Разговор с незнакомцем

Глава 4

Юродивый

1

В ноябре 2003 г. Нэт Саймонс, управляющий активами лонг-айлендского хедж-фонда Renaissance Technologies, разослал нескольким своим коллегам по электронной почте тревожные письма. Благодаря сложной системе финансовых соглашений Renaissance получил долю в фонде, которым управлял нью-йоркский инвестор Бернард Мейдофф, и этот человек показался Саймонсу подозрительным.

Если вы работали в финансовой сфере в Нью-Йорке 1990-х – начала 2000-х гг., то, скорее всего, слышали о Бернарде Мейдоффе. Он занимал офис в самом центре Манхэттена, в элитном небоскребе Липстик-билдинг[19]. Он входил в советы директоров многих крупных финансовых организаций. Он вращался в кругах дельцов из Хэмптонс и Палм-Бич. Его отличали властные манеры и густая грива седых волос. А еще Мейдофф никогда никого не посвящал в свои дела. Последнее-то и беспокоило управляющего активами. До него дошли некие слухи. Человек, которому он доверяет, написал Саймонс в послании коллегам, сообщил ему под большим секретом, что у Бернарда Мейдоффа, не пройдет и года, судя по всему, начнутся серьезные проблемы.

«Да еще прибавьте к этому, что аудитор у Мейдоффа – его собственный шурин, и, кстати, сын у него тоже занимает высокую должность в организации. Все это очень странно; боюсь, мы рискуем столкнуться с замороженными счетами и прочими неприятностями», – говорилось в послании-предупреждении.

На следующий день Саймонсу ответил Генри Лауфер, один из главных боссов компании. Он разделял опасения управляющего активами. Лауфер также добавил, что располагает «независимыми свидетельствами» того, что Мейдофф играет нечисто. Затем Пол Броудер, риск-менеджер Renaissance, обязанный по долгу службы предотвращать вложения в опасные авантюры, предпринял скрупулезный анализ трейдинговой стратегии, которую Мейдофф, по его собственным заверениям, использовал. «По-моему, у него концы с концами не сходятся», – заключил Броудер. Втроем они решили начать внутреннее расследование. Их подозрения усилились. «Я пришел к выводу, что мы не понимаем, как этот человек работает, – скажет позже Броудер. – Мы вообще не видели, откуда Мейдофф получает прибыль. Цифры, которые он объявлял, не подтверждались никакими известными нам способами». Одним словом, руководство компании усомнилось в добропорядочности Мейдоффа.

И что же, в результате Renaissance отказался иметь с ним дело? Не совсем так. Было принято решение урезать свою долю в фонде вдвое, чтобы снизить риск. Пять лет спустя, когда Мейдоффа разоблачили как афериста и основателя крупнейшей в истории финансовой пирамиды, следователи спросили Нэта Саймонса о мотивах такого решения. «Откровенно говоря, я никогда не думал, что он и вправду мошенник», – ответил управляющий активами. Он был готов признать, что не понимает, как действует Мейдофф, что его комбинации отнюдь не безупречны, но отказывался верить, что этот человек – просто отъявленный лжец. У Саймонса были подозрения, однако недостаточные. Они не перевесили презумпцию правдивости.

Переписку Саймонса и Лауфера обнаружили в ходе рутинной проверки, проводимой Комиссией по ценным бумагам и биржам США – правительственным агентством, осуществляющим функции надзора и регулирования американского рынка ценных бумаг. (В дальнейшем мы будем для краткости именовать эту структуру просто Комиссией.) И это был не первый обнаруженный ею случай обсуждения подозрительных операций Мейдоффа. Мейдофф утверждал, что его инвестиционная стратегия привязана к фондовой бирже, но тогда его доходы должны были расти и падать в зависимости от колебаний рынка. Однако прибыль текла к нему ровным потоком, что противоречит всякой логике. Следователь Комиссии Питер Ламор потребовал объяснений. Мейдофф заявил, что якобы обладает исключительным даром предвидения: дескать, у него безошибочно срабатывает интуиция и он всегда знает, когда надо выводить активы, а когда, напротив, вкладываться.

«Мы беседовали очень долго, – вспоминал Ламор. – Понимаете, рассказы про пресловутое “чутье” казались мне странными. Так что я пытался надавить на него, думая, будто тут кроется что-то еще. Я заподозрил, что этот тип располагает какими-то сведениями о всемирном финансовом рынке, которыми не владеют другие участники торгов. И решил хорошенько потрясти его. Я спрашивал снова и снова, но это был абсолютно глухой номер».

Ламор честно доложил обо всем своему непосредственному начальнику, Роберту Соллацо, который тоже считал, что дело нечисто: объяснения про «интуицию» показались ему сущей нелепостью. Но их подозрений оказалось недостаточно, чтобы убедить коллег. Так что в тот момент Комиссия склонилась к презумпции правдивости, и мошенническая схема продолжила действовать.

Строго говоря, на Уолл-стрит нашлось немало дельцов, работавших с Мейдоффом, которые подозревали какой-то обман. Несколько инвестиционных банков отказались с ним сотрудничать. И даже риелтор, снимавший для него офис, догадывался, что клиент хитрит. Но никто ничего не предпринял, и никто не понял, что речь идет о величайшем аферисте всех времен. В этом деле все выбрали презумпцию правдивости. Вернее, все, кроме одного человека.

В начале февраля 2009 г., через месяц с небольшим после того как Мейдоффа наконец-то арестовали, на слушания в конгресс был вызван в качестве свидетеля некий Гарри Маркополос. Прежде об этом Маркополосе, финансовом аналитике, проявившем при расследовании аферы с финансовой пирамидой недюжинные задатки частного сыщика, никто даже и не слышал, однако сейчас его выступление транслировали на всю страну. Этот ничем не примечательный с виду человек в плохо сидящем на нем зеленом костюме нервничал, запинался, не скрывал провинциального выговора. Но он поведал общественности просто поразительную историю.

«Я и мои помощники всячески старались убедить Комиссию провести расследование и остановить финансовую пирамиду, посылая раз за разом обоснованные предупреждения начиная с мая 2000 г.», – объявил Маркополос напряженно внимающим конгрессменам. И подробно рассказал, как они сопоставляли таблицы и графики, моделировали алгоритмы, копали в Европе, где Мейдофф получал основную часть доходов. «Мы знали, что предоставили Комиссии достаточно подозрительных деталей и математических выкладок, чтобы правительство могло положить конец деятельности этого афериста еще тогда, когда ущерб от нее составлял менее $7 млрд». Однако Комиссия ничего не предприняла, и Маркополос снова обратился туда в октябре 2001-го. А потом еще трижды: в 2005-м, 2007-м и 2008-м гг. Ни одно из обращений не возымело результата. Медленно читая по бумажке, Маркополос описывал годы разочарования:

«Я буквально на блюдечке преподнес им крупнейшую в истории финансовую пирамиду, но чиновники отчего-то не удосужились надлежащим образом ею заняться: у них нашлись дела поважнее. Если мошенник, укравший $50 млрд, не настолько важен сотрудникам Комиссии, я хотел бы знать, кто устанавливает для них приоритеты».

Гарри Маркополос – единственный из всех, кто подозревал Мейдоффа в обмане, не поддался на презумпцию правдивости. Он увидел истинную сущность незнакомца, понял, кем тот был в действительности. Во время слушаний один конгрессмен спросил Маркополоса, не хочет ли он переехать в Вашингтон и возглавить Комиссию. После грандиознейшего переполоха в финансовой сфере казалось, что всем следовало бы поучиться у Гарри Маркополоса. Презумпция правдивости – это серьезная проблема. Из-за нее шпионы и аферисты орудуют на свободе, чувствуя себя безнаказанными.

Или нет? Тут мы подходим ко второму главному компоненту теории об обмане и презумпции правдивости, разработанной Тимом Левином.

2

Гарри Маркополос – бодрый худощавый мужчина. Он уже не молод, но не выглядит на свои годы. Милый, симпатичный, разговорчивый, хотя и отпускает порой неловкие шутки, после которых повисает пауза. Гарри называет себя маньяком: из тех, что дезинфицируют клавиатуру, садясь за компьютер. На Уолл-стрит таких именуют повелителями цифр. «Для меня истина – в математике», – говорит он. Изучая инвестиционные возможности или деятельность компании, Маркополос предпочитает не встречаться с причастными к делу людьми: не хочет повторить ошибку Невилла Чемберлена.

«Мне лучше видеть и слышать, что они говорят, издалека: я опираюсь на их выступления и финансовые отчеты, а потом анализирую всю эту информацию… Моя задача – докопаться до правды. Я не желаю, чтобы у меня сложилось положительное мнение о человеке, который был со мной любезен, потому что это может только помешать сделать объективное заключение».

Потомок греческих иммигрантов, Маркополос вырос в Эри, штат Пенсильвания. Его семья владела там сетью дешевых закусочных.

«Помню, как мои дядюшки гонялись за посетителями, не заплатившими по счету. Выскакивали следом, хватали, заставляли раскошелиться, – вспоминает он. – Я видел, как мой отец дрался с клиентами, бежал за обманщиками по улице. Я был свидетелем того, как люди воруют столовые приборы. Не серебряные, а самые обычные… Как-то раз один парень, здоровый такой, шарил по чужим тарелкам на стойке, и мой дядя сказал: “Не смей, халявщик!” А тот: “Подумаешь, они все равно не стали есть”. Дядя выскочил из-за стойки, схватил его за бороду, вцепился и не отпускает… Я уж подумал: “Ну все, конец. Сейчас этот верзила как двинет, от дяди мокрого места не останется”. К счастью, вмешались другие посетители, так что все обошлось».

Слушая воспоминания Маркополоса, понимаешь: детские годы в семейном бизнесе научили его в первую очередь тому, как опасен и суров этот мир:

«В закусочных крали и жульничали все время. Так что годам к двадцати я научился повсюду замечать обман. Чего только и как только не тащат: в любом бизнесе 5–6 % прибыли элементарно разворовывается. Что, кстати, подтверждает и статистика Ассоциации сертифицированных специалистов по расследованию хищений. Тогда я этих цифр не знал, да и самой этой организаций еще не было, но картину я представлял себе четко. Еще бы, своими глазами постоянно наблюдал, как у наших кур и креветок отрастали ноги, и они исчезали через черный ход. Видел, как коробки с украденным совали на заднее сиденье машины. И не какие-нибудь грабители со стороны, а сами работники».

Однажды, когда Маркополос учился в бизнес-школе, преподаватель поставил ему высший балл, но Гарри перепроверил формулу и увидел ошибку: на самом деле он заслуживал чуть меньшей оценки – о чем и сказал профессору. После получения диплома его пригласили на работу в компанию, занимающуюся внебиржевой торговлей ценными бумагами, где действовало правило: сообщать о любой сделке в течение 90 секунд. Гарри, обнаружив, что правило не соблюдается, мигом доложил об этом наверх. С малых лет мы знаем, что никто не любит доносчиков, и понимаем, что слишком рьяный поборник правды и морали рискует столкнуться с противодействием общества и нажить на свою голову неприятности. Но если в детстве Гарри Маркополоса и учили этому, он явно пропустил родительские наставления мимо ушей.

О Бернарде Мейдоффе Маркополос впервые услышал в конце 1980-х гг. Боссы хедж-фонда, на который он работал, заинтересовались впечатляющими доходами Мейдоффа и велели Гарри изучить и перенять его стратегию. Маркополос честно попробовал во всем разобраться, но так и не смог понять, в чем же именно эта стратегия заключается. Сам основатель фонда утверждал, что якобы получает прибыль, активно торгуя так называемыми производными финансовыми инструментами (деривативами). Однако на рынке бумаг никаких следов Мейдоффа не обнаружилось.

«Я каждый год продавал море деривативов, а потому завел связи в самых крупных инвестиционных банках, которые их приобретают, – вспоминает Маркополос. – Я звонил сотрудникам, ответственным за эти операции, и спрашивал, работают ли они с Мейдоффом. И все как один отвечали отрицательно. Ежу понятно, что если человек занимается деривативами в таком объеме, как заявлял Мейдофф, то он так или иначе будет взаимодействовать с пятеркой крупнейших банков. Если же там тебя не знают и даже не мониторят, значит, ты мошенничаешь. Это ясно как день. Случай не сложный. Все, что мне нужно было сделать, – это просто позвонить в несколько мест».

Уже в тот момент Маркополос оказался на шкале подозрений в точке, куда топ-менеджеры Renaissance Technologies придут лишь несколько лет спустя. Бизнес Мейдоффа не поддавался логическому объяснению, и у Гарри возникли сомнения.

Разница между Маркополосом и руководителями Renaissance, однако, в том, что последние доверяли системе. Мейдофф работал в одном из наиболее жестко регулируемых секторов всего финансового рынка. Если он и впрямь задумал аферу, разве его не вычислил бы один из множества государственных контролеров? Как позже сказал управляющий активами Нэт Саймонс: «Ну хоть кто-то же должен был заметить неладное».

Примечательно, что Renaissance Technologies основала в 1980-х гг. группа математиков и криптоаналитиков. За это время они, вероятно, заработали больше денег, чем любой другой хедж-фонд в истории. Генри Лауфер, один из топ-менеджеров Renaissance, к которому Саймонс обратился за советом, получил докторскую степень по математике в Принстонском университете, он автор научных статей и книг с мудреными названиями вроде «Двумерное нормальное распределение в теории вероятностей» или «Эллиптическая кривая на проективной плоскости». Одним словом, в Renaissance Technologies работали блестящие умы. И все же в данной ситуации они вели себя в точности как студенты из эксперимента Левина, которые видели, что ведущий уходит, догадывались, что конверт с правильными ответами лежит на столе на виду, но не могли связать факты воедино и сообразить, что все подстроено.

Но не таков оказался Маркополос. Вооруженный теми же самыми фактами, он рассуждал принципиально иначе. В его глазах весь мир состоит из обманщиков и простофиль. «Люди слишком доверяют крупным организациям, – говорит он. – Например, аудиторским фирмам, на которые никак нельзя полагаться из-за их некомпетентности. И это они еще в лучшем случае не обладают надлежащей квалификацией, а в худшем – настоящие жулики: помогают аферистам или потакают мошенничеству, закрывая на него глаза. – И дальше мой собеседник делает вывод: – Я думаю, страховая индустрия вся полностью коррумпирована. За этими специалистами очень долго не было надзора, а они имеют дело с триллионами активов и пассивов». По мнению Гарри, от 20 до 25 % акционерных обществ откровенно врут в своих финансовых отчетах.

Он уверен, что мошенники встречаются буквально на каждом шагу.

«Да вот, далеко за примерами ходить не надо. Я недавно опубликовал книгу и теперь завел привычку постоянно проверять отчеты издателя об отчислениях автору, то есть мне, определенного процента с продаж. Так вы даже не представляете себе, какую ахинею он там пишет. Аферисты, которых я вывожу на чистую воду, и то правдоподобнее свои липовые документы составляют».

Маркополос также проявляет бдительность, отправляясь к врачу.

«Кто бы меня ни лечил, я обязательно первым делом сообщаю, что профессионально расследую финансовые аферы, и добавляю, что в любой области немало мошенников. Чтобы не быть голословным, привожу данные статистики: 40 центов с каждого доллара, поступающего в систему здравоохранения, будут выброшены на ветер или украдены. Я поступаю так, чтобы медики не вздумали дурачить меня или моих родных».

В сознании Маркополоса переход от сомнений к неверию не занимает много времени: он осуществляется мгновенно.

3

В русском фольклоре есть такой персонаж – юродивый, что-то вроде святого дурака. Юродивый – изгой общества, это чудаковатый, не слишком приятный, иногда даже сумасшедший тип, которому тем не менее доступна истина. Вернее, не «тем не менее». Святой дурак знает истину именно потому, что он отверженный. Тот, кто не вписывается в общественную структуру, может свободно высказать неудобную правду или поставить под сомнение то, что остальные считают само собой разумеющимся. В одной русской легенде юродивый смотрит на всеми почитаемую икону Пресвятой Богородицы и объявляет ее работой дьявола. Это возмутительное, просто еретическое утверждение. Но затем кто-то[20] бросает в образ камень, и под растрескавшимся изображением обнажается рыло Сатаны.

В каждой культуре есть своя версия такого персонажа. В известной сказке Ганса Христиана Андерсена «Новое платье короля» монарх шествовал по улице в «волшебном наряде». И ведь никто даже и слова не вымолвил, пока несмышленый мальчик не крикнул: «Да ведь он же голый!» Этот мальчик подобен юродивому. Портные, «сшившие» платье короля, объявили ему, что ткань обладает чудесным свойством становиться невидимой для непроходимых глупцов или же для тех, кто занимает не свое место. Взрослые молчали, опасаясь, что их сочтут несостоятельными. Ребенку же было все равно. В современном мире ближе всего к юродивым люди, разглашающие секретную информацию из соображений морали. Они готовы поступиться верностью своей организации, а часто и поддержкой товарищей ради разоблачения мошенничества и обмана.

Что отличает юродивого от обычного человека, так это особое чутье на неправду. В повседневной жизни, напоминает нам Тим Левин, ложь встречается сравнительно редко, а потому способность распознавать ее не так уж и важна с точки зрения эволюции. В большинстве ситуаций презумпция правдивости оправдывает себя. Если, допустим, вам объявляют в кофейне, что ваш счет составил $6,74, вы можете самостоятельно проверить правильность суммы, задержав очередь и потеряв полминуты своего времени. Или же просто допустить, что бариста говорит вам правду, потому что люди обычно не врут.

Именно так и поступил Скотт Кармайкл. У него было две возможности. Рег Браун сказал, что Ана Монтес ведет себя подозрительно. Ана Монтес, напротив, предложила совершенно невинное объяснение своих действий. С одной стороны, маловероятная, но теоретически возможная ситуация, когда одна из самых уважаемых сотрудниц РУМО вдруг оказывается вражеской шпионкой. С другой стороны, гораздо более возможный сценарий: Браун – просто параноик, которому везде мерещатся предатели. Кармайкл, исходя из презумпции правдивости, выбрал второй вариант. Да и Саймонс рассудил точно так же: в принципе, конечно, Мейдофф может быть основателем крупнейшей в истории финансовой пирамиды, но какова вероятность этого?

Юродивый, в отличие от подавляющего большинства людей, так не думает. Да, статистика говорит, что лжецы и мошенники встречаются достаточно редко. Но сам он видит их повсюду.

Иногда юродивые нужны обществу. Они играют важную роль. Вот почему мы их романтизируем. Гарри Маркополос стал героем саги о Мейдоффе. О разоблачителях пишут книги и снимают фильмы. Но вторая, самая важная часть теории Левина заключается в том, что все не могут быть юродивыми. Это прямой путь к катастрофе.

Левин пишет, что в ходе эволюции Homo sapiens так и не выработали точных и виртуозных методов изобличения обмана, потому что трата времени на придирчивый разбор чужих слов и действий не составляет для нашего биологического вида преимущества. Удобнее считать, что незнакомец говорит правду. Как формулирует Левин, в данном случае оптимальным вариантом является компромисс между презумпцией правдивости и риском быть обманутыми:

«В обмен на собственную уязвимость для иногда встречающихся лжецов мы получаем способность успешно коммуницировать и взаимодействовать в обществе. Выигрыш огромен, а издержки на его фоне ничтожны. Да, нас иногда обманывают. Но это просто плата за работающую систему».

Это может показаться сухим умствованием, ведь все мы видим, сколько бед приносят окружающим отдельные типы вроде Аны Монтес или Бернарда Мейдоффа. Мы доверяем ближним по умолчанию, а в результате шпионы остаются нераскрытыми, аферисты гуляют на свободе, и от этого страдают люди. Но Левин считает, что отказ от презумпции правдивости обошелся бы нам значительно дороже. Если бы все на Уолл-стрит вели себя как Гарри Маркополос, там наверняка изжили бы мошенничество, но при этом установилась бы столь густая атмосфера всеобщей настороженности и подозрительности, что не было бы и самой Уолл-стрит[21]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Цит. по: Берналь Диас дель Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. – М.: Форум, 2000. (Пер. Д. Н. Егорова и А. Р. Захарьяна.)

2

Гипотезу о том, что Монтесума признал Кортеса богом, убедительно развенчивает в числе прочих авторов историк Камилла Таунсенд. Она пишет, что, вероятно, это было обычное недоразумение, возникшее из-за того, что ацтеки называли Кортеса и его людей словом «теотль», которое испанцы перевели как «бог». Однако индейцы, как доказывает Таунсенд, использовали такое именование лишь потому, что «испанцев нужно было как-то называть, а как, никто не понимал. В картине мира ацтеков, какой она была на тот момент, человек получал прозвище по деревне или полису, откуда он происходил, или же, для более точного указания, по социальной функции, которую исполнял: сборщик налогов, принц, слуга и проч. А ничего подобного про этих пришельцев им попросту не было известно». – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, прим. авт.

3

В ЦРУ практикуют регулярную проверку агентов на детекторе лжи – чтобы застраховаться именно от такого рода предательства, как то, о котором рассказал Аспиллага. Всякий раз, когда кто-то из резидентов покидал Кубу, кураторы из ЦРУ тайно встречались с ним в отеле и усаживали за полиграф. Бывало, «кубинцы» проходили экзамен успешно: начальник отдела, занимающегося проверкой сотрудников на полиграфе, собственноручно засвидетельствовал благонадежность шестерых резидентов, впоследствии оказавшихся «оборотнями». Случалось, однако, что испытуемые не выдерживали проверки. Но что происходило тогда? Шефы кубинского подразделения просто-напросто не признавали результатов. Один из бывших специалистов, работавших на детекторе лжи, Джон Салливан, рассказывал, что его пригласили на совещание после того, как группа полиграфологов забраковала слишком многих резидентов. «Оперативники тогда буквально набросились на нас, – вспоминает Салливан, – разнесли, на чем свет стоит… Все в один голос твердили: “Ребята, вы сами не понимаете, что творите”; “Это явный перебор, у вас сама мать Тереза не отмажется” – и так далее, и тому подобное. В общем, обозлились не на шутку».

Но стоит ли их винить? Оперативники отказались от одного способа понять незнакомца (проверки на полиграфе) в пользу другого: собственного суждения. И это абсолютно логично.

Детектор лжи – это ведь не анализ крови на вирус, тут результаты нельзя трактовать однозначно. У оперативников имелся многолетний опыт работы с агентами: они встречались, беседовали, анализировали предоставленные им отчеты. Оценка опытного профессионала, сформировавшаяся не за один год, должна быть ближе к истине, чем выводы после торопливой беседы в номере отеля, верно ведь? Ага, как бы не так!

«Многие оперативники думали: “Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь”. Особенно усердствовал один, который и впрямь был превосходным офицером, его считали чуть ли не лучшим во всем ЦРУ, – говорит Салливан, очевидно имея в виду Альпиниста. – Однако беднягу развели, как малое дитя. Кубинцы засняли на пленку, как он начиняет тайник. Просто кошмар».

4

Единственное исключение – канадский премьер-министр Уильям Лайон Макензи Кинг. Познакомившись с Гитлером в 1937 г., он восторженно отзывался о нем и даже сравнивал фюрера с Жанной д’Арк.

5

Англ. словосочетание holy fox (святой лис) созвучно фамилии Halifax. – Прим. пер.

6

Еще ближе Хендерсон был знаком с другим высокопоставленным нацистом, Германом Герингом, вторым в Рейхе человеком после Гитлера. Они вместе ездили на оленью охоту и подолгу беседовали. Британский дипломат твердо верил, что Геринг тоже хочет мира, а за его фашистской фанаберией скрывается добропорядочный буржуа. В воспоминаниях о своей службе в Берлине, изданных как раз накануне Второй мировой войны, Хендерсон пишет, что Геринг «любил животных и детей: еще прежде чем у него появились свои собственные, он завел на верхнем этаже в Каринхалле огромную игровую комнату, полную всевозможных механических игрушек, дорогих сердцу современного ребенка. Для него не было большего удовольствия, чем забавляться с ними. Да, среди игрушек попадались и модели самолетов, сбрасывающих тяжелые бомбы на беззащитные города и деревни. Но в ответ на мои упреки Геринг заметил, что жизнь, по его мнению, не должна быть слишком цивилизованной, а дети не должны расти слюнтяями». (Если вы вдруг не очень в курсе дела, именно этим и характеризуется фашизм: жестким воспитанием подрастающего поколения.)