40 градусов в тени

Редактором газеты был преподаватель немецкого языка Рамиль Фаттахович Сейфуллин, фронтовик, член партии и большой шутник, хорошо понимающий юмор. На заседании комитета комсомола он заявил: «Хотите исключать Игоря из комсомола – исключайте меня из партии! Но я и вас потяну – куда смотрели эти годы».

Сейфуллину объявили выговор по партийной линии, а Игорю – по комсомольской. На том дело и закончилось.

В те времена стенные газеты являлись непременным атрибутом любого советского учреждения. Где-то они были простой данью партийному диктату, а где-то несли в себе зачаток свободной прессы – ведь любое печатное слово находилось под строгим партийным и гэбэшным контролем. Поэтому, кроме факультетской газеты и многотиражки, Игорь участвовал в создании и потом активно сотрудничал в институтской стенной газете, которая называлась «Баня».

Коммент-эр: «Баня» – сатирическая пьеса Владимира Маяковского, как он писал: в шести действиях с цирком и фейерверком. Вышла в 1930 году. Высмеивает бюрократизм, приспособленчество, демагогию. Эпиграфом к газете были слова поэта о том, что в будущих школах «будут преподавать сатиру наряду с арифметикой и с не меньшим успехом».

Мотором газеты был Юра Сероглазов – талантливый художник и очень эрудированный человек (впоследствии он стал главным дизайнером ЧТЗ). Юра был большим поклонником Модильяни и тратил все свои деньги на приобретение альбомов художника, что в те времена было очень непросто.

Газета имела огромные размеры: метров десять в длину и метра два в высоту и выходила крайне редко – раз шесть-семь в году, в основном ее выпуск приурочивался к официальным советским праздникам. В такие праздники в институте устраивались грандиозные вечера в аудитории № 103. Эта аудитория была большущим ангаром в отдельном одноэтажном лабораторном корпусе, куда свободно заезжали карьерные самосвалы, танки и прочая подобная техника. Попасть в нее на институтский вечер стремилась вся молодежь города. Как правило, заканчивали изготовление газеты в спешке, когда вечер уже начинался. Из редакции «Политехнических кадров» еще мокрую от акварели газету в горизонтальном положении выносило человек шесть, но при подходе к аудитории количество несущих увеличивалось катастрофически и многим не хватало места, за что подержаться, – таким образом примазавшиеся хотели пройти на вечер без пригласительных билетов.

Советский цензурный юмор любого уровня тех лет базировался на шутках на грани фола – как можно было пошутить с двойной подкладкой, чтобы читателю и слушателю было ясно, о чем речь, а цензуре придраться формально было не к чему. Ну, например, в одном из номеров красовался лозунг: «Да здравствуют советские студенты – вечные строители коммунизма!» Или: стоят два студента на площади возле института, где припаркованы несколько автомобилей и много свободного места. И один говорит второму: «А ведь правильно говорят, что мы на первом месте в мире по количеству стоянок!»

Вообще шутить в те времена надо было с оглядкой. У Игоря был один напарник – Володя Глушко, отличный художник-карикатурист. Они в паре делали карикатуры почти в каждом номере многотиражной газеты: Игорь придумывал сюжеты, а Володя рисовал. В те времена большой популярностью пользовалась тема кожно-оптического видения. Некая Роза Кулешова, которая якобы видела кончиками пальцев, не сходила со страниц газет и экранов телевизоров. На карикатуре ребят был изображен студент за столом у экзаменатора со снятыми штанами и трусами, сидящий на раскрытом учебнике. Студент мучительно думал, как перевернуть страницу. Всё бы ничего, но был изображен учебник химии, а химию у Игоря преподавал хороший приятель отца. Он почему-то обиделся и пожаловался отцу…

Второе приключение произошло с Володей во время защиты дипломного проекта. Он был ракетчик и в списке литературы в пояснительной записке к диплому указал одним из литературных источников роман Жюля Верна «Из пушки на Луну». Пояснительные записки к дипломам никто никогда в жизни не читал, но тут один из членов приемной комиссии начал листать записку и нашел Жюля Верна. Был большой скандал, защиту остановили, и Володя получил диплом только еще через год.

Студенческие годы Игорь позже вспоминал с большим удовольствием, ребята часто устраивали дружеские вечеринки, ходили на вечера (слова «дискотека» тогда не было), танцевали, слушали джазовую музыку, записанную на «костях» или на пленку. В ходу были также полублатные дворовые песенки для интеллигентных юношей и девушек, типа:

Про Анну Каренину

Жила на Москве героиня романа,Из старых дворянских семей.Ее называли Каренина Анна,Аркадьевна – отчество ей.………………………………………….Тут Вронский явился, ужасный пройдоха,И белый к тому ж офицер.Его воспитала другая эпоха,И жил он не в СССР.………………………………………….

Или про Отелло

…Папаша – дож венецианскийБольшой любитель был пожрать,Любил папаша сыр голландскийМосковской водкой запивать.………………………………………….

Или про Льва Николаевича Толстого

В имении Ясна ПолянаЖил Лев Николаич Толстой,Не ел он ни рыбы, ни мяса,Ходил по именью босой…

На Урале народ плохо воспринимал сухие и полусухие вина, и когда при Хрущеве начался массовый импорт таких вин из Болгарии, Венгрии и Румынии, то поначалу вино выливали в большие кастрюли и варили его с сахаром перед употреблением. Игорь, имевший гуд аут – ский опыт употребления сухих марочных вин и пивший такие вина, считался в связи с этим белой вороной в студенческой компании.

Пятый курс промчался, как заяц после выстрела охотника – быстро и петляя. На преддипломную практику профессор поехал в Бронницы к Грише и туда же оформил и распределение. Было решено, что практику он будет проходить не в отделе, которым заведовал Гриша, а в отделе, которым заведовал полковник Платон Андреевич Сазонов, сосед Любы и Гриши по лестничной площадке. Он был легендарным человеком, в молодости после окончания военного училища Сазонов упал с турника и сломал ногу. Она срослась как-то неправильно, и до конца жизни полковник хромал. Благодаря железной силе воли он остался в армии, отлично бегал, прыгал, плавал и ходил на лыжах. Вообще Игорю повезло, поскольку ему довелось общаться с удивительно интеллигентным и образованным контингентом настоящих русских офицеров, о которых он имел представление в основном по мемуарам А. А. Игнатьева[11].

Руководителем практики и потом дипломного проекта был подполковник Андрей Ильич Фоменко, тоже фигура весьма примечательная. Во время войны он волею судьбы попал во Францию, где был военным советником крупного отряда в армии генерала де Голля. Он был лично знаком с генералом. Фоменко свободно владел французским и отлично знал французскую культуру и литературу. В момент контактов с Игорем Фоменко возглавлял Общество советско-французской дружбы. У Фоменко была роскошная библиотека, и профессор частенько наведывался к нему за книгами. При поездках во Францию подполковник всегда подшучивал над своими коллегами по делегации:

– Вам всем нечего надеть, а я спокойно еду в своем военном мундире.

В лето после защиты Игорем диплома Аронсоны переезжали в Харьков, где глава семьи должен был занять должность заведующего кафедрой в тамошнем мединституте. Игорь во время «послезащитного» отпуска и Аркадий взялись перегонять «Волгу» своим ходом из Челябинска в Харьков. В то время это было путешествие с приключениями, но ребята с ним вполне справились. Это был первый большой автопробег профессора.

Глава 3

Учености плоды

По прибытии в Бронницы после распределения Игорь устроился жить у Любы и Гриши и ездил на работу иногда с Гришей на служебной машине, а иногда на автобусе. Допуск у него был с институтских времен, однако здесь его пришлось оформлять заново на более высокий уровень. Наличие прошлого разрешения сильно облегчало процедуру, и профессор получил допуск в течение трех недель. Работать он начал не в Гришином отделе гусеничных машин во избежание семейственности, а в отделе колесных машин. Сазонов определил профессора в группу капитана Сюткина – блондинистого молодого человека лет тридцати. Группа занималась тяжелыми тягачами для перевозки танков, а также транспортирования и запуска межконтинентальных баллистических ракет. Игорь и диплом делал по таким машинам. В качестве главного производителя таких машин в СССР был определен Минский автомобильный завод (МАЗ), в котором было создано специальное конструкторское бюро. Возглавлял его Борис Львович Шляпник. В 1962 году на вооружение Советской армии был принят тягач MA3-535A. В 1963 году, когда профессор начал работать, исполнился год с начала производства, и машина болела детскими болезнями, как это часто бывало в таких случаях в СССР, да и в других странах тоже. Спустя месяц Сюткина и Игоря отправили в Минск на месячную стажировку. По прибытии они были представлены Шляпнику, который встретил их вполне радушно и отнесся к их миссии со всей серьезностью. Недельки через две Шляпник вызвал ребят в кабинет и сделал им предложение:

– У нас намечается большой испытательный пробег на Севере, на Кольском полуострове. Думаю, вам было бы полезно в нем поучаствовать. Если вы не против, я позвоню Сазонову и переговорю с ним.

Стажеры были отнюдь не против.

Проблема разработки машин, пригодных для эксплуатации зимой, была в то время чрезвычайно острой. Средняя температура января на половине советской территории была ниже минус 20 градусов. И дело было не только в запуске двигателя, но и в используемых материалах. Некоторые виды резины при минус 40 °C «стекленеют» – разрушаются при приложении нагрузки. Углеродистая сталь при минус 30–40 °C становится хрупкой, припой, которым паяют, превращается в порошок и т. п. Запуску двигателя при низких температурах были посвящены сотни разработок, статей, докладов и диссертаций.

По возвращении домой коллеги начали готовиться к пробегу: изучали отчеты о стендовых и полевых испытаниях машин при низких температурах, смотрели по карте трассу пробега, которая проходила по территории, заселенной ненцами – одним из малых народов, компактно проживающих в районе Кольского полуострова, тренировались в вождении МАЗ-535 – две штуки были в Бронницах, заказывали себе теплую одежду и обувь. В середине декабря 1963 года профессор с Сюткиным вылетели в Мурманск, где встретились со своими белорусскими коллегами. Техника была уже в городе. Отсюда до места добирались сначала поездом, потом своим ходом. Встречи с ненцами были весьма любопытными. Поражало беспробудное пьянство. В одном из заброшенных стойбищ пожилой ненец пожаловался, что со снабжением стало совсем плохо: «Тройной одеколон», который стоил дешево и был приятным на вкус, перестали завозить, а привозят «Красную Москву», дорогую и противную – пить невозможно!

Коммент-эр: «Красная Москва» – знаменитые в советское время женские духи производства московской фабрики «Новая заря» (до революции – «Брокар и К°»). Аромат «Любимый букет императрицы» был создан для императрицы Марии Федоровны Августом Мишелем к 300-летию дома Романовых, которое праздновалось в 1913 году. «Красная Москва» была модным и популярным советским брендом, и им пользовалось множество советских женщин. Производство духов курировала Полина Жемчужина – жена Молотова и подруга Надежды Аллилуевой (жены Сталина).

Были также другие эпизоды, которые можно считать забавными при некотором желании. Так, Игоря и Сюткина снабдили зимними комбинезонами из натурального меха, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что головотяпы в меховом ателье забыли сделать сзади откидывающийся клапан. При необходимости справить большую нужду ребятам в процессе движения приходилось снимать на улице комбинезон при минус 30–40 градусах. Это, конечно, развлекало других участников пробега, но исполнителям «аттракциона» было не до смеха. После пробега профессор с Сюткиным попутным военным бортом вернулись в Мурманск и оттуда вылетели в Москву.

В июне 1964 года профессор прилетел в Челябинск в отпуск. Его закадычный институтский дружок и однокашник Саша Евсеев, который был старше на два года, после окончания института распределился в Забайкалье, под Читу, начальником автобазы. После Забайкалья Саша устроился на работу в ежедневную челябинскую газету, заочно окончил Литературный институт имени Горького и стал профессиональным писателем-прозаиком. По мотивам своего пребывания в Сибири он написал свою первую повесть «Точка на карте». Игорю запомнился эпизод, наглядно характеризующий ситуацию того времени. Шло обсуждение повести на заседании челябинского отделения Союза советских писателей. Один маститый прозаик сказал: «Повесть неплохая, но некоторые эпизоды надо бы подправить. Например, герой переспал с героиней на буровой вышке. Ну, переспал – куда ни шло, но почему на буровой? Это нетипично для советского быта, не везде есть буровые…»

Тем летом Саша по путевке комсомольского турбюро «Спутник» съездил в Японию и переслал профессору с оказией подарок – японские плавки – жуткий дефицит того времени. Кроме этого, он прислал некий пакет и в письме просил передать подарок девушке по имени Марианна Боровская, за которой ухаживал до отъезда. Профессор знал эту девушку и ее сестру-близняшку, но различить их никогда не мог. Он созвонился с Марианной и в один из дней отправился с пакетом к ней домой. Жила она в самом центре, на площади Революции, в элитном доме послевоенной постройки – с высокими потолками и мусоропроводом в квартире. Такой дом в Челябинске в то время был только один. Дверь открыла Марианна, но Игорь шестым чувством почувствовал, что тут что-то не так.

Поэтому он на всякий случай спросил:

– Вы кто?

И получил ответ:

– А вы как думаете?

Тут капитан КВН растерялся и начал блеять что-то неопределенное.

Обстановку разрядила мама девушек:

– Дана! С кем это ты там беседуешь?

Девушка-близнец и профессор дружно расхохотались:

– Трудно в разведке, всегда могут быть непредвиденные обстоятельства, которые приведут агента к провалу.

Марианны не было дома, и Игоря попросили входить. Его угостили чаем, и он просидел у Боровских три часа. Оказалось, что близнецы родились в Кандалакше, городке в Мурманской области, куда их папа Александр Семенович был направлен после окончания Московского энергетического института по специальности «электрификация железнодорожного транспорта». А малой родиной мамы и папы был Ростов-на-Дону. Женская линия семейства Боровских была музыкальной: мама была пианисткой в местном Дворце пионеров, Марианна и Дана учились в Уральской консерватории в Свердловске, Марианна – на фортепьянном отделении, а Дана – на дирижерско-хоровом. Обе девушки учились заочно и работали.

Вернувшись домой, Игорь сильно задумался, ему показалось, что он влюбился с первого взгляда. Он спросил маму:

– А как ты посмотришь на мою женитьбу?

– Смотри, Игорь, ты уже самостоятельный мужчина, работаешь, получаешь «огромную» зарплату девяносто пять рублей. (Мама шутила: хороший чешский мужской костюм стоил 150 рублей, а югославский или финский – 180.) Можешь жениться… Вопрос: надо ли? А кто она, если не секрет?

После рассказа Игоря мама высказала опасение:

– Ты в Бронницах, родится ребенок, жить будет негде, Дане надо кончать консерваторию, работать, неизвестно с кем будет ребенок, тебя будет носить по всему Союзу – посмотри на Гришу, его по полгода нет дома… Если ты всерьез, то надо возвращаться в Челябинск, я не работаю, есть где жить, подумай над этим, посоветуйся с Гришей!

В течение отпускного месяца профессор встречался с Даной ежедневно, предчувствие его не обмануло.

Дана отвечала ему взаимностью. Игорь близко познакомился с ее сестрой, мамой и папой и улетел в Бронницы с намерением вернуться жить и работать в Челябинск. Прежде всего, он посоветовался с Гришей. Гриша соображал быстро – не зря он был награжден орденом Красной Звезды за один интересный боевой эпизод, о котором Игорь прочел в сохранившейся у него фронтовой газете. Во время Сталинградской битвы Гриша служил начальником полевой танкоремонтной мастерской. Однажды случилось так, что в мастерской осталось в живых он, еще два бойца и имелось несколько поврежденных машин, а вокруг не было никого из советских солдат. Вдруг они увидели немецкий танк, который мчался на мастерскую полным ходом, стреляя из пулемета и наводя пушку. Положение было критическим. Из «ходовых» машин в мастерской в ремонте находилась только одна «тридцатьчетверка» с погнутой пушкой. Гриша мгновенно оценил степень изогнутости, схватил снаряд, залез в танк, навел пушку и выстрелил. Он попал в немецкий танк – пушка при выстреле выпрямилась. Риск, что снаряд взорвется в стволе, был огромен. Немецкий танк был подбит и остановился.

– Фрэнсиса Бэкона знаешь? Так вот, сей лорд-хранитель печати говорил, что знание – это сила! – сказал Гриша – А я знаю, что как раз в прошлом году в Челябинске открыли филиал одного подходящего тебе по профилю института и они набирают туда сотрудников. Тут мы тебе открепление сделаем, надо запрос из челябинского совнархоза.

Коммент-эр: открытие этого филиала на периферии, как и многих других филиалов ведущих московских исследовательских институтов в то время, было обусловлено инициативой Н. С. Хрущева по уменьшению народонаселения Москвы. Его план заключался, конечно, не в создании периферийных филиалов и отделений, а в переводе крупных НИИ и КБ целиком в провинциальные города. Понятно, что этот план вызвал самое ожесточенное сопротивление на местах – никто уезжать из Москвы не хотел. Использовались самые изощренные способы уклонения от реализации этой инициативы. Одним из таких способов было открытие филиалов и отделений в провинции. Наверх докладывалось, что создан филиал в таком-то городе и туда постепенно будет переноситься часть исследований при их сокращении в головном институте. Всё это было полной липой, никакого сокращения московских институтов в итоге не было, однако толчком для развития многих отраслей науки и техники на периферии это послужило, что было для страны, в общем, чрезвычайно полезно.

Отец Даны и Марианны был крупным хозяйственным руководителем – раньше он занимал пост начальника Южно-Уральской железной дороги, а в текущий период был заместителем начальника дороги по электрификации. Насколько Игорю было известно, он довольно близко знал председателя совнархоза. Профессор позвонил Александру Семеновичу, и тот заверил его, что с запросом проблем не будет. Через месяц Игорь уже работал в Челябинском филиале НАТИ. Весь год Игорь и Дана активно встречались, и окружающие иначе как жениха и невесту их уже не воспринимали. Да и сами себя Игорь и Дана тоже по-другому не ощущали.

Летом 1965 года Игорь поехал в турпоездку в Финляндию по комсомольской линии. Первое путешествие за границу, да еще сразу в высокоразвитую капиталистическую страну, производило сильное впечатление – чистота, порядок, заполненные магазины, отличные дороги, западные автомобили, спокойные и уверенные в себе люди… Поражал «шведский стол» и… копченая оленина. Однажды туристы ехали в поезде в город Тампере. Вся советская делегация, согласно тогдашней традиции, громко пела в вагоне хором, а Игорь, у которого совсем не было музыкального слуха, сидел в сторонке рядом с симпатичной черненькой финкой. Они познакомились – финку звали Лайма, она говорила на английском и училась филологии в университете в Хельсинки. В данный момент Лайма ехала к родителям на каникулы. Одним из ее преподавателей в университете был Мартти Ларин, романом которого «Четвертый позвонок» зачитывалась в то время вся советская молодежь.

Игорь был несколько удивлен, как легко они с «капиталистической» девушкой нашли общий язык и сколько интересных тем было у них для обсуждения. По приезде в Тампере Лайма дала Игорю адрес и телефон и пригласила его в гости. Он, естественно, сообщил ей название отеля, где остановится делегация. Легко сказать, в гости! Как советский комсомолец в чужой стране мог безнаказанно это сделать? В отеле Игорь пошел к руководителю группы и всё чистосердечно ему рассказал. Тот сильно задумался: «Понимаешь, по инструкции не положено туристу одному идти в гости, я буду вынужден пойти с тобой, но больно уж дурацкое положение, если бы мы хотя бы вместе с тобой с твоей Лаймой познакомились. Я посоветуюсь».

Игорь знал, что в составе каждой группы, выезжающей за рубеж, был инкогнито нештатный (в случае поездки в капиталистические страны – иногда и штатный)«стукач» КГБ, который мог настучать и на руководителя группы. Поэтому понимал, с кем руководитель должен советоваться. В таких случаях обычно принималось типовое решение: объект должен был схватить сильный насморк и отказаться от встречи, и Игорь уже приготовился назавтра «заболеть». Однако, к его удивлению, руководитель утром сказал ему: «Учитывая все детали (кстати, включая и Мартти Ларни), можешь идти, но будь внимателен». Игорь тут же позвонил Лайме, и она приехала за ним в отель на стареньком «Саабе». Лайма жила с родителями и младшей сестрой в очаровательном коттедже прямо на берегу большого озера Пюхя-ярви (город расположен на перешейке между двух озер. В северной части города расположено озеро Нясиярви, в южной – Пюхяярви).

После сытного обеда с финской 21-градусной водкой («Twenty One») все направились в сауну, которая примыкала к дому и находилась на сваях над водой. В «предбаннике» всё семейство разделось догола и вопросительно посмотрело на Игоря. Деваться было некуда, профессор сбросил плавки и кинулся в дверь парной. В первые минуты он очень старался не смотреть на обнаженную Лайму, ее маму и сестру, но потом привык. Из сауны все прыгнули в лучах заходящего солнца в очень холодное озеро и поплавали голышом. Тут профессор блеснул разными стилями плавания и, дойдя до синего цвета кожи, бросился опять в парную. Мама и папа всё еще плавали, как ни в чем не бывало. Вечером Лайма привезла Игоря в отель, где он тут же побежал отчитываться к руководителю. Про сауну он, естественно, промолчал. Однако визит к Лайме не остался без последствий после возвращения в Челябинск.

Из Финляндии профессор привез финский нож – финку, который он спрятал в осветительный плафон в купе поезда при пересечении границы, голубые джинсы фирмы Lee и куклу в национальной финской одежде для Даны. Из Финляндии группа вернулась в Ленинград, откуда профессор поездом добрался до Риги. Туда же прилетела Дана, и в Дзинтари, в домике на речке Лиелупе, они провели незабываемую медовую неделю, а спустя несколько месяцев после возвращения официально поженились. Через девять месяцев у них, соответственно, родилась дочка Юля. Бранислав Нушич писал, что после женитьбы у человека уже нет биографии, но у профессора она только начиналась.

Спустя полгода после поездки Игорю позвонил домой по телефону человек, который сказал, что хочет поговорить с Игорем по поводу Финляндии. Игорь, конечно, моментально догадался, откуда этот человек, и они встретились в скверике поблизости от дома Игоря. Собеседник предъявил Игорю удостоверение капитана КГБ и начал разговор с вопроса:

– Скажите, вы переписываетесь с кем-нибудь в Финляндии?

Игорь отлично знал, что вся переписка с капстранами перлюстрируется в КГБ и вопрос этот чисто риторический. Однако он продолжал игру.

– Да, с одной девушкой – студенткой Хельсинкского университета.

– Часто?

– Да нет, изредка.

– А от кого зависит частота переписки?

– Да, пожалуй, от меня, она-то отвечает быстро!

– А вы хотели бы еще раз съездить в Финляндию?

– Почему нет, хорошая страна.

– Мы можем помочь вам совершить такую поездку.

– Капитан, давайте напрямую, я же понимаю, о чем идет речь, и сразу вам говорю, я сейчас не могу, я только что женился, жена беременная, работа новая… Вы же понимаете.

Больше Игоря по этой теме не трогали, а переписка с Лаймой постепенно заглохла.

Свою поездку Игорь вспомнил спустя лет десять при забавных обстоятельствах. У них работал один инженер по имени Евгений Сухомлинов. В начале шестидесятых годов в СССР были начаты работы по созданию газотурбинного двигателя для танков, а в конце шестидесятых в Челябинске было создано специальное конструкторское бюро ОКБ-6, занятое исключительно тематикой по созданию таких двигателей. Сухомлинов работал в этом бюро и был направлен на стажировку в Англию – одну из лидирующих стран по газотурбинным моторам, где провел около трех лет. В те времена такие люди были большой редкостью. Игорь был с Женей в прекрасных отношениях, и однажды, будучи вместе с Игорем в командировке, Сухомлинов в состоянии некоторого подпития сказал: «Игорь, я инвалид, я заражен и болен Англией. Вы же понимаете, как после трех лет там я смотрю на всё это здесь… Мне очень тяжело! Сказать это я никому не могу!»

Турпоездка в Финляндию – это, конечно, не командировка на три года в Англию, но Игорь Евгения понимал.