АGONY

– Армин, – я тихонько позвала его.

Но он не отреагировал. Он будто совсем не слышал меня и того, что происходило вокруг. Тишина нарушалась лишь цокающей стрелкой часов, напоминающих о том, как быстро от нас утекало, отведенное нам, время.

Когда парень внезапно поднял свой опустошенный взгляд на меня, застывшие в его глазах слезы вдруг покатились по щекам. Я сглотнула, ободряюще положив руку на его бедро, и слегка сжала его.

– Бэб, как же так… – он прошептал. Я не знала, что ему ответить, потому что вопрос его был, скорее, риторическим. Никто не смог бы дать на него ответа, даже если бы очень захотел. Так просто было нужно.

Я чуть крепче сжала его бедро, пока он в неверии продолжал еле слышно шептать: «Как же так… как же так…». Он выглядел так же плохо, как и Томми, когда впервые после новости о болезни пришел ко мне. Только Армин еще не брился и, обросший довольно густой щетиной, выглядел так, будто пил недели две, не просыхая.

Он внезапно резко вскочил, зарываясь руками в волосы, чуть оттягивая их, и прерывисто зашагал по комнате из стороны в сторону. Прошло еще несколько секунд, прежде чем в открытое окно ворвался прохладный сентябрьский воздух и послышался щелчок зажигалки. Армин снова курил.

Я болезненно прикрыла глаза.

– Тебе нельзя…

– Плевать.

Это все, что я услышала в ответ на свое замечание. Армин злился так же, как и все злились на судьбу, не понимая, почему именно мне выпала такая горькая учесть.

– Я поверить не могу, – прохрипел он после нескольких минут молчаливых раздумий. Аддерли сел на пол, облокотившись спиной об мою кровать. Я выкарабкалась из-под одеяла и села на пол рядом с ним, прежде чем он, вздохнув, продолжил.

– Я не могу понять, как тебя не станет. Не понимаю, как это: был человек и все. Нету, – глаза Армина быстро забегали по моему лицу, будто пытались запомнить его до мельчайших подробностей. Сохранить в памяти ту Бэб, которую он знал и любил. Ту, с которой когда-то хотел провести всю свою жизнь. – Не могу представить, как это… будет тот же дом, та же трава вокруг, тот же дуб на заднем дворе, а тебя не будет. Как это, приходить в этот дом, где есть Грэг, Дейрлл и твои родители, но больше нет тебя. Заходить в твою комнату, ощущать запах твоих духов, видеть твои вещи на столе, но не тебя…

Слезы стояли в глазах Армина. Он продолжал нервно кусать губы, стараясь не смотреть в мою сторону. Иначе бы попросту не выдержал. Я почувствовала, как зажгло кожу на щеках, и поняла, что из нас двоих сдалась первая.

– Представь, что я просто уехала в другой город, – я изо всех сил постаралась улыбнуться ему.

– Я не смогу, – он отрицательно покачал головой. – Господи, Бэб, я так тебя люблю. Ты уже давно не моя, но ты еще здесь, со мной, даже если на расстоянии. Мне так страшно потерять тебя. Потерять насовсем. Больше никогда не увидеть тебя, даже одним глазком.

– Я буду приходить к тебе во снах, – я все-таки выдавила из себя подобие улыбки.

Армин грустно улыбнулся мне в ответ.

– Да, во снах.

Мы замолчали на какое-то время, прежде чем Армин вдруг отрешенно прошептал:

– Мне страшно.

Я кивнула.

– Мне тоже.

Армин посмотрел на меня, рвано выдыхая, и снова отвел взгляд в сторону, больше не в силах смотреть на мое лицо, будто уже прощался со мной.

– Армин, – я негромко окликнула, но продолжила, не дожидаясь, когда он выйдет из своих раздумий. – Обещай мне, что когда я… – прервавшись. – Ну, в общем, когда меня не станет, ты приглядишь за Дейрлл… пожалуйста.

Печальный и серьезный взгляд парня задержался на моем лице, когда он утвердительно закивал головой.

– Обещаю.

Я так же утвердительно кивнула и отвела взгляд в сторону.

– Хорошо.

***

Вскоре началось мое лечение, и первым этапом стала лучевая терапия. Мне предстояло проходить данную процедуру в течение полутора месяцев по 5 дней в неделю и совмещать это с употреблением целой кучи лечебных препаратов. Меня предупредили обо всех возможных побочных эффектах, так что я была готова абсолютно к любому исходу.

Теперь моя жизнь состояла из хороших и плохих дней. Были дни, когда слабость и тошнота не отпускали мое тело ни на секунду, а были и те, когда, казалось, что я в одном шаге от полнейшего выздоровления. Иногда мне казалось, что такой способ лечения еще хуже самой раковой опухоли, растущей у меня в голове, а ведь еще предстоял перерыв и после, как закрепитель, химиотерапия. Так что я уже даже и не знала, смогу ли выдержать все это. Но у меня была целая группа поддержки, состоящая из Томми, семьи и лучших друзей на свете, и от этого на душе было значительно спокойнее. Эванз находился со мной все свое свободное время, а когда ему нужно было работать, его, как правило, сменяли Дейрлл, Лотти или Армин. Не думаю, что, если бы не новость о моей скорой смерти, они когда-либо смогли бы подружиться, но теперь, по крайней мере, им приходилось уживаться друг с другом ради моего спокойствия. И за это я была им безумно благодарна.

В один из так называемых «хороших» дней мы с Томом сидели у меня в комнате. Он успокаивающе гладил меня по голове, которая лежала у него на коленях, и слушал тихую расслабляющую музыку. Я прикрыла глаза, в наслаждении пропуская каждый ее звук через себя, когда Томми вдруг негромко прошептал:

– Прислушайся. Ты слышишь это?

– Что это? – я распахнула глаза, внимательно посмотрев на парня. Его глаза были закрыты, а на его губах играла еле заметная улыбка.

– Океан. У меня океан. А что у тебя?

Я снова закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться и понять, где Томми смог услышать океан. Я буквально слилась с мелодией воедино, и вдруг поняла, что у меня не океан. Совсем другое.

– У меня бесконечность.

Я блаженно улыбнулась. Теперь я явно чувствовала эту бесконечность.

Я была бесконечностью в этот момент.

– Бэбби… – хрип Тома заставил меня посмотреть на него. От умиротворения на его лице не осталось и следа. В его глазах читалось обеспокоенность и волнение. Будто я сказала о бесконечности, как о чем-то недостижимом. Будто это было криком о помощи. Но я сказала так не потому что так сильно не хотела умирать. Просто в этот момент я почувствовала себя настолько живой, что захотела раствориться в нем. Я словно обрела смирение, душевный покой. Я не хотела умирать, но я знала, что даже если это скоро случится, сейчас у меня была собственная маленькая бесконечность.

– Все в порядке, Томми, – я поднялась, садясь рядом с ним, и сжала руку парня в своей. – Да, мне страшно оставлять тебя. Мне страшно оставлять семью и друзей. Мне страшно умирать. Но сейчас мне по-настоящему хорошо, – прервавшись, улыбнулась я. – Так давай просто жить. Как ты меня учил, помнишь?

Томми грустно вздохнул, соглашаясь.

– В таком случае, я бы хотел чуть большей бесконечности для нас.

– Я тоже. Но все, что у нас есть – это сейчас.

– Но разве этого достаточно?

– Этого никогда не будет достаточно, – я согласилась. – Этого никогда не будет достаточно ни для кого из нас. Но сейчас мы можем быть вместе, можем быть счастливы. И я не хочу думать о том, что будет потом, когда у нас есть сейчас.

Томми восхищенно посмотрел на меня, расплываясь в широкой улыбке.

– Знаешь, – он взял с тумбочки пакетик с травкой, которую я теперь принимала, когда боль становилась совсем невыносимой, – или я что-то путаю, или тебе стоит быть осторожнее с приемом этой жести.

Я закатила глаза.

– Я не под кайфом, Томми.

Томми слегка рассмеялся и провел рукой по моим волосам.

– Серьезно, и когда ты только успела стать такой мудрой женщиной?

– Ну, у меня был довольно хороший учитель, так что… – я пожала плечами, улыбаясь парню в ответ.

– Напомни, я уже говорил, что люблю тебя? – нежность в голосе парня заставила мое сердце забиться в миллион раз быстрее.

– Постоянно. Но я не буду против услышать это еще раз.

Эванз аккуратно притянул меня к себе, чтобы подарить мне самый трепетный поцелуй на свете.

– Знаешь, – я отстранилась, рассмеявшись. – Это даже лучше всяких признаний.

Томми негромко рассмеялся в ответ.

– Так и есть.

***

В один из октябрьских пасмурных дней Томми нашел меня сидящей под деревом в «нашем» месте.

– Вот ты где, – его испуганный голос послышался за моей спиной, выводя меня из раздумий.

Я встрепенулась, разворачиваясь к нему и быстро складывая листы бумаги, которые держала в руках до этого, в сумку.

Дыхание парня было настолько тяжелым, будто пробежал целый марафон. Я поднялась на ноги, отряхнувшись, и встала рядом с ним, пока он пытался отдышаться.

– Ты напугала нас. Мы повсюду тебя искали, – он выдохнул, обеспокоенно осматривая мое лицо и тело на пример каких-либо повреждений. – Ты в порядке?

Он поправил шапку, съехавшую на мое лицо, и плотно застегнул мою куртку. Я утвердительно кивнула, сжимая в руках пояс от сумки, перекинутой через плечо.

– Что ты здесь делала?

– Хотела подумать, – я улыбнулась, вспомнив слова Тома, когда он впервые привез меня сюда.

–Подумать? – переспросил парень.

– Да, Томми, такой мыслительный процесс, присущий всем людям, – я снова не сдержалась, чтобы не поддразнить его.

– Да, – Томми покачал головой, облегченно рассмеявшись. – Ты действительно в полном порядке.

Я улыбнулась.

– А теперь идем. Мне нужно доставить тебя твоим родителям, чтобы они удостоверились в твоей целости и сохранности.

Томми взял меня за руку, помогая мне пробраться через ветки деревьев.

Я не подумала о том, что сильно перепугаю родителей своим внезапным отсутствием, когда никому не сказала о своем уходе. И я соврала Тому о том, что хотела просто подумать. Я не сказала ему о том, что у меня было одно дело, которое я хотела успеть сделать, прежде чем покину этот мир, и сделать его дома я никак не смогла бы. Мне необходимо было побыть в абсолютной тишине, наедине с собой и природой. Поэтому, в итоге, я оказалась здесь, в месте, которое, не смотря ни на что, всегда делало меня счастливой.

Том однажды сказал, что не сможет спасти меня. Но это не значило, что я не смогу спасти его.

***

Месяцы летели так быстро, что я не успевала жить, и это безумно расстраивало меня. Приближение неминуемой смерти чувствовалось с каждым днем все острее. Лечение в целом оказывало на меня положительное действие, но полностью устранить приступы головной боли оно было не в состоянии. Иногда голова болела так сильно, что мне хотелось умереть прямо здесь и сейчас. В такие дни на дом приходила медсестра, чтобы вколоть мне очередную порцию обезболивающих. И в такие моменты рядом со мной также находился Томми, потому что никого, кроме него я видеть не могла и не желала. Он обычно прикладывал к моему лбу смоченную водой тряпку, а потом ложился рядом, крепко обнимая меня в ожидании, когда вспышка боли утихнет. И мне действительно становилось легче. Потому что он был рядом, и потому что его любовь лечила мою душу, даже если не могла мое спасти тело.

Таким образом, я дотянула до Рождества и встретила его в компании родителей и друзей, которые всеми силами старались не дать мне упасть духом. В университете у Армина выдались довольно большие каникулы, которые он провел со мной, прежде чем снова вернулся к учебе.

Но, тем не менее, с каждым разом я становилась все слабее. Мои волосы стали клочьями выпадать после начала химиотерапии, и я не могла спокойно смотреть на себя в зеркало. К середине марта начались одышки, и теперь уже мое тело совсем не слушалось меня. Ноги перестали держать меня, и я почти не вставала, а на улицу меня вывозили в инвалидной коляске. Я окончательно смирилась со своим положением и перестала сопротивляться тому, что постепенно утаскивало меня в мир иной.

Теперь мы каждый вечер лежали в обнимку с сестрой, с моей маленькой Дейрлл, которая так внезапно стала взрослой. Иногда мы лежали молча, но в основном, мы без остановки болтали, стараясь успеть рассказать друг другу абсолютно все. Я была рада, что все это время с ней рядом был Тим, который поддерживал ее. И мне было также дико грустно, потому что мне хотелось увидеть ее через пару лет, когда она закончит школу. Мне бы хотелось знать, какой путь она выберет, в какой университет поступит. Мне хотелось увидеть ее в тот момент, когда она скажет «да» своей первой и самой большой любви. Мне хотелось быть рядом с ней, и оставить ее было также больно, как и всех остальных. Дейрлл была очень сильным человеком, но и она иногда давала слабину, когда она плакала на моем плече, слезно умоляя не умирать. И в такие моменты мое сердце разрывалось от того, что от меня здесь уже ничего не зависело.

Но самым сильным человеком из всех, кого я когда-либо знала в своей жизни, был Томми. Он держался до последнего. Он держался, когда видел меня в приступах агонии; когда меня тошнило и рвало из-за постоянного облучения; когда у меня не было сил заговорить после, и даже когда почти все волосы осыпались с моей головы, а губы потрескались. Он все еще держался, словно был непоколебим. И он все еще любил меня.

Однажды он пришел ко мне, слегка выпивший, и в тот момент я поняла, благодаря чему он все еще держался.

Только, когда я увидела его таким, что-то сломалось во мне.

– Том, милый, что случилось? – испугалась я. Мне так хотелось встать и подойти к нему, чтобы иметь возможность чувствовать тепло его тела под моими руками. Чтобы успокаивающе поцеловать его. Но я была не в состоянии, и это убивало меня. Разрывало на части сердце.

– Мне кажется, что я умираю, Бэб… – он прохрипел.

– Почему тебе так кажется? – я сглотнула ком в горле, который стал рваться наружу от его слов.

– Потому что я не смогу без тебя, – Том с силой закусил губу, покачав головой. – Потому что я не готов прощаться.

И это было так тревожно и печально слышать от него. Было больно видеть, как он сдавался, разрушался из-за меня.

– Я так хочу спасти тебя, – он буквально простонал, зарываясь лицом в ладони.

– Ты же знаешь, мы ничего не можем сделать с этим, – я вздохнула.

– Это не то, что я хотел услышать.

Томми, пошатываясь, уселся на мою кровать и недовольно сложил руки на груди. Он был как ребенок прямо сейчас, и это было, в какой-то степени, умилительно. Я видела, как в нем сражались злость и отчаяние, но я не могла предугадать, что именно победит в этой борьбе.

– Послушай, ты так многое сделал для меня. Ты в корне изменил меня и мою жизнь. Ты показал мне, как прекрасно жить, и доказываешь это по сей день. Ты уже спас меня, Томми.

– Но я не смог уберечь тебя от рака, – запротестовал он.

– От этого никто не застрахован. К сожалению, в нашем случае рак – побочный эффект счастья. Но если бы не ты и твоя поддержка, я бы не смогла протянуть так долго, – я зарылась рукой в его кудри, заставляя напряжение оставить его широкие плечи.

– Томми, я не жалею ни о чем. И ты, пожалуйста, не жалей. Не этому ли ты меня все время учил? Жить мгновениями. Ты буквально оживил меня. Ты подарил мне жизнь, и большего уже никто бы не смог сделать для меня.

– Звучит, как прощание, – он сказал это так, будто внутри него что-то оборвалось.

– Ты же знаешь, что я никогда не попрощаюсь с тобой, – я снова печально вздохнула. – Я так сильно тебя люблю, Том.

Я соврала насчет прощания. Я не хотела прощаться, но я прощалась, потому что я не знала, что могло быть со мной завтра, через неделю или месяц. Смерть с каждой секундой была все ближе и ближе ко мне, и я старалась попрощаться со всеми заранее, чтобы достойно встретить ее, зная, что я сделала все, что хотела.

– Я тоже люблю тебя, Бэбби.

Томми так отчаянно посмотрел на меня, будто прочитал мои мысли. Будто понял, что я хотела донести до него. Его губы внезапно накрыли мои, и я почувствовала их солоноватый вкус. Я не могла понять, из-за чьих именно слез это было. Думаю, из-за наших общих. Мы оба плакали в этот момент. Мы прощались, потому что знали, как мало у меня осталось времени. Мы знали, как мало у нас осталось нас самих.

С каждым шагом мне становилось все тяжелее идти. С каждым вдохом становилось тяжелее дышать. С каждым днем мне становилось тяжелее жить. И то, что сейчас я могла целовать Томми – было моим самым огромным благословением.

Он аккуратно уложил мое слабое тело на кровать, не спуская с меня взгляда и не смея разорвать наш горький поцелуй. Том выглядел таким потерянным и печальным сейчас. Мой зеленоглазый ангел. У меня разрывалось сердце от любви к нему, и я снова плакала. Плакала от того, каким прекрасным был этот мальчик, с его огромным сердцем и душой, с его стремлением помочь мне. Он думал, что не может спасти меня. Но он спас. Спас тогда, когда ворвался в мой, такой чертовски неправильный, мир. Томми подарил мне жизнь, научил ценить каждое прожитое мгновение, позволил мне быть собой и показал, что никогда не поздно начать все заново. Он не только подарил мне счастье. Он сам стал моим подарком судьбы.

Я помогла ему снять с себя футболку, и увидела, как болезненно он прикрыл глаза. Мое тело больше не было телом прежней Бэб. Стали сильно выпирать бедра, а кожа приобрела бледно-мертвый вид. Но Том не колебался ни секунды, когда стал покрывать мою часто вздымающуюся грудь нежными, еле весомыми поцелуями.

– Я ужасна…

Он прервался и посмотрел в мои глаза.

– Не говори так, – от его серьезного взгляда у меня защипало кожу. Я сглотнула, закусив губу.

– Бэбби, ты самая красивая девушка на свете. Ничего не изменилось с того раза, когда я впервые увидел тебя. Слышишь? Ничего.

И я вдруг ясно осознала, что имел в виду Томми. Он не считал меня ужасной, потому что полюбил не за внешность. Томми полюбил мою душу, и не имело значения, насколько болезненно исхудавшей я была сейчас. Он был прав, ничего не изменилось, потому что я осталась для него прежней Бэб. Ему просто было нестерпимо больно видеть то, как я умирала.

Мне хотелось целовать его без остановки, без единой одышки. Но у меня совсем не было сил. И я снова позволила Тому все взять в свои руки, когда полностью отдалась ему.

Он нежно заправил прядки моих волос за ухо, целуя оголившийся участок кожи на шее и заставляя меня прикрыть глаза в наслаждении.

Томми скинул свою рубашку и джинсы на пол и снова потянулся за поцелуем. Его губы стали все требовательнее, а поцелуи жестче. Теперь он терзал мои губы, кусая их в кровь. Отчаянно. Грубо. Резко. Как необходимость в воздухе. Как желание почувствовать меня полностью. Как желание остановить время.

Мне хотелось плакать от счастья, потому что Том все еще хотел меня. Потому что он действительно любил меня, и потому что я тоже любила его. Я не оттолкнула его тогда, и не собиралась отталкивать сейчас. Мы были нужны друг другу, больше, чем когда-либо.

Нежность, с которой мы начинали, переросла в страсть. Будто бы то, что Томми делал мне больно, заставляло его поверить в то, что я еще жива. Будто бы то, как сильно он сжимал руками мои бедра, когда входил в меня, помогало ему понять, что я настоящая, я все еще с ним и для него. Теперь все было по-другому. Не было романтики и лихорадочного бессвязного шепота с признаниями в любви. Злость. Раздражение. Боль. Это было тем, в чем мы утопали прямо сейчас. Это было тем, что с каждым новым соприкасанием возрастало в нас.

Смешанные чувства усиливались внутри меня. Я понимала, что медленно сгораю, угасаю, и тяну за собой Тома. И сейчас, когда его движения были такими грубыми, я не знала, кому из нас было хуже. Казалось, Томми делал это для того, чтобы показать, как сильно больно ему было терять меня. Не иметь возможности зацепиться и удержать, а не быть утянутым вслед.

Я задыхалась, извиваясь под ним в сладких муках; впивалась руками в спину Тома в попытке чувствовать его максимально близко. Мне нужно было это не меньше его, потому что только так я понимала, что все еще живу.

Наши голоса слились в унисон, когда мы оба достигли пика, и через несколько секунд Томми обессилено упал на кровать рядом, сразу же обнимая меня и крепко прижимая к себе. И это было душераздирающе. Он чувствовал. Он прощался. Он цеплялся за воздух.

– Тшш. Все в порядке. Я здесь, – пытаясь отдышаться, успокаивающе шептала я.

– Ох, Бэб, прости меня… – Том запаниковал. Алкоголь потихоньку выветрился из его головы, и теперь он сожалел о том, что мог своим поведением причинить мне боль. Но ему было не за что извиняться, потому что, на самом деле, это не было болью. Это было криком о помощи.

Я зарылась пальцами в его кудри, прочесывая их, и почему-то подумала про таймер на светофоре. Вот ты останавливаешься перед ним, и тут внезапно в твою машину врезается какой-нибудь пьяный идиот. Всего секунда и тебя уже нет, вот ты был, а вот тебя уже нет. А таймер все так же продолжает отсчитывать время до переключения цвета. Жизнь все та же, она продолжается, только без тебя. И я впервые поняла, что время – это не просто тикающие часы, которые были придуманы людьми. Время – это всего лишь выдумка, у времени, как бы странно это не звучало, нет времени. Как вам такой каламбур? У времени нет определенных рамок. Это что-то невидимое, неосязаемое, вневременное. Без начала и конца, оно было, есть и будет. Было до тебя, есть, пока ты живешь, и будет после твоей смерти. И это так тяжело принимать, потому что хочешь, уйдя, забрать его с собой, это время.

– Все хорошо.

Мой голос дрогнул, потому что я знала, что все совсем не хорошо. Потому что я знала, что это было концом.

Но я не знала того, что через пару дней у меня случится очередной приступ, и тогда я забуду маму, папу и Дейрлл. Забуду Лотти, Армина и Нолана.

Я не знала, что через пару дней случится приступ, и я забуду всех, включая Томми.

***

ТОМ

Бэб умерла в начале апреля, так и не дожив до своего 19 Дня Рождения. Это случилось ночью, но я был с ней и держал ее за руку. Я не оставил ее, как и обещал. Последние две недели она не помнила, кто я такой, и это окончательно разрывало мое сердце. Заставляло чувствовать себя так, будто умирал я, а не она. Это причиняло такую огромную боль, что она никогда не смогла бы уместиться в жалкую десятку. Уходя, Бэб забрала с собой мое сердце, оставив в груди огромную черную дыру.

Отрывки того дня, 3 апреля, потом еще долго мучили меня в кошмарных снах, когда я просыпался в слезах, обычно на полу.

Я помнил стеклянный, пустой взгляд ее матери, когда Бэб отключали от дыхательного аппарата. Помнил, как ее отец крепко сжимал руку своей жены, а из его глаз градом скатывались жгучие слезы. Помнил, как горько заплакала Шарлотта, зарываясь в объятиях Кеннета, и как громко кричала Дейрлл, когда ее, бьющуюся в каких-то нечеловеческих конвульсиях, уводил из палаты Тим. Помнил, как Грэг тихо утирал свои покрасневшие мокрые глаза, будто прощался с собственной дочерью, отчего казалось, будто он постарел сразу на 10 лет. Я помнил, как отрешенный и полностью убитый Армин выходил курить, и потом долго не мог зайти обратно в палату.

Но я не помнил, как добирался домой под утро. Не помнил, как мама и Венди через пару дней помогали мне собраться на ее похороны, потому что я сам почти не мог шевелиться. Не помнил, как стоял на кладбище возле ее могилы дольше всех. Я очнулся, когда стемнело, и только тогда понял, что теперь я остался совсем один.

Я долго ездил по ночному городу на своем разваливающемся Форде, салон которого все еще был пропитан ее запахом. Музыка тихо заполняла собой пространство, но теперь она была такой бессмысленной и чужой, не такой, как когда Бэб была еще жива.

Я вспомнил, как однажды пробрался к ней в дом через окно, и мы всю ночь ели пиццу и смотрели разные дурацкие комедии по кабельному; как танцевали под летним дождем и звонко смеялись, промокнув до ниточки; как однажды напились и валялись на асфальте, смотря на звездное небо, и наперебой кричали «загадывай желание», когда видели падающую звезду. И я загадал тогда всегда быть рядом с ней, потому что этого желал больше всего на свете.

Слезы снова застилали мои глаза, хотя мне казалось, что я уже выплакал все.

Когда Бэб ушла, все в мире потеряло значение. Когда Бэб ушла, она оставила пустоту в моей душе, которую ничем невозможно было заполнить.

Три месяца я провел, вырывая волосы клочьями и раздирая ноги в кровь. Я не помнил, как есть или спать. Моя жизнь превратилась в вечный автопилот. Все стало безразличным. Я просто приобрел эту черту. Я думал, что после смерти отца будет легче переносить еще чью-то смерть, но я ошибался. Мне было так же сильно больно, как и тогда. Я знал, что это пройдет со временем и оставит на сердце только лишь шрамы. Но шрамы иногда тоже болят, не так ли?

Армина я видел несколько раз после за сделкой с клиентами в барах, или за отдыхом с друзьями, пытавшимися хоть как-то расшевелить его. Он старался дружелюбно улыбаться им в ответ на их глупые шутки, но боль в его сердце невозможно было залечить никому. Мы все переживали огромную потерю, и все были сломлены этой утратой.