скачать книгу бесплатно
– Садитесь, пожалуйста, – торопливо говорю я и указываю на красивое кресло, обитое темно-красной материей, но он опускается в другое, проваленное, с торчащей пружиной. «Нет-нет, не туда», – хочу сказать я, но он уже сел. Я с любопытством ищу в его лице признаки испуга или боли. Но нет, ни следа. А он молодец! Я улыбаюсь Трюс и плюхаюсь на диван рядом с ней, со всей силы, так что она слегка подпрыгивает.
Господин снимает шляпу. Вообще-то, внешность у него не такая уж и примечательная, но есть в ней что-то элегантное. На нем твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях. В нашей части города такие не носят. И черты лица у него тонкие, интеллигентные, от них веет спокойствием, хоть ему в задницу и впивается пружина.
– Так, значит, вы обе уже весьма активно участвуете в Сопротивлении? – начинает он.
Чего? Что за идиотский вопрос! Мы ведь даже не знаем, можно ли этому незнакомцу доверять! Мы с Трюс одновременно пожимаем плечами. О подобных вещах не болтают.
Он улыбается.
– Я все знаю.
Трюс напрягается.
– Это еще откуда? – неохотно заговаривает она. От румянца не осталось и следа.
– Товарищи рассказывали, – быстро отвечает господин. – Партийцы.
Ах да, он же тоже красный. Тоже коммунист.
– Говорят, дочери Красной Трюс не робкого десятка.
Красная Трюс – так прозвали нашу маму.
Я в растерянности смотрю на сестру. Ты отвечай за нас, пытаюсь внушить я ей взглядом, ты же из нас самая старшая и благоразумная, сама ведь говоришь!
– Что вам от нас нужно? – спрашивает Трюс. Ее слова звучат строго, по-взрослому.
Гость складывает руки на коленях.
– Я собираюсь организовать антифашистскую боевую группу, – серьезно отвечает он. – Чтобы задать фрицам по первое число. И для этого мне понадобятся люди рисковые, смелые. – Он умолкает и по очереди смотрит на нас. – Те, кто способен не только работать посыльными, расклеивать плакаты или раздавать стачечные листовки…
Он снова умолкает. В наступившей тишине я понимаю: а ведь ему совершенно точно известно, чем мы занимаемся, – работаем посыльными, расклеиваем плакаты и раздаем стачечные листовки.
Начали мы год назад. У мамы тогда разболелось колено. «Пойдете вместо меня?» – спросила она. Мы легко справились. А уж после каждый день – «Вперед, за работу!».
Выходит, этот господин решил, что мы как раз такие, каких он ищет, – рисковые и смелые. Я молчу, Трюс тоже.
– Вы еще ходите в школу?
– Нет, – коротко бросаю в ответ я.
Я бы ходила, да и учитель уверял маму, что я бы прекрасно успевала и в средней школе, но денег на учебу не хватило. И все. Уже десять лет с тех пор, как отец от нас ушел, мы живем на пособия. Или на те гроши, которые мама зарабатывает, когда ей удается найти работу. В прачечной она получала… Сейчас вспомню… Ах да, две трети от того, что платили мужчинам.
– Жаловаться вздумала? – возмутился начальник, когда она упомянула прибавку к зарплате. – Да такие бабы, как ты, всю работу у мужиков забирают!
– Ничего подобного, – возразила мама. – Ни один мужик за такие деньги и пальцем не шевельнет.
С прачечной пришлось распрощаться.
– Не ходите, значит. Работаете? – интересуется господин.
– Нет, – так же коротко отвечает Трюс.
Горничной из нее не вышло. Как раз на днях ее в очередной раз погнали с места. Мы помогаем маме по дому. Да и на помощь Сопротивлению уходит немало времени.
– Чего вы от нас хотите? – холодно спрашивает Трюс. – У вас есть для нас работа?
Гость улыбается, потом, посерьезнев, объясняет:
– Да. Я хочу создать группу активного сопротивления. Мы будем пускать под откос поезда с боеприпасами. Подрывать железнодорожные пути. Красть оружие у фрицев или у полиции. Расправляться с предателями. – Он умолкает в ожидании нашей реакции. Потом добавляет: – Это будет группа насильственной борьбы.
И он приглашает нас в эту группу?
– Вы мне нужны, – говорит он.
Мы? Девчонки?!
У меня перехватывает дух. Нет, думаю, в такую группу мы вступать не станем, ясное дело. Ни в жизнь! Надо признать, его планы отличаются от того, что советует населению правительство в лондонском изгнании[2 - После капитуляции Нидерландов 15 мая 1940 года королева Вильгельмина была эвакуирована в Великобританию, где возглавила правительство в изгнании.], – «приспосабливаться» и «продолжать жить как обычно». И от речей тех, кто уверяет, что «все будет хорошо», ведь немцы и голландцы – близкие по расе и языку народы. Причем речи такие ведут не только местные национал-социалисты. А вот слова этого господина – решительные слова – мне больше по нраву. Хотя в группу его я, само собой, не пойду! Не способна я на такое. И Трюс не способна. Я невольно отсаживаюсь от визитера подальше, пока не натыкаюсь на спинку дивана.
– Я не просто так к вам зашел, – продолжает он. – Мой выбор пал именно на вас.
Я зажимаю ладонью рот, чтобы не фыркнуть. Когда он уйдет, нам с Трюс будет над чем посмеяться.
Трюс молча сидит рядом. Щурясь, разглядывает его, изучает, будто пробует на вкус.
– Почему? – хочет знать она.
– Потому, что слышал от партийцев, что вы храбрые, и… – он улыбается, – …потому что группе нужны женщины.
Женщины, повторяю я про себя. Женщины… Что до Трюс, так она скорее наполовину мальчишка. Не сорвиголова, нет. Просто из тех, кто сидит, широко расставив ноги, как парень. Ей место в порту или – с ее вечно мятой одеждой – за тележкой старьевщика. Но я не такая. Со-вер-шен-но не такая. Я кладу ногу на ногу и выпрямляю спину.
Он широко улыбается.
– Вы же еще совсем девчонки! Фрицам и в голову не придет вас заподозрить!
– Значит, – говорит Трюс, – вы выбрали нас потому, что фрицы не примут нас всерьез?
– Точно, – отвечает он.
– Отлично! – язвит Трюс.
Я вдруг вижу нас его глазами. Нас обеих. Две девочки в линялых матросских платьях, белых носочках и ботах. Я худенькая, метр шестьдесят ростом, выгляжу на двенадцать. Щеки мягкие, круглые, как у ребенка. Ни единого прыщика на лице. Вместо груди – две горошины на полочке.
Господин смотрит на меня и склабится.
– Косички лучше оставить.
Я часто заплетаю волосы, так проще всего. Я тереблю косички, слабо улыбаюсь в ответ и чувствую, что заливаюсь краской.
– Еще бантики завяжи! – советует он.
Я натягиваю подол платья на костлявые колени, ковыряю корочку на ранке.
– А еще, – снова посерьезнев, продолжает он, – я научу вас обращаться с пистолетами, ручными гранатами и взрывчаткой.
Я ошарашенно таращусь на него.
– Нам придется стрелять в людей? – Трюс задает этот вопрос с бесстрастным выражением лица, будто осведомляется, не пойдет ли завтра дождь.
– В людей – нет, – многозначительно произносит он.
– А! – Я облегченно выдыхаю.
– В гестаповцев. Или в предателей.
– Убивать мы никого не станем, – решительно заявляет Трюс. – Не все немецкие солдаты – нацисты.
– Мы ведь стреляем не во всех солдат подряд. – В его голосе проскальзывает нотка нетерпения, но быстро исчезает. – Вы наверняка слышали о боевой группе «Гёзы»?
– Да, – дружно отзываемся мы. Это ужасная история.
– Всю группу арестовали и расстреляли, – продолжает он. – Восемнадцать человек. Один умер от пыток. – Он многозначительно замолкает.
Я невольно сжимаю кулаки и в то же время слегка съеживаюсь.
– Того гада, что их сдал, надо наказать, согласны?
Мы послушно киваем. Конечно надо!
– Зачем? – Господин обращается ко мне. – Зачем его наказывать?
– Зачем? – повторяю я. – Ну как же, он ведь гад! Вы же сами говорите!
– Нет! Мы наказываем не для того, чтобы отомстить, а для того, чтобы он не сдал кого-нибудь другого.
Ах вот как!
– В Советском Союзе женщины и дети тоже помогают армии, – добавляет он.
Я медленно киваю, но мне вдруг стало трудно дышать.
– Мы что, будем… – начинает Трюс.
Гость строгим голосом прерывает ее:
– Я не говорю, что вам лично придется устранять предателей. Но вы должны быть с этим согласны. – Затем улыбается, тон его теплеет. – Вы идеально подходите нашей группе. Не могу представить себе лучших кандидаток для этой работы. Правда. Подумаете над моим предложением? Пожалуйста.
Он встает, берет свою шляпу и, не двигаясь с места, испытующе смотрит на нас.
– Через три дня, в четверг после обеда, я вернусь за ответом. Если он будет отрицательным, вы меня никогда не видели и ни разу со мной не разговаривали. Это ясно?
Мы киваем.
– А если положительным… – Он делает длинную паузу. – То вам нельзя будет об этом говорить. Для меня это все равно что предательство. И тогда… – Он быстро проводит рукой у горла и строго смотрит на каждую из нас по очереди. – Так что никому ни слова. Даже матери. Это…
– Но как же? – обрываю я его. – Маме-то рассказать можно!
– Можете рассказать, что я пригласил вас в группу. Но не о том, чем именно мы занимаемся. Понятно?
Мы потрясенно киваем.
Входная дверь захлопывается, а мы так и сидим, молча уставившись перед собой.
– Это слишком рискованно, Фредди. Я боюсь, – через какое-то время шепчет Трюс. – Нельзя соглашаться.
– Конечно, нельзя, – вторю я ей. – С чего вдруг?
Мы молчим. Смотрим на стену. На то место, где стояла мефрау Кауфман…
* * *
Мефрау Кауфман…
Это случилось месяц назад. У нашего дома остановился автомобиль. Рокот мотора. Хлопающие дверцы. Стук в дверь. Не кулаками – громче, ружейными прикладами. Мы всегда думали: евреи, которых мы укрываем, смогут быстро спрятаться. Но в тот момент мефрау Кауфман и маленький Авель, как назло, находились внизу. С нами. В гостиной.
– Фрицы, мама! Фрицы! – глухо закричала я.
Поспешно приколов обратно светомаскировочную занавеску, я взглянула сначала на маму, потом на мефрау Кауфман. Та схватила сына за руку и в панике повернулась к маме. Мефрау Кауфман была молодой женщиной с волнистыми каштановыми волосами и добрыми карими глазами. Мне она казалась ужасно красивой. У ее сына, крепкого белоголового мальчугана пяти лет, были такие же глаза.
– Наверх! Быстро! – прошипела я. Хотя тогда они должны будут пробежать мимо входной двери. А в нее все еще колотят. – Нет, в сад!
Мама покачала головой. Так им тоже придется пройти по коридору. Она кинулась к двери. Если не открыть, ее проломят прикладами.
– Kommen Sie herein, meine Herrschaften[3 - Прошу, входите, господа (нем.).], – любезно заговорила она, будто приветствуя старых друзей.
Из сумерек в нашу тесную гостиную ввалились два армейских чудовища. Вид у них был знакомый. Я встречала их раньше – все на одно лицо. Серая форма, черные перчатки и сапоги из блестящей кожи, знаки различия на воротниках, рукавах и погонах. Эсдэшники[4 - СД – Служба безопасности рейхсфюрера (сокр. нем. SD от Sicherheitsdienst) – разведывательная служба СС.]. Глаза у них были как пули, и они пальнули ими прямо в мефрау Кауфман. Та вместе с Авелем отпрянула и прижалась к стене.
По лестнице загромыхали солдатские сапоги, топот переместился наверх. Вскоре солдаты спустились обратно, вместе с Трюс – она вбежала в гостиную и встала рядом со мной у раздвижных дверей, плечом к плечу. Один из фрицев опустился в кресло.
– Sie haben hier Juden untergebracht![5 - Вы прячете евреев! (нем.)] – крикнул он маме. Уголки его рта в гневе поползли вниз. Он поднялся, шагнул к мефрау Кауфман и сказал по-немецки: – Пять минут на сборы.
– Прошу прощения? – переспросила мама.
– Они нелегалы! – рявкнул он. – В Вестерборке, на северо-востоке страны, устроен лагерь для беженцев. Им место там.
За спиной у мамы мефрау Кауфман прижала к себе маленького Авеля. Дом затаил дыхание.
Эсдэшник схватил мефрау Кауфман за плечо, и мама бросилась между ними.
