это старо как ухо мамонта.

Что-то выдумали новое?

Последний всплеск, как я помню, стало явление «Аватар», утвердившее возможность вечной жизни. Да, идея не нова, любая религия нам прямо говорит – вы живете вечно, тело временно, душа бессмертна. Но, кто ж в нее верит, в эту религию. Наш прекрасный Беляев пошел дальше, с помощью науки оживил профессора Доуэля. Но в двадцатом веке для вечной жизни все еще был нужен хоть какой-то кусочек материи. С развитием компьютерной техники, телефонов, средств связи, фантасты смогли отказаться от последнего – от головы и мозга)) Утвердили сознание бесконечным и существующим вечно. Идея не нова, но ее трансляция очень совпала с бумом развития науки и научного прогресса.

Однако и здесь не вышли за рамки уничтожения физической формы жизни человека.

Итак, новых открытий, вселяющих радость и надежду на существование человеческой формы, в фантастике нет. Только апокалипсис, смерть и перевоплощение.

Что это? Человечество изжило себя? Поставило на себе крест? Оно больше не может и не хочет вот так, на двух ногах. На работу и с работы?

Предположить, что научные изобретения на сегодняшнем состоянии могут закончиться – невозможно. Но вот пока мозг наш не придумал ничего из ряда вон нового. Фантастика кричит – лучше уже не будет, сливайтесь!

Это общая усталость или отсутствие таланта? Или действительно мы дошли до той точки, когда надоели сами себе. В этом случае, я прихожу к выводу, что, если человечество когда и вымрет, то оно сделает это само, абсолютно рукотворно и по доброй воле.

Каким-то образом инстинкт самосохранения и продолжения рода дает сбой. Он больше не видит нужды продолжаться. Во всяком случае, в книгах и фильмах.

Сегодняшний вирус. Друзья, ведь мы его ждали. Мы столько о нем писали и читали, и смотрели, он не стал для нас чем-то удивительным. Мы были к нему готовы. Это то будущее, о котором мы знали заранее. Или есть кто-то, кто ни разу не читал и не видел про всеобщие таблетки и вымирание? Ну, вряд ли. Как говорится, накаркали)))

Будущее пришло. Оно уже здесь. Кто-то стремится выжить любой ценой. Кто-то отрицает способы борьбы с сегодняшней заразой, следуя течению жизни, словно давно ждал… Но и у тех и других – дежавю: это уже было и было много раз.

Одни не читают особо фантастику и беспокоятся. А другие – читают и не парятся: человечество это многократно пережило и победило, не стоит волноваться, ну, максимум, появятся новые люди, синие и с хвостами.

То ли фантасты действительно подвели человечество к черте самоуничтожения, то ли фантасты, предвидя такой поворот, подготовили людей психологически к возможному варианту апокалипсиса… У меня нет ответа.

Одно могу сказать, временно забытая фантастика, важна и актуальна. И очень и очень влиятельна. Будущее – это то, что волнует всех. Кроме буддистов, наверное))

И по срезу этого жанра я вижу только одно: человечеству …здец. Оно больше себя не может и не хочет. Оно не видит для себя ничего в будущем, кроме смерти. Там, вдалеке, нет радости, нет смысла, туда не хочется. Откуда такое желание уничтожить все это?

Я могу догадываться на своем примере. Я живу в России. Тут ничего не меняется. Вообще, все постепенно умирает: кино, театр, медицина, демократия, дороги, общественный транспорт. Я свидетель умирания и вымирания. И я пыталась что-то сделать. И я ничего не могу. Ничего не меняется здесь.

Нас много таких. У нас одна надежда – пусть все это сдохнет, и только тогда станет хорошо. Победить сегодняшний мир невозможно, изменить его невозможно. Счастливое будущее возможно только в новом мире. Единственный способ приблизить новый мир… апокалипсис.