скачать книгу бесплатно
Через полчаса, неспешно двигаясь по огромному парфюмерному отделу универмага «Селфриджес», Робин пыталась понять, чем ее так раздражает Моррис. В ее планы входило купить себе новые духи – старыми она неизменно пользовалась пять лет: Мэтью любил тот запах и всегда просил его не менять, но в последнем флаконе уже не осталось ни капли, и у нее возникло внезапное желание окутать себя таким ароматом, который Мэтью не сможет узнать, а тем более полюбить. Дешевый флакончик одеколона «4711», купленный по дороге в Фалмут, никак не мог претендовать на статус изысканного аромата, ее новой визитной карточки, а потому Робин бродила по нескончаемому лабиринту, среди тонированных стекол и золоченых светильников, между островками соблазнительных флаконов и ярко освещенных портретов знаменитостей, где царили одетые в черное сирены с модными тестерами и бумажными полосками наготове.
Не признак ли это раздутого самомнения, думала Робин, если она считает, что Моррис, наемный работник, не имеет права лезть с поцелуями к совладелице агентства? И будет ли она точно так же злиться, надумай всегда сдержанный Хатчинс чмокнуть ее в щеку? Нет, решила она, никаких возражений у нее не возникнет, потому что она знала Энди больше года и еще потому, что Хатчинс достаточно тактичен, чтобы просто приблизить к ней лицо, без всяких лобзаний.
А Барклай? Он не то что никогда не лез с поцелуями, но даже обозвал ее «руки-крюки» во время совместного наружного наблюдения, когда она от волнения опрокинула на него чашку горячего кофе, завидев их объекта, высокопоставленного чиновника, который в два часа ночи выходил из скандально известного борделя. Ну обозвал, ничего страшного. Действительно руки-крюки.
Свернув за очередной угол, Робин оказалась перед прилавком фирмы «Ив Сен-Лоран» и с неожиданным для себя интересом выхватила глазами сине-черно-серебристый цилиндр с названием «Рив Гош», любимые духи Марго Бамборо. Прежде Робин даже не обращала внимания на этот аромат.
– Это классика, – произнесла утомленного вида продавщица, наблюдая, как Робин брызгает «Рив Гош» на бумажную полоску и нюхает.
Для Робин критерием оценки парфюма всегда было сходство с каким-нибудь знакомым цветком или продуктом, но этот запах не напоминал о природе. В нем ощущалась призрачная роза, но вместе с тем и нечто странно-металлическое. Привыкшая к уютным конфетно-фруктовым ароматам, Робин с улыбкой опустила бумажную полоску, отрицательно покачала головой и пошла дальше.
Вот, значит, какой шлейф плыл за Марго Бамборо, подумалось ей. Куда более изощренный, чем тот, которым восхищался Мэтью, – свежий коктейль из природных ингредиентов: винной ягоды, молока и зелени.
За следующим поворотом Робин приметила граненый флакон с розовой жидкостью: «Цветочная бомба», визитная карточка Сары Шедлок. В ванной комнате у Сары и Тома всегда стоял такой флакон, когда Робин с Мэтью приходили к ним в гости. После расставания с Мэтью у нее было предостаточно времени, чтобы осмыслить причины, заставлявшие его среди недели менять постельное белье, которое он «залил чаем» или «решил прокрутить в машинке сегодня, чтобы тебе завтра было меньше хлопот», – он хотел замыть этот назойливый, сладкий запах, столь же предательский след, как и вытекший из аккуратно снятого кондома.
– Современная классика, – с надеждой сообщила продавщица, заметив, что Робин остановила взгляд на стеклянной ручной гранате.
С вежливой улыбкой Робин помотала головой и отвернулась. Теперь ее отражения в тонированном стекле сделались совсем печальными, а она по-прежнему брала со стеллажей и прилавков пробные флаконы и нюхала бумажные полоски в безрадостных поисках чего-нибудь такого, что могло бы скрасить этот постылый день. Ей вдруг нестерпимо захотелось поспешить домой, а не в бар.
– Что конкретно вы ищете? – спросила скуластая темнокожая девушка, вскоре оказавшаяся у нее на пути.
Через пять минут после краткого, делового обсуждения Робин уже шла по направлению к Оксфорд-стрит с прямоугольным черным флаконом в сумке. Продавщица, несомненно, обладала даром убеждения.
– …А если вам хочется чего-то совершенно необычного, – сказала она, предлагая ей пятый флакон и размахивая бумажной полоской, – попробуйте «Фрака».
У Робин до сих пор горели ноздри от разнообразных парфюм-атак последнего получаса.
– Сексуальный, взрослый аромат, вы согласны? Настоящая классика.
И в этот миг Робин, вдохнувшая пьянящий, обольстительный, густой аромат туберозы, поддалась желанию стать искушенной тридцатилетней женщиной, совсем не похожей на ту дуреху, которая своим куцым умишком не понимала, что дистанция между россказнями мужа о своих вкусах и его реальными постельными желаниями примерно такая же, как между винной ягодой и ручной гранатой.
13
Там холм служил подножием святыне,
Взметнув обрывистую высоту;
Часовенка виднелась на вершине,
А рядом старец обитал в скиту,
Житейскую отвергнув суету.
Эдмунд Спенсер. Королева фей. Перевод В. Микушевича
Задним числом Страйк упрекал себя за тот первый подарок, который он преподнес Робин Эллакотт. В порыве безоглядного донкихотства он купил ей дорогое зеленое платье – только потому, что этот поступок не означал ничего личного: в ту пору она была помолвлена, и он убеждал себя, что больше они не увидятся. Она примерила это платье ради Страйка – чтобы развязать язык продавщице – и умело вытянула у той девушки показания, позволившие Страйку распутать самое первое дело, которое снискало ему известность и спасло агентство от финансового краха. Охваченный эйфорией и благодарностью, он вернулся в магазин и сделал эту покупку в качестве широкого прощального жеста. Только таким способом, как ему казалось, можно было выразить то, что он хотел ей сказать: «Видишь, чего мы достигли общими усилиями», «Без тебя, в одиночку, я бы не справился» и (если уж совсем честно) «В этом платье ты просто неотразима – знай: я сразу об этом подумал».
Впрочем, дело обернулось не совсем так, как ожидал Страйк, поскольку через час после вручения Робин зеленого платья он нанял ее на должность своей помощницы. Вне всякого сомнения, это платье сыграло свою роль, хотя бы отчасти, в том, что Мэтью, жених Робин, стал относиться к детективу с глубоким подозрением. Однако на взгляд Страйка, худшее заключалось в том, что таким подарком он задал непомерно высокую планку на будущее. Сознательно или нет, но с той поры он заметно снизил порог ожиданий, либо вовсе забывая об именинных и рождественских подарках для Робин, либо выбирая что-нибудь предельно обезличенное.
Приехав из Амершема, он зашел в первый попавшийся цветочный магазин и купил восточные лилии, которые принес в офис, чтобы Робин обнаружила их наутро. Они понравились ему размерами и запахом. После запоздалого прошлогоднего букета он чувствовал, что обязан выбрать что-нибудь подороже, а у этих был шикарный вид – не скажешь, что куплены из экономии. Розы вызывали нежелательные ассоциации с Днем святого Валентина, а вся остальная цветочная продукция – к половине шестого изрядно оскудевшая – имела задрипанный или слишком будничный вид. Эти лилии подходили по всем статьям: крупные, словно искусственные, в достаточной степени официальные, пахучие и, в силу своей показной эффектности, ни к чему не обязывающие. От них, выращенных в стерильной теплице, не веяло романтическим шепотом тихих лесов или тайных садов – цветы как цветы, о таких он мог с уверенностью сказать «вкусно пахнут» и никак больше не оправдывать свой выбор.
Страйку не дано было знать, что запах восточных лилий всегда будет напоминать Робин о Саре Шедлок, которая принесла в точности такой букет им с Мэтью на новоселье. Наутро после дня рождения, войдя в кабинет, Робин увидела эти цветы на сдвоенном конторском столе: засунутые прямо в целлофане в наполненную до краев вазу и перетянутые пурпурным бантом, они сопровождались крошечной карточкой с надписью: «С днем рождения. Корморан» (безо всяких сантиментов: Страйк никогда не пририсовывал ни сердечки, ни крестики-поцелуи), они произвели на нее почти такое же впечатление, как тот флакон-граната в парфюмерном отделе. Смотреть на букет было невмоготу: он разом напомнил ей и о невнимании Страйка, и об измене Мэтью; уж если втягивать в себя этот запах, то не дома, сразу решила она.
Так и получилось, что цветы остались в конторе: они упрямо отказывались умирать, а Пат настолько заботливо меняла воду и подрезала стебли, что букет простоял без малого две недели. Под конец даже сам Страйк уже лез на стену: долетавшие до него облака запаха напоминали духи его бывшей подруги Лорелеи – не самая приятная ассоциация.
К тому времени, когда бело-розовые лепестки начали скукоживаться и опадать, миновала тридцать девятая годовщина исчезновения Марго Бамборо, не замеченная, скорее всего, никем, кроме, быть может, ее родни, Страйка и Робин: детективы независимо друг от друга вспомнили эту роковую дату. В агентство, как обещал Джордж Лэйборн, были доставлены материалы дела – четыре картонные коробки, задвинутые под сдвоенный партнерский стол: другого места в офисе для них не нашлось. Страйк, который в данный момент был менее других загружен текущими заказами, поскольку его в любую минуту могли срочно вызвать в Корнуолл, взял за правило методично исследовать эти папки. В его планы входило переварить их содержимое, а затем отправиться вместе с Робин в Кларкенуэлл и повторить маршрут, которым уходила в неизвестность Марго Бамборо: от старой амбулатории «Сент-Джонс», где ее в последний раз видели живой, до паба, где ее напрасно дожидалась подруга.
Итак, в последний день октября Робин вышла из агентства в час дня и под грозовым небом, с зонтиком наготове поспешила к метро. Ее не покидало радостное волнение от предстоящей совместной со Страйком работы над делом Бамборо.
Когда Робин добралась до назначенного места, уже накрапывал дождь; Страйк курил, разглядывая фасад здания на полпути к Сент-Джонс-лейн. Заслышав стук каблучков по мокрому тротуару, он обернулся.
– Я опоздала? – подходя, спросила Робин.
– Нет, – ответил Страйк, – это я рано.
Остановившись рядом с ним и не убирая зонтика, она вгляделась в многоэтажное кирпичное здание с массивными металлическими оконными рамами. Похоже, его занимал бизнес-центр, но никаких вывесок у входа не было.
– Вот это место. – Страйк указал на входную дверь с номером 29. – Здесь в свое время располагалась амбулатория «Сент-Джонс». Фасад, судя по всему, ремонтировали. Раньше в этом доме был черный ход, – добавил он. – Сейчас обойдем кругом и глянем что да как.
Робин осмотрелась и пару раз окинула взглядом Сент-Джонс-лейн – длинный, узкий переулок с односторонним движением, стиснутый с обеих сторон высокими многоэтажными домами.
– Плохо просматривается, – отметила она.
– Угу, – сказал Страйк. – Ну что ж, давай-ка для начала вспомним, во что была одета Марго перед исчезновением.
– Я уже наизусть знаю, – ответила Робин. – Коричневая вельветовая юбка, красная блуза рубашечного покроя, трикотажная майка, бежевый плащ «Барбери», серебряные серьги и цепочка, золотое обручальное кольцо. При себе имела кожаную сумку на длинном ремне и черный зонт.
– Тебе бы всерьез заняться криминалистикой. – Страйк оценил такую осведомленность, но не стал на этом останавливаться. – Ты готова выслушать инфу из полицейского досье?
– Говори.
– В семнадцать сорок пять одиннадцатого октября тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в помещении находились, как было установлено, трое: Марго в том самом прикиде, который ты описала, но пока без плаща, одна из двух регистраторш, та, что помоложе, – Глория Конти, а также пришедший с улицы экстренный пациент с жалобой на острый живот. Звали этого пациента, если верить каракулям Глории, «Тео знак вопроса». Глория ни разу не отступилась от своего утверждения, что «Тео», несмотря на мужское имя, – это женщина, хотя доктор Джозеф Бреннер показал, что пациент, по его мнению, все же походил на мужчину, да и Тэлбот изо всех сил склонял регистраторшу к мысли, что Тео – переодетый мужчина. Без четверти шесть больше никого из персонала в помещении не осталось, даже уборщицы Вильмы, которой в тот день не было на месте, – по пятницам она не работала. Но про Вильму позже. Процедурная сестра Дженис была в амбулатории до двенадцати дня, потом ходила по вызовам и на работу не вернулась. Медрегистратор Айрин в половине третьего отпросилась к зубному и после этого на работу не пришла. Согласно их показаниям, подтвержденным по меньшей мере еще одним из свидетелей, секретарь-машинистка Дороти ушла в семнадцать десять, доктор Гупта – в семнадцать тридцать и доктор Бреннер – в семнадцать сорок пять. Полиция проверила алиби этих троих: Дороти пошла домой, где ее ждал сын, и вместе с ним весь вечер смотрела телевизор. Доктор Гупта присутствовал на большом семейном сборе: вся родня праздновала день рождения его матери; доктор Бреннер провел вечер с незамужней сестрой – у них дом на двоих. Сосед, гулявший с собакой, видел их через окно гостиной. Наблюдавшиеся у Марго мамаша с ребенком – последние на этот день пациенты из приписанных к амбулатории – ушли незадолго до Бреннера. Пациенты подтвердили, что в их присутствии Марго чувствовала себя прекрасно. С этого момента единственной свидетельницей остается Глория. Если верить Глории, Тео прошел в кабинет Марго и задержался там дольше положенного. Ушел он в восемнадцать пятнадцать, и больше в амбулатории его не видели. Полиция обратилась за помощью к населению, но никто не откликнулся. У Марго никаких записей насчет приема Тео не осталось. По общему мнению, она собиралась наверстать упущенное на другой день, поскольку торопилась на встречу с подругой, которая и так просидела в пабе лишние четверть часа. Вскоре после ухода Тео она в спешке покинула кабинет, надела плащ, попросила Глорию запереть помещение ключом-вездеходом, вышла на дождь, раскрыла зонт и, свернув направо, исчезла из поля зрения Глории.
Страйк обернулся и указал на желтую, старинного вида каменную арку, нависающую над переулком:
– То есть двигалась она вот туда – в направлении «Трех королей».
Они вгляделись в старинную арку, словно там вдруг могла появиться тень Марго. Затоптав окурок, Страйк сказал:
– Иди за мной.
У номера двадцать восемь он остановился и махнул рукой в сторону темного, шириной с дверь проулка с табличкой «Сквозной проход».
– Неплохое укрытие, – сказала Робин, останавливаясь, чтобы повнимательнее осмотреть этот узкий сводчатый коридор, прорезавший здания.
– Это точно, – подтвердил Страйк. – Как по заказу, если кто надумал ее подкараулить. Застать врасплох, уволочь сюда… но дальше все становится проблематично.
Отшагав по этому короткому проулку от начала до конца, они оказались в утопленном скверике с кустарниками и асфальтированными дорожками, который соединял две параллельные улицы.
– Полицейские кинологи с собаками обшарили весь этот сквер. Ровно ноль. А если бы нападавший протащил ее вперед, вот сюда, – Страйк указал на ту улицу, которая шла параллельно Сент-Джонс-лейн, – по Сент-Джонс-стрит, он вряд ли сумел бы остаться незамеченным. Это куда более оживленная улица, чем Сент-Джонс-лейн. А кроме всего прочего, физически крепкая, рослая женщина двадцати девяти лет наверняка стала бы отбиваться и звать на помощь. – Он осмотрел черный ход. – Районная процедурная сестра иногда входила не через приемную с регистратурой, а через дверь черного хода. Ближе к торцу здания у нее была небольшой кабинетик, где она держала личные вещи, а иногда и выполняла процедуры. Через черный ход иногда уходила Вильма, уборщица. В остальное время эта дверь была заперта.
– Нас интересует тот факт, что у персонала была возможность входить и выходить через другую дверь? – спросила Робин.
– В общем-то, нет, но я хотел свыкнуться с планировкой. Как-никак сорок лет прошло: нам придется перепроверять абсолютно все.
По Сквозному проходу они дошли до фасада здания.
– У нас есть одно преимущество перед Биллом Тэлботом, – сказал Страйк. – Мы знаем, что Эссекский Мясник был стройным блондином, а не смуглой, крепко сбитой особой цыганистого вида. Тео, кем бы он ни оказался, и Крид – это не одно лицо. Что, конечно, не дает нам права сбросить со счетов эту личность. И последнее насчет амбулатории, – сказал Страйк, вглядываясь в номер двадцать девять. – Айрин, блондиночка из регистратуры, сообщила следователям, что Марго незадолго до своего исчезновения получила два анонимных письма с угрозами. В полицейском досье они отсутствуют, а значит, мы можем полагаться только на слова Айрин. Она утверждает, что одно вскрывала самолично, а второе видела на письменном столе у Марго, когда приносила ей чай. Говорит, что в той записке, которую она читала своими глазами, упоминался адский огонь.
– Считается, что вскрывать почту – это дело секретаря, а не медрегистратора, – отметила Робин.
– Хорошее наблюдение, – сказал Страйк, достал блокнот и сделал в нем пометку, – это надо будет проверить… Здесь, кстати, уместно вспомнить, что Тэлбот считал Айрин ненадежной свидетельницей: сплошные, мол, неточности и преувеличения. Между прочим, Гупта сказал, что на рождественском корпоративе между Айрин и Марго произошла, как он выразился, «стычка». По его мнению, из-за какой-то мелочи, однако же он это запомнил.
– А Тэлбот?…
– Да, Тэлбот умер, – ответил Страйк. – Его сменил Лоусон. Впрочем, у Тэлбота остался сын – я вот думаю с ним побеседовать. А у Лоусона детей никогда не было.
– Рассказывай дальше про анонимные письма.
– А, ну да: Глория, вторая регистраторша, сказала, что Айрин показывала ей одну из анонимок, но содержание вспомнить не смогла. Медсестра Дженис сказала, что в свое время слышала эту историю от Айрин, но своими глазами тех посланий не видела. С Гуптой Марго не делилась – я ему позвонил и задал этот вопрос… Короче, – сквозь мелкий дождик Страйк напоследок обвел взглядом улицу, – если допустить, что Марго не была похищена прямо у дверей амбулатории, что у самого выхода не села в какую-нибудь машину, то, следовательно, выдвинулась она в сторону «Трех королей», а значит, нам сюда.
– Хочешь под зонтик? – предложила Робин.
– Нет, – отказался Страйк. Его густые, курчавые волосы, что мокрые, что сухие, выглядели одинаково; тщеславием он не страдал.
Продолжая путь по улице, они миновали ворота Святого Иоанна – старинную каменную арку, декорированную множеством небольших геральдических щитов, вышли на Кларкенуэлл-роуд, оживленную улицу с двусторонним движением, перешли на другую сторону и оказались у старомодной ярко-красной таксофонной будки в створе Альбемарль-уэй.
– Не та ли это будка, у которой подрались две женщины? – спросила Робин.
Страйк не поверил своим ушам.
– Ты читала досье, – почти прокурорским тоном сказал он.
– Просмотрела по диагонали вчера вечером, – призналась Робин, – пока распечатывала счет по Жуку. Полностью прочесть не успевала. Но с отдельными частями ознакомилась.
– Нет, это не та будка, – сказал Страйк. – Нужная нам будка – или будки – это другая история. Дойдет черед и до них. А сейчас пошли дальше.
Вместо того чтобы ступить на мощеный тротуар, который, насколько поняла Робин в результате своих кратких изысканий, скорее всего, пересекла Марго, если она действительно шла в «Три короля», Страйк повернул налево по Кларкенуэлл-роуд.
– Что мы тут забыли? – спросила Робин, почти переходя на бег трусцой, чтобы не отставать.
– Да вот что, – сказал Страйк, вновь останавливаясь и указывая пальцем куда-то вверх, на одно из окон под крышей дома напротив, похожего на старый кирпичный пакгауз. – Четырнадцатилетняя девушка по имени Аманда Уайт под протокол показала, что в тот день, вскоре после шести вечера, видела Марго в окне верхнего этажа: та молотила кулаками в оконное стекло.
– В интернете ничего похожего не сказано! – запротестовала Робин.
– По той простой причине, что полиция отмахнулась от этого свидетельства.
Тэлбот, как следует из его записей, не стал слушать Аманду Уайт, потому что ее рассказ не вписывался в его версию похищения Марго Кридом. Но Лоусон, сменив его на посту начальника следственной группы, разыскал Аманду Уайт и прошелся с ней по этому отрезку пути. Свидетельство Аманды подтверждалось несколькими фактами. Во-первых, она без наводящих вопросов сказала полицейским, что это произошло вечером после всеобщих выборов, а ей это хорошо запомнилось, поскольку в школе она сцепилась с подружкой – сторонницей консерваторов. Обеих в наказание оставили после уроков. Потом девчонки вместе пошли пить кофе, но за стойкой подруга надулась как мышь на крупу, когда Мэнди порадовалась успеху Гарольда Вильсона, и ушла домой. Аманда рассказала, что в злобе на тупицу-подругу задрала голову и увидела, как в окне какая-то тетка молотит в стекло кулаками. Рассказ получился эффектным, хотя полное описание внешности и одежды Марго давно появилось в газетах.
Лоусон вышел на бизнесмена, который занимал верхний этаж. Компания, принадлежавшая супружеской паре, занималась изданием малотиражной печатной продукции. Выпускала брошюры, постеры, пригласительные билеты – всякую мелочовку. Никаких связей с Марго. Ни муж, ни жена не были прикреплены к амбулатории «Сент-Джонс», так как проживали в другом районе. Жена сказала, что иногда вынуждена молотить кулаками по раме, которая по-другому не закрывается. Впрочем, жена, рыжая, коротконогая и круглая как бочка, ничем не напоминала Марго.
– А ко всему прочему кто-нибудь, наверно, заметил бы, как Марго поднималась на четвертый этаж, правда? – Робин переводила взгляд от верхнего окна к двери подъезда. Она отскочила от бордюра: транспорт мчался по дождевым лужам, обдавая ее брызгами. – Либо когда она шла по лестнице, либо когда входила в лифт. Очевидно, и в звонок звонила, чтобы попасть в дом.
– Резонно, – согласился Страйк. – Но Лоусон заключил, что Аманда по неведению ошиблась и приняла жену печатника за Марго.
Они вернулись к той точке, где отклонились, как мысленно говорила Робин, от «маршрута Марго». Страйк сделал еще одну остановку и указал на мрачную второстепенную дорогу под названием Альбемарль-уэй.
– А теперь забудь про таксофонную будку, но обрати внимание на Альбемарль-уэй: это первая боковая улица после Сквозного прохода, куда, с моей точки зрения, вполне могла – добровольно или по принуждению – свернуть Марго, не попавшись на глаза полусотне прохожих. Улица, как видишь, тихая, но не мертвая, – отметил Страйк, вглядываясь в конец Альбемарль-уэй, куда ровным потоком устремлялся транспорт. Альбемарль-уэй была уже, чем Сент-Джонс-лейн, но обе проходили между непрерывными рядами стен, отчего на тротуары и мостовые не попадал солнечный свет.
– Похититель в любом случае рискует, – сказал Страйк, – но если Деннис Крид, затаившись где-нибудь поблизости со своим фургоном, подкарауливал одинокую женщину – абсолютно любую, – бредущую под дождем, то именно здесь я отчетливо вижу, как это могло произойти.
В этот миг по Альбемарль-уэй просвистел холодный ветер, и Страйк уловил запах, в котором ему почудился намек на умирающие восточные лилии, но потом он сообразил, что так пахнет от самой Робин. Парфюм не повторял в точности тот, которым пользовалась Лорелея; у его бывшей аромат был странно пьянящий, с нотами рома (Страйку нравилось, когда парфюм служил аккомпанементом к легким отношениям и изобретательному сексу; лишь позже секс начал ассоциироваться у него с пассивной агрессией, убийством характера и мольбами о любви, которой он не чувствовал). Тем не менее этот аромат оказался очень схож с ароматом Лорелеи: такой же приторный и тошнотворный.
Конечно, многие спросили бы, кто он такой, чтобы судить о женских ароматах, тем более что сам благоухает застарелыми окурками, а по особым случаям добавляет к ним пригоршню «Pour un Homme». И все же, хотя бо`льшая часть его детства прошла в трущобах, непременным условием привлекательности Страйк считал чистоплотность. Ему нравились прежние духи Робин; он даже по ним скучал, когда ее не было в конторе.
– Сюда, – сказал Страйк, и они шагнули под дождем на неправильной формы островок безопасности.
Через пару секунд до него дошло, что Робин отстала, и он вернулся на несколько шагов назад, чтобы поравняться с ней у приоратской церкви Святого Иоанна, трогательного симметричного здания, сложенного из кирпича, с высокими окнами и двумя белокаменными колоннами по бокам от входа.
– Вспоминаешь, что «покоится она в священном месте»? – спросил Страйк и закурил, невзирая на дождь. Сигарету приходилось закрывать ладонью, чтобы не погасла.
– Нет, – отрезала Робин с некоторым вызовом, но потом добавила: – Ну, пожалуй, отчасти. Посмотри-ка вот сюда…
Страйк последовал за ней через открытые ворота в небольшой общедоступный сад при колумбарии, полностью засаженный (как прочла Робин на дощечке с внутренней стороны ограды) лекарственными травами, включая те, которыми еще в Средние века пользовали недужных в больницах монашеского ордена иоаннитов. К задней стене крепилась фигура Христа в окружении тельца, льва, орла и ангела – символов четырех евангелистов. Под струями дождя мягко подрагивали папоротники и ветви. Робин осматривала укромный садик, и Страйк, шагавший позади, сказал:
– Думаю, мы можем согласиться в одном: если бы ее тайно захоронили здесь, то кто-нибудь из священнослужителей наверняка заметил бы взрыхленную землю.
– Это понятно, – сказала Робин. – Я просто хочу посмотреть. – А когда они вернулись на тротуар, добавила: – Обрати внимание: в этом районе повсюду изображения мальтийского креста. Даже на арке, под которой мы проходили.
– Это крест ордена госпитальеров. Иначе – ордена Святого Иоанна. Отсюда пошли названия здешних улиц и эмблема лазарета Святого Иоанна; главное управление ордена располагается на Сент-Джонс-лейн. Если та ясновидящая погуглила район, где пропала Марго, она не могла оставить без внимания множественные связи Кларкенуэлла с орденом иоаннитов. Готов поспорить: именно здесь она и разжилась идеей насчет упокоения в «священном месте». Но сделай себе мысленную засечку: этот же крест ты увидишь на подходе к пабу.
– А знаешь, – начала Робин, в последний раз оборачиваясь к приорату, – шотландский серийный убийца Питер Тобин всегда прибивался к храмам. И однажды под вымышленным именем вступил в секту. По своим каналам он устроился разнорабочим в одну из церквей Глазго и там, под половицами, схоронил несчастную девушку.
– Убийцы охотно используют церкви для прикрытия, – сказал Страйк. – И насильники тоже.
– Священники и врачи, – задумчиво произнесла Робин. – Многим из нас с детства внушают, что им нужно доверять, ты согласен?
– После такого множества скандалов внутри Католической церкви? После Гарольда Шипмана?[1 - Гарольд Шипман (1946–2004), известный как Доктор Смерть, – серийный убийца-врач, на счету которого несколько десятков (а по неподтвержденным данным – и сотен) убитых пациентов.]
– Выходит, так, – сказала Робин. – А вообще говоря, тебе не кажется, что мы приписываем некоторым категориям людей незаслуженные добродетели? По-моему, в нас сидит потребность доверять тем, кто властен над жизнью и смертью.
– Наверно, что-то в этом есть, – отозвался Страйк, когда они вышли на короткую пешеходную улочку – так называемый Иерусалимский проезд. – Как я сказал Гупте, есть какая-то странность в том, что доктор Бреннер не любил людей. Мне всегда казалось, что основное профессиональное требование, предъявляемое к врачам, – человеколюбие. Но Гупта вскоре меня поправил. Давай-ка тут на минуту задержимся, – предложил Страйк и остановился, не дожидаясь ее согласия. – Если Марго добралась до этого места – я принимаю как данность, что она пошла в «Три короля» именно этим маршрутом – кратчайшим и самым очевидным, – то как раз здесь начинается отрезок пути мимо жилых домов, а не бизнес-центров и общественных зданий.
Робин огляделась: действительно, на входных дверях виднелись ряды звонков – признаки многоквартирного жилья.
– Есть ли вероятность, – начал Страйк, – пусть даже призрачная, что кто-нибудь из жильцов сумел заманить или затолкать Марго в подъезд?
По раскрытому зонтику барабанил дождь. Робин посмотрела в один конец улицы, потом в другой.
– Как сказать… – выговорила она. – Такое, в принципе, могло произойти, но уж очень это неправдоподобно. Кто-то в тот день проснулся и решил похитить женщину: высунуть руку из подъезда и заграбастать первую попавшуюся?
– Учу тебя, учу…
