Нехорошее поле. Мелочи жизни и одна страшная история

Мы тоже разлюбили собирать грибы, в этом нет больше смысла, нет азарта, риска нет. Да и благодаря товарищу и умению собирать грибы, кроме подберезовиков, белых, лисичек, горяшек, занятие стало слишком утомительным. Ведро набирается через полчаса. А что делать остальные 4 часа в лесу в ожидании автобуса?

Вот так интернет всё портит.

Душу за копейки

Раньше я всегда подавала. Мало, но обязательно. Потом стала различать: этому на водку, не стоит, пропьет он, те – воруют, у них золота полно, кто ж в золоте попрошайничает, вон те, за деревом, да они все время тут стоят.

Да и подавать, как раньше, мелочь, стало неудобно.

Тут ведь как. Сначала ты профессор по этике подаяний, точно знаешь: кому надо, кому нет. Потом спокойно на трупик кошачий посреди дороги смотришь…

Очень быстро история эта раскручивается. Незаметно. Кажется, и не изменилась я вовсе. Просто подмечать стала в людях что-то, плохое, в основном, раньше и не обращала внимания, а тут вон, поумнела. У нас же, если человек радостный, оптимист – не иначе дурак. Человек умный всегда наскребет в карманах на критику. Рассудительная стала. Тьфу.

– Помоги, девушка, документы…

Отвернулась, чтоб не видеть, кому мелочь кинула, чтоб и мысли не возникло рассуждать, достоин или нет… Звякнула монета в коробке.

– Спасибо, спасибо, дай Бог тебе…

Про себя думаю: "Это ты еще не знаешь, какое тебе спасибо, что напоминаешь, чтоб я человеком оставалась за сущие копейки, душу мою бережешь. Тебе спасибо, а ты и не знаешь".

Хорь и Калиныч

Давным-давно, в школе, среди прочих, мы проходили рассказ И. Тургенева "Хорь и Калиныч". Учительница пыталась нам объяснить новаторство автора. "Тургенев, – говорила она, – показал, что и у мужика есть душа, есть красота и поэзия в его жизни."

Тоже мне открытие. Все и так знают, что каждый человек, даже не очень удавшийся в социальном плане, личность.

В то же время учительница по истории цитировала Сократа: "Раб – подлый человек". Я от души презирала мыслителя, удивляясь, как такое возможно. Ну ладно, дело было на заре становления человечества, можно сделать вид, что он такое не говорил.

На встречу мне по мосту сегодня двое: мама и сын, мальчишка лет восьми.

– Есть же всякие малоимущие! – разгоряченно почти выкрикивала лозунги мать. – Есть те, у которых нет одежды, обуви!

"Надо же, – подумалось мне. – Какая мама, с детства приучает ребенка, что ситуации в жизни могут быть, разные, раскрывает мир перед ребеночком. Какая забота о человечестве! Не то, что эти – за тряпки душу продадут".

– Вот кто-то смотрит, что лежит мешок с обувью и взял, – не унималась мама мальчишки покорно склонившего голову и впитывающего каждое слово.

Ах, вон чего они тут малоимущих вспомнили! Оказывается, дитятко сменку посеял. А мамаша по Сократу шпарит: раб – подлый, малоимущий – значит вор.

Да, скоро школьники начнут понимать, в чем новаторство рассказа Тургенева "Хорь и Калиныч", страшно и удивительно будет думать, что малоимущие тоже люди, что там и красота, бывает, гостит, и поэзия, и совесть, и даже ум с эстетическими идеями и чувством прекрасного, ну, пока нигде сменка бесхозная им по дороге не встретилась, конечно же

Крик совы (ужасы бытовые с участием сов)

Праздник подходил к концу. Салаты доедены, вино допито. До ближайшего магазина километра два, но он закрыт до утра. На часах – три ночи.

Вокруг – непроглядная тьма, взявшая в кольцо заснеженную лужайку вокруг двухэтажного коттеджа, одиноко стоящего посреди леса, в отдалении от трассы и населенных пунктов.

Справа во тьме, метрах в пятистах, озерцо не озерцо, а что-то больше похожее на пруд с банькой на берегу. Слева, впереди и позади – елки, елки, елки… Между ними – неширокая пешая тропинка.

В рекламе говорилось: отдых для тех, кто ищет покоя в душе, какая-то цитата то ли Будды, то ли Конфуция, слова типа «релакс» и «йога».

Данила выбрал это местечко для корпоратива. Хозяйка быстро согласилась, хотя он честно ее предупредил: никаких медитаций, строго бедлам с блек-джеком и барышнями.

Поначалу было весело: творили что хотели, без оглядки на соседей и полицию, им тут попросту неоткуда было взяться.

Но вскоре оказалось, что за пару часов они сотворили все те безумства, о которых мечтали, и фантазия с выпивкой на этом иссякли. Подступила тоска. Спать не хотелось. Час маялись без дела и алкоголя. Почерпнуть темы для новых развлечений было неоткуда: интернет в глуши не работал. Уйти тоже некуда: даже если и удастся преодолеть пешком в ночной глуши два километра до трассы, то совсем не факт, что там в новогоднюю ночь кто-то захочет подбирать попутчика.

Однако…

– Вот, что мы делали в пионерском лагере, – нашлась секретарша Тиночка. – Мы ночью выбирались на трассу и пугали народ. Говорили, что если натянуть нитку белую посредине – в свете фар автомобиля она покажется водиле канатом.

– Бред, – пробубнил сисадмин. – Это байки.

– Ну, а что ты сам-то можешь предложить? – капризно ответила Тиночка.

– В общем, идея неплохая. Да и прогуляться тоже можно. Но стоит выбрать действительно проверенную стратегию. Жаль, вина не осталось. Из него бы вышли отличные пятна крови. Выйти на дорогу можно, свежий воздух нам не повредит. Но нитку тянуть мы не будем. Мы будем наряжаться в простыни с пятнами крови! И…

– Тормозить машины!!! – радостно захлопала в ладоши Екатерина. – Да! А чем мы нарисуем пятна крови?!

– А вы не забыли, что у вашего дизайнера все-таки художественное образование? – откликнулся Евгений. – Я, между прочим, думал утром взяться за пейзаж… Краски у меня с собой.

Через несколько минут изумительный привиденческий прикид был готов. Под руководством Евгения решили отойти от шаблонных призраков. По-быстрому соорудили юбку и кофту, вместо обычного балахона. Если бы кто-то увидел привидение в стиле Карлсона – сразу бы догадались, что это розыгрыш. Поэтому создали просторный силуэт из двух компонентов, которые густо заляпали пятнами кровавых оттенков.

У Тиночки нашлись краски для лица, она ловко соорудила на лице Инги мертвенный макияж. Выступать в роли призрака досталось менеджеру, как человеку, больше всех склонных к общению с людьми. Данила пообещал премировать Ингу, независимо от количества продаж, весь год, если он хоть раз рассмеется от удовольствия общения с напуганными водителями.

Вооруженная телефонами процессия с призраком посередине двинулась к трассе.

Шли молча. Было не очень-то уютно городским жителям посреди ночного леса. Снег поскрипывал под ногами. Но как-то не весело, а печально, словно сочувствуя идущим.

Дорогу освещала яркая луна. Но лучше бы идти в темноте. От луны и света фонариков на телефонах то там, то тут по краям дороги прыгали странные тени. Данила попытался разрядить обстановку. Вспомнил и рассказал смешной случай из детства. Но никого не развеселил. Напротив, обстановка стала еще более накаленной.

– Давайте лучше быстрее до дороги молча дойдем, кто его знает, вдруг тут волки, прошептала Тиночка.

– Пф, – отозвался сисадмин. – Волки не нападут на группу людей, они охотятся на одного. Если из нас кто-то отстанет…

– Да хватит тебе уже, и так страшно! – зашипела Инга.

– Это ты еще себя не видишь, – рассмеялся Евгений. – Нам всем страшнее, мы все видим привидение.

– Стойте! – резко скомандовал Данила.

Все застыли.

– Смотрите, – Данила показывал вперед на дорогу.

Впереди компании метрах в трех у поворота кто-то стоял. Какая-то одинокая фигура. Не разобрать было, кто это. То ли старик, то ли ребенок. Компания застыла. Первым двинулся сисадмин.

– Это пень! – крикнул он, сделав несколько шагов в сторону странной фигуры. – Смелее.

После этого происшествия молодые люди двинулись быстрее и беседа пошла поживее.

– Слушайте, – сказала осмелевешая Тиночка. – Мы в лагере еще и гадали. Сейчас самое то, новогодняя ночь. Надо гадать на крике совы, что будет в ближайшем году.

– Как это? – заинтересовалась Инга.

– Очень просто, – почти как на кукушке, принцип тот же. Кричишь: «Темнота вокруг. Сова, дай зрение, чтобы видеть в темноте. Тишина вокруг. Сова дай слышание, чтобы слышать под землей и на земле! Ты бесшумно летаешь в ночи, облети всю землю, расскажи, что будет, что ждет меня!» Три раза проговорить и слушать. А там считать, сколько раз сова ухнет.

– И сколько она ухнет? – спросил Данила.

– Три – вроде бы к свадьбе, два – к удаче в делах, пять – дорога и так далее…

– Ну, отлично, мне бы свадьба не помешала, да, Женька? – Инга хитро подмигнула дизайнеру. – Я и начну, посмотрим, женится на мне Женька или нет?

Она трижды с помощью Тиночки прошептала заговор. Все затаили дыхание. Простояли минуту в тишине. Вдруг в глубине леса что-то щелкнуло, будто кто-то сломал ветку. Компания вздрогнула.

– Ерунда все это, видать, не женится, – расстроено сказала Инга. – Пошли уже, чего стоять на морозе.

И тут вдруг раздался громкий ясный крик. Это не был тот самый звук, который часто слышен в кино. Не было это и смехом филина. Это был какой-то печальный то ли свист, то ли всхлип. Громкий, заполнивший весь мир от земли до луны, плотный и ужасно горький. В нем было столько горя и печали, столько страдания и ужаса, что хотелось расплакаться в ответ.

Молодые люди замерли. Звук не повторился.

– Раз, – прошептала Инга.

– Пошли отсюда, – дернула ее Тиночка.

Но тут весь лес пришел в движение. В ответ на крик совы отозвались где-то волки.

– Звук на морозном воздухе распространяется очень далеко, – попытался успокоить всех сисадмин. – Кажется, будто он рядом, а на самом деле – до него может быть даже и целых двадцать километров.

Последние слова он договаривал уже на бегу, так как компания припустила стрекоча и бежала, пока почти не выбежала под колеса едущей по трассе машины. Здесь были фонари, а значит рядом – деревня, цивилизация, люди.

– Ну, вас с вашими гаданиями, напугали только, – хватая ртом морозный воздух проговорил сисадмин.

– Но сначала скажите, что значит один крик? – настаивала Инга.

– Прости, не помню, – как-то тихо проговорила Тиночка. – Не помню, честное слово…

– Когда говорят «честное слово» – всегда врут, – поднял указательный палец вверх сисадмин. – Когда человек говорит правду, ему нет нужды убеждать других. Во всяком случае, психологи бы сказали, что Тиночка врет и на самом деле все знает…

Выяснять было некогда. Приближалась машина. Молодые люди спустились по насыпи в тень, оставив на свету только наряженную призраком Ингу. А та принялась голосовать.

Машина сначала замедлила ход, вероятно, водитель попался участливый, видимо, из соседней деревни, думал, что соседи голосуют, мало ли кого новый год застал на трассе.

Но как только он подъехал на достаточное расстояние, чтобы можно было разглядеть подробности костюма и макияжа Инги, так тут же взревел мотор старенького автомобиля, который улепетывал куда подальше от странного места.

Компания, забыв недавние страхи, чуть ли не валялась в снегу, надрывая животики.

– Тихо, еще одна!

И все замерли.

И снова машина замедлила ход, словно водитель пытался разглядеть голосующую. И в тот момент, когда все приготовились снимать на телефон перепуганного шофера, вдруг автомобиль свернул к обочине и остановился.

Инга импровизировала, медленно раскачиваясь из стороны в сторону.

– Иди сюда, в тень, – громко позвала Тиночка.

Но Инга, словно загипнотизированная двинулась в сторону машины. Дверь автомобиля отворилась, будто приглашая девушку занять место в салоне.

Инга склонилась к окну в салоне. Данила едва сдерживался от смеха.

– Хороша девчонка, премию заслужила! – шептал он разгоряченно, глядя в экран телефона, через который наблюдал за происходящим.

Вдруг машина резко подалась вперед, оставляя Ингу на обочине. Инга постояла несколько секунд и вдруг упала, как бревно, не сгибая колен, не пытаясь выставить руки, просто рухнула как дерево.

Компания подбежала к ней, из груди Инны торчала отвертка. Из раны растекалась настоящая, не бутафорская кровь.

Связи не было. Машин тоже больше не показывалось.

– Один крик – значит смерть, – прошептала Тиночка.

Луна ярка освещала компанию перепуганных молодых людей, стоявших кольцом вокруг тела лежащей девушки, одетой, словно невеста, во все белое..

Еще одна страшилка. Быль

В начале этого года около месяца зимой вся наша область без света сидела. Чуть в сторону от города – всё, хоть глаз коли. Ночи длинные, темные, солнце на час на небе покажется и скроется на сутки.

Кому и разгуляться впотьмах, как только нечисти всякой. Но это городскому жителю не понять. Я тоже не понимал. Пока не побывал зимой в деревне на отшибе, где ни интернета, ни связи, ни света.

Случилось так, что нас, бригаду электриков, направили электричество восстанавливать.

А случилось это все в самые дни праздничные, на третье января мы уже в дороге тряслись. Думали, легкую командировочку выписали. Приедем, провода натянем и чао-какао. Да где там?!

Не отдохнув, сразу ринулись в бой. Неделю шли по болотам, на брюхе ползли, даром, что зима, а мокрые насквозь, к утру одежда высыхать не успевала.

Мало того, сам идешь, на себе еще и пилы с лазами тащишь, места глухие, машине не подъехать, только пешими штурмовать. Оврагов в области да болот, что у дурака фантиков.

Одно скажу, по работе я под дулом пистолета больше не поеду в районы.

Ну, и как из глухомани пару историй не привести. Всякого насмотрелись, ночевали, где придется, сегодня в одной деревне, завтра – в другой. Где ночь застигнет.

Есть на юге области – Федор. Кто он, не знаю, только вроде духа какого лесного. Первый раз его встретили, не поняли.

Так было, шли по оврагу, место топкое, техника – в отказ, позади в деревне оставили. Вдруг слышим, шум откуда. Неужели, думаем, наши нашли, как добраться?

Остановились, смотрим. Не едет никто, да и звук пропал. Пожали плечами, дальше пошли. Пять метров прошли, а надо сказать, еле-еле пробирались, тяжко приходилось, опять, уже вроде как поближе звук, вроде трактор.

Ну, откуда трактор зимой на болотах? Из деревни ушли, там не то, что трактор, там и на велосипеде никто не поедет, живет бабуля божий одуванчик, да пара соседей-пьяниц. Однако, ждем. Уже и любопытство разбирает, да и на борт попроситься охота.

Смотрим, и правда, из-за елочек по краю трактор едет. Остановился. Он стоит, и мы стоим. Чего стоим, кто знает. Тут Витька к трактору ломанулся, мол, подвези, брат.

Мы поближе подошли, чуть со смеху животики не надорвали. Сидит в кабине мужик, огромный как канделябр какой, плечищи как у орла крылья, высотой в дом, в бушлате, в открытой кабинке еле помещается, и радио у него орет – «Миллион алых роз». А глаза синие-синие, я таких и не видел никогда. Словно бы как у ребенка.

Мы к нему подсели да поехали. Витька у него спрашивать что-то пытался, да только водитель молчал. Одно ответил, как зовут, сказал: «Фёдор».

До распадка нас довез, вылезайте, говорит. Ну, спорить не стали, и на том спасибо. Пошли дальше. А трактор своей дорогой, за пригорок. Витька его догнать решил, про дорогу спросить, где и куда лучше на машине, да только мы за пригорок забежали, никакого ни трактора, ни звука, ничего. Как телевизор из розетки выключили: и звук, и изображение исчезли.

Ну, мы плечами пожали. Да дальше полезли. Не до рассуждений особо, деревья на проводах лежат, пилить и пилить, а ночь в спину дышит.

И хорошо так в тот день прошли, засветло до деревни добрались. Там на ночлег пока устраивались, я решил бабульку спросить:

– А что, бабуля, есть у вас какая деревня большая поблизости?

– И, откуда, – прошамкала хозяйка. – В деревне работать надо, а теперь все в город подались, работать некому.

– И что? Вообще молодежи не осталось?

– Откуда? Мы вот старики доживаем, и все.

– Прям вот так и никого?

– А ты про что спросить хочешь? Ты прямо говори? – улыбнулась старушка.

– Мы в лесу тракториста встретили. Фёдора…

– Видели, значит? – задумчиво протянула она. – Ну, вот Фёдор тут один и остался.

– А откуда он?

– Да кто ж его знает.

– В смысле? Где-то же он живет?

– Где-то он и живет, только никто не знает, где. Так выходит, что он живет везде.

– Не понимаю ничего. Он местный?

– Еще какой местный. Мы тут все с вами временно, а он тут всегда был и будет.

– Бабуль, он что? Не человек?

– Да кто ж его знает, выглядит как человек, а кто он на самом деле, никто не знает. Кто говорит, что черт, а кто еще как называет, кто лешим зовет.

Нам как-то стало не по себе. Действительно, встреча была удивительная, и откуда в топи зимней трактор, да какой-то удивительных размеров мужик в нем, да и исчезло это все как наваждение…

– А я еще и подумал, – встрял в разговор Витька. – Что мы едем так, а следа за нами не остается, вроде как по воздуху летим. Только говорить сразу не стал, подумают, что…

– А где он вас катал-то? – заинтересовалась бабуля.

Мы объяснили, показали, где, в каких местах повстречали Фёдора.

– Там место топкое, тропинки знать надо, видать, он за вами следил, да подсобить решил, – протянула старушка.

– Какой же он черт, если нас подвез? – спросил я. – Черт бы утопил.

– Это никто не знает, бывает, кому и чертом покажется, а, бывает, и подсобит. Тут не знаешь, чего от него ждать. А бывает, только на него одного надежда. Я, было, в лесу заблудилась. А было вот как. Пошла летом как помоложе-то была за грибами. С обеда вёдро такое разыгралось, что думаю, дай схожу, до волков успею вернуться. Вот в обход того болота как раз и пошла.

На болото это не ходила. Туда никто не ходил. Место гиблое. Там лет пятьдесят деревенька была, дворов пятнадцать. Да одним днем вся под воду ушла. Вот как бы до обеда стоит деревня, а после обеда – нет ничего. Там, кто бывал, на рассвете в ясную погоду коньки домов еще видать. Только там ясной погоды и не бывает никогда. Всегда туман.

Так вот заплутала я. А солнце к вечеру клонится. И место рядом страшное. Мне б хоть к одной из деревень выйти, к моей или к соседней. Там заночую, случись что. Плутала, плутала, как черт за ногу держит, не выпускат. Вроде как кругам хожу. Мысленно попросила про себя, мол, Федор, выведи отсюда.

И шажок за шажком, а смотрю за поворотом – дорога к дому сама легла. Тут я припустила. Уже и крайний дом видать. А вечереет. А на дороге вижу: вроде как фигура какая: чёрная, большая очень. Вроде мужчины, в чёрном плаще и в чёрной шляпы. Лица не разглядеть, вроде как и нет его или закрыто чем белым. Встал и ни с места. А мне куда деваться? В лес обратно? К топи? А вперёд страшно, чую, не человек это стоит. Вспомнила, как бабушка учила. Переодела сапог с правой ноги на левую, кофту наизнанку и пошла вперед, матерюсь как трубочист. А фигура впереди вроде как прозрачной стала делаться и исчезла, да так исчезла, что я сама себя до сих пор спрашиваю, не показалось ли мне?

Заснули мы сразу, усталость дала себя знать. Намахались за день. Ночью проснулись, кто-то вроде как цепь по дороге волочет, звяканье какое-то, на улицу вышли, нет никого, фонариком в темноту светили, тишина. В дом зашли, опять вроде как балуется кто-то. А потом Витька на окно пальцем кажет, а сам ничего сказать от страха не может. Глянули в окно, а там вроде как два глаза горящих на нас смотрят.

Валерка шепотом так:

– Волки в деревню зашли?

– Дурак, ты, волки, где ты таких волков видел, чтобы в окна стояли смотрели? – огрызнулся Витька.

Так с минуту стояли смотрели, мы на глаза, глаза на нас. Потом вроде как кто-то огромный развернулся и вдоль дома пошел. И все стихло. Мы в эту ночь не спали больше, зуб на зуб от страха не попадал. Сейчас думаю, глаза и глаза. Но тогда ночью посреди леса в избушке было очень страшно.

Наутро к бабке нашей, мол, что такое?

– А что? Проверять приходил? Добрались ли до дому? Не утонули? Держитесь, ребятки, Федор вас теперь провожать будет.

Нормальное такое напутствие. Нам не по себе снова стало. А работать надо, деваться некуда. Попрощались с бабулей, тут и наша техника подошла, дальше поехали.

Фёдора мы больше не встречали. Но вот ещё было. Пару раз ночевали в лесу, там, где темнота застала.

Сразу не заснешь, пока угнездишься, наболтаешься. А в тот вечер вообще неуютно было. Встали вблизи заброшенной деревеньки, от неё пару домов всего и осталось, да хлев какой-то или овин. Вечерело, как мы на ночлег раскладываться стали. У всех пятерых чувство такое было, будто кто-то за нами наблюдает. Каждый, наверное, про себя подумал, мол, Фёдор присматривает, но не сказал. Страшно не было, но как-то неприятно. Да и потом, раз Фёдор этот нам помог разок, наверное, не злой. Только что это: он раньше спокойно наблюдал, а теперь будто в спину не мигая уставился. Ходили мы да озирались постоянно. Старались шутить, говорили громко, но напряжение чувствовалось.

Кругом лес, деревья в снегу, свет почти не пробивается, так как они переплелись ветвями в вышине, а рядом дома брошены. И вдруг слышим вроде как котёнок пищит. Звук такой, только громче. Стали смотреть, а неподалеку мальчонка стоит, малыш совсем, года на три. На нас смотрит. Ну, тут я мало в штаны не надул. Ночь, лес, ребёнок в рубашонке нараспашку, голова большая, бледный весь, синий почти, как бы от мороза, и белая развевается у него эта накидка. Глаза огромные печальные, хоть сам плачь. Вроде как подвывает, а сам на нас смотрит. Витька к нему:

– Ты чей, малец?

А тот ему:

– Дяденька, отведите меня в деревню, я потерялся…

И хнычет.

Тут мы подуспокоились все. В смысле выдохнули, что никаких духов и кикимор не пришло, а человек стоит живой, помочь надо.

Витька к нему:

– Из какой деревни, погреться иди к костру.

Идет к нему Витька руку тянет. А мы смотрим – не так что-то. Вроде малец на месте стоит, а вроде как и ног-то мы у него не видим: рубашонкой этой, подолом ветер играет, она маячит, а ног-то нету!

А Витька к нему напролом чешет. А малец всё дальше. Мы тут за Витькой бегом побежали. Тот орёт на нас, дураки, к мальцу идти хочет. Пришлось Витьке затрещину дать. Он затих вроде, договорились – сам малец подойдёт – хорошо, нет, значит ну его, свят-свят-свят.

Огляделись, и нет мальца, и след простыл, как и не было. Чертовщина какая-то.

Пошли укладываться уже без разговоров, договорились только, чтоб, если кто чего увидит, чтобы один никаких действий не предпринимал, остальных будил.

Вот Витька ночью всех и разбудил, опять сидит, как у старушки в доме, пальцем в сторону тычет. Глянули, а в том доме заброшенном, у которого хлев сохранился, вроде как свет горит, вроде как свечкой кто знаки подаёт у окна.

Но мы к тому времени уже столько всего насмотрелись, так что нас такими страшилками было не пронять, через полчаса в вагончик подскакивал от земли метров на пять от нашего храпа.

Вообще, я думаю, если б не Витька, всё бы нормально прошло, это он вечно что-нибудь такое находил.

Смерть Ёлки

Она появилась на свет в недрах жужжащего завода году в 1970-м, ее буквально вынесли оттуда на руках под хохот девчонок из ОТК. В холодном промерзшем грузовике доехала до маленького городка.

И, едва расправила плечи, покинув тесную картонную коробку, как оказалась в новеньком панельном доме на заводской окраине.

В квартире, куда ее принесли, было пустовато: стол и кровать. Но это ничего. Ведь у нее был свой, настоящий дом, с настоящим человеком. На нее смотрели, ею восхищались. В полночь гости зажгли на верхушке красную кремлевскую звезду. Такой убор не каждой в те поры доставался. Ёлка сияла, дарила радость, обещала счастье, смотрела из окон пятого этажа на холодную неуютную улицу и радовалась теплу и уюту.

На будущий год, когда ее снова достали из тесной коробки, рядом с ней появился Дед Мороз, в доме запахло молоком и счастьем. А в полночь у подставки зашуршала оберточная бумага.

С этого года она ждала пробуждения каждый праздник, смотрела, как растет малышка, с замиранием сердца наблюдала, как спешит маленькая девочка к ней поутру, дрожа от любопытства рассматривала подарки, которые хранила всю ночь для ребенка.

Ребенок вырос. Но ёлке по-прежнему доставалось самое почетное место в квартире под новый год. И, хотя ствол ее давно покосился, некоторые веточки отломились, верхушка потерялась, все равно каждый праздник она сверкала огнями и мишурой, искрилась дождем и, как и всегда, хранила подарки для уже нового малыша! Подумать только, она растит второе поколение людей! А котов возле нее за это время было видимо-невидимо. Всех и не упомнишь. И все клубком лежали у ее ног.

В этом году в доме появилась новенькая китайская сосна. Все старые игрушки от красавицы-Ёлки достались сосне…