banner banner banner
Чужая здесь, не своя там. Том второй
Чужая здесь, не своя там. Том второй
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Чужая здесь, не своя там. Том второй

скачать книгу бесплатно

Ну и как минимум раз в две недели наместник будет ждать письмо от меня самой.

– Это просьба. Мы с эдель Фордис очень надеемся, что ты к ней прислушаешься.

Я вытребовала у наместника еще и обещание, что Данфера точно трогать не будут.

«Спасибо, что помогли с ним, но дальше я сама».

Гарантий никаких не было, надавить я не могла, осталось только честное слово. А есть ли оно, это слово у политиков?

Глава 2

Дом. Короткое слово, но вмещает так много.

То место, куда я сбежала ото всех, но где поняла – одиночество не выход. То место, куда мне хотелось возвращаться. Место, которое обязательно станет моим домом, пристанищем. Я не могла знать этого наверняка, но очень надеялась и хотела этого.

Теперь же, я как будто смотрела на него в первый раз. Или раньше не обращала внимание особо? Двухэтажный, с покатой черепичной крышей и тёплыми стенами цвета охры. Милый и уже почти родной.

– Нравится? – Спросила я у Данфера.

Мы подъехали к дому и теперь стояли на лужайке перед ним. Мне безумно хотелось, чтобы и для подопечного моё пристанище стало родным домом.

Мальчик рассматривал строение с любопытством, но все же несколько настороженно.

– На втором этаже есть две свободные комнаты. Твоя – любая из них на выбор.

Разумеется, Данфер выбрал ближайшую ко мне спальню. Разбаловала я мальчишку – он отказывался засыпать без зеденивской сказки на ночь. Как будто нагонял то, чего был лишён ранее. И отказывать я ему не могла. Хотя в остальном Данфер и пытался показать, что он уже не маленький. В этом мы были очень похожи.

Дня три мы обустраивались, приводили дом в порядок, так как за полуторамесячное отсутствие пыли скопилось не мало. И откуда только набралась? К уборке я беззастенчиво привлекла и Данфера. Честный труд – дело благородное. К тому же потом, зная сколько усилий требует порядок, будет аккуратнее. Хотя, у Данфера и без того с аккуратностью было все в порядке. Породой даже чересчур.

А вот дар Даника, как я стала его называть ласково, очень нам пригодился, когда мы выбирали помощницу по дому.

Я отказалась от помощи наместника в этом вопросе, поэтому пришлось сначала поразмыслить, где же нам искать помощницу. Хотела поинтересоваться у соседей и тут поняла: за то время, что я пробыла в Геделриме, я даже не удосужилась с ними познакомиться. Пришлось срочно исправлять недоразумение.

Я, опять же, поступала совсем не как эдель. Нужно было организовать дома званный ужин, пригласить гостей или познакомиться через знакомых. Но ни то, ни другое меня не устраивало. Званный ужин я бы сама не потянула – готовила не настолько хорошо, да и не пристало это эдель. А знакомых у меня в этом городе крайне мало. Сказывалась прежде всего моя замкнутость и нежелание кого бы то ни было подпускать к себе. Теперь же хотелось наверстать все.

В результате я напекла черничных пирогов, которые стали у меня получаться значительно лучше, потому как не пригорали и оказались вполне съедобными и вроде бы вкусными. В чем убедился сначала Даник, получивший пару подзатыльников, когда пытался умыкнуть лишние кусочки, хотя до этого вполне наелся.

Итог: сосед слева оказался отставным военным. Правда, об этом мы узнали не от него и значительно позже. Он открыл дверь нам сам, окинул хмурым взглядом, буркнул что-то вроде приветствия, выслушал моё и забрал пирог, захлопнув перед нашими носами дверь. Приятный тип. Мы с Даником переглянулись, похихикали и пошли искать счастья у соседей справа.

Дом у них был раза в три больше нашего. Дверь нам открыл не дворецкий, ни кто-то другой из прислуги, ни даже хозяин, если только будущий. Дверь открыла прелестная девочка лет пяти, которая вместо приветствия улыбнулась нам щербатой улыбкой – не хватало передних зубов.

– А деда с бабой в саду, – заявило нам это чудо.

И даже любезно проводило в сад.

Я насчитала около десяти детей разных возрастов, снующих по внушительному саду, больше напоминавшему парк. А во главе всей этой неугомонной братии были «деда и баба». Они-то, узнав кто мы есть, тут же пригласила нас на свои посиделки. Хотя сидящих там замечено не было.

Нас быстро втянули в разговор, точнее меня, а Даника – в игры.

А ещё всем по душе пришёлся мой пирог. Да так, что пришлось идти за добавкой, благо я наготовила с запасом.

Не отпускали нас до самого вечера. Хотя и самим уходить не хотелось. Уж больно атмосфера была тёплой.

Представились мы сердобольному семейству как брат с сестрой, которые временно оказались без присмотра родителей. Те, якобы, уехали по делам. Честно говоря, я была уверена, что соседи мне не поверили, но почему-то приняли такие мои объяснения… Мое же появление здесь ещё раньше я объяснила тем, что заранее готовила дом к приезду брата, хотя и не особо в этом преуспела. К тому же так и не смогла найти подходящую помощницу по дому.

Суетливая женщина, а старушкой как-то язык не поворачивался её назвать, с неугомонной и неунывающей деятельной жилкой решила нас взять под своё крыло.

Когда мы с Даником уже шли домой, я не удержалась и спросила:

– А какие они?

– Тёплые такие. Приятные, – протянул мой подопечный. – А эда Элодия… Она так вообще искристая!

– Это как?

– Не знаю как объяснить. – От досады он потёр лоб.

– Ладно, не переживай. Вот пойдёшь в школу через месяц и там тебе объяснят, научат. Все обязательно поймёшь.

– Надеюсь, – вздохнул Даник.

– Не сомневайся.

Эда Элодия подсуетилась и через пару дней организовала нам список наилучших кандидаток на должность помощницы по дому. Беспокоить и дальше женщину не хотелось, но она сама вызвалась, да ещё и весьма рьяно, хоть и не назойливо. Казалось, что ей действительно было приятно нам помочь.

– Не посоветую я тебе плохого, – соседка похлопала меня по руке, затянутой в перчатку, поэтому я не дернулась. – Позволь старой женщине просто помочь деткам, оставшимся одним. И как вас только родители смогли оставить?

Спустя еще несколько дней у нас на пороге появились соискательницы. Эда Элодия также вызвалась присутствовать при «собеседовании». Она не была бесцеремонной, она была… ну как квочка, которая беспокоилась о своем выводке. И почему-то нас она быстро приняла за своих.

– Еще задурят вам головы. Хоть и старалась подобрать не абы кого, но мало ли…

В этой ее молниеносной заботе не было навязчивости. Не было чувства, как будто душат и лишают выбора, как я ощущала от эдела Вистара. Была искренняя забота о «цыплятках», оказавшихся без присмотра. И при ней у меня не была желания хорохорится: «я сама справлюсь, я сама все знаю». Ее теплота и внимание были обескураживающими. От такой заботы у меня комок в горле порой возникал.

Совместными усилиями мы выбрали помощницу – женщину по имени Банафрит. Чем-то она мне напомнила и нашу неожиданную покровительницу: бойкая, активная, даже шебутная, но какая-то… душевная, что ли. Наверно, та, которая была нужна нашему тихому болотцу.

Разумеется, я не преминула поинтересоваться у Даника:

– Какая она?

– Искрит, – рассмеялся он.

И даже чуть прищурился, как будто грелся в ее искрах или лучах, как будто даже это сияние слепило.

Я теперь частенько спрашивала у Данфера о том или ином человеке: какой он? Было интересно соотнести наши мнения. Иногда любопытство возникало даже о первых встречных. Меня поражало многообразие оценок и описаний. Все в чем-то разные, в чем-то схожие. Кто-то ярко горел, кто-то был слишком тусклым, чтобы быть интересным. Я и сама иногда пыталась угадывать. Но ответ совпадал в одном случае из десяти.

Следующая неделя прошла… как феерия! Банафрит ураганом пронеслась по дому. Чистотой блестели даже самые укромные уголки, куда я и не догадалась бы заглянуть. А уж готовила наша домоправительница как!

Эта женщина уже не тянула на просто помощницу по дому. Мне даже иногда казалось, что она – настоящая владетельница нашей обители. Наше скромное хозяйство она взяла крепко в свои не слабые руки. В общем-то, оно и к лучшему, потому как я стала забывать о своем титуле, хоть и не произносила его больше нигде.

И все же нам удалось найти ту грань, которая не возвышает наемного рабочего, но и не принижает его перед нанимателем. Не то, чтобы дружеские, или сродни родственным отношениям, но что-то вроде того.

Постепенно жилище приобретало не только чистоту, но и уют. Необходимые вещи, а также бытовые мелочи, безделушки превращали его в уютное гнездышко. Учитывая теперь уже двух наседок – определение было наиболее точным.

Я не могла нарадоваться, а иногда даже поверить, что все действительно налаживается. Но уже не казалось странным, что люди, которых я знала так мало, стали такими близкими.

Данфер… Поначалу испуганный зверек, оказавшийся в незнакомом месте, обстановке, он долго привыкал, обживался. Не всегда с охотой участвовал в наших общих начинаниях, но втянулся.

Его комнату три ненормальных женщины хотели обставить по своему вкусу, учитывая, что он у каждой разный, но тут маленький мужчина проявил твердость характера, разве только что кулаком по столу не стукнул. «Я сам выберу».

Мы даже умилились, но скрыли улыбки от сурового Даника.

В результате комната Данфера, по моему мнению, выглядела несколько аскетичной, строгой, но действительно мужской. Я не возражала – пусть сам свободно выбирает, как ему удобнее, потому как на уговоры Банафрит повесить хотя бы «веселенькие» занавесочки, Даник ответил категорическим отказом. Если его все устраивает – значит так тому и быть.

Эда Элодия и Банафрит… Две женщины, непохожие происхождением, положением, но так схожи по характеру. Я, как и Даник, отогревалась в их присутствии. Их деятельные натуры заражали такой же активностью, что порой и мне сложно было усидеть на месте.

Пока эту брызжущую энергию удавалось направить только на обустройство дома.

Соседка практически каждый вечер звала нас на свои семейные ужины. Было приятно становиться хоть немного сопричастными к этому большому, дружному семейству. Пусть и в качестве гостей, но явно желанных. Ну а Данферу шло только на пользу общение со сверстниками. Внуки четы Рекур могли разговорить даже самых застенчивых – все в бабушку.

Хотя изредка и хотелось отдохнуть от шумной компании. Тогда мы с Даником устраивались в его спальне, где, несмотря на скромность обстановки, было приятно находится, и я вновь вспоминала так полюбившиеся Данферу зеденивские сказания.

Обе женщины часто сетовали, что я жутко худая. К тому же с Банафрит мы много времени вместе проводили на кухне – мне хотелось освоить еще немало блюд. Помощница в такие моменты, и это еще помимо обедов, пыталась напичкать меня лишним, хотя, по его ее мнению отнюдь не лишним, кусочком чего-нибудь вкусного.

Я помнила, как уезжая от Ровенийских и эдель Фордис заметила мою худобу в очередной раз и добавила:

– А знаешь, тебе идет. Осталось только убавить грусти в твоих необыкновенных глазах.

Тогда-то мне было все равно, как я выгляжу.

А сейчас, когда немного схлынули тяготы, когда мысли занимали не только нерадостные события, я как будто заново себя разглядывала в зеркале. Настолько давно не обращала внимания на собственную внешность. Я и впрямь будто бы увидела другого человека. Сильнее выдавались скулы, глаза казались больше, придавая моей внешности большую экзотичность, нездешность. Ну а губы, за которые Диль когда-то обзывала жабой… Рот был все также широковат, а губы не в меру пухлыми. Кто ж его ушьет? Но вкупе с остальными чертами, все выглядело органично.

Повертелась, разглядывая фигуру. И не так уж и худа. Можно было бы желать и побольше объемы в районе женских прелестей, но поправься я – вряд ли там что особо прибавится. Не для кого желать выглядеть лучше, чем я есть. А если и найдется… Не буду думать о плохом.

Вот только есть продолжила все так же понемногу, несмотря на трепетную любовь к сдобе и сладостям.

По приезде в Геделрим я так и не открывала почтовик. Было боязно читать письма от родителей. Вдруг напишут то, что пропасть между нами сделает только глубже, непреодолимей?

Малодушно, трусливо, я откладывала чтение писем на потом. Может было слишком кощунственным купаться пусть в не так давно обретенном счастье с чужими по крови людьми, в то время как я не знала, что там с родными.

Даже когда уже наконец достала письма с ящика, долго не могла решиться прочесть.

«Я категорически была против этой затеи. Не одобряла, ругалась, молила, призывала. Но кто послушает женщину, когда власть у мужчин? Вся беда мужчин в том, что они мыслят слишком широко. Что им за дело до мыслей и чаяний слабых женщин, детей, когда они решают судьбы всех их вместе взятых? Как, как я должна была понять и принять, что твоя жизнь менее ценна, чем чьи-то другие? Чудовищный выбор, но я сделала его, не раздумывая: ты дороже тысячи неизвестных мне людей. Да даже пусть и известных. Доводы разума, рассудка? Чушь. Материнское сердце – больше я ничего слушать не хочу».

В этом месте слова были не особо разборчивыми, как будто чернила плохо проявились. Что странно, так как кристалл почтовика был еще достаточно заряжен. А это значит, на оригинале письма были слезы…

Всхлипнула и утерла свои.

«Я ненавижу политику, ненавижу всех этих чудовищ, что развязали войну.

Прости меня, дочь, что я всего лишь слабая женщина, которая не может пойти по головам, чтобы прекратить эту несправедливость. Как же я хочу тебя увидеть…».

Мамины письма… Сумбурные, сбивчивые, полные любви, отчаяния, надежды…

Мама писала так много о ненависти к властям и всем тем, кто развязал войну, что я начинала опасаться, как бы она не начала ненавидеть отца. Он-то не остановил войну, хотя, наверняка, мог.

Сам отец написал всего лишь одну строчку: «Прости и пойми».

Я отказывалась понимать нелюбовь к своей семье, которую заменяла ответственность за всю страну. Эгоистично, неправильно это было. Но не понимала.

Я не знала, будут ли у меня свои дети, потому как пока что ни на шаг не приблизилась к этому. Одно я знала точно – ради своих близких, того же Данфера, я наплюю на все государства вместе взятые.

Несколько дней я ходила погруженной в свои мысли, рассеянной и задумчивой. Пугала близких. Пока эда Элодия не решила взбодрить меня и повезла всю нашу компанию в крупнейшую оранжерею Геделрима.

А там, совершенно случайно, нам встретилась Сивина.

Никогда не питала слабости к цветам и прочей растительности. Растёт, цветёт, благоухает. Кому-то нравится, а мне было все равно. Мне нравилось лишь делать их из проволоки и бисера. Отчего-то искусственная красота, произведенная своими же руками, пленяла меня больше.

Вот только попав в оранжерею, я чуть не задохнулась от восторга. Концентрат прекрасного! Яркие, или скромные, но милые, пестрые, или робко окрашенные в нежные цвета, без запаха, или пахнущие так, что голова кругом, утопающие в зелени раскидистых листьев, самые разнообразные цветы поражали своей красотой, изяществом, а некоторые и простой.

Одна из работниц оранжереи устроила нам экскурсию, рассказывала дотошно, но не заумно и скучно о своих подопечных, которые, и это было видно по её взгляду, обращенному на растения, словно её дети, были родными и взлелеянными.

По началу и меня рассказ заинтересовал, но довольно быстро я отстала от нашей группки, в которой были Элодия и её внучки, под предводительством работницы.

Напевая под нос незамысловатую мелодию, я шла по дорожкам и разглядывала все это великолепие.

– Хорошо-то как! – негромко вслух произнесла я. Прикрыла глаза и вдохнула пряный, пьянящий аромат, чересчур насыщенный, но все равно очень приятный.

– Полностью с тобой согласна, – раздался знакомый голос.

Я обернулась и увидела Сивину.

Чуть растрепанная прическа, руки в земле, повязанный и также заляпанный землёй передник.

– Я тут помогаю, – она заметила мой удивленный взгляд и пояснила.

Взмахнула рукой, убирая непослушную прядку. На щеке остался темный след.

И, несмотря на несколько неопрятный вид, выглядела Иви значительно краше сестры. По крайней мере для меня. Не той яркой, уже расцветшей красотой, а мягкой, только-только начинающей раскрываться. Ну а добрая улыбка и открытый взгляд только добавляли приятных красок в картину её привлекательности.

– Неужели работаешь? – Спросила я.

Я подошла к ней, достала платок и вытерла след от земли. Как когда-то для меня делала Рини… Сама-то Иви нескоро заметит, что выпачкалась. Рассеянная и мало обращающая внимание на свой внешний вид.

– Не поймут же. Не положено, – вздохнула Иви. – Поэтому просто помогаю.

И мы обе замолчали. Неловкость и тишина. Никто из нас не знает, что сказать. Да и что уместно будет?

Вот только я подзабыла уже, что из всего окружения у Ровенийских, Иви была самым искренним, светлым человеком. Разве только что ещё Рини… А уж из Натсенов так точно.