Думы о достоянии

Холод, собачий холод окутал его деревню. Он уже и вспомнить не мог, когда это такое было – холод и снег в одной пробирке. Утром, проползая по сугробам, наметённым вечером и ночью, которыми были занесены дороги в деревне почти по колено, Михалыч пробирался к промежуточной цели – дороге федерального значения, по которой ходил автобус до ближайшего цивилизованного пункта с продуктовым магазином. Февральский ветер обжигал его лицо холодом и снежинками продолжающегося снегопада. С трудом вытаскивая ноги из проваливающегося снега, Кубыриков всё-таки выполз на эту федеральную дорогу. Она была занесена не меньше, чем дороги в деревне. Что уж говорить про тротуар, который должен был бы где-то здесь быть сбоку от неё.

Упрямый Михалыч не стал бороздить ногами нетронутый снег тротуара, а выполз на трассу. Тем более, трасса была пустая. Уворачиваясь от редких машин, Михалыч дополз до автобусной остановки, на которой одиноко стоял один-единственный человек. Им оказалась заснеженная женщина, представительница одной из кавказских республик, на территории которой выпускается коньяк «Арарат». Она очень увлечённо разговаривала по телефону на своём древнем наречии. Кубыриков встал невдалеке от погружённой в разговор. Мимо проезжали одинокие вереницы машин, и на некоторое время шоссе оказывалось пустынным. Это было очень подозрительно.

Прошло минут пять. По навигатору в телефоне у Михалыча ближний автобус был виден за десять остановок по пути, куда он и должен был уехать. И то, что на карте он не двигался как обычно, а как-то невероятно был повёрнут и стоял замерши, приводило Михалыча в уныние. Посмотрев на часы и упоённую разговором женщину, Михалыч вдруг краем глаза увидел, как по соседней улице прошла маршрутка на конечную остановку. «Минут через десять будет возвращаться», – пронеслось в голове уже начинающего замерзать Михалыча. Он сурово посмотрел на женщину и, поймав её взгляд своими глазами, тихо проговорил, дополнив свой вопрос руками, показывающими одной из них направление, а другой пальцами, как будто скачет лошадь, имитирующую уехавший автобус.

«Автобус на конечную остановку проходил?» Эта женщина, не отрываясь от своего телефона, что-то горячо возражая своему собеседнику, закивала Михалычу головой, этим самым подтверждая его вопрос: «Да, прошёл!» Михалыч, получив, как ему показалось, ответ, успокоился и даже приободрился, и нарастающий было холод стал отступать. Он потерял интерес к этой женщине и начал думать, что куда-то в последнее время пропали птицы. Он давно уже, с приходом этого антициклона под весёлым именем «Сибиряк», не видел воробьёв, которые постоянно ругались у него напротив окна в голых ветках вишни, да и синицы куда-то попрятались. Так он размышлял ещё минут десять. Уже и маршрутка по соседней улице прошла обратно, а долгожданного автобуса всё не было.

У Кубырикова в голове стало нарастать какое-то беспокойство. Но вдруг женщина говорить закончила. И Михалыч понял, что наконец-то пришло его время:

– А автобус всё же прошёл? – интеллигентно спросил Кубыриков у женщины.

Она уставилась на него широко раскрытыми подведёнными глазами, как будто не понимая, что от неё хотят.

– Я про автобус… – уже тише проговорил Михалыч, понимая по состоянию собеседницы, какой ответ получит.

– А я не знаю, – просто ответила и она тихо.

– Так я же спрашивал полчаса назад! – у Михалыча поднялась внутри такая буря, готовая выплеснуться наружу, без соблюдения ограничений интеллигентности. Вместо того чтобы эта волна разогрела, Михалыч стал как-то сразу ощущать замерзающие ноги и спину.

Приготовившись излить очередную волну, Кубыриков вдруг весь как-то смяк, взглянув на эту жалостливо на него смотрящую женщину, и смог только прошептать: «Попали мы…»

Перед этим Михалыч вдруг отчётливо вспомнил, что нельзя спрашивать у говорящей по телефону женщины что-то серьёзное. Ответ, если он вообще будет, может быть каким угодно. Это как рулетка: повезёт – не повезёт.

Михал Михалыч вдруг стал как-то быстро замерзать. Притопывания ногами и подёргивание плечами к разогревающему эффекту не приводили. Он также заметил, что и эта женщина наконец-то заметила, что на улице не золотая осень. Она в такт Михалычу притоптывала, как будто они находились на репетиции танцевального ансамбля. Михалыч уже хотел сдаться и вернуться в свой домик, как вдруг мимо остановки прополз к конечной остановке автобус, вне всякого расписания. Теплее не стало, но надежда вдруг вспыхнула небольшой искоркой – каких-то двадцать минут ещё потерпеть.

Автобус так и приехал. Два мёрзлых человека прямо-таки в него и запрыгнули. После Михалыч ещё почти час ехал пять автобусных остановок. Он пытался согреться, но это было бесполезно. Он продрог до самых мозгов костей и его давно уже подзнабливало, а автобус стоял в пробках, организованных буксующими фурами и многочисленными «спешащими оленями», которые пытались обогнать и «вклиниться» в колонну медленно ехавших машин. Михалыч всматривался в эти попытки как-то убыстрить движение, которые только приводили к ещё большему затору, ругани и общему хаосу в колонне. Михалыч не понимал, почему нельзя ехать в одну цепочку, не мешая друг другу. Прийти к какому-то удовлетворительному выводу, видно, было не суждено в этот раз, так как автобус наконец-то добрался до нужной остановки. Однако автобус не подъехал к самой остановке, а остановился в этой медленно едущей цепочке, чтобы не потерять такое ценное сегодня место в ней. И открыл двери.

 Окоченевший Михалыч сполз со ступенек и был тут же ошпарен резким автомобильным сигналом очередного «оленя», который воспользовался ситуацией остановки и решил обогнать автобус справа, мимо остановки. Кубыриков, ничего не понимая, рванул что есть силы вперёд и остановился только на зоне остановки. Это было уже слишком. Провожая глазами этого «сохатого», Михалыч аккуратно собрал всех матерей мира в одно большое собрание и выпустил их в сторону уезжающего автомобиля, не забыв пожелать, чтоб у него отвалились колеса.

В сквернейшем виде Кубыриков доплёлся до сетевого магазина. Опустошив свой тощий кошелёк, с рюкзаком с едой за плечами, немного обогревшись, он вернулся на холод. Встав на остановке в обратную сторону, он тоскливо смотрел на вереницы автомашин, среди которых не было его автобуса. Фуры, фуры. Полчаса нет. И уже час. У Михалыча уже и зуб на зуб не попадает, и мурашки от холода пробегали от коленок по спине и терялись где-то в районе шеи. И вот, когда уже Михалыч готов был сдаться окончательно и бесповоротно и ползти обратно в этот сетевой магазин, подъехал непонятно откуда взявшийся автобус, без всякого графика, со знакомым номером. Ещё час Кубыриков добирался до своей остановки по дороге, представляющей из себя одну длинную стиральную доску из-за вовремя не убранного и слипшегося в ледяные полосы снега под колесами авто с этой федеральной трассы.

Добравшись до своего домика по сугробам на неочищенных дорогах деревни, Михалыч с большим удивлением заметил, что эти дороги были безмолвно чисты, не тронутые ни одним колесом ни одной машины. Уже выпив очередную стопку водочки, начиная познавать мир в радужных оттенках, Михалыч по инерции включил своего друга – телевизор. И сразу же так тяжело завоёванный позитив на будущее испарился.

Из экрана полезла липкая, душная реклама. Один мужик лысый ходит по квартирам и, зайдя к очередной хозяйке, с порога требует показать ему унитаз. И только увидев его, успокаивается. И так недели три уже ходит. А целый месяц показывают женщину, которая утверждает на всю страну, что ей нравится быть посудомойкой. И она во всеуслышание рассказывает, как ей нравится мыть посуду, так что она очень полюбила это дело. И тут же переспрашивает – верим ли мы ей? И это переполнило чашу терпения Кубырикова.

– Да когда же кончится эта злая зима? Депрессивная погода. Депрессивная страна. Сколько же ещё будет преобладать чёрно-белый цвет природы? Когда же, наконец, всё начнётся? Когда же брызнут на эту страну золотые лучи долгожданного солнца? Такие мысли роились в голове у несчастного Михалыча, набегая друг на друга, как льдины во время весеннего ледохода…

А в восточной части нашей сумрачной, заснеженной и доброй страны, в глухом замороженном лесу, в деревянной избушке, на расписной кровати, под тёплым одеялом спала девочка. Она тихо посапывала на мягкой подушке в наволочке с изображением синего неба и искристых звёзд, положив руку под щёку с румянцем. Русые волосы рассыпались по этой подушке, словно прошлогодняя солома с заливного луга. Окно, разукрашенное морозными узорами, отдавало синевой холодной ночи. Где-то поскрипывали вековые сосны от холода.

И вдруг что-то произошло с природой за окном. Шапки нетронутого снега на верхушках сосен вдруг озарились ярко-рыжим светом и снежинки засверкали золотом зарождающегося нового дня. Прошло ещё немного времени, и весёлый молодой солнечный лучик преодолел верхушки деревьев и ворвался в синее окно избушки, стеснительно освещая комнату со спящей девочкой. Луч проскользнул с подоконника к кровати, всё более набирая силу. Он скользил по кровати, по рассыпавшимся волосам, перемещаясь на стену. За ним второй лучик. И третий. Комната стала наполняться светом.

Девочка под одеялом зашевелилась. Из-под одеяла вдруг показалась розовая пятка и сама маленькая ножка. Эта ножка несколько раз покачала влево-вправо, как бы определяя температуру внутри комнаты. Показавшаяся рука ощупала край одеяла, ухватила его и откинула. Девочка с заспанным видом села на край кровати. С закрытыми глазами она встала и медленно, чтобы не запутаться в своей ночной рубашке с розовыми цветками, пошла к окну. Открыв глаза, она посмотрела в окно. Там, над огромными соснами, вставало большое апельсиновое солнце. Лицо не почувствовало никакого тепла его лучей.

– Жаль. Значит, ещё не пришло время, – тонким голоском проговорила она. Закрыв глаза, она пошла к своей кровати. Зарылась под толстое одеяло. Вскоре послышалось ровное дыхание. И так было уже не один день. Весна откладывалась.

А Михаил Михайлович Кубыриков в это же время, сидя у себя в домике, продолжал ждать и надеяться, что вот уже сегодня девочка-весна звонко засмеётся и положит начало новому периоду пробуждения всего живого…

Русавкино, апрель 2021 г.

Слёзы жизни

Один раз в квартал, по бухгалтерскому летоисчислению, Михаил Михайлович Кубыриков собирался со своими друзьями на даче у Юлия Сергеевича Попова. Как известно, друзей много не бывает, поэтому собрания эти были регулярными и необходимыми для большей сплоченности. Всякие там скайпы-шмайпы, вотцапы-моцапы для этой группы людей были не актуальны. Многие из этих людей вышли из того времени, где существовало живое общение, так как и телефоны-то не у всех были.

Собрания эти происходили в просторной бане Юлия Сергеевича, которую он, бывши не последним архитектором в нашем городе, построил по своим чертежам. Банное отделение и просторная гостиная были просто созданы для задушевных разговоров после принятия чудодейственных процедур. Стены гостиной были увешаны фотографиями, авторскими картинами и различными раритетными вещами ещё того, прошлого времени, подаренными многочисленным друзьями и их знакомыми, которым посчастливилось посетить это здание.

Кубырикову очень нравился звук небольшого пожарного колокола начала прошлого века. Своё прибытие на посиделки он отмечал обязательно троекратным звоном. Посреди гостиной стоял длинный стол, вдоль которого по периметру расположились удобные диванчики. Обстановка располагала к длительным и утонченным беседам. За три часа до встречи Юлий Сергеевич протапливал баню вишнёвыми поленьями, отчего помещение наполнялось ароматным запахом. На стол выставлялась картошка в чугунном горшке и три лафитника. Лафитники были старые, из простого стекла, с толстыми стенками, объёмом ровно сорок граммов.

Первым заявлялся Кубыриков. Из своего рюкзака он доставал банки с огурчиками, помидорчиками и салатом «Кубырштейн» собственного производства. Далее шла бутылочка настойки «Три старика», буханка дышащего пекарней чёрного хлеба и, конечно же, тушка селёдки пряного посола. Всё это вскрывалось, и друзья терпеливо продолжали ждать третьего на сегодня участника собрания.

Виктор Дмитриевич Кульков заявлялся, как и всегда, с неразлучной чёрной сумкой через плечо, из которой тут же вынимал ещё одну бутылочку с настойкой «Три старика», любимую им нарезку, запечатанную в пластик, и пакет с пирожками. Друзья при его виде оживлялись, и Юлий Сергеевич ронял фразу, которую всегда произносил при такой встрече: «Ну, вот и беглый игумен пожаловал! Можно уже начинать!»

«Беглый игумен», отдышавшись, сняв спортивную шапку и, стряхнув с неё снег, огладив свою бороду, садился на диван, оглядывал присутствующих и произносил магические слова: «Начинать можно!» Юлий Сергеевич, услышав призыв, как полновесный хозяин откупоривал настойку и разливал её по лафитникам, при этом не потеряв ни одной капли этого целительного напитка.

– Ну что же, братцы, объявляю наше собрание открытым.

Пригубив замечательного напитка и закусив яствами, Юлий Сергеевич, крякнув, не спеша предоставил слово, как уже повелось, Кубырикову:

– Ну, Михалыч, давай рассказывай, как там твоя энергетика на даче?

Попов всегда начинал с Кубырикова. У Штирлица важно было, как заканчивать разговор, у уважаемых собеседников важно было, как его начать, чтобы понимать, в каком русле он потечёт.

– После твоего вмешательства течёт электричество, питает приборы пока исправно. Я подразумевал, конечно, что электроплитка должна горячее нагреваться, но чтобы так, как сейчас! Ведь если написано 220 вольт, то получать она должна не 180 вольт и не 190, а именно 220 она должна кушать. Прогресс! У всех приборов, наверное, шок случился, когда им нужное питание подали, впервые за столько лет. Я пытался на правлении объяснить, что то, за что мы платим в действительности, не действительно. О, правление. Это такое государство! Когда-нибудь я об этом расскажу.

– Ну, теперь за газ, наверное, возьмёшься? – хитро прищурившись, пробурчал Виктор Дмитриевич.

– Тема интересная. Прям до оскомины. Но, думаю, пока не потяну. Документация, подводка, план, технические условия, пожарник, проверяющие разного калибра. Они же просто так это достояние не отдадут. Ведь, по сути – они считают, что это их достояние.

– Это как? – опять хитро так спросил Дмитрич.

– А вот так! Они работают на этом. Достояние у нас одно на всех, а кормит оно только тех, кто имеет к нему хоть какой-то малейший доступ. Пусть даже если они имеют доступ к нему только в названии – «Газпромбаня» или «Комитет по мониторингу газового счётчика».

– Вот ведь загнул-то как! – рассмеялся Юлий Сергеевич. – Дорогой Михалыч. Это достояние у кого надо достояние. А ты продолжай дальше по старинке жить – топить дровами, пока это достояние тоже не стало чьим-то.

– Смешно, да-а. Первая треть 21-го века. Ракеты изобретают с точностью до пятирублёвой монеты. И дрова!

– Не, Михалыч. Нас точно не нельзя победить. Они там бедные без газа начинают мёрзнуть. А если бы знали, что ещё существуют дрова? И вообще, они там не знают, что с ними делают цивилизованные народы, как мы. Но это им давно уже недоступно, только в старинных книгах прочитать можно, – проговорил философски Виктор Дмитриевич.

– Подожди, Дмитрич! Михалыч, так объявили, что достояние бесплатно подведут к каждому дому. Ты что-то путаешь, – сказал Юлий Сергеевич и налил ещё по лафитнику.

– Всё дело в том, что это не совсем так. Объявлено было, что подведут до участка. То есть до забора. А дальше уже справляйся с этим достоянием сам. А разрекламировано, что до каждого дома. Так народ и понял. Сначала. Это сейчас уже кое-где разобрались. У меня труба лежит уже лет десять. Под забором. Но она ком-мер-чес-кая. И хозяин этой трубы хочет получить свои деньги за врезку. Есть, оказывается, и такие хозяева. И они просто так не дадут войти в эту трубу. Вот я и спрашиваю – кого только, не знаю: что же вы остановились на полпути? Доведите уж бесплатно и до домика. Это же всё равно ваше хозяйство будет. И за его обслуживание всё равно платить. Так что я считаю – это половинчатое решение. И начальство просто не может этого не видеть. Так это голубое топливо всё же достояние или что-то другое?

– Ну, это нам сейчас наш «игумен» и объяснит, – Юлий Сергеевич со смешинкой в глазах перевёл разговор в русло не доказательств, а объяснений.

Виктор Дмитриевич не спешил. Он сначала пропустил налитый лафитничек, крякнул и вытер рукой усы и бороду.

– Если исследовать данное течение и название, которое многократно озвучено всеми СМИ, то кратко можно заключить – это просто реклама, преследующая декларативную цель. Для кого? Ну, наверное, в первую очередь для себя, любимых. Достояние это не есть что-то осязаемое, как может подумать простой обыватель, ну, например, какое-то имущество, а это совокупность материальных и духовных ресурсов, принадлежащих всему народу.

– Что-то мудрёное, Дмитрич! Прям как на уроке политэкономии в давние времена! – проговорил Михалыч. – Но всё-таки принадлежит народу. Ведь верно? Ну, по-научному-то?

– Михалыч, не стоит обольщаться. Гарантий принадлежности достояний никаких нет. Просто не существует. – Дмитрич сделал извиняющееся лицо. – Эти достояния доходят до тебя в виде налогов, уплачиваемых теми, кто действительно и непосредственно ими пользуются. А налоги идут на твоё повышение жизни, образование, здравоохранение, пусть и оптимизированное, и, конечно же, пенсии. Вот как-то так, если простыми словами. А если ещё проще – принадлежность достояния к единице населения можно считать просто формальным, то есть условным. Ну, ты понимаешь?

Дмитрич, сказав это, серьёзно посмотрел на Михалыча.

– Да, Дмитрич. Расстроил ты нас. Особенно Михалыча. Он-то уже потирал руки и придумывал – куда же он, как бы лучше сказать, причитающиеся дивиденды от достояния приложит, а может, внесёт. А может, и залепит. Но правильнее будет – прилепит! – скороговоркой проговорил Юлий Сергеевич.

– Да, Сергеич. Как ты это не называй, как не изгаляйся, всё это только призрачное достояние.

– Вот расстроил ты меня, Дмитрич, – обратился Кубыриков к Кулькову. – Признаюсь, период вождения за нос и ожидания, что морковка всё-таки попадёт в рот ослу, прямо надо сказать – затянулся. Это видит даже слепой.

– Прости меня, Михалыч! Ты мне друг, но правда дороже! – улыбнувшись миролюбиво проговорил Кульков.

– А почему правда? Почему не истина? – поднял вверх брови Михалыч.

– Видишь ли – правд много. Это и Ярославова или Русская правда, и газета «Правда», и юридическое оПравдАние, и личная правда каждого человека, и народная правда, и пенсионерская правда. Ну, например, у коррупционера тоже есть своя правда, которая в его глазах оправдывает его действия. Вон сколько правд! А истина – она как была одна, так одна и остаётся. Поэтому я и избегаю вставлять её в известное изречение.

– Хорошо сидим, друзья! – вдруг произнес Юлий Сергеевич. Скорее всего, для очередной смены темы. Он понимал, что развей эту тему чуть дальше, и неспешная дискуссия может перетечь в спор. Поэтому он, как опытный модератор, и попытался снять акценты особого внимания на правде. Он не спеша поднялся, взял горшок с картошкой и поставил на горячую печку подогреться. Оздоравливающий напиток был аккуратно разлит.

– Я как бы готов перейти к другой, не менее животрепещущей теме или анекдотам, – увидев наполненные лафитники, проговорил Михалыч, – но хотел бы закончить предыдущую. Буквально несколько предложений и красок о достоянии.

Не встретив возражений, Кубыриков продолжил:

– Вот, смотрите. Приходит в город новый мэр. А может, глава. А может, председатель. А может, ещё кто, я путаюсь в этих званиях. Как он там приходит на замену предыдущему, взятому ли под стражу за какие-то махинации или взятки, заболевшему неизлечимой болезнью, смещённому каким-то кланом оппозиционеров – это не важно. Вот он приходит, оглядывается, меняет обслуживающую команду предыдущего главы на своих, проверенных  бойцов, и приступает к выполнению своих обязанностей. И на каком-то этапе своего мэрства он замечает на своей подконтрольной территории кусок неиспользованной земли, такую луговину. А что это такое? – спрашивает он. А это оставшееся от бывшего совхоза-миллионера, – отвечают ему знающие коллеги. И что? А совхоз благополучно развалился. А может, каюкнулся. Или лопнул. Имущество растащили, основные земли переоформили и пустили по назначению. По нужному назначению. А это вот осталось. И что с этим сегодня делать – ума приложить никто не может, так как это земли сельхозназначения. А сажать мы как бы уже и не умеем. И что? – ещё серьезней спрашивает председатель. Может, здесь парк отдыха организовать? – отвечают мэру. Мэр, а может глава, ещё больше нахмурился. – У нас инвесторы в очереди стоят, изнывают. Хотят вложиться. А у нас земля гуляет! Поэтому – только технопарк. Всё. Принято решение.

А дальше всё просто. Земли без заминки переводятся в промышленные. Все депутаты стройно и дружно проголосовали, в газете напечатали. Главный архитектор города или образования уже рисует план будущего технопарка. Правда, чтобы угодить главе, прирезает там кусок возле водоёма. Место огораживается забором. Тяжёлая техника снимает плодородный слой этих уже бывших сельхозземель, столько лет сантиметр за сантиметром накапливающийся несколькими поколениями. Всё вспахивается, засыпаются дороги, и начинается стройка, так необходимая местным жителям.

Михалыч замолчал. Он взял в руки лафитник и выпил содержимое. Друзья с удивлением посмотрели на Михалыча. Тот не спешил продолжать.

– Ну? И что дальше? Ведь технопарк не свалка, возле которой ты живёшь? – не выдержал паузы Попов.

– Дальше, – Михалыч наконец что-то произнёс. – Построят нечто и будут называть технопарк. Больше того – назовут в честь какого-нибудь промышленника старой России. Кремниевой долины или хотя бы отдаленно напоминающего Сколково явно не получится. В лучшем случае, какие-никакие склады, бетонный узел, площадка по продаже сыпучих материалов. В худшем – просто поставят вагончики с сараями. Наберут приезжих из Азии и Кавказа. И будут технопарить!

– А вот теперь, действительно, дальше, – налил опять себе Кубыриков. Его друзья с улыбкой переглянулись. – Те временщики уйдут. Кто на повышение, кто в сопровождении полиции. Тьфу! До сих пор народное слово «полиция» режет слух. И далее. Главный архитектор сбежит в другой город чертить новые планы парков и человейников. Депутаты займутся другими проектами нового главы. А что же останется нам? А детям? Где оно, это достояние? Оно чьё теперь? И достояние ли это уже?

– Да-а. Сильно, Михалыч. Это почти предвыборная речь. Немного подредактировать и можно пускаться в мутные воды выборов. А там, глядишь, и вынесет нелёгкая волна в объятия сплочённой когорты – нет, армии управленцев нашей богатой страны.

Юлий Сергеевич посмотрел в упор на Виктора Дмитриевича, только что закончившего эту сладкую руладу.

– Нет, Дмитрич! Не потяну. Я цели не вижу. А те, кто туда заплывает, эту цель, уж поверь, видят натурально. А мне-то за что такая жертва? Я вот вглядывался, вглядывался. Не-а. Это всё туфтология, а не цель.

Михал Михалыч опрокинул очередной лафитник. Неторопливо взял кусок чёрного хлеба и положил сверху на него селёдочку. Друзья его поддержали.

– Насчёт свалки, – продолжал после этого Михалыч, – я обязательно расскажу вам эту удивительную историю о ней. Она действительно находится рядом с моим жилищем. Хотя находиться там не должна. Но это не в этот раз, а в следующий. А сегодня я хотел бы всё-таки закончить с этой темой про достояние. Корысть небольшой группы чиновников, а может ещё хуже – глупость на многие годы последующим поколениям будет отравлять жизнь на этой территории.

– Мрачное окончание, – Юлий Сергеевич потёр ладони, как будто замёрз. – Сурово. Не, не возьмут тебя во власть. Что ты там делать-то будешь? Электорат пугать своими страшилками?

– А я-то чего? Я сам уже давно всего боюсь! – сморщился Кубыриков на слова Попова.

– Так, так, так! А если поподробнее. Дмитрич, ты давай там не вздумай заснуть, как в составлении открытого письма. Не уходи от ответственности, как наши ответственные граждане с высокими креслами. Здесь всё идет к тому, что нужно будет новое письмо составлять.

Юлий Сергеевич всё продолжал потирать руки. Но в этот раз, видно, от ощущения новой темы, а значит, и продолжения вечера.

– Так, Михал Михалыч, давай продолжение. Сегодня такой вечер, как бы проще сказать – прокачки будущей программы кандидата во что-то перед благодарными слушателями в домашних условиях. Пока нам, как благонравным и благонадежным гражданам, это всё нравится. Ну, если не считать кое-каких разногласий в виде нашего гражданского оппозиционирования.

Юлий Сергеевич обвёл взглядом слушателей. Михалыч поморщился, а Дмитрич, поникнув головой и с закрытыми глазами, проговорил тихо сонным голосом: