Ротуск

С противоположной стороны, из области, приезжали специалисты, председатели, учителя. Приехавшая Тамала Павловна, его классная и преподаватель иностранного, покорила класс. Пятиклашки зачарованные ходили следом. Одежда, причёска! она учила держать вилку, она следила за наклоном тарелки за обеденным столом, подбирала книги в библиотеке, учила не съедать окончания, а жалобы на шалбаны да подножки от переростка, решила совсем без педагогики: подсказала восстановить справедливость – отбуцкав его, что они объединившись и сделали – ябедничать стало не на кого.

Магия женской притягательности, есть ли способные, устоять перед ней? Обладающие ею женщины, оказавшись за одним столом и даже не за столом, а на расстоянии взгляда, завладевают мужским вниманием, они зовут к себе, и они (мужчины) забывают о рядом сидящей жене, подруге – они уже готовы служить ей. Подобные, внешне не заметные женщины, никак, ни с какой стороны не красавицы в признанном понимании, но вы почувствуете её в толпе, вам не справиться с собой чтобы не попытаться привлечь её внимание, и горе вам, если она взаимно заинтересуется.

Его классная, должно быть, принадлежала к данной категории: к концу четверти стала кумиром мальчишек, школьными проблемами заболела мужская половина деревни. Районный представитель, с регулярными визитами, впился занозой в языки деревни, а подробности от хозяйки сдающей ей жильё, гуляли из ушей в уши.

Сидит она напротив его, несётся по закоулкам памяти тот школьный год, молчат оба, словно вновь оба виноваты: у одного стыд за невыученный урок, и она виновата – не убедила, что нужно учить. Неожиданно, резко заговорила – «Чего наковырять хочешь? Орфографию забыл, а деревенские пересуды в себе носишь. Не грех то, что не одному в радость, что записывается в память без возможности стереть. Сам небось знаешь: глаза блестят, слов нет, времени нет и нет не только греха, но во всём мире никого нет и ничего нет – Она остановилась, сменила тон до материнского, для несмышлёныша и продолжила – От добра, добра не ищут, повспоминай, не искал ли сам спасения на чужих подушках? – Замолчала, словно вновь она перед классом, перед всей деревней, она не знавшая лжи и морали, обходившаяся только своей совестью и ей, совестью, единственно совестью, вставала перед каждым пока не понимала его и он не уходил с ответом на свой вопрос. А помолчав, продолжила совсем о другом – Ты не знал мальчишку из нищего квартала, который мечтал о замке. Он, зля учителей, рисовал его формы на уроках, на всех уроках. Они (учителя) своим жизненным опытом и линейкой по рукам, разъясняли, что ему никогда не жить в замке, но прошло время и он его построил, и его семья жила в одной комнате замка, так как не было средств отделывать остальные, но они жили в замке – Замок мне ни к чему, дявятиметровке в общаге рад был. Мне другое наследство досталось, но оно видно не для ваших зубов – Об тебя, что горох от стены, слышать ни кого не слышишь, сам с усам. Получишь ты своё желание. Иди, устанавливай свою справедливость».

Шум, звуки, боль в голове, боль по телу – «Глаза открыть? нет, не открывать – только слышен голос – Ожил, розовеет, ещё уколем и сам пойдёт – В скорой, Енокентия привели в чувства —Запишешься к участковому доктору, ничего страшного, у нас новый вызов». Они уехали и он домой, по пути вспомнилась учительница, подумалось «Если мир, действительно контролируем и оберегаем то отчего не святыми? Или мы не понимаем святость?»

Приехал, звонок. «Ваш №8-912-394-08-96? К вам, представитель из Федеральной собственности прибудет в течение часа». Действительно звонят, проходят к столу – «Имеете ли вы патент №-2089382 – С1 – 97г. регистрации? – Не помню данных, но что-то храню – Мы решили купить его у вас – В голове Енокентия пронеслось – вот оно: квартира, нет, не дадут? машина? – соглашусь на джипа – Мы решили взамен 4листов бумаги дать вам 40 квадратных км. суши, точнее остров за краем земли – Господа мне бы зубы вставить, а вы сушу – Зубы и так в очередь, а на острове многие свой флаг поднять хотят. Отдать за так нельзя, отдай и всё уйдёт следом, а ты свой, за свою землю на словах горой, и мы не отдаём, а продаём. Да и вопрос решённый, потому у тебя вариантов два – этот, или сам догадываешься, иногда ты догадлив – за ноги подвесить мало».

ll

Как рано к человеку приходит понимание принадлежности к своему полу? наступает ли время, когда человек безразличен к своей половой принадлежности? Девочка, ещё не говорящая, не способная ходить, уже совершенно отличается от мальчика, её ручки по особому тянутся к избранному, да, да, к своему избранному, из мужского круга. Он может быть отцом, братом, или прибывшим на каникулы родственником. Чем ребёнок руководствуется в своём выборе задолго до своего осознанного поведения? Малышка, только-то овладевшая мимикой, казалось, ничего не понимающая, но совсем по взрослому способная показать своё расположение к избраннику.

Или другой возраст. Девочка, переходного возраста не имеющая жизненного опыта, способная пользоваться только природной интуицией – в картинной галерее. Она выбирает своего будущего мужа из двух предложенных портретов: на одном молодой мужчина на возвышенности – расстёгнут, с лицом распахнутым миру, на другой – у стола, в кресле, убелённый сединой метр, он в спокойствии и величии погрузил руку в шерсть рядом стоящей собаки. Кого из них выбирает девочка? Она выбирает седину. Объяснения, что у подобной седины нет будущего: у него осталась одна собака, которая и есть продолжение и окончание данной личности, не меняют её решения. Объяснение, что мужчина на пригорке ещё не спускался жить, что он с ней и для неё, способен создать целый мир, ничего не меняют. Она вновь приводит к портрету своего выбора. Почему? Способен ли кто ответить?

*******

Стучат колёса: на восток, на восток. Енокентий, ехал принимать своё неожиданное богатство – остров, ехал устраивать высшую справедливость. А мысли уносились в прошлое: Этой дорогой, когда-то везли его к месту службы, этой же, спустя три года возвратился назад. Прибыл в райцентр к середине дня. Оставалось добраться до своей деревни, именно добраться, так-так регулярное сообщение отсутствовало, взамен, по делам в район – рвать зуб, или подстричься, хозяйства выделяли служебные авто. Место стоянки определили у столовой. За три года установившееся не поменялось. В автобусе, из его посёлка, сидели две девочки, они и впустили внутрь.

Он, в бушлате с одной лычкой и хромовых сапогах маломерках, занял место. Они не проявили интереса, перешёптываясь о чём-то сзади. На вопрос «Когда поедем?» Одна из них знала: они жили в соседней деревне, в этом году заканчивают школу, по выходным ходят в кино. Вторая, совершенно отстранённая, толи глянув, или не заметив нового пассажира, может сказав что-либо, или не проронив слова, за время ожидания опеленала его сознание. В следующую субботу к началу сеанса он был в зале, куда ходят в кино его новые знакомые. В последних рядах сидели они. Она вновь молчала, молчала и после кино, молчала и у калитки. Карие, раскосые с искринками глаза, смотрели то на пуговицу куртки, то вниз на замёршее озеро. «Будешь ли в клубе через неделю? – Будет фильм, мы придём», ответила она.

В районе где жил Кешка любят отслуживших, приглашают в каждый дом. Возможно, нужна причина чтобы спуститься в подпол? чтобы угостить летними заготовками, солёной рыбой, поговорить. Приглашение дочки одного из пап зайти, воспринялось как обычное. Папы не было, была она. Она и объяснила – «Мы родственники, приехала, а уехать не на чем». После проводов, на остаток отпуска он полюбил дорогу в соседнюю деревню. В день отъезда в город, вышел пораньше: она выбрала будущую профессию, хотела работать мороженщицей, но не знала, где учат. Ждала подсказки. В доме у стола сидела бабушка, курила самосад, при его входе окликнула «Палина тебя спрашивают». Паля приболела, в школу не пошла. Она только встала. Она включила проигрыватель. «Благодарю тебя» – насыщенный баритон заполнил дом, или она в один миг, заполнила мир? Она, за две недели, заполнила собой Кешкин мир. Ей скоро пятнадцать и оканчивает не школу, а только седьмой класс. Бабушка курит самокрутку и зовёт к столу.

«Благодарю тебя». Стол. Подсказка по профессии. Проводы. Кешка опоздал на городской автобус. На попутках, к сумеркам, доехал до следующего района. Остановился в гостинице. До той, к которой три года назад вели все дороги, оставалось час езды. Переночевав, или перемучавшись в нерешительности, утром встал у дороги с решением «Если через полчаса подберут – еду, не подберут – в город, учиться». Подобрали.., к концу второго часа ожидания.

Любаша, он видел её в шаге от себя. Любаша, Люба или Любовь Ефимовна? и она стояла, не зная куда деть тряпку которой мыла пол, не зная, что делать с полурастёгнутым халатом. Это была она, нет, это была чужая, не знакомая – даже лицо другое. «Зачем приехал? – Я не приехал, меня притащила память вины трёхлетней давности – Нет не вина тебя притащила, помаду с руки смыть не смог» – казалось такой диалог пролетел меж ними, или не меж ними, а только две его части боролись за него, и он не знал к какой из них склониться. И совершенно неожиданно, верно для обоих, она заговорила, заговорила так, словно не было проводов, не было прошедшего времени «Я знала, что ты придёшь. Не привёз ли и в этот раз с собой молоко?» Комната преобразилась, солнце добралось до её окна. После вопроса о молоке она стала прежней, нет, она стала вновь неузнаваемой, только неузнаваемой с другой, с новой стороны. Она переоделась. Она блестела волосами, светилась лицом, искрилась глазами; она вела по улице в магазин, вспоминала о просьбах сидящих бабушках, вела на работу. «Наша Любаша дождалась» звучало следом за ними.

К вечеру, робость от повышенного внимания растаяла, к подошве увеличиваясь, прирастала платформа; упругость вернулась к волосам и на вечеринку к её знакомым хотя и тушуясь, но пришёл в самоуважении. Самоуважение, за столом обозначилось сомнением мужа хозяйки дома, «За тебя Любаша замуж не пойдёт – Мне это и не нужно» – Кто-то ответил за него.

А Любаша? она танцевала и звала его в круг, когда он отказывался, она в танце останавливалась около других, танцевала с ними. Компанией пели застольные песни. Он же слышал её одну, слышал накопленную годами горечь, которую нельзя высказать, невозможно разделить с другими. Много позднее, слушая исполнение признанных мастеров, он не находил и части выпетого ею. Весь вечер она то дразнила его, то жаловалась ему, весь вечер она находилась в двух крайностях. Много, много позднее, раз за разом, возвращалась и возвращалась к Енокентию фраза мужа хозяйки. Много, много позднее в поездке по тем местам, искал и не нашёл он случайного, на один раз соседа по столу, не нашёл и причины заставившей произнести его – «За тебя Любаша замуж не пойдёт».

Вечеринка закончилась, они вернулись в её намытую комнату. «А ведь я, тебе вначале не понравилась – Спросила она? Нет, скорее пожелала услышать уверения в обратном, а ему, почему-то вспоминалась Паля. Она редко засыпала ранее полуночи. Вспомнилась секундой, вспомнилась и он, в оправдание что ли, сознался – Люба, родная, я три года жил тобой. Родная. Родная…» и далее не нашёл что сказать. Что она услышала в этих словах, что подумала? « Жил мной? Жил, разу не написав?» А может, и не вспоминала, а тоже оказалась в той секунде, в которую он улетел к другой, и поняла причину его нежелания ходить с ней по посёлку, поняла, отчего он войдя утром дёрнулся назад, словно ошибся дверью. Возможно, одной секундой, что было ранее перевернулось. Она, в один миг переродилась. Рядом с ним стояла растерянность, прикрытая халатом, нет накрытая, но только не халатом. «Родная? – повторила она глухим, потухшим голосом, а помолчав отрезала – У тебя грубые руки» и села.

Она не остановила его резкие сборы среди ночи, сидела молча, завесившись волосами. Она не шелохнулась, при его уходе, или не слышала уход. Выйдя в коридор, он назначил полчаса, те же полчаса, что сутки назад у дороги, а ушёл к утру, так и не услышав щелчка задвижки, ушёл не поняв случившегося, ушел, унося последние слова «У тебя грубые руки».

Енокентий, добрался до райцентра к открытию магазинов, потому в гостиницу пришёл загруженный. После первого стакана пришла ясность. Нет, не радость освобождения от возможных обязательств, не счастье, когда приходит понимание причины произошедшего. Пришла и усилилась ясность своего униженного положения – «Грубые руки». В этот раз у него не было забытья, не было хмеля и похмелья, только тело, голова омертвели. Понять произошедшее он не мог? Попытки обдумать, упирались в «Грубые руки». Поделиться не с кем, как и разделить тяжесть навалившегося. Вину за «Грубые руки» он увидел в ней. Своё понимание, с добавлением М. Горького из школьной программы, изложил на бумаге. Груз уместился на двух страницах и не перечитывая, свою тяжесть сбросил в почтовый ящик.

Через пару недель письмо вернулось назад: вскрытое, неумело заклеенное вторично, с надписью на конверте – «Адресат выбыл в Корск» Оно ему обожгло руки, потому сразу оказалось в печке.

Вскоре пришло письмо и из деревни. Ровный каллиграфический почерк, также на двух страницах. «У нас не может быть далее отношений. Ты знаешь почему» – смысл полученных страниц. «Ты знаешь», писала его Палька? Нет, он не знал почему, получив письмо, не знал и оказавшись на диком пляже в среднем течении Оби, не узнал и ко времени перечитывания, десятилетия спустя.

Женщины! Сколько бы мужчины обид и несчастий не получили от них, это всегда будет только тысячная часть от заслуженного. Женщины: одно время, вас возносит, следующее, клеймит недостойностью. И даже в одно время, в одних домах, странах возвеличивают Вас, и вы становитесь великими – вытаскивая следом дома, страны в величие, и в это же время в других домах, странах, вас представляют второсортными, похотливыми и продажными, и эти дома, страны становятся второсортными, похотливыми и продажными.

********

Перед отъездом на остров Енокентий, неспешно прогуливался погружённый в себя. Идущая навстречу молодая женщина, с ровным без эмоций лицом и спереди неё мальчик, остановили внимание. Он встретился взглядом с мальчишкой и не смог оторваться. На лице трагедия последнего дня. Глаза, полные слёз. Не размазанные, не катившиеся по щекам, а остановившиеся на нижнем веке. За два шага, он (мальчишка) глазами, успел обратиться со своей огромной бедой к чужому дяде, и у дяди, после следующего шага ноги остановились, голова обернулась назад – ему показалось, в руке у Мамы хворостина, а может и была? Только её слова обращённые к ребёнку «Стыдно за тебя. Иди, иди» остановили попытку вмешаться.

Он не влез, пересилив себя. Среди ночи, трагедия мальчишки вновь встав перед глазами, выдернула из его памяти подобное состояние – тогда, за провинность он был наказан сверх справедливости, в своём понимании. Забравшись на полати, он давился слезами, доски ходили в такт приступам шестилетнего отчаяния, Мать не выдержала, отправила мыться. Другого случая отмены наказания в его доме, он не мог вспомнить.

Но в каждом доме свои правила, свои ценности. Должно быть не только в доме, но и в каждой деревне? В деревнях, принятые ценности ещё заметнее – в одной, будут уважать за умение срубить дом, поставить красивый стог сена, вырастить первыми огурцы. Здесь, с верой в свою власть, во власти страны, стремятся добиться признания от них. Отожествляют, зачастую власть, да и себя с истиной.

Деревни, где до перестройки, добивались знамён и орденов, где утро начиналось с интереса кто впереди, и можно ли к вечеру обогнать – рухнули. После перемен, в первой самостоятельности они ещё пытались произвести, продать и вновь стать лучшими, но обманутые лозунгами, ткнувшись в могущество российского чина, потеряли веру и вошли в состояние – час прожить а там, что будет. Они не могли быть вторыми, или третьими. Потеряв возможность стать первыми, они стали никакими.

Его остров, с единственным поселком находившимся на нём, относился верно, к данному типу. Наклонившиеся дома с прогнутыми крышами, упавшие заборы, бурьяны. Гостиница, точнее дом для приезжих, в центре. Поселили в двухместный номер. Годы перестройки окончательно износили здание: обои пятнами, душ – ковшом из оцинкованного бачка заимствованного в прачечной. Столовую после 19°° переименовывают в ресторан. Было18°°. От знакомых по общепиту, красного супа и котлеты из сала в сухарях, пришлось отказаться. Отужинав купленными батоном с яйцами и молоком, Енокентий отправился на кладбище. Ему шёл седьмой десяток. Не огороженное пространство, с холмиками, обелисками и крестами с нечитаемыми, или трудно просматриваемыми датами, служило местом для захоронений. Он был в два и не только в два раза, старше большей части занимавших участки. Осмотр прервала набросившаяся бродячая собака.

Вернувшись в гостиницу, попросил дежурную разбудить, она согласилась и посмотрев в глаза, добавила, «Номер вам можно… оставить на одного – Нет, нет. Для меня приятны незнакомые соседи» Услышав ответ, потеряла интерес. Ложась ему вспомнилась беспричинная злость набросившейся собаки, однако он быстро развернул мысли на завтрашний день, но сосредоточиться не смог, да и на чём сосредотачиваться: кладбище, бурьяны, да дежурная. Усталость отяжелила веки и засыпал под собственное взбадривание «Полками командуют в семнадцать, а мне эвон. Чай получится?». Утром, несколько позднее намеченного, он отправился представляться в администрацию.

Около здания в два этажа, за рядами ухоженных елей стояли авто. Размеченные места вполовину пустовали, на других, последние модели мировых брендов блестели новизной покраски. Напротив за площадью, несколько в низине, красовалась позолотой куполов церковь.

Охранник, проверив документы, выписал пропуск на второй этаж в приёмную. Секретарь, вторично ознакомившись с документами в изумление ему, засияв каждой клеткой своей наружности показав на сейф, засверкала словами «Мы Вас ждём, мы вас ждём уже месяц. К нам трудно добираться, у нас так ветрено, кажется в следующую зиму нас заметёт совсем – Она настолько обрадовалась, нет, она в него уже была влюблена, если не в первый раз, то точно в последний. Перед ней стояло её счастье – В сейфе документы, отчёты за последние 25лет. Возьмите ключи. Завтра администрация острова вас примет». У него исчез возраст. Поверилось, она влюблённая в него задолго до прибытия. Она была первым секретарём, говорившей с ним в подобной радости. Её он решил оставить при себе. Она на своём месте! Знакомство с документами отложил.

По возвращению в гостиницу дежурная сообщила, что душ отремонтирован и освободилась комната равного класса, с видом на море. У него кольнуло внутри «Освободилась? – Спросил – Есть ли в посёлке другая столовая?» Столовой не было, однако во дворе разгружают грузовичок со свежими продуктами, а пока она может принести своего домашнего – мужу с сыном нравилась её кухня. Он согласился, говоря «Да, если можно, не рыбное». Вскоре дежурная, пригласила к обеду. Заканчивая котлету, он благодарил, признаваясь «Действительно, ехал долго – она ответила – Мои тоже любили наесться досыта – Женщина среднего возраста сидела перед ним. Чистая отглаженная одежда, может, чуть устаревшей модели? Подумалось – Желание быть нужной? Остров, нет новых лиц, а кто есть слишком знакомы, – она заговорила – Мы приехали с мужем на сезон, заработать, да приросли. Квартиру, до больших перемен получить не успели. Муж с сыном арендовали катерок. В крабовый сезон, ушли и не вернулись. Он всё бросить хотел, не из-за ловли. Наловить то чего? – Она замолчала и надолго. Когда он засобирался идти, она, словно забоявшись не успеть досказать, продолжила. Продолжила без акцентов и эмоций, словно заданный урок выученный наизусть, но без понимания смысла – Наловить то чего? сдать вот где полжизни, суточными ожиданиями проходят. Молодые, да смазливые жёнки, ох уж эти жжёнки, они умеют с промысла своего благоверного прямо к пирсу подвести – Секундой замолчала, вздохнув, а затем ещё быстрее – или те, кто гири от умельцев в весовой не замечают, они сдают сразу. Мой, ох мой, мой. Но нашёл тоже выход. Выход он всегда есть. Вошли ведь? Эх, Мой. На нейтралке перегружали, перегружали в непогоду, за наличные. Квартиры нет, живём в вагончике. Стыдно пригласить кого, сказать кому; в телефон отвечаешь – у нас хорошо. Копили – Она не замечала состояние накормленного ею. Она говорила и говорила – Они себе особняков настроили, да вокруг мэрии заасфальтировали, а набережную щебёнкой засыпали и говорят, ох как всем посёлком говорят – за эту набережную каждый год отчитываются, каждый год её смывает и каждый год ревизоры ставят подписи. Хотя было. Не поставила одна, так ей подсказали узнать где её предшественница?»

Она, также неожиданно как и начала говорить, замолчала. Сидела застывшая, казалось, остановив дыхание. Сидела, словно провалившаяся в болото, боясь голосом потревожить воздух, боясь за каждое движение, одно движение и удерживающая соломинка оборвётся. Он всё понял, он вспомнил гордость за свою справедливость – «Разворот, волна переворачивает катерок». Уйти, но как? Уехать. Не встретиться глазами» – Не встретится глазами, подняло и повело к двери, на ходу обдумывая – Нет, что-то нужно сделать. Она, кажется не поняла? Он неожиданно предложил, что он и далее хотел бы у неё обедать, она согласилась. Показалось, обрадовалась даже, словно она захлёбывающаяся тиной, увидела ни откуда взявшуюся руку и ей безразлично, чья та рука. Назначила половинную цену.

У него были скромные накопления, ему шёл эвон какой десяток и он не хотел обременять близких затратами на последний путь. Здесь же, на острове, в уплату принималась сорокаградусная, то-есть почти даром, ему было чем рассчитываться за обеды. Кладбище он уже осмотрел.

Отобедав и спросив в какой стороне библиотека, поднялся к себе, ключи от сейфа с документами, бросил в тумбочку – как ненужные. В библиотеке нашёл справочник об острове. На карте: суша, протянувшаяся километров в 20 и шириной в два, напоминала подкову, внутри небольшая бухта. Посредине острова речка, питаемая большей частью бьющими ключами, хотя частые дожди также поддерживают уровень. 40кв/км, около 1500 жителей. Рыбная ловля. Консервный завод. Об исправительной колонии не указано, но знают все, а кто-то и дорогу к ней. Просмотрел милицейскую хронику – можно ли по новой собственности гулять без бронежилета? – можно, но лучше засветло. Вернувшись, подумалось «Кого-то главой нужно ставить? самому не справиться, конец, по опыту печальный. Людям помогать нужно, убеждать, склонять на свою сторону, а он одни пороки в них видит. Обман не скрыть, не поверят – С этим и лёг».

Утром, без опоздания и проверки документов, он стоял в кабинете главы посёлка, Вячеслава Климовича. Крепкий молодой мужчина лет в тридцать пять поднялся, вышел навстречу, Енокентий же, не мог оторвать примагниченный взгляд к столу. На столе, над золотом циферблата часов, изогнувшись телом в прыжке, застыл леопард, застыл, переливаясь чёрными и светлыми бриллиантами. Рядом, составляющий ансамбль с часами, письменный прибор. Взгляд, прикованный к убранству стола, оторвал голос хозяина – «Опись имеющегося имущества тебе вчера передана секретарём». Описывать было что: штучного изготовления мебель, в углу трибуна инкрустированная костью, в резных рамах картины. Позолота и позолота, и за окном, позолотой сверкает купол церкви.

Глава представил ряду сидящих подчинённых «Владелец острова» и засиял, словно не работы лишается, а награждается орденом «Андрея Первозванного». Другие оживлены и радостны не менее, словно и их от пожизненного милуют. А если и вправду, пожизненный себе подписали да спаслись? как каждый день видеть друг друга, видеть жителей, которые молчат, знают, но молчат? Все знают и все молчат – ещё тот пожизненный, в наследство уходящий.

Глава отчитывается «В этом году, половину бюджета освоили, набережную отсыпали. Вторая половина пришла, но на твоё имя? Нам же, служащим, предписано выезжать на материк, а также и тем кто пожелает, включая заключённых – остановился, но не смог удержаться – Нам, всем выезжающим Родина компенсирует переезд годичным окладом, плюс обустройство. Вот моя рука – успеха».

Вот рука, где взять успех? Люди стояли на берегу, немощные сидели – смотрели на погрузку. Паром как живой переваливался с боку набок, словно сопротивлялся от части размещаемого груза. Автомобили, контейнеры, чемоданы и узлы двигались двухполосной дорогой на борт. Груз закреплялся в трюмах, на площадках. Груз накопившегося в каждом – его, где и как закрепить?

Енокентий, стоял в стороне, искал свою знакомую – из приёмной, её не было ни среди отъезжающих, ни в толпе остающихся. Проходящая мимо дежурная гостиницы Нина Васильевна остановилась, посмотрела на него, и словно внезначай «Вчера, как узнали о вашем прибытии, часть уехала. Олигарх, тот всех опередил, отчалил сразу и секретаршу, этокий, на людях без стыда повёз. Говорят от греха».