Убить Голиафа

После обеда, ближе к вечеру, приехали ещё два моих зама – Денис и Альберт.

Денис входит в сотню топ-менеджеров страны, является талантливым руководителем, возглавляет добывающий сектор. Альберт – тоже топ-менеджер, возглавляет перерабатывающий сектор. Ни Денис, ни Альберт не должны знать, что у меня проблемы с памятью. Этот факт держится в секрете практически от всех, потому что, если кто-то лишний об этом узнает, меня могут объявить недееспособным. А этого Кремль допустить не может. Как я понял, даже мои дети, которые приедут завтра, не знают о моей потере памяти. Смерть бабушки внесла свои коррективы: вместе с Семёном и англичанами приедет и моя дочь Натали, чтобы участвовать в похоронах.

К приезду Альберта и Дениса Андрей успел мне рассказать кое-что о моих топ-менеджерах, а Виктор, который тоже появился к этому времени, проинструктировал, как мне следует себя вести, чтобы мои топы не заподозрили, что я потерял память.

Совещание длилось три часа. В основном, обсуждались детали предстоящего визита англичан, программа, тексты договоров. Я преимущественно молчал и слушал – так мне велел Виктор. За меня большей частью говорил Андрей.

Денис и Альберт вряд ли могли что-либо заподозрить, ведь обычно именно Андрей и вёл все совещания, я же, если и присутствовал, то только вставлял замечания, комментировал, выносил резюме. Сейчас же я и этого не делал. Такое моё поведение вполне оправдывало положение дел в семье: смерть мамы, недавняя гибель брата и его семьи. Да и собственное сотрясение мозга, которое на целый месяц выбило меня из колеи дел, могло сойти за причину моей молчаливости.

Однако я тщательно прочитал текст договора о продаже пакетов акций двух моих заводов, который привёз Альберт. Я узнал, что текст был подготовлен англичанами и согласован с главой лондонского филиала, т.е. с Семёном. В обмен я получал акции африканского рудника.

Я почувствовал, что-то тревожило Альберта, татарина по национальности. Но он, по словам Андрея, – человек, который никогда ничего не говорит прямо, такова его манера общения: начинает издалека, предоставляя своему оппоненту самому прийти к выводам, которые ему нужны.

Вот и сейчас он только сказал:

– Обрати внимание на пятый и шестой пункты.

Но я прочитал всё. И мне не понравились не только пятый и шестой пункты. Мне не понравился весь договор, в котором я ощутил директивность и бескомпромиссность. Как я понял, Олег хотел продажей акций помочь заводам инвестициями, в договоре же речь всё больше шла об ограничениях и ответственности.

Оттолкнув его на стол от себя, я откинулся на спинку своего кресла. Я думал, пытался осознать, что не так и как это исправить.

Наконец, заговорил Андрей, который также прочитал свой экземпляр договора. Его резюме было, как всегда, чересчур прямолинейным:

– Мы не можем подписать этот договор. Кремль за это сделает нам всем кровопускание, и тебе в первую очередь.

Последняя фраза была адресована мне. Я обратил внимание, что Андрей заговорил на ты. Значит, так мы всегда общались раньше. Его Вы – это всего лишь дань моей забывчивости.

– Да, не можем, – согласился я.

– Но и исправлять мы ничего не можем, – хитрый татарин Альберт произнёс эту фразу так, как будто задал вопрос: так можем или не можем?

Я посмотрел на Андрея, который был универсален. Он – моя правая рука, также может помочь и в вопросах юридических. Во-первых, у него целый штат самых высококвалифицированных юристов, во-вторых, он сам крайне умный и образованный человек, имеет три высших образования: экономист, юрист, менеджер. Причём, два из них он получил заграницей. Знает пять иностранных языков. Учитывая его личные качества, высочайший уровень интеллекта, я держал его при себе раньше и, безусловно, продолжу эту традицию в дальнейшем.

– Можем, – ответил Андрей, – с этим договором вообще-то много странного. Он какой-то скоропалительный. С нашей стороны в его разработке участвовал только английский офис, а ведь значимость договора далеко не локального уровня.

– Да, – поддакнул Альберт и то ли недовольно, то ли обиженно продолжил:

– Я так и не понял, Олег, почему ты меня отстранил. Больше того, к тебе столько времени никого не пускали, что уже поползли слухи.

– Какие слухи? – заинтересовался я, что могут обо мне говорить подчинённые и знакомые.

– Нехорошие, – только и ответил Альберт.

Понимая, что большего он не скажет, на помощь ему пришёл Денис:

– Кто говорит, что ты тяжело болен, чуть ли не с ума сошёл от горя. Или ушёл в длительный запой, что, по сути, одно и то же, потому что за тобой такого не водилось. Другие говорят, что ты под домашним арестом, что Кремль тебя уличил в чрезмерном выводе капитала и чуть ли не в предательстве.

Я молча обдумывал услышанное. В разговор вмешался Виктор, который до сего момента молча сидел в стороне, следя за ходом разговора.

– Полная чушь по поводу домашнего ареста. Президент дважды навещал Олега, премьер бывал здесь каждую неделю. Вот только на этой неделе его не было, так ведь он в отпуске, отдыхает на море. А вот то, что Олег перенёс сотрясение мозга, никто не скрывает, это известно всем. Теперь профессор Голиков разрешил ему вернуться к делам, поэтому мы именно сегодня здесь и собрались. А не раньше. Здоровье Олега превыше всего. Кстати, профессор по-прежнему настаивает, что волнение и переутомление пока что нужно по возможности исключать. Так что, господа, быстрее решайте, что делать с договором и баиньки.

Я что-то начал понимать. И первое, что я понял: я действительно под домашним арестом. Отсюда и прослушка, и видеонаблюдение, которое, возможно, установлено гораздо шире, чем видно непосвящённому глазу. И визит в дом брата этого не отменил. Также я понял, что чем-то дал повод англичанам составить вот такой неоднозначный договор. По нему я лишался не только контрольных пакетов акций, но и право голоса отдавал лондонскому филиалу, то есть Семёну, который хотя и мой сын, но ещё слишком молод и уже давно больше гражданин Англии, чем Российской Федерации.

– Что мы можем сделать? – спросил я Андрея.

– Отменить встречу, сославшись на семейные обстоятельства.

– Как отменить? – удивлённо переспросил Альберт, Денис тоже вопросительно уставился на Андрея:

– Такие встречи не отменяют. К тому же, Крис Стоун – друг семьи и захочет почтить память Анны Андреевны присутствием на её похоронах.

То ли я услышал, то ли мне показалось, но когда Денис говорил о том, что Крис – друг семьи, в кабинете возникло напряжение. Неестественное что-то было в этой фразе. Не друг он семьи. Лены – возможно. Семёна – может быть. А вот является ли он моим другом – это под вопросом.

– Пусть приезжает, раз всё решено. Они прибудут завтра вечером. Послезавтра – похороны. Не до подписания договоров. А в четверг (на следующий день после похорон) президент летит в Китай, газовики и нефтяники тоже с ним. Можно и редкоземельщикам присоединиться. Я бы, Олег, с тобой тоже посетил Поднебесную, лишь бы не подписывать себе смертный приговор этим договором.

Андрей высказался крайне ясно. Я понял, что не мог даже планировать подписание этого договора ранее, если был в здравом уме. А был ли я в здравом уме? Может быть, потому и память потерял, что свихнулся?

Мои размышления прервал Альберт.

– Да, такой вариант возможен, – согласился Альберт, в его голосе слышалось облегчение, – ты же не можешь не сопровождать президента, если это его личное распоряжение.

Все посмотрели на Виктора. Именно ему предстоит получить официальное распоряжение Кремля. Чтобы не я напросился, а меня позвали. Ведь всё, что происходит в Кремле, быстро становится известным в Вашингтонском обкоме и Лондонском избиркоме. Поэтому я не могу просто так взять и позвонить премьеру или президенту, хотя, казалось бы, нет ничего проще. Мне нельзя светиться. Нужно официальное распоряжение Кремля, а не личные договорённости.

– Это реально, – коротко ответил Виктор, – но что потом, по возвращении из Китая? Крис покинет Россию через два дня. Но он будет настаивать на переносе даты. Долго тянуть не получится.

– Потом и подумаем, – подытожил я, – пусть пока наши юристы досконально изучат договор, может быть, найдут, к чему можно прицепиться. Да и передумать я, в крайнем случае, могу.

– Это непросто – передумать-то, когда дело имеешь с Лондоном, – сказал Виктор, – тут нужно думать и думать, как выкрутиться.

Когда Андрей, Денис и Альберт покинули зал заседаний, я обратился к Виктору:

– Что случилось? Как я попал в такую ситуацию?

– Мы не знаем, – признался Виктор, отводя взгляд в сторону, – ты никогда раньше даже слышать не хотел о подписании чего-либо подобного. К тебе уже лет пять подъезжают. Но ты был кремень. А тут вдруг съездил в Лондон и договорился. Удивил многих. Особенно забеспокоился Кремль. Ты же понимаешь, потеря отрасли – это минус для России, как её потом вернёшь? И так уже многие из наших отвернулись от президента и начали распродавать и переписывать активы, боятся возвращения к тоталитаризму. В общем-то, есть чего бояться. Но страну жалко.

– А где ты был? – спросил я, недоумевая, почему он не остановил меня от такого шага.

– Вместе с тобой, – ответил Виктор, – я знал обо всех твоих передвижениях, почти везде тебя сопровождал сам, и всё-таки где-то недосмотрел. И ты ещё так некстати потерял память. Интересно, что ты захотел забыть? Ну, если учесть, что всё, что с нами происходит, – это следствие наших явных и неявных желаний?

Я понял, Виктор слышал все наши разговоры с академиком Зимницким. Впрочем, как офицер ФСБ, возможно, он и без этого знал, что такое подсознание и как оно работает, что у человека есть желания, которые он осознаёт, а есть – которые не осознаёт. И последние могут быть гораздо сильнее первых в плане своей реализации. Жизнь наша во многом складывается, исходя именно из этих желаний: мы её буквально лепим сами, не всегда осознавая, что именно лепим.

Теперь и от Виктора я услышал то, что уже не раз мы обсуждали с академиком Зимницким, который также допускал версию, что я забыл что-то, что очень захотел забыть, а заодно и всю свою жизнь. Вот только загвоздка в том, что, если бы это была просто потеря памяти, связанная с психологической травмой, хоть какие-то её проблески можно было бы отследить в гипнозе. Но я знал, что у академика Зимницкого, одного из лучших гипнологов страны, ничего не получилось. Я и под гипнозом был чистым листом. Об этом я и сказал Виктору.

– Это и странно, – согласился он. О результатах нашей с академиком работы он, конечно, знал.

– Вдруг это не физическая и не психологическая травма? – предположил я.

– Всё может быть, – ответил Виктор и по его тону я понял, что моя потеря памяти никак не связана с травмой.

– Тогда что?

– Пока что остаётся только гадать, – Виктор неожиданно заторопился, и, сославшись на неотложные дела, удалился. Я не сомневался: он знает больше, чем говорит.

Послание с того света

Ночь я провёл со Светой. Сладкая тёплая ночь. Мы старались провести её так, как будто это была наша последняя ночь. Моя потеря памяти научила меня, что ценить надо каждое мгновение жизни, и проживать его, как в последний раз, во всей полноте и со всей силой. Света поняла меня: её жизненные переживания также показали ей, как хрупко человеческое счастье. Этой ночью она любила меня так исступлённо, так страстно, что лёд в моей душе растаял. Я чувствовал настоящий жар страсти, которая сжигала всё моё нутро, отогревая душу, прогоняя оттуда пустоту.

Мы не спали до рассвета. И когда темнота ночи уступила место свету утра, я ощутил, что пустота ушла. Я почувствовал свет, заполняющий мою душу, подобно тому, как первые солнечные лучи заполнили собой пространство. Наверное, это был свет любви. Другого объяснения я придумать не мог.

Света ушла до завтрака. Сегодня она уедет, и я её увижу нескоро. Месяц или больше. Целая вечность. Светик, милый Светик. Свети своему сыну сейчас, пока он в тебе очень нуждается. Но потом возвращайся ко мне. Я понял, что сделаю всё, чтобы эта женщина была со мной.

Утром опять пришёл Андрей. Целый день он и Виктор рассказывали мне о каждом человеке, с которым завтра на похоронах Анны Андреевны мне придётся увидеться и, возможно, общаться. Я должен в лицо помнить всех, знать, с кем и о чём можно говорить, а кого достаточно поприветствовать одним кивком.

Конечно, Виктор всё время будет рядом. Также рядом будет и Андрей, чтобы в случае непредвиденных вопросов всегда прийти мне на помощь.

За этот день я узнал массу бытовой информации и подробностей о жизни каждого, с кем завтра придётся встретиться, причём эта информация была как положительной, так и не очень. Ни Андрей, ни Виктор не стеснялись выражений в описании тех, с кем я знаком, имел деловые или приятельские отношения, а подчас дружил. Вывод, который я вынес из их наставлений, – никому не доверять, самому ни к кому не подходить (сами подойдут, кому надо), можно не улыбаться американской улыбкой (в конце концов, мы будем на похоронах, а не на светском приёме), говорить мало (положение перенёсшего стресс и травму человека полностью оправдает мою немногословность). Если окажусь в затруднительном положении, следует переводить разговор на что-то другое, резко вспомнить, что мне нужно к кому-то подойти, что-то сделать, отдать распоряжения – одним словом, выкручиваться, но не прокалываться.

С некоторыми людьми могут возникнуть сложности. И среди этих людей в первую очередь мои дети, которых я увижу уже сегодня вечером, а также Крис Стоун и сопровождающие его люди.

Я уже многое знал о своих детях, ведь Виктор и Андрей, а после обеда – Лена, рассказывали и рассказывали мне о том, как я обычно себя с ними вёл, о чём разговаривал, какие подарки дарил, об их привычках и нашем общем прошлом. Также я узнал всё или почти всё о Лондонском филиале и людях, которые там работают, о наших британских партнёрах, их вкусах и пристрастиях. Но вероятность того, что мы что-то не учли, и может произойти нечто непредвиденное, оставалась. Виктор и Андрей явно волновались, Лена старалась казаться спокойной, запивая вином свой страх, но мне он был очевиден. И только я не боялся предстоящих встреч. Я знал, что справлюсь. А если не справлюсь, Виктор и Андрей всегда будут рядом и помогут мне выкрутиться.

К вечеру моя голова шла кругом от огромного количества крайне разнообразной и подчас противоречивой и ошеломляющей информации. Например, завтра на похороны Анны Андреевны придёт Сергей Ярыгин с женой Викой. Сергей – мой с братом одноклассник, да и наши отцы служили в одной системе. И хотя его отец не стал сырьевым олигархом, при дележе советского пирога ему тоже кое-что досталось. В результате Сергей сейчас банкир. Его банк – один из самых больших и надёжных в стране, имеет филиалы за рубежом. Вика, жена Сергея, всю жизнь сохнет по мне, и Сергей это знает. Также он знает, что в какой-то момент жизни мы с Викой были любовниками. Знает и продолжает оставаться моим другом. Вот такая мыльная опера.

Мыльной оперой всю эту историю назвал Андрей, при этом ему пришлось объяснять мне, что это за жанр такой в современной киноиндустрии. То ли я этого никогда не знал, то ли забыл. Разговор плавно перешёл на телевидение, кино и театр, но вместить в себя ещё информацию о знаменитостях и других деятелях, которых обычно знает любой человек моего возраста, я уже был не в состоянии. Да и ни к чему этим засорять свою память. Будет нужно, тогда и спрошу.

Впрочем, некоторых деятелей культуры, с которыми когда-то был знаком лично и почти дружил, я уже видел: кое-кто навестил меня в течение этого месяца. Несколько минут вежливого участия и финансовые просьбы: нужны деньги на фильм, выставку, организацию юбилея известного композитора. Так я понял, что ранее всегда (или почти всегда) помогал Мельпомене финансами. Особенно никогда не отказывал министру культуры, ведь с ним мы были чуть ли не друзьями. Однажды даже на моём личном самолёте летали в Вену, на премьеру в Венской опере.

Виктор и Андрей остались у нас на ужин, после которого Виктор с Леной отправились в аэропорт встречать наших детей и англичан, а Андрей устроил мне проверку по финансовым делам. Я прошёл её успешно, и с удовлетворённым видом он покинул мой дом.

Было восемь вечера, Света уже давно уехала. Сейчас она, наверное, в аэропорту. Мысленно я пожелал ей удачи. Простились мы ещё утром, понимая, что увидеться сегодня вряд ли удастся – слишком много мне надо успеть сделать к завтрашнему дню. И хотя до обеда она была в доме, мы с ней уже не пересекались. На смену ей приехал другой доктор, которого Виктор пригласил ко мне для знакомства буквально на минутку сразу после обеда. Достаточно молодой, лет тридцати пяти, тщательно следит за своей внешностью. Вот и всё, что можно о нём сказать.

– Почему не вернулась Виктория Сергеевна? – спросил я Виктора, резонно полагая, что ко мне вернётся женщина-доктор, которая сильно переживала, что я потерял память. С того дня, как я пришёл в себя, я её больше ни разу не видел, Света же сказала, что она уволилась. Собственно, я и имя-то её вспомнил благодаря Свете.

– С целью обеспечения твоей безопасности весь старый медперсонал распущен, вместо него набран новый, – Виктор жёстко отчеканил слова. Я понял, что затронул не ту тему. Но всё-таки, несмотря на его жёсткость, позволил себе удивиться: что за нужда была в этом, ведь Виктория Сергеевна с первого дня моего беспамятства знала о нём.

– Поверь, это правильно, – только и ответил на моё недоумение Виктор, смягчив свой тон.

– Но Света ведь потом вернётся? – задал я важный для себя вопрос. Впрочем, пусть только попробует её не вернуть. Тут уже я вмешаюсь.

– Это твоё личное дело, – коротко ответил Виктор.

Когда все разъехались и в доме, не считая охраны, персонала и меня никого не осталось, я решил принять ванну. Проходя через спальню, я увидел на прикроватной тумбочке деревянную фигурку медведя, которую забрал у Анны Андреевны накануне. Вероятно, горничная, когда забирала в стирку мои вещи, обнаружила её в кармане ветровки, в которой я был в тот вечер.

Я взял фигурку в руки, присел на край кровати. Задумался. Впереди встреча с детьми. Как она пройдёт? Завтра на похоронах я увижу англичан, сегодня же они остановятся в гостинице. Виктор и Лена решили, что так будет лучше. Крис едет не один, ещё семь человек делегации, не считая охранников и секретарей, сопровождают его.

Конечно, Крис сначала напрягся, когда узнал, что в моём дворце ему с дочерью жить не придётся, но когда узнал, что для них снят президентский номер в одном из лучших отелей в центре Москвы, успокоился. Лена объяснила ему нашу негостеприимность моим болезненным состоянием и наличием медицинского персонала в доме.

Пока я прокручивал в голове всё, что знаю о детях, в надежде, что хоть что-то ёкнет, отзовётся, подскажет мне, как вести себя с ними, чтобы это было не по указке Виктора и Лены, а по моим собственным чувствам, фигурка медведя оставалась в моих руках. Руки машинально то ли крутили её, то ли ощупывали. Они, как будто знали, что делают. В какой-то момент одна рука нажала в одном месте, а другая потянула в другом, и медведь распался. Его нутро обнажило небольшую выемку, в которой что-то лежало. Медведь оказался шпионским тайником. Ай да папа! Хорошую игрушку подарил маме!

В тайнике лежала небольшая карта памяти. Я уже знал, что это такое. Премьер, большой любитель электроники, во время своих визитов дарил мне то фотоаппарат последней модели, то защищённый мобильный телефон, то часы, которые одновременно можно использовать и как плеер, и как скрытую камеру. Все наши разговоры в основном сводились не к политике и финансам, а именно к технологиям и способам защиты от них. Очень увлечённый человек, да и я, по-видимому, тоже раньше был под стать ему. Мне эти разговоры нравились.

Я понял, что разбираюсь в технике. Впрочем, мне легко давалась экономическая наука. И, как выяснилось, ядерная физика тоже. Сегодня утром до прихода Андрея и Виктора я с интересом прочитал около ста страниц из книги Дмитрия и всё в ней понял. В какой-то степени меня это удивило, но потом я решил, что, возможно, Дмитрий делился с братом, то есть со мной, своими открытиями.

Сейчас интуиция подсказала мне, что карту памяти нужно достать как можно незаметнее, ведь в спальне тоже может быть видеонаблюдение. Зажав её в руке, я собрал медведя. Надо же! Ни за что не догадаешься, что это тайник! На вид – никаких прерванных поверхностей.

Ванну лучше отменить. Я прошёл в свой кабинет, нашёл недавно подаренный фотоаппарат и отправился на прогулку к реке. За мной, как обычно, на небольшом расстоянии увязались телохранители: Джон и Сергей. После отъезда Светы было решено, что доктор не должен больше присматривать за мной денно и нощно, достаточно двух осмотров в день. В случае необходимости я могу всегда его позвать, ведь он теперь будет жить в том самом коттедже, в котором месяц жила Света.

Делая вид, что прогуливаюсь по парку в направлении реки, я пощёлкал красивые пейзажи, всем своим видом показывая наблюдающим за мной камерам и секьюрити, что отдыхаю и фотографирую при этом. Когда я спустился к реке, то устроился на берегу подальше от деревьев и кустов, где могли быть глаза и уши, так, чтобы Сергей и Джон хорошо меня видели, и им не было надобности подходить ближе. Мой расчёт оправдался. Они устроились на скамеечке неподалёку, но достаточно далеко, чтобы я смог посмотреть, что за информацию хранила в тайнике Анна Андреевна. Можно было не бояться того, что наблюдающие за мной телохранители могут что-то услышать. Шум раскачивающихся на ветру деревьев надёжно защищал меня.

Я достал из кармана карту памяти, которую незаметно сунул туда, когда одевал толстовку (был прохладный ветреный день), вставил её в фотоаппарат и обнаружил два видеофайла. Первый файл представлял собой запись моего обращения к брату Дмитрию.

– Дмитрий, раз ты нашёл эту карту памяти, как мы с тобой и договаривались, в мамином тайнике, значит, со мной что-то случилось. Возможно, меня уже нет в живых. Я хочу, чтобы ты знал, что произошло. Вчера прилетел из Лондона, лучше бы я туда не летал вообще. Произошло два события, которые буквально сломали меня, надломили мой внутренний стержень. Сначала мне показали меморандум, написанный и подписанный сильными мира сего. Ты знаешь, о ком я. Они всё-таки решили уменьшить население планеты, а заодно пополнить свои карманы с помощью войны. Третьей мировой войны, в которой России опять отводится роль пушечного мяса. В этом меморандуме говорится о том, что на территории Восточной Европы, включая Россию, и Ближнего Востока будет развязана третья мировая война. Ядерная война. Меня не удивляет это решение, для них люди ничто. Меня потрясло другое: наши в этом участвуют. Кремль согласен развязать это безумие! Отсюда Донбасс. Это начало. Цель – создать напряжение между Россией и Западом, чтобы НАТО подтянуло на Украину и в Прибалтику свои войска, а Россия опять начала вооружаться. И ведь начала! Перевооружение армии идёт полным ходом. За Донбассом будет Сирия и Ирак.

Я думал, что сохраняя отрасль на плаву и даже приумножая и развивая её, я помогаю своей стране оставаться живой и, может быть, когда-нибудь вернуть былое величие. Поэтому я ранее парировал все предложения Криса о покупке контрольного пакета акций перерабатывающего холдинга. Крис говорит, что Англия не согласна с меморандумом, и они по-прежнему хотят видеть нашу страну сырьевым придатком Запада, но функционирующим, а не разгромленным придатком. Лондон сможет противостоять сам знаешь кому, сможет их убедить отказаться от военных планов, но для этого нужна слабая Россия, как при Ельцине. Сначала я в это поверил, хотя очевидно, что Лондон – это отчасти и есть они. Тем более, Крис. Он уже давно вне государств. Но сначала я согласился с доводами Криса, что передача контрольного пакета акций двух перерабатывающих заводов поставит под контроль военную мощь России и охладит её пыл, ведь редкоземельные металлы необходимы в военной промышленности и в электронике. Сегодня я должен был заключить договор с Крисом в обмен на передачу мне акций рудников в Африке, что означало бы слияние империи Айдашевых и Стоун. Я решил, что приму английское гражданство и останусь жить в Лондоне. Ты знаешь, наши с Леной позиции по этому вопросу расходились всегда. Но вчера они сошлись.

Потом случилось второе событие. Вечером Виктор устроил мне тайную встречу с агентом Ми 6, и я узнал, как умер Гоша Резников. Это не наши его устранили таким зверским и громким способом, что действительно совсем не свойственно ФСБ. Его убрала частная спецслужба, чтобы разгорелся скандал вокруг его имени, как будто Кремль мстит за передачу обогатительного комбината в руки Лондона. Этот скандал явился дымовой завесой для сделки века: семейства решили, что все редкоземельные запасы планеты должны быть в одних руках, и эти руки, естественно, их. Соответственно, и наша сделка с Крисом – это поглощение отрасли. Я понял, что меморандум, который подтолкнул меня к решению продать акции заводов, возможно, такой же липовый, как все «песни» Криса о том, что он даст новый толчок развитию отрасли. Он передаст её в руки того, кто выше, кто член семьи. Впрочем, ходят слухи, что Крис в дальнем родстве с семействами. Возможно, рассчитывает на то, что они его примут за своего. Или уже приняли.