Время одуванчиков. Рукопись из генизы

Священник надолго замолчал, задумавшись. Грунтовая дорога, местами отсыпанная щебнем, петляла среди леса. В боковом зеркале Иван Иванович видел облако пыли, поднимавшейся из-под колес – создавалось впечатление, что они убегали от песчаной бури, пытавшейся накрыть их машину. Аллегория жизни. Он тронул отца Александра за рукав и сказал:

– У суфийского поэта и богослова Джалаладдина Руми есть такая притча. Однажды возлюбленный пришел к дому своей Возлюбленной. Он постучал в дверь. «Кто там?», – спросила Возлюбленная. Человек ответил: «Это я, любящий тебя». – «Уходи, – сказала Возлюбленная, – на самом деле ты не влюблен». Прошли годы, возлюбленный снова пришел к дверям своей Возлюбленной и постучал. «Кто там?», – спросила Возлюбленная. На этот раз человек ответил: «Это ты». – «Теперь, когда ты – это я, – ответила Возлюбленная, – ты можешь войти».

Отец Александр понимающе кивнул:

– Чтобы узнать Бога, надо им стать.

– Нет. Чтобы узнать Бога, надо просто стать человеком. И тогда ты откроешь в себе Бога.

Грейдер кончился и пошел асфальт, а вскоре уже показались городские дома. Сегежа – небольшой рабочий городок с населением около двадцати тысяч человек. Иван Иванович несколько раз бывал здесь, но без особого удовольствия. Здесь ему нравилось озеро, но красивые виды не стоили такой тяжелой дороги, а сам город никакими достопримечательностями не отличался.

Они приехали на небольшую площадь перед деревянным зданием железнодорожного вокзала, выкрашенным синей краской, сильно поблекшей от времени. Иван Иванович посмотрел на большие квадратные часы – без пятнадцати два. А московский поезд приходит в четырнадцать ноль шесть, еще оставалось время спокойно купить билет. Он взял свой саквояж и, поблагодарив отца Александра, вышел из машины. Священник коротко посигналил, прощаясь, и «уазик», взвыв мотором, умчался, а в наступившей тишине стало слышно, как щебечут птицы.

Иван Иванович успел даже позвонить Джему на сотовый – ему повезло, связь была отличной, и он коротко попросил:

– Будь добр, завтра в десять жди меня на Ленинградском вокзале. Мурманский поезд, восьмой вагон.

Джем так же коротко ответил:

– Понял. Буду. Хорошей дороги.

9. Низвицкий

Казалось, еще немного, и голова лопнет. Низвицкого ощутимо трясло, даже сумка в руке дрожала, хотя и была достаточно тяжелой. Перед глазами плыли круги и временами появлялись черные точки. Он знал, что давление просто зашкаливает, так и до гипертонического криза недалеко, а то и инсульт может случиться, но поделать ничего не мог. Но главное было убраться подальше отсюда. Его планы снова менялись кардинально.

Едва Низвицкий зашел во двор дома Хрусталева, то сразу заметил микроавтобус с мигалкой на крыше, стоявший у подъезда. Нехорошее предчувствие охватило его, и он решил понаблюдать. Его внимание привлек парень в джинсовой куртке, расположившийся на скамейке возле детской площадки. Он с видимым удовольствием курил сигарету и благодушно посматривал по сторонам. Низвицкий тоже достал из красно-белой пачки «Мальборо» сигарету и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. И вспомнил, что она осталась дома на кухонном столе. Тяжело вздохнув, он подошел к парню и попросил:

– Извините, можно прикурить?

Тот кивнул и ловко щелкнул блестящей «Зиппо», которую крутил пальцами. Низвицкий чуть наклонился, ткнул сигарету в желтоватое пламя и жадно затянулся.

– Вы не против, если я с вами посижу? Немного отдохну, а то одышка замучила.

Парень с готовностью немного подвинулся и похлопал ладонью по доскам скамейки рядом с собой:

– Присаживайтесь, конечно.

Низвицкий грузно плюхнулся на скамейку, поставив сумку в ногах, и спросил:

– Вы из этого дома? Я не видел вас раньше…

Парень усмехнулся.

– Не, я тут впервой. Можно сказать, турист. Хотя с удовольствием вообще бы тут не появлялся.

Низвицкий показал в сторону микроавтобуса:

– Что-то случилось там? Чего это милиция стоит?

Парень аккуратно затушил окурок в урне:

– Да там мужика одного убили, вот и приехала опергруппа.

Низвицкий почувствовал, как тугая волна ударила в голову. Он почему-то сразу понял, что речь идет о Хруставлеве, но все-таки уточнил:

– А с какого этажа, не знаете?

– С четвертого.

Сердце рухнуло куда-то в живот и судорожно затрепыхалось. Низвицкий вдруг ощутил себя слабым и беззащитным перед мрачной черной бесформенной громадой этого мира, ополчившегося на него. Яркие краски дня поблекли, и навалилась такая серая тоска, что даже затошнило. Его охватило желание вскочить и бежать – он даже толком не мог понять, куда, но лишь бы что-то делать, чтобы все это прекратилось, как дурной сон.

Низвицкий глубоко затянулся, но совершенно не почувствовал вкус дыма. У него появилась мысль пойти к милиционерам и все рассказать – и про Хрусталева, и про себя. И будь что будет. Самый простой выход. Он еще раз глубоко затянулся и едва не обжег пальцы – сигарета кончилась. Он бросил окурок в урну и с трудом поднялся со скамейки, едва сдержав стон – не боли, но отчаяния. Кивнув парню, как бы прощаясь, он пробормотал:

– Пойду туда, посмотрю, – и двинулся в сторону подъезда.

Но вдруг ему стало еще страшнее. Он представил себе, как захлопнется дверь в темную мрачную камеру с двухэтажными нарами, и он окажется в один на один с мерзкими уголовными рожами, и оттуда уже не будет выхода. Все виденные фильмы и читанные книги на эту тему вдруг выдали такой отвратительный образ ближайшего будущего, что Низвицкий чуть не заплакал. Грязные бараки, лысые зэки в черных робах, вонь параши – это предстало перед ним так явственно, что хотелось кричать.

Низвицкий понял, что не сможет сам пойти и сдаться, это выше его сил. Оставалось только бежать, куда-то скрыться. Уехать ото всех на другой край страны. Во Владивосток, например, там его точно никто не найдет. Да и вряд ли будут искать. Ему очень понравилась эта мысль. Образ города в рассветной дымке – портовые краны, зеркальная гладь залива, синие сопки, прозрачное небо – показался ему настолько привлекательным, что душа затрепетала. Да, это выход.

План сложился мгновенно. Для начала нужно забрать «дипломат» из камеры хранения на Ленинградском вокзале. А там вот он, Ярославский рядом. Купить билет на ближайший поезд – да безразлично куда, какой будет. В Омск, Новосибирск, Красноярск… Или тот же Владивосток. Добраться до места, потом Райке сообщить, она денег вышлет. А там видно будет. Отсидеться месяц-два, чтобы все забыли про него. Лешке все равно уже не поможешь, а убийц кто сейчас найдет, да и будут ли вообще искать, неизвестно.

Низвицкий даже затаил дыхание, когда проходил мимо милицейского микроавтобуса, и старался смотреть только под ноги, чтобы ненароком не привлечь к себе внимание. Ему казалось, что если только кто-то из милиционеров посмотрит на него, то сразу же все поймет и тут же арестует. Но обошлось. Водитель спокойно читал «СПИД-инфо», у подъезда еще два милиционера в форме курили, обсуждая футбольный матч, и вообще вся обстановка была какой-то лениво-благодушной. И странно было сознавать, что несколькими этажами выше лежит труп Лешки.

Низвицкий вышел со двора и побрел по улице в сторону метро. Силы кончались на глазах, давление долбило в виски, и каждый шаг давался все труднее и труднее. Вокруг кипела жизнь – люди спешили по свои делам, совершенно не обращая на него внимания, он был просто препятствием, которое торопливый поток обтекал, как ручей огромный валун в своем русле. Он действительно чувствовал, что выпал из жизни. Ему настолько было плохо, что хотелось лечь прямо на асфальт и умереть.

Он уже видел впереди ротонду станции метро Новокузнецкая, но вдруг понял, что просто не сможет до нее дойти. Надо хоть несколько минут где-то посидеть, передохнуть – но было негде. Тогда Низвицкий просто поставил свою сумку на землю около стены дома и попытался сесть на нее. Но ноги его уже почти не держали, и он просто завалился на бок. И его это совершенно не напрягло – наоборот, он даже почувствовал какое-то облегчение.

Вся улица растворилась в ватном тумане, из которого вдруг выплыло чье-то незнакомое лицо и женский голос встревоженно спросил:

– Мужчина, что с вами? Вам плохо? Вызвать скорую?

Он еще пару минут чувствовал нарастающую суету вокруг – люди заглядывали ему в лицо, тормошили, пытались поднять, а потом все пропало, и Низвицкий просто растворился, перестав воспринимать происходящее.

10. Степанов

На площадке между этажами перед распахнутым настежь окном курили два опера, вполголоса перебрасываясь короткими фразами. Увидев Степанова, они насторожились, но он привычным жестом показал раскрытое удостоверение.

– Привет, коллеги. Майор Степанов, федеральная служба безопасности. Как там у вас дела? Эксперты не закончили еще, можно войти?

Коренастый, наголо стриженный мужичок с хитроватым прищуром холодных серых глаз представился:

– Капитан Некрасов, уголовный розыск. Погоди пока, постой с нами, там и так тесновато.  Закончат, нас позовут.

– Можете уже картину набросать?

Капитан усмехнулся:

– Картина безрадостная. Судя по всему, убитый сам открыл кому-то дверь и тут же получил пулю в лоб. Калибр средний, похож на семь шестьдесят два, может «ТТ», может, что-то другое, это уже к экспертам вопросы.

Степанов прикинул.

– «ТТ» – пистолет громкий, тут шуму было бы на весь подъезд. А что соседи? Делали уже поквартирный обход?

Второй опер кивнул:

– Вот, только закончили. Никто ничего. Скорее всего, с глушителем была волына.

– А по времени что получается? Когда произошло?

Некрасов пожал плечами:

– Эксперт сказал – не менее восьми часов. Остальное после вскрытия. А чего это ваша контора заинтересовалась? Водилось что-то за убитым?

Степанов уклончиво ответил:

– Так, попал в поле зрения, только собирались проверить, и вот на тебе, такой неожиданный поворот. А по вашей линии не проходило ничего? Участковый что говорит?

Капитан коротко хохотнул:

– Да ничего не говорит. Он вообще в отпуске, где-то на югах пузо греет. Начальство с ним связывалось, но там вакуум полный, убитого он даже в глаза никогда не видел. С другой стороны, это понятно, конечно – этот Хрусталев вроде как писатель, по отзывам соседей жил тихо, скромно, не буянил, не пьянствовал. Холостяк.

Его напарник уточнил:

– Соседка несколько раз видела его с какой-то мадам, но мельком, ничего конкретного.

Капитан спросил у Степанова:

– А у вашей конторы есть хоть стандартные данные на него – где работал, чем занимался?

Степанов с сожалением покачал головой:

– Веришь, я только час назад вообще узнал о его существовании. Еще даже ни во что не вникал, сразу сюда помчался – шеф приказал. Так что не смотри на меня так, будто я жму информацию. Будет что-то, поделюсь. Я так понимаю, что нам придется совместно это дело качать.

Опер кривовато усмехнулся и от души выпалил:

– Вот не дай Бог. У нас и так жизнь не сахар, не хватало только контроля от Большого брата.

Степанов засмеялся:

– Да может, я вам еще пригожусь, откуда ты знаешь?

– По опыту, – махнул рукой Некрасов. – Головняки сплошные будут. Не столько от тебя лично, сколько начальство наше будет требовать результаты, чтобы красиво выглядеть перед вашими.

– Резонно, – согласился Степанов. – Поэтому будем на связи. Вот моя визитка, тут и рабочий, и сотовый. Звони в любое время, если появится что-то интересное.

Из квартиры Хрусталева вышел эксперт с черным чемоданчиком-«дипломатом», а следом за ним молодой опер. Некрасов спросил:

– Ну что там интересного?

– Да все как обычно, – эксперт без энтузиазма пожал плечами. – Дайте кто-нибудь сигарету, а то у меня кончились.

Напарник Некрасова протянул ему пачку. Степанов спросил:

– Вы закончили? Можно пойти посмотреть?

Эксперт согласно кивнул и сказал Некрасову:

– В принципе, можно увозить клиента, ты решил с транспортом?

Степанов поднялся на площадку и, открыв дверь, осторожно заглянул в квартиру. Труп лежал на полу, накрытый белой простыней. Степанов осторожно его обошел и осмотрелся. Квартирка небольшая – комната да кухня. Типичное логово холостяка, хотя по-своему даже уютное. Чем-то даже напомнило его собственную тульскую «однушку». На кухне минимум посуды, в раковине пара грязных тарелок – видно, сразу мыть было лень. В холодильнике джентльменский набор – пара пачек пельменей в морозилке, кусок вареной колбасы, начатая пачка масла, яйца и три бутылки чешского пива.

В комнате много книг, но почему-то Степанов представлял, что у писателя должно быть больше.  Даже у него самого библиотека раза в три внушительнее. На окне стояла печатная машинка, электрическая, когда-то дорогая, но сейчас уже выглядевшая как из прошлого века. Степанов подошел поближе и рассмотрел – клавиши были покрыты слоем пыли, видно, что машинкой давно не пользовались.

Небольшой письменный стол стоял у стены так, чтобы свет из окна падал слева. На нем лежали тоненькие стопки листов, по всей вероятности какие-то черновики – некоторые были исписаны полностью размашистым, но неразборчивым почерком, а другие только исчерканы какими-то отдельными словами и фразами, как будто заметками для памяти. Степанов повыдвигал ящики стола, но не нашел в них ничего интересного – ручки, карандаши, общие тетради, несколько тонких картонных папок.

Что-то не складывалось. Степанов, конечно, отдавал себе отчет, что может находиться под воздействием стереотипов, но все же для писателя, и тем более историка, обстановка выглядела слишком невыразительно. Не каждый писатель может иметь компьютер, все-таки вещь дорогая, но уж печатной машинкой-то должен пользоваться. Не от руки же он рукопись писал.

В комнату вошел Некрасов, и Степанов спросил:

– Слушай, капитан, а где его ключи от квартиры?

Тот озадаченно оглянулся:

– Да кто его знает. Может в прихожей? А ты почему спросил, какие у тебя идеи появились?

Степанов усмехнулся:

– Идея – взглянуть на них. А там видно будет.

Ключи нашлись быстро, они действительно висели в прихожей на гвоздике, один, маленький, от английского замка, и длинный, с двумя бородками, от сувальдного. Ключи соответствовали замкам входной двери, и Степанов слегка разочаровано вздохнул. Некрасов вопросительно взглянул на него:

– Ты бы хоть объяснил, чего ожидал увидеть.

– Ты знаешь, у меня ощущение, что у него рабочее место писателя где-то еще, только не здесь. И хотел посмотреть, не будет ли там других ключей. Кстати, нашли его записную книжку? Есть там интересные контакты?

Некрасов развел руками:

– Не было записной книжки. Понимаю, что это нонсенс, но факт остается фактом. Может, убийца ее прихватил?

– Ладно, разберемся. Держи меня в курсе, я тоже буду позванивать, если что.

Степанов попрощался с оперативниками и спустился вниз, на улицу, с удовольствием вдохнув теплый осенний воздух. Он поискал глазами Джема и обнаружил его сидящим на деревянной лавочке возле детской площадки в середине двора. Джем вальяжно расположился с сигаретой и довольно грелся на солнышке. Степанов позвал его:

– Все, Джем, поехали отсюда.

Джем посмотрел в его сторону, прикрывшись ладонью от солнца в глаза, и точным щелчком отправил окурок в урну. Потом поднялся и потянулся с таким удовольствием, что Степанов издалека услышал хруст суставов.

– Степанов, ты меня отпускаешь? А то я пожрал бы с удовольствием. А потом спать бы залег.

– Успеешь. Давай покатаемся на твоем чудо-автомобиле. Сначала на Лубянку заскочим ненадолго, подождешь меня, я с шефом переговорю, а потом уж пообедаем. Как тебе такой план?

Джем проворчал:

– Как будто у меня выбор есть. Ладно, поехали. Дорогу покажешь? А то я тут не очень ориентируюсь…

Степанов засмеялся:

– Да я сам ведь не местный. Но как-нибудь разберемся.

Они сели в машину. Степанов изумленно осмотрел салон и восхищенно присвистнул:

– Вот это тачанку ты себе приобрел!

Джем польщенно улыбнулся:

– Ну так, работаем же. Кстати, нашел тебя этот мужик-то?

Степанов с недоумением переспросил:

– В смысле? Какой мужик?

– Да пузатый такой, с черной сумкой. Прикурить у меня спросил, буквально несколько минут назад.

Степанов все равно не понимал:

– А я-то причем?

Джем пожал плечами:

– Да, собственно, может и ни при чем. Я просто сказал ему, что там менты в квартире работают, он сказал, что поднимется к вам. Я думал, ты его встретил.

Степанов насторожился и серьезно потребовал:

– Давай подробно все рассказывай.

Джем в сердцах выругался:

– Вот блин! Развел он меня, что ли? Как лоха прямо. Попросил прикурить. Я дал. Он спросил, чего это ментовские машины стоят у подъезда. Я сказал, что там завалили мужика на четвертом этаже. Он чего-то погнал сразу, ну, в смысле, испугался или типа того. Занервничал. Сигарету в три затяжки высосал. Потом сказал, что пойдет поднимется. Я так и подумал, что у него там интерес какой-то, может, это знакомый его. Он пошел в сторону подъезда, а там я его из виду потерял – солнце-то прямо в глаза лупит.

Степанов открыл дверь:

– Планы меняются. Пойдем, операм дашь описание мужика.

Джем хмыкнул:

– Знал бы, что из-за него обед переносится, сам бы его скрутил. Ладно, как говорится, прости, бродяга, фраер маху дал. Пошли к твоим операм.

11. Янка

С отцом Хризостомом они как-то сразу подружились, когда Янка приехала в Рим. Иван Иванович привел ее к нему в этот маленький кабинет и коротко пояснил:

– Брат, это Иоанна, дочь Лонгина. Учи ее.

Старый грек улыбнулся и подвинул на столе вазочку со сладостями:

– Привет, Иоанна.  Хочешь рахат-лукум?

Иван Иванович легонько подтолкнул ее:

– Не стесняйся. Отец Хризостом несколько лет прожил на Афоне и оттуда привез этот обычай – встречать гостей сладостями.

Янка засмеялась:

– Я и не думала стесняться, – и тут же взяла кусочек.

За два года этот кабинет стал для нее вторым домом, столько времени она проводила здесь. Отец Хризостом читал студентам лекции по истории Восточной Церкви – и в двух шагах от Ватикана, сердца Западной Церкви, это воспринималось особенным образом. Но Янка уже давно поняла, что глубина реальности простирается дальше видимых форм. И отец Хризостом просто брал ее за руку и вел в эту глубину, ненавязчиво приоткрывая слой за слоем.

Сейчас, сидя в кресле с чашкой кофе в руках, она с удовольствием вслушивалась в журчание итальянской речи – хотя отец Хризостом легко говорил по-русски, они давно договорились общаться на итальянском, чтобы Янка развивала свой навык. Старый профессор владел восемью языками, часто переходя на иврит, когда цитировал тексты Священного Писания, и Янка всегда поражалась его способностям.

– Так вот. Жан из Булони, – отец Хризостом хитро прищурил левый глаз. – С этими древними мастерами никогда не ясно все до конца. У него колоссальное наследие, так что порой удивляешься, как человек успел создать столько шедевров. Кстати, у вас в России тоже есть его работа – в Павловске, перед дворцом императора Павла, скульптурная миниатюра Меркурий. Но я про Самсона хочу рассказать, она в Лондоне находится. Самсон, убивающий филистимлянина челюстью осла.

Янка отпила кофе:

– Странно, что вообще был выбран такой сюжет.

Отец Хризостом довольно ткнул в воздух указательным пальцем, как будто поставив невидимый восклицательный знак.

– Вот! Ты же знаешь Книгу Судей? У иудеев она называется Сефер Шофтим. Самсон, или, точнее, Шимшон – один из судей Израиля. Конечно, он больше известен сейчас, как герой мелодраматической истории – все слышали про Самсона и Далилу, или Делайлу, если на западный манер. Коварная Делайла и простодушный влюбленный. Она выведала у Шимшона секрет его сверхъестественной силы и предала. Сила его была в волосах, она отрезала волосы, Шимшона схватили и ослепили, а после держали в плену. Но враги упустили из виду, что волосы отросли, и сила снова вернулась – и Шимшон вступил в свой последний бой, убил много врагов, а сам погиб.

– Ну да, я читала, – подтвердила Янка. – Во всем этом есть духовный смысл. Самсон с детства был назореем, посвященным Богу, и именно Бог дал ему сверхспособности – нечеловеческую силу. А когда он увлекся этой девушкой из филистимлян, то потерял концентрацию на своем предназначении, и, соответственно, оказался в ловушке.

Профессор понимающе кивнул и поудобнее устроился в кресле.

– Да, я знаю, вас так учат. Но тут смыслов гораздо больше, и каждый видит что-то свое. Вот, к примеру, филистимляне. Плиштим на арамейском. От этого произошло название Плейшет, Палестина. Долгое время плиштим являлись постоянными соседями израильтян. И вот Шимшон вошел в историю, как человек убивавший их тысячами. Как раз вот челюстью осла в данном случае. Почему?

Янка заинтересовано приподняла брови:

– Да, мне самой это не очень понятно. Вроде бы обычный бытовой конфликт вылился в такую резню. Конечно, дикие нравы и все такое, но, во-первых, Самсона изначально отговаривали жениться на иностранке, а, во-вторых, его реакция не очень-то адекватная. Он сам рассказал жене ответ на свою загадку и проиграл спор, а потом пошел и убил в Ашкелоне тридцать человек, чтобы рассчитаться за проигрыш. А потом вообще тысячу убил.

Старый профессор уже не улыбался, а был совершенно серьезен:

– А вот в этом, Иоанна, определенная парадигма – за религиозную идею можно убить тех, кто с ней не согласен. Он убивал плиштим, потому что они не знали его Бога. И ты же понимаешь, что в этой парадигме до сих пор существуют многие миллионы людей. Жан из Булони в своей композиции и отразил именно эту идею.

Янка с недоумением пожала плечами.

– Странно, что это его вдохновляло спустя полторы тысячи лет, как Господь Иисус предложил абсолютно другой путь.

– Жан из Булони вообще не придавал духовной составляющей никакого значения, – скептически поморщился отец Хризостом. – Он просто выполнял пожелания заказчиков. А в данном случае заказчиками были знаменитые Медичи. Шимшон, убивающий плиштим – это демонстрация их кредо. Для них все люди – плиштим.

Янка молча смотрела на него, не задавая вопросов – она знала, что он сам пояснит свою мысль. Он тоже немного помолчал, что-то обдумывая, и потом продолжил:

– Я постараюсь объяснить попроще. Есть некая общность людей, объединенных тайной религиозной парадигмой, известной только им. Они не ограничены ни временем, ни пространством. И в достижении своих целей они не ограничены никакими средствами. Они передают свои знания и свою веру из поколения в поколение и приобретают в веках силу и мощь. Медичи – из них. Они появились из ниоткуда и ушли в никуда – но это только для непосвященных.

Янка поставила на стол пустую чашку и, бесцеремонно покопавшись в вазочке со сладостями, вытащила курагу.

– А для посвященных?

– Смотря, кто во что посвящен, – улыбнулся профессор. – Но есть общеизвестные факты. Например, тамплиеры, которые также именовались бедными рыцарями храма Соломона, на самом деле были очень богатыми. Выражаясь современным языком, они оказывали финансовые услуги и владели международной сетью банков. Когда их могущество достигло апогея, они встретили противоборствующую силу. Орден был разгромлен. Но практически сразу же появились Медичи. И они также владели сетью банков по всей Европе.  А потом и они ушли, а сразу же появились Ротшильды.

Янка засмеялась:

– Тонкий намек на толстые обстоятельства… Деньги правят миром. Весь вопрос, чьи это деньги. Ротшильды – ашкеназы, но насчет Медичи – это ведь точно не известно, а с тамплиерами вообще неясно.

Отец Хризостом вздохнул:

– Конечно, неясно. За исключением того, что и король Филипп Красивый, и папа Климент, которые разгромили орден, не прожили и года с того момента.

Они немного помолчали. Отец Хризостом пошевелил тонкими пальцами.

– Постарайся мыслить нелинейно. Не привязывайся к каким-то персоналиям и отдельным событиям. А представь движение в объеме – деньги и власть, это как толстая змея переползает из века в век и из страны в страну.  И рано или поздно ты почувствуешь, что это движение имеет свой ритм, свой смысл и свою цель. И своих адептов. Шуалей Шимшон. Лисы Самсона.

Янка наклонила голову набок и пристально посмотрела в глаза профессору.

– Вот тут не поняла, отец Хризостом. Можете объяснить?

Он усмехнулся:

– Это образ просто, Иоанна, никакой конкретики. Помнишь, Шимшон поймал триста лисиц, привязал им к хвостам факелы и пустил на поля плиштим, чтобы все сгорело?

Янка согласно кивнула:

– Да, это было в Книге Судей.

– А ты знаешь, что спустя даже семьсот лет в Риме на празднования в честь богини Цереры в Большой Цирк выпускали лисиц с факелами, привязанными к хвостам? У Овидия есть об этом. Но никто не знает, что это за ритуал и чем вызван.