Ротуск

Паром, нагруженный выше ватерлинии, отчаливал. Стоящие на берегу, отплывающие на пароме, реденько перемахивались друг с другом. Они прожившие совместно десятилетия, каждый с каждым встретившись, не понимали должно быть? что им, большей части не суждено увидеться, не суждено ни сказать не сказанное спасибо, ни извиниться. У них не будет больше возможности убрать обиды накопленные временем. Не прощёные обиды, обиды, унесённые в мир иной, что может быть страшнее? Паром разворачивался, уходя в открытое море, люди двигались вдоль борта, усерднее жестикулируя в сторону берега. С мостика прозвучала команда «Не скапливаться у борта» Действительно, даже с берега был виден крен. Как дойдут до материка? Как погода? Весна, межсезонье?

«Успеха вам» – Последние слова главы поселения. На дворе весна. Люди стоят по склону, в каждом вопрос? «Может и плохо жили, но жили, а чего сейчас?» Енокентий в стороне, один. Стоявшие вблизи пришли в движение, отодвигаясь и рассредоточиваясь по пригорку, пока не образовалось расстояние шагов в тридцать. Толпа за тысячу стояла перед ним. Сзади, в чёрных поношенных одеждах заключённые, бывшие заключённые; рядом в форменной одежде несколько оставшихся охранников. Он стоял понимая, что всё зависит от его первых слов и не знал с чего начать. Не знал к кому обратиться, с чем обратиться. Отыскивая в толпе лицо, которое поняло бы его, он остановился на молодой женщине. Она стояла на удалении, в котором не рассмотреть детали. Тёмные волосы, зелёная блузка свободного покроя, среднего роста. Его слова будут к ней. Только неразборчивые громкие голоса с противоположной стороны, подсказывали – говорить нужно не с тем, с кем хотелось бы.

Группа, в несколько крепко сбитых мужчин, красными вздувшимися венами, готовилась выразить волю собравшихся. Один из них, отличавшийся щупловатой внешностью, поднимал руку, требовал внимания. Обстановка грозила стихийностью. Енокентий заговорил «Люди, островитяне, мне как новому хозяину». На этом его речь оборвалась. Гвалт, гул. Дальнейшее он плохо помнил: поднятые руки медленно приближались к нему, или отодвигались? а может, отступали собственные ноги, или они приросли к земле? А может его страх то приближал, то отдалял его от обезумевшей толпы. Никто не видел весну, не слышал щебет птиц, не чувствовал свежести морского воздуха. Страх и ненависть, встали разделённые тридцатью шагами и в какой стороне, чего больше, не рассмотреть. Четвёрка скандировала «До коих пор? Натерпелись. Мы и без хозяев». Тысяча человек, вдруг слилась в единодушии со скандировшими. Недосидевшие срок выстроились в линию, пригнули головы и неуверенно огибая толпу, двинулись в его сторону. Двое из кучки, владелец квадратной челюсти и бритоголовый, приняв настроение толпы за свой час, освирепели и в один миг, оказались вперёди осуждённых, повели за собой строй. Нет, двигались не уголовники, с пригорка спускались изломанные судьбы виновником которых, в их глазах, являлся новый хозяин. Остров, в единодушии мысли, накрыло возгласами «На вилы его».

Остров его, а шагнуть некуда – всё, с чем остался Енокентий. Он, не имеющий зрительной памяти, охватил взглядом пригорок, увидел каждого по отдельности и словно сфотографировал. Никто не знал его, никто не знал с чем он приехал. Он ни кому не успел насолить, но лишь единицы, может десяток, не знали что делать. Взгляд выхватил зелёную блузку – на лице растерянность и беспомощность, толпа сдавила её, сдавила всех – остановись, затопчут. «Он сегодня выпил только кружку молока» – Голос Нины Васильевны, стоявшей меж ним и толпой, пересилил рёв. Она сумела на шаг опередить стихию, развернуться к наступающим и крикнуть. Почему она крикнула о молоке? Почему? Ни откуда взявшийся, боковой порыв ветра поднял на пирсе лист профнастила, с грохотом ударил его о бетон, вновь поднял вверх, закувыркал и без звука, торцом втолкнул в рябь воды. Головы интуитивно повернулись к морю. Минутой замолчала жизнь. На горизонте виднелись очертания судна. Енокентий не обрадовался, он уже согласился принять судьбу. Ему было безразлично, паром ли вернулся, чтобы забрать наследие своей деятельности – заключённых, или, после устроенной сцены олигарху, возвращалась секретарь

Был не паром и с борта катера спускалась не милейшая Любочка. По трапу, чеканя шаг, с оружием спустились пограничники соседнего государства Панае. Офицер, в гордости за страну оценившего его наградами и должностью, сошёл последним. На русском языке, с незначительным акцентом, потребовал старшего. Толпа повернулась к хозяину острова. Часть лиц в радости «Хорошо, что не успели на вилы поднять. Без нас поднимут?». Енокентий подошел, подал бумагу. Он, вновь стоял не зная в какую сторону свернёт судьба – На бумаге печатей много, а шея одна и та голая и на всём острове, с его стороны одна кормилица.

«Енокентий Трифонович, у нас частная собственность превыше всего. Мы рады приветствовать нового собственника острова, готовы выделить кредиты, оказывать помощь. Взять под свою защиту. Заметив на берегу охранников лагеря, офицер продолжил – У вас четыре пистолета на сорок квадратных километров, но мы поможем – К хозяину вернулась способность говорить – Согласно договорённостей, со стороны продавца нам обещана годичная охрана и даже субсидирование жизнеобеспечения граждан – Годичная охрана? год быстро проходит. Мы придём к окончанию срока, вот наш флаг. Надеюсь, следующим летом мы будем жить совместно, под ним».

Толпа за время разговора спустилась вниз, окружила. У офицера, потускнели награды, он перешёл на родной язык. Отдал команду. Солдаты также как и спустились – ловко и быстро взлетели на катер. Делегация на катерок.., а толпа к нему. Нину Васильевну не отыскать. Впереди «Мы вас ждали. Мы вам верим».

Он давно знал, знал твёрдо – власть не для него. Понимая, порой через полвека поступки людей, сказанное, он не мог быть лидером, он не мог возглавить двоих, не веря и одному, лесть же воспринимал за действительную составляющую своей особы. Усталость от стихии знакомства обессилила Енокентия. Уйти, закрыться, остаться одному на всю весну, но как останешься? Напротив четвёрка «Мы вам верим! – Они быстро поняли: не будет его, будут оставившие флаг – Спасибо. Осмотрюсь. Через неделю, за час до начала рабочего дня соберёмся, что успеем обсудим». Четвёрка ждала другого, остальным безразлично.

Енокентий вернулся в гостиницу, закрыл дверь на замок и щеколду. Напился и обессиленный упал на диван. В его отсутствии, комнату украсили картиной местной тематики: на косе, размытыми штрихами обозначен рыбак, слева, вверху полукруг – ни солнце, ни облако? Рыбак вдали, и не видит, что волна уже перекатывается через перемычку соединяющую землю с берегом.

Он смотря на картину, подсознанием размышлял «Одинокий рыбак? Откуда взялась? о чём думал художник? Картина из дешёвого салона – о чём могут думать подобные авторы? Мне не нужна власть. У меня осталась последняя цель – установить справедливость. Здесь мне не помешают».

*******

Кешка, оканчивая школу, имел представление о прошлом своей Родины, как череде бесконечных испытаний. Достижения страны отождествлялись с её последними Руководителями. Он видел, как народ выходивший из залов после выступления первых лиц, в восхищении обсуждал: умение, говорящих с трибуны, оценить лучших, осадить спесивых, опрокинуть противников. Он видел гордость людей за своих руководителей, готовность добиваться их благосклонности. Сама Тамала Павловна выбрала себе представителя из района. У него определилась цель – он должен стать с ними в один ряд, а затем и возглавить их.

По окончанию учёбы Кеша вернулся в свой район. Кадровик, осмотрев документы попросил подождать в коридоре, сам же удалился, и надолго – искали место куда втиснуть. Нашли три должности, одна из них – главный специалист подразделения хозяйства. Его устраивала должность, он помнил о семнадцатилетних командирах полков, а ему двадцать три. Он готов возглавить.

В сплошь убыточных колхозах района, согласно высоких постановлений, обновляли специалистов. Надеялись – молодые и амбициозные вытащат отрасль. В хозяйстве, куда прибыл Енокентий, его подразделением занимались два не дипломированных специалиста, под пятьдесят. Их подвели под Кешкино руководство, представив «Наш Главный – Енокентий Трифонович». Так он значился по документам. Зарплату, согласно штатного расписания, назначили на четверть выше стоявших перед ним.

В своё первое рабочее утро, войдя в контору он споткнулся, услышав отборный мат. Первое лицо колхоза, воспитывало запивших доярок – коровы остались не доены. Зоотехник, молодой специалист, стояла рядом; за открытыми дверями уткнувшись в бумаги сидели конторские. Енокентий, в новеньком солдатском бушлате, ждал в прихожей окончания разноса. В деревне слышали о новом назначенце. Подошедший механизатор попросил посмотреть, «чем болен трактор?» Он знал, но не решился ставить диагноз, сославшись занятостью. Вернулся в контору, в кабинете стихло – председатель приглашал войти. Мат в отношении женщины, в присутствии женщины – каждый ли способен понять такое? должно быть, данный вопрос прочитал на лице вошедшего председатель. Он поднялся, упёрся руками в стол и переводя взгляд с переносицы на модную стрижку и обратно на переносицу, в глаза, чётким голосом произнёс « Язык это власть!… – ответил и на «болезнь трактора» – ты прав, разбирать надо, а сейчас иди, принимай гараж».

В гараже, знакомый тракторист и кузнец грелись у разожжённого горна. Осведомившись, откуда он, продолжили свой разговор, не замечая его. Енокентий, постояв в неопределённости, заговорил вопросами: «Который теперь час, сколько стоит простой трактора, сколько им оплачивают за час?» Затем спросил кузнеца о его сегодняшних задачах и не получив ответа, в подтверждение своей значимости, потребовал ознакомить с состоянием и подготовкой техники к весеннему сезону. Кузнец нехотя вышел на холод двора, показал, походил за ним, пока он лазил по снегу и отправился, не ожидая окончания к теплу кузнечного горна. Тракторист, сославшись на отсутствие инструмента, ушёл домой.

Со временем, Енокентию удалось несколько изменить отношение к себе, но в первое время, никто не знал чем он должен заниматься, кем он должен руководить, а его, совершенно не обучали отношениям с подчинёнными. Он примерял, восхищение выходящих из залов, к себе – ожидая, поспешности подчинённых сделать то, что сам ещё не успел обдумать. Позднее отчёты, приписки, снабжение, стали как-бы его работой, а через год все поняли – у него, служебные дела если и были в голове по прибытию, то очень скоро вытеснились более важными. Деревня, в ответ посчитала своей обязанностью направить его деятельность в надлежащее русло, потому собирали: правление колхоза, расширенный партком, расширенный сельский совет, а собравшись, каждый считал своим долгом указать на упущения главного специалиста отрасли. У зоотехника: в телятнике сломался трактор, пока его исправляли, часть телят пала – двигатель не заглушили; у агронома: сеялка из ремонта развалилась не доехав до поля; член партии, возмущался отсутствием запчастей. Председатель, говорил о недопустимости распития с подчинёнными, а именно – «Принял на грудь» с капитаном парома и отправил его отдыхать, встал к штурвалу и сел на мель. Парторг, отечески объяснял об обязательном участие его, как специалиста, при отладке техники и с подсказки квартирной хозяйки, возмущался причиной игнорирования данного правила – спал. Весь район обсуждал главного, который повёз комбайнера – победителя района, к награждению орденом, но довёз только до нависшего над водой настила причала.

Ночью перед поездкой, он весело провёл время. Катался с компанией на выданном ему глиссере, довёл до полного восторга девчонок своим умением останавливаться. Девчонки умеют восторгаться и он был в ударе: разогнавшись, летел к пристани, затем, переключался на задний ход, давал полный газ, и катерок зарываясь в воду словно сброшенным якорем, останавливался у причала. Окружающие в восторге. В нём клокочет гордость. Утром, своё умение он решил продемонстрировать знатному комбайнеру. Указав, какую чалку тому следует накидывать, он всё сделал как делал не один десяток раз, но задний ход не зафиксировался, и глиссер вместо того чтобы зарыться в воду, полной скоростью полетел под выступающий настил причала: лобовое стекло в дребезги, комбайнер, в новеньком костюме сбит в грязь на днище катера. Комбайнер, успевший заслужить орден, не только не побил его, но поднявшись, выглядел виноватым – расстроился, что не успел отскочить. В деревнях видели и не такое, терпели и Кешку. Его убрали совсем по мелочи.

Деревня, где работал Кешка располагалась по соседству с той, в которую он ходил после демобилизации. После письма Пали со словами «Ты знаешь почему» он, если и вспоминал её, то походя. Прошедшее время затёрло память и он слушая о ней в подробности не вдавался. Над ним нависло другое. После письма, вернувшегося с припиской «Адресат выбыл в Корск» в нём, что-то изменилось. Его сковывала робость при любых отношениях с противоположным полом, а при встрече с привлёкшей внимание охватывал страх. Охватывал тот страх, при котором мышцы деревенеют, язык набухает и становится чужим. Глупость, чушь полная и не полная, все, что ему удавалось выдавить из себя. После одной, двух встреч отношения прекращались. Иногда, девушки специально дразнили его своим расположением, чтобы затем посудачить в своём кругу. Он их стал бояться.

Может по этой причине, или ещё почему, ему стала вспоминаться Палька – Палька как лучшее время. И однажды, когда она вспомнилась особенно остро, он попросил водителя оставить ключ от машины, объясняя «Съездить нужно. Срочно. Нужно, чтобы не видели» – и в сумерках выехал. В клубе он не нашёл её, а знакомая пояснила «Она дружит. Они ушли». Кешка знал где искать ушедших и вскоре, в свете фар увидел её, впереди стоял парень. Остановившись, не выключая двигателя, фар, направился в их сторону. Она, словно ожидая его, представила «Мой друг Гриша – И следом – Гриша мне поговорить надо. Подожди меня здесь, я быстро». Они отошли. Погасли фары, заглох двигатель, наступила тишина, может и не тишина, но для него, после её первых слов, наступила абсолютная тишина «Гриша предлагает стать его женой. Он закончил военное училище, получил назначение в среднюю Азию, хочет приехать к месту со мной как со своей законной – Кешка, не знал что ответить, молчал и должно быть долго – Мама говорит, что мне ещё зиму учится надо. Куда без специальности? Говорит что мне восемнадцати нет, а средняя Азия, как далеко она? Кеша ты не знаешь где это? – Нет, я не был там, но военным сразу дают жильё – Он уже прожил треть своих лет по общагам и на квартирах. Ему казалось, что судьбу можно отдать за отдельную комнату – Кеша пойдём назад. Ты не спросил учусь ли я на мороженщицу? так нет, не нашла такое училище. Учусь на кондитера – Пришли к её дому – Я пойду Кеша. Устала я сегодня». Пошёл и он. В темноте маячила машина, при подходе, из кабины вышел Гриша говоря, «Машина на пригорке, того и гляди скатится в озеро. Так я золотники выкрутил. Ночь, часть растерял, остальные вот». На руке блестели две пружинки от шести колёс. Напротив, блестели глаза выпускника военного училища.

Енокентий Трифонович не успел вернуться к началу рабочего дня. Водителю пришлось сознаться, что машина не в угоне. В конце дня, посыльный требовал его на внеочередное заседание правления. «Устал я сегодня. Не пойду» – бросил он в безразличии. Заседание приняло решение перевести его в бригадиры. Не вынеся позора изгнания с должности, он написал заявление.

Во время увольнения его не оставлял вопрос – Зачем она ему говорила о Грише, о замужестве, о том, что с Гришкой они соседи? Говорила, что он не мог подтянуться разу и она смеялась над ним, а сейчас он подтягивается с висящим на ногах племяннике.

Получив расчет и возвращаясь в свою деревню, он заехал к Пале. Приехал с шампанским и совсем, вне своих обычаев, с выращенными в палисаднике цветами. Её Мать, посмотрев на цветы объяснила, что дочь уехала в город. Уехала за неделю до начала учёбы, в один день с Гришей. Спускаясь к озеру, ему показалось, что он понял случившееся. У озера нашёл бьющий ключ, опустил в него бутылку с вином и лёг рядом на траву. Деревня растянулась наверху, по пригорку. Крайний дом у леса, стоял без забора и крыши, вернее с половиной крыши.

В отдалённые сибирские места, присылали не только председателей, специалистов и учителей, но волей времени, ссылали тех, кого не посадишь – правонарушений не совершали и пользы в них из высоких кресел не видели. Их называли тунеядцами. С таким клеймом они прибывали к месту перевоспитания. Люди потерявшие цели, люди, цели которых власть не могла считать достойными человека, прибывали, распределялись по деревням, квартирам. Кто-то, единицы из них, находили спутниц и они становились местными. Казалось, что они счастливы, но ехали в отпуск и не возвращались.

На перевоспитание ссылали самые разные категории: Сварщик, когда-то работающий с личным клеймом на судоверфях северной столицы, берёг своё клеймо дороже документов. Своё клеймо, за тысячи километров от предприятия выдавшего его, он вынимал из промасленной бумаги и показывал как высшую награду своей жизни. Тракторист, помнящий номера деталей по каталогу, не подходил к технике. Модельщик, работавший на изготовлении оснастки для космической отрасли, сидел в гаражной котельной. Они, не вписывающиеся в нормы, всякой властью гнутые, однажды не выдержавшие, были осуждены и высланы. Они в день получки надевали костюм, белую рубашку, галстук и шли получать зарплату, затем посошок на дорожку…

Первых, из высланных селили в дома принадлежащие хозяйствам, но оканчивалась зима и.. заборов нет, ворот нет. Местные, заготовленные дрова переносили во двор, ближе к собаке. Во второю зиму отапливались, сжигая крыльцо, сжигали часть полов в комнатах. Жгли и крыши: так люди, государевыми законами исправлялись ко второму году. Тунеядцы, вслед за властью говорили местные, подразумевая – что с таких возьмёшь.

Хотя как без исключений, они были. (М.М) Пенсионерку, пообещав помощь и поддержку, уговорили принять на постой тунеядку. Прибывшая, ни коей мерой не подходила под данный, сложившийся тип. Не злобливая, приятной наружности, обрадовала не только хозяйку квартиры. Её привезли к средине лета, огороды зрели, в речке не вылезая бултыхались подростки. С поселением новенькой, к следующему полудню речка опустела – мальчишки сидели по крышам вокруг её дома: посреди огорода, голышом, загорала сосланная.

Срочный созыв сельских активистов потребовал ответа и она ответила – «Мне не дали времени обдумать сборы, потому, приехала без купального костюма – Она оглядела присутствующих – В нижнем белье от фабрики „Большевичка“ я не могу показаться на людях – И закончила, глядя на всех, толи рассердившись за непонятливость, толи в кокетстве – Я не враг себе». Сказав, крутнулась перед сидевшими, опустила глазки долу и села. Само целомудрие, выставив коленки, ждало понимания и её поняли. К концу недели у неё имелась пляжная пара, из дома, она перенесла спальные принадлежности в кладовку в сенях. А после выходных, пенсионерка требовала квартирантку выселить, двери восстановить. Двери не пришлось восстанавливать, они снятые с петель лежали в огороде. Они не открывались без стука и скрипа, а многие торопились с понимание, но боялись потревожить хозяйку.

За месяц поиска места для перевоспитуемой, у неё сложились отношения не только с жителями центральной усадьбы, потому после переселения в единственный дом, оставшийся от дальней деревни, она не знала трудностей одиночества. Её перевоспитывали, а дорога к ней расширялась и расширялась, и отбывать бы ей назначенный срок, не случись разборок между поклонниками, с применением подручных средств и судом. Поклонника, не способного потерять золотники от колёс, осудили, а её посчитали исправившейся, но описанное произошло позднее.

Пока же, Кешка лежал у ключа, тянул холодное Шампанское, смотрел вверх на единственную улицу, на дом с краю деревни без крыши, на дом Пали в средине улицы. Лёгкие облака плыли по бесконечности. Вокруг ни души, полная свобода. Нет председателя, правления, зоотехника. Нет квартирной хозяйки. Свобода. Счастье. Он освободил себя и от Пали. Он был никому, ни чем не обязан. Он был счастлив целый день. К себе, в родительский дом, пришёл затемно, сделав крюк. Счастливый день закончился словами Матери «Ты уже был в отпуске. К утру обдумай, где тебя могут взять на работу. Ты молодой, за ночь успеешь обдумать. Езжай. Не страми меня. Завтра в 7, я тебя провожу». Он нужен был Матери, он слушал её и слушался. Он не мог её не слушаться, он ей был нужен.

Позднее, ему передали письмо с каллиграфическим почерком от Пали – Она не среди песков в воинской части, она в городе. Ей скоро 17. Она учится последнюю зиму. В конце строчка стихотворения «А коль споткнёшься ты, тебе никто уж руку не подаст», стояла диссонансом к остальной части.

lll

Следующим утром, после ухода пограничников, Енокентий проснулся с остротой произошедшего на пригорке. Он вспомнил все лица, вспомнил и выражения тех лиц. В подобное невозможно поверить – как одним взглядом, запомнить толпу за тысячу, запомнить, словно находился с ними вечность?, только стресс, в некий миг, заставляет сознание использовать не малый процент мозга, сознание задействует все миллиарды нейронов, фиксируя в памяти тысячу лиц словно на матрицу фотокамеры. Стресс, способен из любого сделать чемпиона по прыжкам, стресс наделяет хрупкую женщину способностью поднять за колесо самосвал. Стресс же, оставляет после себя тело выжатым и обессиленным.

Катерок с пограничниками, ещё не отошёл, а Енокентия окружила четвёрка которая «Его ждала», спускалась толпа готовая ему служить, а он потерял силы, пожелал лечь и остаться один на день, месяц, остаток жизни. Не он, голос интуиции отложил решение насколько возможно, голос отложил сход на неделю.

Неделю, он ходил по посёлку, по острову, видел мужчин женщин подростков стариков и он их всех знал – знал их сомнения и их чаяния. Его останавливали, спрашивали и он, должно быть отвечал то, чего от него ожидали, или не он, а обострившееся чувство самосохранения, оберегало его от возможного повторения стихии толпы?

За время до схода, он успел познакомиться с хозяйством острова, он успел со многими поздороваться за руку, поздороваться, с ответным пожатием. Ему поверили, в нём признали лидера? Нет, руку пожимало чувство вины тех, кто не смог устоять перед стихией толпы и мог нанести последний удар по безвинному.

Он понимал всех, он понимал и лидера четвёрки. Чистин, на следующий день сидел у него в номере и глядя на картину, говорил о слабости одного человека, говорил, что одному не устоять против малого, ниоткуда явившегося облака, а он Чистин, здесь рождённый, при всех администрациях востребованный и сейчас готов возглавить, или стать замом. У него есть надёжные организаторы знающие толк как в заводских цехах, так и в открытом море. Они умеют заполнять не только трюмы.

Обходя корпуса колонии, ощущалось отсутствие хозяина. Казалось, получив свободу осуждённые потеряли ориентиры, казалось они забыли, что сами могут принимать решения, или данную способность смогли убрать законами зоны? Енокентий, боковым зрением видел обладателя квадратной челюсти, видел и бритоголового, они стояли в стороне от основной массы, не приблизились и к нему, кося взглядом издали. К Енокентию подошёл бывший директор консервного завода Геннадий Николаевич со своим бухгалтером Карезовым. О директоре он слышал ранее: Геннадий Николаевич окончил что-то рыбоводное, работал в краевом журнале, руководил подразделением треста, пока не попал на остров. Здесь, имея способность ровно выстраивать отношения с подчинёнными, в меру управляемый сверху, к перестройке директорствовал на заводе. Только перестройка устанавливала свои правила, устанавливала новых собственников. К приезду будущего олигарха, завод сидел в кредитах, его подвели к банкротству, оставались директор с бухгалтером. Их убрали.

Енокентий, поговорил и с Тамарой Павловной, к ней тёмноволосой в зелёной блузке, он подбирал слова на пригорке и не ошибся. Она, после получения диплома, четвёртый год преподаёт иностранный. Правильная дикция с остановками на запятых, уверенность в излагаемом. К концу разговора он был в зависимости от неё. Она напоминала его классную.

Она напоминала? В той поездке по Оби, он путешествовал в двухместной каюте. Его сосед, повторял его давнего друга, ушедшего в тридцать: тонкий, подвижный нос, просвечивающаяся светлая кожа, манера говорить, характер, рост – всё настолько схожее, что можно подумать они двойники. После поездки, он его сосед, в свои тридцать попал в аварию. Сложили в областном центре. Авария произошла в городе со специализированной клиникой! Енокентий считал, что и он повторяет чью-то судьбу, только найдётся ли тот, кто убережёт его, или сложит, в случае большой аварии?