Ведьмин камень

– Это угроза?

Андровор пожал плечами.

– Так мы договорились?

На столе материализовался пергамент с условиями, написанными каллиграфическим почерком. Рядом появилась перьевая ручка и песочные часы размером с пенал. Странные, очень мелкие песчинки испускали зловещее алое свечение. Ласло поднялся со стула и взял ручку. Потом взглянул на документ.

– Дьявольский Контракт, – с восхищением в голосе заметил он. – Всегда мечтал такой заключить.

Андровор улыбнулся.

– Это бывает забавно. Очень жаль, что заключать контракты может только демон Пятого класса и выше.

Ласло прикоснулся кончиком пера к пергаменту. Чернила, капнув на лист, зашипели.

– Говорят, демонам при повышении до Пятого класса полагаются всевозможные льготы, – задумчиво произнес Ласло. – Новые способности, новое тело, если захочешь…

– Даже новое имя, – самодовольно произнес Инспектор. – Можно самому выбирать.

Ласло резко поднял голову.

– Постойте. Вы сами захотели называться Малигнисом Андровором?

– Именно.

– Хм-м. Я подзабыл латынь, но разве это не означает нечто вроде «Зловещий Огненный Поедатель Людей»?

Пауза.

– Да. И что?

Ласло поставил подпись под контрактом и сделал эффектный росчерк.

– Ничего, сэр. Это просто фантастическое имя. Ничего вульгарного, ничего мещанского.

В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Инспектор застыл, как зловещая статуя, и устремил на Ласло пронизывающий, почти плотоядный взгляд. Положив ручку на стол, Ласло подумал, что на этот раз он все-таки перегнул палку. Неужели его сожрут прямо на промокашке? Губы Андровора растянулись в нехорошей улыбке, и он резко поднялся с кресла.

Ласло медленно поднял голову. О боже, Андровор был огромен. Ласло не сразу смог определить его рост. Два метра? Три? Как бы то ни было, в «Нью-Йорк Никс»[5] его оторвали бы с руками. Ласло собрался сострить по этому поводу, но неожиданно для самого себя содрогнулся всем телом. Причина этой дрожи, как он подозревал, состояла в том, что его яички поспешно пытались спрятаться в животе. Их трусливое бегство, а также привкус желчи во рту уничтожили всякие сомнения в том, что он перестарался, искушая судьбу. Он понял, что сейчас произойдет нечто чудовищное. Оставалось надеяться только на то, что лицо при этом не пострадает.

Андровор возвышался над присутствующими. Инспектора окружала такая мощная аура зла, что никто не мог даже пошевельнуться; остальные демоны лишь смотрели на него, в ужасе приоткрыв рты. Взгляд Инспектора пригвоздил Ласло к стулу. На губах демона с львиной гривой застыла жестокая улыбка, его лицо походило на восковую маску. Он говорил незнакомым хриплым, гортанным голосом, и личина начальника слетела с него, как кожа, сброшенная змеей. Доктор Джекил исчез, остался только мистер Хайд.

Андровор обошел письменный стол и остановился над окаменевшим Ласло.

– Вы когда-нибудь видели, как демона плавят в тигле? – просипел он.

Ласло открыл рот, чтобы ответить, но не сумел издать ни звука.

Рот Андровора еще шире растянулся в ухмылке, так что теперь он в буквальном смысле слова улыбался до ушей. Капля слюны прожгла дырку в любимом турецком ковре Тэтчер.

– Я так и думал, что нет, – пророкотал он. – Иначе вы не мололи бы языком без остановки. Мне кажется, вы не до конца понимаете, что вас ждет, 923-й. Вы знаете, что вам требуется?

Ласло едва заметно покачал головой.

– Демонстрация.

Андровор протянул руку и схватил демона III класса, который играл роль Болтуна в подземке. Стиснув своей массивной лапой горло младшего демона, Инспектор оторвал его от пола, и жертва повисла, извиваясь как угорь. Лапа сжалась сильнее, и Болтун обмяк. Неужели Андровор сломал ему шею? Видимо, нет, потому что Болтун ухитрился повернуть голову и в ужасе смотрел на тигель, который начал нагреваться. Черная железная воронка стала оранжевой. Обшивка стены задымилась.

Ласло хотелось закрыть глаза, но он боялся, что таким образом даст Андровору предлог для того, чтобы отрезать ему веки. И поэтому он смотрел на то, что происходило в кабинете в течение следующих трех минут и сорока семи секунд. Он смотрел, как Андровор отпустил Болтуна, как демон завис над раскаленным докрасна железным тиглем. Несчастного удерживала какая-то коварная неизвестная сила, и эта же сила мучительно медленно, дюйм за дюймом, втягивала демона в воронку, разинувшую свою прожорливую пасть.

Воронке потребовалось две минуты на то, чтобы расплавить нижнюю часть тела демона. Все это время он пронзительно кричал. Ласло пришло в голову, что он может соперничать с певцом-кастратом. Звук был даже страшнее зрелища. В конце концов Андровор, очевидно, тоже устал от воплей Болтуна и оторвал несчастному голову. Крики смолкли, но их сменил негромкий хруст костей – это Инспектор поедал голову с таким видом, будто держал в руке яблоко «голден делишес». Это было отвратительно, но Ласло невольно позавидовал ему. Андровор без видимых усилий грыз череп Болтуна. Зубы демона VIII класса легко проходили сквозь кость. Ласло, между тем, не мог справиться даже с фланк-стейком.

Когда тело Болтуна полностью исчезло, тигель негромко загудел. Через несколько мгновений из воронки полилась серо-голубая тягучая масса. Сначала потекла тонкая струйка, потом шлепнулись какие-то ошметки – это жизненная сила демона стекала в стеклянную банку. Когда из воронки упала последняя капля, тигель издал неприличный стон, напомнивший Ласло официантку из бара, с которой он познакомился на Марди Гра. Кошмарное устройство стихло, железные стенки остыли и снова сделались черными.

Никто не произнес ни слова. Никто не осмеливался пошевелиться. Тишину нарушал лишь Андровор, смаковавший остатки ствола мозга Болтуна. Закончив трапезу, Инспектор взял банку с подставки и поднес к лицу, чтобы рассмотреть содержимое. Должно быть, то, что Андровор увидел там, показалось ему соблазнительным, потому что он втянул носом воздух и одним глотком выпил сущность демона.

Бедняга Болтун. Долгие века упорного труда – и все лишь затем, чтобы превратиться в эспрессо.

Инспектор содрогнулся, усваивая жизненную силу Болтуна. Демон III класса был существом малозначительным, однако эффектом не стоило пренебрегать. Сожрав своего сородича, Андровор стал немного сильнее, чем был всего минуту назад. Такова физиология демонов.

Но в Аду, среди его прислужников, все имеет свою цену. Тэтчер, шаркая ногами, подошла к шкафу для документов и взяла с полки внушительного вида бланк на нескольких страницах.

– Что это? – спросил Андровор.

– Отчет о Поглощении Сотрудника, – пробубнила Тэтчер. – «У демонов, которые поглощают сущность сотрудника вместо того, чтобы возвратить ее в Болото, вычитается из жалованья эквивалентная сумма».

– Естественно, ко мне это не относится, – возразил Андровор. – Я Инспектор.

Но он встретил достойного противника: бюрократия была смыслом жизни Тэтчер.

– Не я устанавливаю правила, сэр, – монотонно произнесла она. – Вы можете обратиться с этим вопросом в Высший Совет.

– Возможно, я так и поступлю, – пробормотал Андровор. – В конце концов, некий герцог ждет от меня вестей.

Его взгляд уперся в Ласло, который так и сидел, вжавшись в стул. Андровор вернулся в кресло Тэтчер.

– Итак, 923-й, теперь вы яснее представляете, в каком положении вы очутились?

Ласло откашлялся.

– Да, сэр. Мне кажется, что да.

– Хорошо, – сказал Андровор.

Он поставил подпись под контрактом, потом приложил печатку к багровой лужице воска, которая возникла на поверхности пергамента. Отложив документ в сторону, он перевернул песочные часы и протянул их Ласло.

– Одна неделя, – прошипел он. – Одна неделя, и ты достанешься мне.

Ласло взял песочные часы, неловко поклонился и вышел, пытаясь держаться с достоинством, несмотря на темное пятно на брюках. Закрыв за собой дверь, он со всех ног бросился к своему офису. Там он обнаружил мисс Шпигель, которая складывала его вещи в коробки.

– Что вы делаете? – задыхаясь от быстрого бега, воскликнул Ласло.

Ассистентка даже не потрудилась обернуться.

– Вас не расплавили?

– Нет, – с негодованием произнес Ласло. – Я еще здесь, и большое спасибо за заботу. Мне дали время на то, чтобы повысить свои показатели.

– Много?

– Неделю.

Шпигель продолжала упаковывать вещи. Ласло обошел ее и приблизился к сейфу, который находился рядом со шкафом для документов. Присев на корточки, он принялся крутить колесики. Послышался щелчок, и Ласло открыл дверцу. В сейфе хранился ящичек из эбенового дерева с ручкой, вырезанной из бедренной кости неизвестного существа. Предмет выглядел как древний и довольно-таки зловещий набор для игры в нарды. Ласло взялся за шкатулку. Мисс Шпигель подняла голову.

– Это запрещено выносить из офиса.

– Тяжелые времена, – бросил Ласло. Он вытащил шкатулку из сейфа, поднялся и схватил с вешалки свою шляпу. Собираясь уходить, он обнаружил в дверном проеме одетую с иголочки акулу-гоблина.

– Привет еще раз, Ласло. Ты не видел мои наручные часы? Должно быть, я их где-то оставил, и Эстер из бухгалтерии подумала…

Ласло вылетел из кабинета как ракета, и Кларенс едва успел увернуться. Практиканты шарахались в стороны, когда он несся к лифту, задыхаясь и прижимая к груди портфель, как мяч для регби. В этом хаосе и шуме он различил знакомый голос, перекрывавший остальные. Голос принадлежал мисс Шпигель:

– Считайте, что мое заявление об уходе уже у вас на столе!

Глава 3. Поедательница грехов

Начался мелкий дождь, а Мэгги Дрейкфорд заметила машину, ползущую навстречу. Водитель и пассажирка беспокойно разглядывали деревья с грустно обвисшими ветвями и убогие лавки. Подобное выражение лица было не редкостью у тех, кто случайно попадал в Шемердаль. Люди приезжали в горы Катскилл для того, чтобы посмотреть на очаровательные охотничьи домики и приобрести предметы старины. А это что еще за медвежий угол?

Водитель заметил Мэгги и неуверенно помахал рукой. Машина остановилась рядом, и она вежливо кивнула. Стекло опустилось. Мэгги указала вперед.

– Пятнадцать километров, – произнесла она.

Водитель поморгал.

– Простите, как вы сказали?

– До следующей деревни девять миль, а если она вас не интересует, можете вернуться на шоссе.

Мужчина улыбнулся, демонстрируя два ряда ровных ослепительно белых зубов, зрелище, невиданное в Схемердале. Он был одет в твидовый пиджак, униформу профессоров.

– Откуда вы знаете, что мы заблудились? – спросил он.

– Счастливая догадка.

Женщина, сидевшая на пассажирском сиденье, перегнулась через своего… бойфренда? Мужа? Мэгги не заметила обручального кольца.

– Что это за место? – спросила она. – Я не видела знака, а в телефоне посмотреть не могу, нет Сети.

– Вы находитесь в Схемердале, – объяснила Мэгги. – Население – сто девяносто три человека. Нет, не так. Сто девяносто два.

Произнесла она это довольно рассеянно – все внимание Мэгги снова было сосредоточено на коттедже, располагавшемся на другой стороне улицы, среди небольшой сосновой рощи. Дом был угрюмым, темным и казался необитаемым. Окна были завешены черными шторами. Мэгги смотрела на входную дверь. По-прежнему плотно закрыта. Потирая руки, чтобы согреться, она мысленно взмолилась, чтобы клиент поторопился. Небо заволокло тучами, а она оставила зонтик в машине. И не только зонтик.

Мэгги выругала себя за глупость. Она терпеть не могла, когда ее мать оказывалась права.

Профессор что-то говорил. Мэгги оглянулась.

– Что?

– Заправка, – повторил он. – У нас почти кончился бензин, и мне не хотелось бы здесь застрять. Только не обижайтесь, – быстро добавил он.

Он мог бы назвать Схемердаль свалкой радиоактивных отходов, и Мэгги Дрейкфорд это ничуть не обидело бы. Так что она лишь пожала плечами.

– У Эрла можно заправиться, но они, скорее всего, закрыты. Сегодня почти все закрыто.

Женщина снова перегнулась через своего приятеля и заговорила приглушенным голосом:

– Это что, селение амишей?

– Нет, – ответила Мэгги. – Амиши – милые люди.

Женщина перестала улыбаться.

– Тогда что это?..

Она имела в виду наряд Мэгги: длинное платье, нижние юбки, передник, корсаж и рубашку из домотканой материи. Мэгги поправила чепец, прикрывавший косы.

– Моя рабочая одежда.

– Реконструкция сцен из жизни колоний? – поинтересовался Профессор.

– Что-то вроде того.

Турист взглянул на ее ноги.

– Разве колонисты носили «конверсы»?

Мэгги посмотрела на кеды, которые были видны из-под платья. Она дорожила ими больше всего на свете – конечно, если не считать Комка; этот клад был найден среди подержанных вещей в отделении Армии Спасения в Кингстоне.

– Нет, – признала она. – Но иногда допустимо проявлять креативность.

– Лично я одобряю, – заявил Профессор. – Очень стильно.

Мэгги едва не рассмеялась. Стиль – последнее, что ее волновало в этой проклятой жизни.

Она заметила какое-то движение за шторами. Дверь дома Схейлеров открылась, и на пороге возникла зловещая фигура. Фигура поманила Мэгги к себе.

Она выплюнула жвачку.

– Надо идти, – обратилась она к заблудившейся паре. – Приятно было с вами побеседовать.

Пересекая улицу, Мэгги не оглянулась. Если бы она оглянулась, у нее, вероятно, возникло бы искушение спросить, откуда приехали эти двое, как они познакомились, счастливы ли они вместе, какой предмет преподает Профессор, если он действительно был профессором. Но все это было ни к чему. Машина еще некоторое время стояла на обочине – без сомнения, пассажиры были озадачены неожиданным уходом Мэгги. Она преодолела половину пути до жилища Схейлеров, когда услышала шорох шин – они развернулись и уехали обратно, туда, откуда прибыли.

Прочь из Схемердаля. Прочь из ее жизни.

Заставив себя забыть об этих людях, Мэгги сосредоточилась на том, что ее окружало. На сорной траве и гравии, на запахах сырости и смолы, на шорохе дождя. Веранда дома Схейлеров находилась прямо перед ней. Доски прогнулись под ее весом. Услышав скрип, она вспомнила предупреждение отца.

Войди.

Выйди.

Возвращайся домой.

Она подняла взгляд на фигуру, которая загораживала дверной проем. Преподобный Фэрроу внушал почтение: высокий, худощавый мужчина с лицом будто с полотен Эль Греко. Мэгги боялась его еще до того, как приступила к новым обязанностям. В костюме и воротничке священника его преподобие казался не человеком, а памятником; у этой статуи были светлые глаза, тонкие губы, холодный, враждебный взгляд. Остановившись перед священником, Мэгги склонила голову и ждала, когда начнется ритуал.

Преподобный заговорил громко и четко, как будто вещал с кафедры.

– В этом доме скорбят, – нараспев произнес он. – Кто смеет входить сюда?

– Мелкая тварь, – глухо отвечала Мэгги. – Злобная, голодная.

Костлявый палец уперся ей в лоб.

– Я вижу на тебе Печать Каина, женщина, алую, как кровь, оскорбляющую мой благочестивый взор. Ты грешница?

– Я грешна, как язычницы, которые празднуют Самайн[6], как коварная и хитроумная Иезавель.

Священник перекрестился.

– И зачем пастырю допускать волчицу в свое стадо?

Мэгги подняла голову и встретила неодобрительный взгляд.

– Я в дом усопшего пришла, чтоб оградить его от зла, души страданья прекратить, грехи и скверну поглотить. Их заберу с собою в Ад, откуда нет пути назад.

Преподобный засопел, словно на самом деле обдумывал это предложение, потом отступил и впустил ее в дом. Мэгги быстро прошла мимо и, бесшумно ступая по грязной ковровой дорожке, вошла в столовую. В тесном помещении толпились несколько десятков скорбящих с суровыми лицами. Они стояли вплотную друг к другу вдоль стен, в три-четыре ряда, неподвижные, как манекены. В воздухе висели неприятные запахи пота и старой шерстяной одежды. Взгляды всех людей без исключения были прикованы к Мэгги.

Мэгги смотрела на труп.

Мистер Абрахам Схейлер лежал на столе. Рядом горели две восковые свечи. Покойный был одет в серый костюм, в котором он когда-то женился, и галстук, купленный в Катерскилле. При жизни мистер Схейлер был весьма неприятным человеком; когда Мэгги была девочкой, он любил гоняться за ней на своем «Шевроле». В смерти он выглядел более достойно: он был чисто выбрит, редкие седые волосы были зачесаны назад и открывали синеватый лоб. Монетки, которые положили ему на глаза, поблескивали в свете свечей. На груди умершего лежал темный хлеб из грубой муки, щедро посыпанный солью.

Мэгги опустилась на единственный стул, стоявший у стола, и сунула в карман конверт, который был для нее приготовлен. Оглядела застывшие лица окружающих. Она знала имена всех, кто присутствовал на похоронах, могла перечислить даже имена их предков, высеченные на надгробных камнях на кладбище Схемердаля: Схейлеры и Рейтеры, Гроты и Фишкиллы, Левены и Смиты, Фэрроу и Малдеры… Несколько столетий назад их прапрадеды поселились в этой глуши среди непроходимых лесов, построили деревянную церковь и начали добывать в окрестностях горы скудные средства к существованию.

Потомки переселенцев остались здесь навсегда.

«Может быть, они тоже узники». Эта мысль почти вызвала у Мэгги сочувствие к жителям деревни. Но в следующую секунду ее взгляд упал на их руки – каждый сжимал в пальцах небольшой камень.

Войди.

Выйди.

Возвращайся домой.

Мэгги взяла хлеб, лежавший на груди мистера Схейлера. Подняла его над головой и заговорила ясным, твердым голосом:

– Теперь я даю тебе облегчение и успокоение, дорогой усопший. Не броди по дорогам, по болотам и лугам. И ради того, чтобы ты обрел покой, я беру на себя твои грехи и продаю свою бессмертную душу. Аминь.

Оторвав кусочек хлеба от буханки, Мэгги проглотила его и запила домашним вином из стакана, стоявшего на столе. Она ела неторопливо, жевала с преувеличенной тщательностью; таким образом, все присутствующие могли убедиться в том, что грехи покойного «съедены». Закончив, Мэгги сложила салфетку, отодвинула стул и поднялась. Ножка стула неприятно скрипнула о половицу. Прошло несколько долгих секунд. Мэгги стояла неподвижно, склонив голову, не глядя ни на кого из собравшихся; мышцы ног были напряжены, как у бегуна на старте.

Тишину разорвал вопль.

– Изыди, дьяволица!

Мэгги рванулась к двери. Вслед ей неслись крики и брань, топот ног. Камень просвистел совсем рядом с ее головой, врезался в картину и расколол раму.

Она выбежала на веранду, свернула налево, в сторону ручья, протекавшего неподалеку от дома. Какие-то дети ждали ее в засаде. Они выскочили из-за кучи старых шин и, завывая, словно дикари, начали швырять камни. Один камень задел ухо Мэгги, выступила кровь.

Но она не останавливалась. Это означало верную смерть.

Щелк! Щелк!

Булыжники летели ей вслед, сшибали крошки коры с деревьев. Мэгги проворно перебралась через ледяной ручей и, очутившись на противоположной стороне, углубилась в лес. Все это время она не сводила взгляда со склона ближайшего холма. Вскоре Мэгги добралась до подножия и принялась взбираться вверх быстро и ловко, как горная коза. Преследователи сдались. Ни один из обитателей Схемердаля не мог бегать так быстро – и так долго, – как Мэгги Дрейкфорд, они это знали.

Остановившись на вершине, Мэгги прислонилась к валуну и вытерла кровь с уха. Она стояла несколько секунд, тяжело дыша, глядя вниз, на деревню, окутанную туманом. Отдышавшись, она начала спускаться по противоположному склону, покрытому камнями. Мэгги двигалась осторожно, стараясь не оступиться, но время от времени поскальзывалась, и камни катились у нее из-под ног. Она свернула немного в сторону, направляясь к обочине, где оставила Глэдис.

Глэдис была пикапом; этот древний «Форд» служил семье Дрейкфордов уже семьдесят лет. К машине был прицеплен фургон для перевозки лошадей, такой же старый, но не обладавший шармом Глэдис. Прицеп представлял собой просто большой уродливый ржавый ящик, однако его стенки были усилены металлическими листами, а окна заделаны рубероидом. Линкор на колесах. В тот момент, когда Мэгги приблизилась к нему, у нее за спиной раздался торжествующий крик.

Обернувшись, она увидела за деревьями двух молодых людей. С первого взгляда братьев Рейтер можно было ошибочно принять за близнецов. У обоих были лохматые, давно не стриженные светлые волосы и лица, словно созданные наспех из деталей, наугад выбранных из коробки: светлые глаза навыкате, крючковатые веснушчатые носы, мясистые губы, напоминавшие пиявок. Двадцатидвухлетний Виллем был сильнее брата, но Мэгги казалось, что Абель, который был младше на год, более жесток. Взгляд ее переместился на камень, который держал в руке младший. Он был крупнее куриного яйца.

Мэгги понимала, что нельзя показывать страх. Страх предполагает слабость, а она знала, что, заметив слабость, эти двое озвереют. Она сплюнула и продолжала смотреть на братьев с ледяным презрением.

– Веселье закончилось. Вы упустили свой шанс у дома Схейлеров.

Абель замахнулся.

– Кто это сказал, сучка?

– Я сказала, – ответила Мэгги, вытащила шпильки, которые удерживали чепец на голове, аккуратно сложила его, а затем убрал в карман. – В эту игру играют в деревне. Бросишь камень там, внизу, и я побегу прочь, как хорошая девочка. Бросишь камень здесь, и я сломаю твою гребаную руку.

Братья неуверенно переглянулись, потом до Виллема дошел очевидный факт.

– Но нас двое.

– Тогда я сломаю две руки.

Уверенный, решительный тон Мэгги ошеломил братьев. До сих пор они видели ее только в деревне: Мэгги-овечка, Мэгги-дурочка, одна из Дрейкфордов, которые жили в Ведьмином Лесу. Та, деревенская Мэгги спешила убраться подобру-поздорову, когда кто-нибудь косо смотрел на нее. Молодая женщина, стоявшая перед ними, не выказывала ни застенчивости, ни испуга. Эта Мэгги была незнакомкой.

Поднялся ветер, зашуршали листья, дождь усилился. Мэгги внимательно наблюдала за парнями. Рейтеры были крупнее, выше ростом, но они были слабаками, как все деревенские, а Мэгги закалила жизнь в горах.

Глядя на них сейчас, она невольно вспомнила херувимов с растрепанными кудрями, которых впервые встретила десять лет назад.

Мэгги вспомнила то событие потому, что сама в тот день впервые явилась в деревню одна. Она упросила родителей позволить ей съездить за почтой на старом велосипеде, который они привели в порядок и преподнесли ей в качестве подарка на день рождения. В конце концов мать с отцом сдались, и Мэгги, несясь с горы, наслаждалась новым, головокружительным чувством свободы.

Въезжая в Схемердаль, Мэгги заметила братьев Рейтер, которые сидели на пороге отцовской бакалейной лавки. Мальчики были примерно ее возраста, и когда они помахали ей, Мэгги остановилась, чтобы поздороваться. Но едва она успела откинуть подножку велосипеда, как из лавки выбежала мать Рейтеров. Она размахивала метлой, словно боевым топором, и визжала, требуя, чтобы «шлюха Дрейкфорд» оставила в покое ее сыновей. Мэгги, отчаянно крутя педали, уехала прочь. Ее лицо горело от стыда, хотя она была еще слишком мала, чтобы понять слова женщины. Вернувшись домой, она соврала родителям, что почты для них не было. Они не стали расспрашивать. Отец лишь кивнул, вышел на веранду и долго сидел, разглядывая крошечный огород. Он вернулся в дом только после захода солнца.

Так было прежде.

А теперь было по-другому.

Мальчишки из бакалейной лавки исчезли, и перед Мэгги стояли два тупых громилы. Они стали на десять лет старше, в два раза тяжелее, и их переполняла желчь и злоба их праотцов.

Абель без предупреждения швырнул камень.

Мэгги пригнулась, и тот ударился в стенку прицепа со звуком, напоминавшим ружейный выстрел. Камень Виллема попал Мэгги в руку, порвал рукав и содрал кожу. Братья расхохотались и принялись озираться в поисках новых «снарядов».

В следующее мгновение Мэгги набросилась на них. Она била кулаками, пинала их, даже кусала, если ей попадалась часть тела, не прикрытая одеждой. Это яростное нападение обескуражило Рейтеров. Сбив Абеля с ног, Мэгги уперлась коленом ему в спину, одновременно выкручивая руку Виллему. Он зарычал от боли и ударил ее кулаком, Мэгги отлетела в сторону. Абель вскочил на ноги и хотел было пнуть ее, но Мэгги мгновенно отползла прочь, проворно вцепилась ему в щиколотки и дернула. Абель шлепнулся на задницу и тут же получил кулаком в нос.

Парень съежился, прижимая руку к лицу. На землю капала кровь. Мэгги не успела подняться: Виллем с силой толкнул ее плечом, отшвырнул в кусты, придавил к земле, но ей удалось перекатиться на бок и нанести удар локтем. Она разбила ему скулу, но, к ее удивлению, Виллем даже не заметил этого. Взгляд его был каким-то пустым, зрачки – расширены. Его грязная лапа залезла в ворот рубахи Мэгги и схватила ее за грудь. Мэгги рассвирепела.