А еще был случай… Записки репортера

– Здесь написано «эхит», – прочитал он на русский манер, – а мне нужен "экзит".

Люди поняли, что он не врубается, взяли его за локоть и вывели на улицу.

По своей бумажке он нашел нужную фирму. Пришёл к директору и жестами, мимикой, непонятным лопотанием показал, что хочет пойти в цех и показать, что умеет.

Можно бесконечно удивляться, но добродушный директор его понял и повел на производство.

Там рассказал, что пришёл какой-то чудак. Ни слова по-английски не знает, но как-будто говорит, что по профессии станочник. Хочет показать, что умеет делать.

– Дайте ему образец и пустите к станку. Посмотрим, что получится.

Мой родственник снял новенький пиджак, засучил рукава белоснежной рубашки, встал к станку. За его спиной собрался весь цех – такой цирк случается раз в жизни.

Он поколдовала у станка и отдал директору готовую деталь. Ее сравнили с оригиналом, обмерили со всех сторон. Директор с помощью окружающих сказал:

– Завтра приходи. Ты принят.

За несколько десятков лет он ни разу не сменил место работы. Отсюда ушел на пенсию, уважаемый директором.

А вот его брат, наоборот, сменил несколько мест работы. И не огорчался при этом. Он толковый инженер.

– В любом деле заложена инженерная мысль, – рассказывал он. – Нужно только время для того, чтобы в ней разобраться. Я приходил на интервью. Какую бы мне работу ни предлагали, я отвечал: "Да, знаю". Если, конечно, она подходила по деньгам и условиям работы.

Затем принимался в ней разбираться. Сначала не ладилось, а потом начинал работать не хуже других.

Мне за ними не угнаться. Да и труд был другой. Они имели дело с металлом, я – со словами.

Когда мы приехали, в Нью-Йорке выходило три газеты на русском языке. В одну – основную – я для пробы написал репортаж. Сюда приходил русский парусник «Крузенштерн» – один из крупнейших в мире. Сходил на него, побеседовал с моряками. Тем более, что я несколько раз бывал на этом судне в молодости по журналистским делам.

Репортаж получился неплохим, с профессиональным знаниям парусной специфики. Отправил по почте в редакцию. В ответ получил извинение: их сотрудник тоже побывал на барке и готовит свой материал. Но, удивительно, в конце не было приглашения сотрудничать.

Как я понял, у них ограниченный круг авторов и посторонних там не ждут.

Я переключил внимание на вторую газету. Узнал, что ее издатель по выходным дням читает лекции в одном культурном центре. Пошёл туда. После лекции мы познакомились. Рассказал о себе. Спросил, не найдётся ли для меня место в его редакции. Ответил: сейчас нет, но, возможно, скоро появится.

Отвлекусь на минутку от своих проблем и расскажу, какая она бывает разнообразная американская жизнь.

Ехала по дороге в Штатах дача на колесах. Водитель почувствовал, что начинает засыпать.

“Надо чаю попить, – подумал он. – Взбодриться”.

Встал и пошел к плите.

Машина осталась без шофера. Без управления ехала она недолго. Свалилась в кювет. Хозяин дачи и его жена, к счастью, не пострадали. Их спасли.

Теперь интересный вопрос. Что они сделали, когда пришли в себя? Ни за что не угадаете. Они… подали в суд на компанию, которая выпускает дачи на колесах. Какие у них претензии? И тут не угадаете. Судят компанию за ужасную вещь. За то, что она не предупредила владельцев: нельзя, дескать, вставать в пути из-за руля и идти пить чай. Иск подан не в шутку, а на полном серьезе.

И вот чем дело кончилось. Фирма-изготовитель начала прикреплять к приборной доске своих передвижных дач табличку с предупреждением: бросать руль для чаепития нельзя.

Не этот ли случай побудил законодателей Вермонта разработать любопытный проект одного закона? По его идее водителям во время движения должно быть запрещено есть, пить, курить, читать, писать, делать макияж и ухаживать за собой, играть на музыкальных инструментах, общаться с домашними животными, поправлять груз в автомобиле, разговаривать по мобильнику или использовать любой другой прибор для личного общения. Наказание за каждое из этих нарушений – 600 долларов.

И вообще штаты США знамениты своими экстравагантными законами. Например, в Иллинойсе, а конкретно – в Чикаго, нельзя ходить в оперу с пуделем. Собаки других пород могут без проблем наслаждаться ариями.

Во Флориде незамужнюю девушку, прыгнувшую с парашютом в воскресенье, ждет заключение в кутузку. В Коннектикуте нельзя разгоняться на велосипеде быстрее, чем на 104 километра в час. В Айове запрещается целоваться в публичном месте дольше пяти минут.

В Натчезе (Миссури) может схлопотать штраф человек, напоивший слона пивом. В Омахе (Небраска) мужчина с густой растительностью на груди не имеет права от нее избавляться. На территории всего штата Калифорния нельзя публично есть апельсины: это будет расценено, как нарушение общественного порядка.

В Аризоне оштрафуют, если положите осла спать в ванной.

Кстати, в Небраске любой человек может купить диплом адмирала. Стоит он всего 25 долларов и без сомнения подлинный. Обладатель этого диплома может командовать судами и флотилиями, но… в пределах штата. Правда, тут есть небольшая неувязка: Небраску от мирового океана отделяют всего две тысячи километров.

Много лет назад в Нью-Йорк приехала моя сестра. В гости. Другая сестра, Аня, встретила ее, как надо, поселила у себя в доме. Утром ушла на работу.

Приехавшую сестру Нью-Йорк ошеломил в первый же день. Она была потрясена и растеряна. Утром, пока Аня на работе, сама решила похозяйничать на американской кухне. Заварила кофе. Сунула в тостер ломти хлеба. Усадила за стол мужа. Тот отхлебнул глоток. Поднес ко рту свежий тост, поморщился и проворчал:

– Мне говорили, что американские продукты никуда не годятся. И правда, ну, разве это хлеб? Не укусишь. Тянется, как резина.

Допивал он кофе без хлеба.

Вечером вернулась с работы младшая сестра. Пошла на кухню. Спросила с удивлением:

– Что вы там делали с тостером?

– Я хлеб жарила. Да вот невкусный получился.

– Конечно, невкусный, – рассмеялась хозяйка, – ты же губки для мытья посуды пекла…

Как ни смешно, но растерянный иностранец мог в то время запросто спутать мочалки с “ватным”, пористым американским хлебом. Те брусочки для мытья посуды и цветом, и формой, и наощупь сильно напоминали его.

* * *

Если тебе нужны деньги, иди к чужим.

Если тебе нужны советы, иди к друзьям.

А если тебе ничего не нужно, иди к родственникам.

Марк Твен.

Мы продолжали осваиваться в Америке.

Поехали в парк развлечений. Дорога дальняя – из штата в штат. Но она того стоила. Великолепно провели два дня. Надо сказать, американцы на выдумку горазды. В Пенсильвании, например, есть парк развлечений, полностью посвященный спагетти. В другом парке бои ведутся в картофельном пюре.

…Мы возвращались домой. Кто-то сказал:

– Здесь, поблизости, Норфолк.

Нам уже было известно, что это большая военная база.

– Давайте свернем! Хоть одним глазом посмотрим.

– А если пропуск потребуется? И вдруг нас за шпионов примут? База всё-таки.

– Тогда поедем своей дорогой.

Свернули. Проехали аккуратный поселок служащих базы. Неожиданно выехали на причал. И увидели перед собой огромный авианосец. А напротив, через причал, огромный, белоснежной плавучий госпиталь.

И, что удивительно, – ни защитных сеток вокруг, ни колючей проволоки, ни патрулей, ни сторожей. Вот тебе и военная база!

– Подъедем ближе! Ни одного запретительного знака…

Мы приблизились. Вокруг кораблей никакой охраны.

Вдоль борта сновала вверх и вниз установленная плашмя платформа. Мы поняли – лифт для множества людей.

– Поднимемся?

– Давайте попробуем. Прогонят – извинимся.

Лифт опустился до земли. Мы зашли на платформу и взлетели до самого верха авианосца.

Вышли на палубу. Посмотрели на всё, связанное со взлетом и посадкой самолётов. Походили по взлетной полосе.

Подошёл моряк:

– Может быть, вам нужна помощь? Познакомиться с кораблем, увидеть побольше?

Мы радостно закивали. Он провел нас по огромной палубе, рассказал, что там происходит, когда авианосец в боевом состоянии. Как самолёты достают из ангара в чреве корабля, как они уходят на боевое задание. Возвращаются, не мешая друг другу.

Завёл нас в кинозал и мы увидели только что рассказанное на экране. Зрелище потрясающее.

Вернулись на палубу. Там еще один моряк демонстрировал личное оружие команды корабля, морской пехоты.

Внук смотрел на арсенал во все глаза. Моряк протянул ему автомат:

– Поиграйся.

Мальчишка мгновенно стал воином. Он вытворял с автоматом всё, чему научился с помощью телевизионных фильмов.

* * *

Образованный человек тем и отличается от необразованного, что продолжает считать свое образование незаконченным.

Константин Симонов.

Позвонил издатель русской газеты. Попросил зайти. Сообщил, что редактор ушел по семейным обстоятельствам. Предложил возглавить издание.

С первых же минут почувствовал обструкцию. Люди не хотели перемен или кто-то из них метил в редакторское кресло.

Начал с верстальщика. Сказал ему, если он и впредь будет демонстрировать враждебность, я найду человека, знающего компьютер, и буду верстать газету с ним.

– А я?

– Это ваши проблемы. Зарплата будет выдаваться тому, кто работает.

На следующие утро верстальщик подошел ко мне и деловито спросил:

– Есть ли что-нибудь для верстки?

Он остался.

На очереди была девица – журналист. Она чувствовала себя хозяйкой в редакции. Писала какие-то материалы, нуждавшиеся в редактировании. Сдавала их напрямую в набор мимо меня.

– Где вас этому учили? – спросил я.

– У нас в газете.

– Что за газета?

– Молодежная.

– И там каждый литсотрудник был на положении главного редактора?

– Да, мы относили свои статьи прямо в типографию.

– А редактор что делал?

– Не знаю. Что-то делал.

– Ну, тогда считайте, что с сегодняшнего дня вы уже не главный редактор. Ни одна ваша запятая мимо меня не пройдет. Всё, что вы будете делать, должно получить моё согласие по законам журналистики.

– А если я не соглашусь?

– Это ваша проблема. Тогда в течение недели здесь будет работать другой корреспондент. Профессионал.

Вечером зашел издатель:

– На вас жалуются. Это нехорошо.

– А как может быть иначе? Каждый, кто жалуется, хочет быть здесь хозяином. А я хочу, чтобы здесь была редакция с общепринятым порядком. Вы против?

– Конечно, нет. Но я привык, чтобы всё было тихо-мирно.

– Потерпите недельку-другую и всё будет тихо-мирно. Как вы хотите.

Подошёл к верстальщику – взять свежие полосы на чистку. Вижу – материал на полную страницу. Я его в набор не засылал.

– Что это? – спросил верстальщика.

– Корреспондентша сдавала. Сказала, что согласовано.

– Нет, со мной не согласовано. Сними его из номера. Я сейчас принесу запасную полосу на замену.

Через какое-то время прибежала девица:

– Почему сняли мой очерк?

– Я предупреждал…

– Мне нет дела до вашего предупреждения.

– Тогда вам придется продавать материал в другое издание. В нашей газете он опубликован не будет. И подумайте о месте работы. Чтобы не было неожиданностей…

Девица фыркнула, убежала. Через некоторое время пришел работник типографии. Я знал, что он совладелец газеты.

– Почему вы сняли из номера материал?

– Не понял вопроса.

– Вы сняли из номера эту страницу. Почему?

– Потому что я редактор этой газеты. И у меня есть свои соображения.

– А я…

– Я знаю, кто вы. Вы – совладелец газеты. Ваша профессия деньги, прибыль. Моя – выпуск этого издания. Чтобы оно было профессиональным и привлекало читателей, рекламодателей.

– Но статью вы должны поставить в номер.

– Для этого вы должны меня уволить. Стать самому на формирование газеты. И своими руками поставить эту страницу в номер. Пишите распоряжение о моем увольнении и я поеду домой.

– Вы напрасно так резко ставите вопрос. Никто вас не собирается увольнять. Но, поймите, приходит женщина с жалобой…

– И вы сразу принимаете ее сторону? Да вы хотя бы материал прочитали?

– Нет, конечно. Я же по-русски читать не умею. Хорошо. Делайте, как считаете нужным. Это ваша ответственность.

– Замечательно. И не принимайте в будущем жалобщиков из редакции. Чтобы не портить друг другу нервы.

Я отнес полосу девицы верстальщику:

– Сотри ее из памяти компьютера. Она никогда не будет опубликована в нашей газете.

Через несколько дней девица сама собой исчезла из редакции.

Любопытно, что позже, когда я редактировал другую газету, прыткая девица появилась и там. Но в моём присутствии климат для неё оказался неподходящим и она на этот раз безвозвратно исчезла.

Ещё до того, как я начал работать в редакции, у меня дома зазвонил телефон.

– Моя фамилия такая-то. Вы меня не знаете. Мне дали ваш телефон и сказали, что вы можете мне помочь.

– В чём дело?

– Я недавно приехал в Америку. Мне дядя дал денег, чтобы открыл в Нью-Йорке газету. Но я не знаю, что это такое. Все время преподавал в институте. С газетой дела никогда не имел. Мне сообщили, что вы специалист, можете помочь. Ваши услуги будут оплачены.

Я согласился. Всё равно делать нечего.

Работа была бросовая. На обеденном столе клеили полосы. Использовали письма читателей, творчество графоманов, очень много поздравлений с днем рождения, юбилеем, рождением ребёнка… Разные объявления.

Выпустили один номер, другой, третий. Я всё время объяснял заказчику, что надо делать и одновременно читал микрокурс по журналистике.

Он, оказалось, был совсем далёк от нашего дела – читал в педагогическом институте курс научного коммунизма.

Однажды позвал меня пройтись. Мы попали в место, где были магазины, лавки, кафе, рестораны. Держали их, в основном, выходцы из Средней Азии.

Мой наниматель пошёл из одного заведения в другое. Говорил с хозяевами. Брал у них рекламу и одновременно плату за неё – мятыми долларами, пятёрками, десятками.

Кстати, и расплачивался он со мной теми самыми скомканными купюрами.

Мы выпустили десяток номеров его газеты. Успели побывать в гостях у его дяди – владельца двух часовых заводов. Присмотрели помещение для редакции. И я распрощался.

Мне не нравилась эта ремесленная работа. Она опошляла мой полусотлетний опыт, моё владение профессией.

И вообще мне не нравилась русская журналистика в Америке. В ней отсутствовало творческое начало. Не было попыток изучить проблемы, готовить материалы о болевых точках иммиграции.

Как-то заехал ко мне домой коллега ещё по работе в Риге. Они с приятелем направлялись в русский район Бруклина.

– Какая нужна?

– За газетами едем.

– Какими?

– Не знаем. Наверное, за всеми…

– Рассказывайте.

Они рассказали, что начинают выпускать газету. Два владельца автобусного парка стали их спонсорами. Редакция будет в квартире моего коллеги.

– А содержание?

– Так вот, мы за содержание и едем. Наберём газет, оттуда и будем брать содержание.

– У вас окажется много конкурентов.

Я смотрю, все газеты перепечатывают русские издания. Теперь зависит, кто быстрее успеет.

Прошло не так много времени. Коллега приехал. Хмурый.

– Я пришел к тебе за советом…

– Конкуренции не выдержал?

– Хуже. Видишь ли, мы работали так: машинистка набирала на компьютере, а мы клеили полосы. Выпустили два десятка номеров. Появился свой читатель. Думали дело пошло.

Но тут в один прекрасный день машинистка говорит:

– Вы мне не нужны. Теперь газета будет моя. Я сама стану выпускать. Где продают русские газеты, я знаю. Компьютер у меня дома уже есть. Как клеить полосы – знаю. Так что вы мне больше не нужны.

Словом, украла у нас газету. Что делать?

– Судиться.

– Долгое дело…

– Выпускать новую газету.

– К названию люди привыкли. Наши читатели.

– Добавьте к названию слово “Новый” и ваш читатель никуда не уйдёт. И еще добавьте своих материалов…

– К этому мы не готовы. Писать некому. А по названию спасибо.

Через несколько дней увидел в киосках газету с обновленным названием. Но я не следил, как сложилась ее судьба.

В нашей редакции оставался еще один нерешенный вопрос. Был там паренек. Тихий. На глаза не показывался. Позвал я его к себе:

– Кто ты?

– Я журналист. Работаю здесь.

– Что работаешь?

– Заметки подбираю. Помогаю, кому надо.

– Но официально ты – корреспондент?

– Да.

Тогда почему ко мне не подходишь? Не спрашиваешь, что делать? Или ты сам себе задание планируешь?

– Да нет. Просто в редакции ситуация непонятная.

– Мне понятная. У газеты есть редактор. Ему и карты в руки. Или тебя этому не учили? Что кончал?

– Военно-политическую академию.

– Факультет?

– Журналистика.

– Практически работал?

– Да, в военной газете.

– Вот и здесь надо поработать, а не по углам пыль собирать.

– Это было бы хорошо.

– Я дам тебе задание. Нет, дам направление. Ты будешь заниматься им один. Если постараешься, сделаешь себе имя. Каждый иммигрант нью-йорка будет тебя знать.

Слушай. Сюда приехало очень много людей из Советского Союза. В новой стране растерялись. Перед ними стали трудные социальные проблемы. Законодательство, жильё, пособия, взаимоотношения с домовладельцами, медицина, оформление бумаг, язык… Нет ни конца, ни края. А узнать негде.

Вот тебе дело. Открываем в газете раздел – специально для тебя. Места не жалко – у нас шестьдесят четыре страницы.

Пишешь сам. Находишь специалистов – пусть пишут и они. В каждом номере хотя бы один материал на пике интересов. И ты будешь знаменитость.

* * *

Единственная настоящая ошибка – не исправлять своих прошлых ошибок.

Конфуций.

Внука определили в военное училище. В принципе, это была школа с военным уклоном, военной дисциплиной, формой и регалиями.

Порядок там был железный. С воспитанием, в котором принимали участие сами курсанты.

В России это назвали бы, наверное, дедовщиной. Но в училище у Жени оно считалось в порядке вещей. Потому что все было легально и в рамках существовавших правил.

Старший мальчик в случае какого-то непорядка останавливал младшего и приказывал:

– Десять отжиманий!

Младший не спорил, не кричал "За что?", не грозил пожаловаться. Молча выполнял команду старшего по званию – опускался на землю, делал назначенное количество отжиманий и так же молча уходил по своим делам.

Первое время, как водится, отжимался и Женя. Потом подрос. Появились мальчишки моложе него и он начал командовать малышней. Правда, и сам по прежнему не избегал наказаний.

Учебный процесс плюс военная дисциплина оказались весьма эффективными. Впоследствии внук успешно поступил в колледж, а затем и закончил магистратуру.

Мы несколько раз ездили к нему в гости. По пути в штате Пенсильвания я видел иногда странную повозку.

Среди легковых автомобилей и громадных траков как ни в чем не бывало цокала копытами лошадь с небольшой черный коляской. Правил ею человек с бородой, но без усов и весьма необычного обличья.

– Не знаете, что это такое? – спросил я.

– Амиши, – ответили мне. – Какая-то секта.

В другой раз мы заехали в городок, где эти люди держали магазин сувениров. Здесь я увидел женщин амишей. Они были в длинных платьях с передниками и в чепчиках. Точь-в-точь, как персонажи в кинофильмах о средневековой Европе.

Постепенно я узнал побольше об этих людях, сильно заинтересовавших меня.

Они – потомки протестантов из Эльзаса, которые бежали в Америку и Канаду от преследований в начале восемнадцатого века.

До сегодняшнего дня амиши сохранили свой старинный жизненный уклад.

Их в США много. В штатах Нью-Йорк, Пенсильвания и некоторых других без малого четверть миллиона человек. А ведь приехали из Европы всего двести беженцев.

Они отличаются от американцев тем, что отказываются от технической цивилизации. Живут без автомобилей и электричества. Без радио и телевидения. Естественно, без компьютеров.

Ведут исключительно сельский образ жизни. Работают в поле, на скотных дворах.

Женятся и выходят замуж только за единоверцев. В их семьях всегда много детей. И низкая детская смертность.

Пожилым и больным родственникам помогают своими силами – обходятся без врачей. Больше того, не принимают социальное обеспечение от государства.

Амиши – одна из самых быстрорастущих популяций в мире.

У американских эльзасцев жесткая религия. Она основана на буквальном и строгом толкование Библии.

Они выступают против любой разновидности воинской службы. За ненасилие.

Любопытно, что у весьма религиозных амишей нет ни церквей, ни храмов. Все службы проходят на дому у прихожан.

* * *

Будь проще к людям.

Хочешь быть мудрей —

Не делай больно

Мудростью своей.

Омар Хайям.

У нас новости. Мы переезжаем.

Нашли квартиру в другом районе Нью-Йорка – Квинсе. Поближе к семейству Лени.

Теперь уже не бейсмент – двенадцатиэтажный дом. У нас седьмой этаж. Пронзительное солнце.

Дом был построен для европейцев, которые бежали от немецких нацистов.

Некоторых из них не пощадило время. Другие ещё живы и кое-что рассказывают о своем прошлом.

На смену умершим пришли русские беженцы. Из Советского Союза. Спасались от Кей Джи Би, как говорят американцы, – от КГБ.

Как я заметил, кое-кто уже сдружился – ходят друг к другу в гости. Чужбина сближает. Каждый вечер посиделки в небольшом уютном садике во дворе. Тема разговоров зависит от содержания русских газет, местного русского радио, да обсуждение успехов своих дочерей, сыновей и внуков.

Острые темы обходятся стороной – сказывается недостаток информации или страх, вколоченный в нас трудным сталинским временем. И боязнь, что кто-нибудь подслушает и донесет.

Кстати, все поголовно не были коммунистами в СССР. Даже директор троллейбусного треста оказался беспартийным. Хотя это – номенклатура горкома партии и на руководящую должность такого ранга подбирался коммунист.

Недалеко от дома был старый парк с озером.

Помню, возвращался я домой после того, как взорвали башни-близнецы. Шёл и чувствовал перемены. С улиц исчезли мусульмане. Окна в их домах были украшены американскими флагами. Эти люди в страхе выжидали. Готовились к погрому.

Увидел на противоположной стороне улицы человека в чалме. Он уловил мой взгляд, бегом бросился ко мне с криком:

– Я сикх! Я сикх!

Показал ему, что всё в порядке, претензий не имею. Но он продолжал плестись за мной и повторять:

– Я сикх…

* * *

Когда идет охота волков.

Первыми разбегаются зайцы.

Феликс Кривин.

До тех событий мой район был тихим и белым. Тут текла спокойная жизнь. Люди любовно ухаживали за своими палисадниками. По выходным дням устраивали гаражсейлы. Это распродажа в собственном гараже всяких ненужных вещей. Или блоксейлы – когда продажа шла в гаражах всего квартала.

Там можно было отыскать и купить за гроши немало диковинных вещей.

Некоторые мои соседи накупали на гаражсейлах всякого добра за бесценок и везли на родину, как богатые американские тетушки и дядюшки.

Очень жаль, но прямо у меня на глазах эта идиллия рассыпалась.

Вскоре после уничтожения башен-близнецов я стал замечать на наших улицах китайцев. Раньше они сюда не заглядывали.

Гости из Чайнатауна ходили большими семьями по тихому району и рассматривали односемейные дома, хотя те и не были выставлены на продажу.

Не просто рассматривали, как картины в музее. Изучали каждую деталь. Причем, интересовались не теми владениями, которые можно было купить по дешёвке. Обращали внимание на всё лучшее, что стояло на этой улице.

Наблюдать за огромными семьями с древними стариками, атаковавшими тихий нью-йоркский район, было в диковинку. Но потом я стал замечать: в один дом вселились китайцы, в другой… А вот уже и вся улица принадлежит им. А вот уже и весь квартал… На проспектах всё реже стали встречаться европейские лица. Вывески запестрели иероглифами. Запестрела ими и маркировка на автомобилях.

Наверное, есть необходимость кое-что объяснить.

В прежние времена китайская жизнь в Нью-Йорке, в основном, существовала в районе Манхэттена, который назывался Чайнатауном. Там было много китайских магазинов, лавок, шла торговля вразнос. Гостеприимно раскрывали свои двери рестораны, закусочные. В подвалах и приспособленных помещениях десятки тысяч китайцев шили, клеили, собирали, красили товар, который тут же шёл на прилавки.

Словом, они жили тут своей общиной, здесь работали, торговали, плодились. Где ютилось такое полчище людей, самому Богу известно.