скачать книгу бесплатно
Я не могу писать, у нас гости!
Едва сдерживая раздражение, он отправил смартфон обратно в карман. Чертовы бабы! Рано или поздно, у них наступает момент, когда все разумные договоренности в виде запрета на беспокойство по вечерам или звонков в нерабочее время, летят к чертям! Видимо ему вновь придется все безжалостно рвать. Марк отвернулся к окну. Вдруг ему вспомнилось изгибающееся тело Эльмиры, ее полуоткрытый рот, сладострастные стоны и влажные, такие зовущие пухлые губы…. Черт! Черт! Черт! Видимо придется еще раз с ней поговорить. Он вернулся в гостиную:
– Ну что, Стас? Может партейку на бильярде? Есть еще запал у старой гвардии?
– Запала хоть отбавляй, – отозвался Знаменский – Пока тебя не было, мы кстати условились сходить в театр.
Он поднялся со своего места:
– Вика, все было великолепно! Я должен ненадолго вас с Кирой оставить, время преподать урок молодежи.
Марк улыбнулся:
– Не скучайте, мы внизу, в бильярдной.
Они спустились в цоколь, где у Шатова была устроена бильярдная и по совместительству сигарная комната. Спроектированная еще на этапе строительства, эта комната заслуживает отдельного рассказа. Шатов задумал в цоколе свое личное пространство, здесь на стене висел огромный смарт телевизор, у стены напротив расположился такой же огромный угловой диван с кожаной обивкой, рядом в нише стены был встроен холодильник для вина и хьюмидор с несколькими десятками кубинских сигар. Посреди комнаты стоял двенадцатифутовый бильярдный стол с безупречным полотном зеленого сукна, а у стены при входе Марк оборудовал барную стойку, у которой стояли высокие стулья. Полки бара были заставлены спиртным со всего света, сам Шатов пил немного, но бар пополнял с завидной регулярностью. Стены бильярдной были отделаны декоративной плиткой под натуральный кирпич, отчего помещение казалось капитальным и очень старым. Отчасти такое впечатление производила и боковая подсветка, свет падал на стены под углом, подчеркивая кирпичную фактуру. Иногда, желая побыть один, Шатов спускался сюда и мог часами не подниматься в дом. Здесь он читал, работал за ноутбуком или смотрел спортивные трансляции. Здесь он курил свои любимые сигары «Ромео и Джульетта», благородный запах которых теперь стоял в воздухе. А еще здесь действовал негласный запрет на женщин и детей. Вика с пониманием относилась к желанию Марка иногда побыть одному и понемногу приучила к этому Софью и Ивана. Бильярдная, в которую сейчас спустились Шатов и Знаменский, была поистине мужским монастырем внутри мирской суеты остального дома.
– Виски? Коньяк? Текила? – насмешливо поинтересовался Шатов.
– А водки нет?
– Ну как же нет, обижаете! Для Вас все цветы с клумбы жизни!
Марк картинно поставил на стол рюмку и большой бокал с толстенным дном, играючи бросил в него три больших куска льда и посмотрел на Стаса:
– Я пожалуй виски, – он протянул руку к бутылке Бушмилса, но Знаменский жестом его остановил.
– Знаешь, старик, выпей со мной водки. Обещаю, мы много не будем, и завтрашний день никуда не убежит.
– Хорошо, водка так водка. – Марк поставил на стол еще одну рюмку – тогда сейчас сбегаю за закуской!
– Подожди… Не надо ничего, давай по одной, за дружбу!
Шатов пристально поглядел на Стаса.
– Хорошо у тебя… – голос Знаменского сделался усталым. Марк посмотрел на него пристально. Было видно, что Знаменский не настроен на шутливый дружеский тон. Бывают у людей такие минуты, когда не хочется пустой болтовни, каких-то ничего не значащих фраз и легкомыслия. Хочется говорить на важные для тебя темы, душа просит вдумчивого диалога и непременно выпивки, причем выпивать в такие моменты требуется без закуски, опрокидывая в себя рюмку, морщась, затаив на выдохе дыхание и затем, прочувствуя момент, когда водка, стекая по пищеводу в желудок, отогревает нутро, вдохнуть полной грудью воздух. После всей этой нехитрой процедуры и наваливается на русского человека желание распахнуть душу, высвободить то, чем занят его мозг в период повседневно-суетливой безалкогольной активности.
– Знаешь, – продолжал Знаменский, – у нас с Кирой как то не выходит вот так… Чтобы ужины семейные, уют, фотографии в рамочках… Все хорошо вроде, а вот так не выходит… Я работаю много, она тоже, ужинаем в ресторане, а в квартире убирается домработница… – он усмехнулся – Я даже тебе сейчас скажу то, что в жизни не думал, что скажу… Но сначала давай выпьем!
Они выпили. Марк терпеть не мог водку, но отказать Знаменскому сейчас он не мог. Он не хотел его обижать, к тому же разговор обещал быть интересным.
– Так вот, Марк, – Знаменский достал сигару из внутреннего кармана пиджака – в жизни не думал, что когда-нибудь это скажу, но я никогда не видел ее в домашней одежде… Мало того, теперь я об этом даже жалею… Ты знаешь, старик, я не ангел и Кира – моя четвертая жена. Скажу больше, две последних, Марина и Лиза не в последнюю очередь стали бывшими как раз из-за этих халатов, бигудей и старых тапок…
– Ну, тут что скажешь? – улыбнулся Марк – По мне так это совсем не важно.
– Да перестань ты, я же все понимаю… Любовь там и все такое… Неважно в чем она ходит по дому… Но! – Стас поднял палец вверх – Раньше, до Киры, меня раздражали эти мелочи, эти бесформенные футболки, или сорочка ночная ситцевая, как у бабушки моей, даже запах вареной капусты с кухни, когда Ольга щи варила, и он раздражал!
Марк никогда раньше не слышал подробностей личной жизни Знаменского. Он знал все в общих чертах, знал имена, упоминавшиеся Стасом вскользь, несколько раз они случайно проезжали мимо домов, где раньше он жил. С десяток забавных и не очень историй, несколько обрывочных воспоминаний и неохотные ответы на вопросы о семейной жизни – вот все, что позволял Стас знать о себе. Тем удивительнее для Марка был затеянный разговор.
– И вот знаешь, первая, Ольга, ведь любил я ее с института! Мы когда поженились, в общаге жили, я не замечал бытовухи этой, весело жили, но я знал, что все по другому у меня будет… И квартира, и машина, и шубу ей куплю – он как-то горько усмехнулся – купил…..
Марк молча слушал. Знаменский попыхтел сигарой, глядя куда-то в пустоту, затем выпустил кольцо ароматного табачного дыма в потолок:
– В девяносто первом все началось… Кооперативы, рынок, свободная торговля, я уж сто раз рассказывал… У меня денег, как говна за баней было. Квартира, точнее три в одну объединенные, мерседес как у Высоцкого и Ольга вся в импортных шмотках… Красивая была… И ведь любил ее… Любил больше жизни своей! – Знаменский казалось переместился во времени и рассказывал как-то отстраненно, в пустоту. – Я шубу ей из-за границы заказал, шуба как Мерседес стоила, а мне не жалко денег было, человек мне прям в офис привез, я в машину положил. Оля тогда в Крыму отдыхала, утром должна была приехать.
Стас молча докурил сигару, с силой вдавил ее в пепельницу.
– Эта шуба до сих пор в гараже у меня лежит, прямо в том же пакете…
Марк уставился на него.
– Да, старик, так и лежит. Мы тогда до четырех утра контракт отмечали, время сам помнишь какое, контракты в саунах заключались и отмечались… Там девок конечно вызвали, я невменяемый был… Короче, приехала моя Оля, а я тепленький еще с сауны с двумя феями в кровати… В себя когда пришел, квартира пустая и пакет с шубой на столе кухонном…
– Что, так и ушла, не скандалила, не истерила? – Шатов с трудом скрывал изумление.
– Нельзя ей было истерить… На девятом месяце.
Знаменский наполнил рюмки.
– Давай выпьем!
– Погоди, так у тебя что, есть ребенок? – Шатов потянулся было за рюмкой, но теперь застыл, ожидая ответа.
– Был. Был сын.
Знаменский опрокинул рюмку, помолчал, потом продолжил:
– Он родился в октябре девяносто первого, Ольга уже у матери в Зеленограде жила. Так и не простила меня… Я приезжал, умолял, просил, все без толку…. Не простила. Потом замуж вышла, в Москву перебралась, мне адреса не оставила, да и я не настаивал, новая семья и все такое… Ее матери деньги посылал, чтобы Антону откладывала. Сына Антон звали… А в девяносто девятом мать позвонила, сказала чтобы больше не присылал. – Знаменский говорил почти неслышно – Помнишь теракты в Москве в конце девяностых?
Марк кивнул.
– Так вот на Каширском шоссе, 6/3 Ольга с Антошкой и жили… Легли спать и не проснулись… У меня даже фотографий его нет, теща меня во всем виноватым считает, не дала ни одной…
Они помолчали. Знаменский заметно охмелел, он как то пьяно откинулся на спинку дивана, закрыл лицо руками, как бы смахнул с себя воспоминания и продолжил:
– Я пил почти месяц. Стрррашно пил! И ты знаешь, произошел во мне какой то переворот… Не важно стало, кто рядом, зачем, для чего? Я менял баб, как перчатки! Человек-праздник! Модели, танцовщицы, стюардесса, была даже крупье из казино! А потом Марина. Лицо с обложки VOGUE 1997. Я думал, эта сказка будет продолжаться вечно! Мы много путешествовали, дорогие отели, бутики, тачки с кожаными салонами, Карибское море и дизайнерский ремонт в квартире, личный водитель и секс в открытом море на арендованной яхте. Короче, жизнь в стиле лакшери… Так продолжалось четыре года. Потом….. А потом она захотела детей, и в нашей квартире стали появляться книги о планировании семьи, правильном питании, удобное белье, тесты на беременность, и еще куча всего. Кончилось тем, что Марина уволила домработницу и уволилась с работы сама. Последнее произошло с моего молчаливого согласия и, признаюсь, вследствие моей недальновидности. Я попал под пристальное наблюдение и должен был приходить на обед, который она готовила и не опаздывать к ужину. Дальше – больше. Она перестала утруждать себя макияжем и депиляцией, все это оказалось слишком вредным для будущего ребенка. Наша интимная жизнь была пущена под откос, лишившись главного – страсти. Я не мог заставить себя разыгрывать испанского идальго, желающего исполнить пасадобль со своей Кармен, когда приходя с работы, видел свою супругу в шерстяных носках и трениках с начесом.
Марк расхохотался. Исповедь Знаменского, начавшаяся так трагично, наконец получила более легкое продолжение.
– Дальше я знаю, можешь опустить эту часть!
– Ну я был вынужден, – Стас театрально развел руками и тоже рассмеялся.
Историю про то, как Знаменский развелся со второй женой, знали несколько человек, включая Шатова. Устав от ее представлений о семейной жизни, Стас попросту собрал ее вещи и отправил с водителем на ее старую квартиру. Сам поменял замки у себя и улетел на зиму в Тайланд, оставив ей записку в издевательском стиле, что уезжает в экспедицию и не знает, вернется ли, просит его не ждать и устраивать свою личную жизнь. Подписал «Твой Амудсен».
– Только ты знаешь не все, Марк. – Стас интригующе улыбнулся, открыл пакет стоявшего на столе ананасового сока и налил в стакан.
– Твою мать, Знаменский, если ты хочешь мне в десятый раз рассказать про свои тайские приключения, вечеринки с трансвеститами и твои недельные загулы на Уолкин стрит, то уволь, я не хочу этого знать! – Марк поморщился как от зубной боли, но то, что он услышал дальше, было совсем неожиданно.
– Нет, я хотел рассказать тебе, как познакомился с третьей женой.
Теперь Шатов потянулся к хьюмидору и достал толстую Cohiba в жестяном футлярчике. Стас терпеливо дождался, пока Марк прикурит ее от длинной спички, громко втянул ноздрями выпущенные им кольца дыма и налил еще по одной.
– За женщин! – подмигнул он и опрокинул в себя содержимое. Марк повторил.
Часы на стене мерно отстукивали секунды, комната закутывалась в сизый дым, который медленно пританцовывая вдоль стен, поднимался выше, становился прозрачней и наконец медленно, с достоинством втягивался в вытяжные щели вентиляции.
– Я весь превратился в слух, – проговорил Шатов.
– Ну историю про Тайланд ты знаешь, полгода я там прожил… Тогда у меня уже трехэтажный офис в Москве в собственности был, аренда шла, а я в шампанском там купался. Ты прав, по вертепам то я там набегался, но не только. Как то месяца через три после приезда полетел в Гонконг, там у меня друг детства жил. Он искусствовед, работал тогда в Гонконгском музее искусств, я то далек от этой темы был, но Рустам рассказывал интересно, увлеченный человек, чего говорить… Так вот, там как раз выставка международная затевалась, в их музее, он меня туда и притащил.
Глаза Знаменского блестели, он увлеченно рассказывал, и казалось, что он заново переживает события. Он давно уже снял пиджак и, рассказывая, энергично жестикулировал руками:
– Там я Лизу и встретил. Как в кино, кругом азиаты, несколько чернокожих и она, как белый лебедь среди рябчиков… Хороша была непередаваемо. А ты представляешь, я в Азии три месяца! Как обухом по башке! Хотя чего я тебе то рассказываю? – рассмеялся Стас – Ты у нас человек непоколебимых семейных ценностей!
Марк ухмыльнулся.
– Не, ну правда, ты молодец! Я не такой! Никогда вот так как ты не мог! Хотел, но не мог. Меня один их взгляд убить может, вот так посмотрит оценивающе, затуманено – и пропал! – хохотал Знаменский – А у тебя все основательно, жена, дети, дом вот как крепость, и все как то понятно, уютно, тепло. Молодец!
Марку было неприятно направление разговора, но он не подал вида и сделал попытку вернуть беседу в русло приключений Знаменского:
– Стас, мы уходим от темы. Я вообще стал терять нить разговора.
– А я сейчас подведу к теме, прости… Прости, старик! – он похлопал Марка по плечу и продолжил – Так вот, выяснилось что она коллега Рустама, зовут Елизавета, коренная москвичка. Они когда между собой говорили, я заслушался – такая умная баба! Манеры, разговор, внешность – я понял сразу, моё!
Знаменский захмелел окончательно, теперь рассказ давался ему легко, слова лились из него полноводной рекой, но речь была связана, и слушать его Шатову было интересно.
– Но что я понял еще, так это то, что с ней стандартный набор ужин-прогулка-кровать не пройдет. Все что я получил от нее, это заинтересованный взгляд, обещание помощи и консультации по предметам искусства, а еще визитка, где даже не было ее телефона, только адрес электронной почты.
– Стас, ты конечно не обижайся, но ты и искусство…. Этот пазл у меня никак не складывается, – рассмеялся Шатов.
– Ты забываешь о деталях, – улыбаясь проговорил Знаменский – у меня был ее ящик, интернет и уйма свободного времени! Короче, я начал с ней переписываться. Я задавал ей глупые вопросы из школьной программы, она обстоятельно отвечала, я делился своими мыслями, она их развивала и оценивала, через четыре месяца переписки мы знали друг о друге все, видевшись лишь один раз в Гонконге. Я втрескался по уши по переписке и через год сделал ей предложение.
– Погоди, я должен это переварить! Поправь меня, если я что напутаю. Ты убежал от второй жены в Тайланд, затем поехал в Китай, познакомился с девушкой, переписывался с ней… эээ…. полтора года и сделал ей предложение?!
– Все чистая правда! – расхохотался Знаменский
– Ты прав, мы с тобой разные!
– Ну а я что тебе говорю!
– Хорошо, а развелся то зачем?
– Так мы и подходим постепенно к главной теме! Лиза то моя строгих правил оказалась, до свадьбы – ни в какую! Ну, думаю, бриллиант попался, в наше время такое раз в жизни встречается, и то не у каждого.
Шатов задохнулся от хохота. Вдоволь насмеявшись, сказал:
– Прости, старик…
– Да пожалуйста! – добродушно ответил Стас – Только зря смеялся, моя Лиза чиста оказалась, как слеза младенца! Как снег на горной вершине! Трудность в другом скрывалась…. – он сделал паузу.
– Ну не томи.
– Ну… Во время этого… Ну сам понимаешь…. Орала так, что стены тряслись. Мне в подъезд по утрам выходить стыдно было. И кусалась еще так, что рубашку на пляже снять не мог… Ничего поделать с собой не могла.
– Во дела! – усмехнулся Марк.
– Мне после иной ночи не на работу, а в травмпункт ехать… То шею прокусит, то губа, как будто гопники отмудохали, то спина в клочья ногтями разодрана… А днем как ангел, шарфы мне вяжет, пироги печет и рубашки наглаживает… Через полтора года совместной жизни перестала совсем собою заниматься, растолстела, обабилась, в платье я ее стал видеть только когда она на работу уходила, и знаешь, у меня дежа вю появилось… Опять трикошка с носками шерстяными и сорочка ситцевая… как будто есть где то магазин, специально для баб, которые замужем….
Знаменский залпом осушил стакан с соком.
– И еще, знаешь, есть в мире сакральные вещи. Ну, к примеру роды. Никогда не понимал мудаков, которые тащатся в роддом поглазеть, как на свет появляются его дети! Ну не зря наши деды не допускались до этих процедур! Это дело сугубо женское, акушеров там… бабок повивальных… Не нужно нам это видеть! Или месячные. Я конечно понимаю, что муж и жена – люди близкие, но не хочу быть в курсе этих подробностей! Лиза была абсолютно противоположного мнения. Она не стесняясь сообщала мне все тонкости своих календарных проблем, я знал все даты ее походов к гинекологу, стоматологу, маммологу и прочим врачам.
Марк смотрел на Стаса, улыбаясь. Знаменский, казалось, читал его мысли, заворачивая их в интересные обороты и жизненные наблюдения, и выводы казались Шатову справедливыми и абсолютно логичными. Он давно уже смирился с тем, что быт съел живые родники, когда-то подпитывающие их с Викой отношения. Он думал о бесчисленных вечерах, когда он, придя с работы, заставал жену за домашними делами, плавно перетекающими в отход ко сну. О бесконечных дежурных и холодных поцелуях, в которых не было ни огонька, ни жизни.
– А может просто трансформация? – медленно проговорил Марк.
– Что, прости? – Знаменский удивленно уставился на него
– Я тоже бывает думаю над этим. И иногда мне кажется, что с течением времени чувства просто трансформируются, и конечно, ты не можешь всю свою жизнь танцевать со своей Кармен пасадобль…
– А хотелось бы – усмехнулся Стас.
– Ну это понятно, но так не бывает. И мы вынуждены терпеть друг друга, да, терпеть, как это на первый взгляд дико и не звучит. И семейная жизнь – это тоже своего рода работа. Работа, на которой нужно терпеть, уступать, прощать, отстаивать наконец.
– Ты как моя мама говоришь, – Знаменский налил еще по одной.
– Наверное умная женщина.
– Ага, невероятно умная! Тоже говорила нужно прощать. Только я не смог, – Знаменский расхохотался, обнажив белые и большие зубы. – Все кончилось знаешь чем? Я чистил зубы утром, когда в ванную вошла Лиза, спустила штаны и села на унитаз. Она еще при этом что-то говорила, но я уже не слушал, пена от зубной пасты капала мне на тапочки, а в полуметре от меня сидел и справлял малую нужду дипломированный искусствовед, – Стас оживленно жестикулировал, и вся картина его семейного кораблекрушения предстала перед Марком во всей своей комичной красе. Они весело смеялись, потом подняли рюмки и Марк тостовал:
– За то, чтобы пасадобль не кончался!
Знаменский встал, подошел к столу, и склонившись над сукном, стал расставлять шары.
Марк взял из стойки свой любимый кий, и намелив его как следует, с силой разбил пирамиду. Шары раскатились по столу к видимому удовольствию Знаменского. Стас бросил на стол беглый взгляд, обошел его с противоположной стороны и, почти не целясь, загнал свояка в дальний угол:
– Знаешь, а с Кирой все по-другому, – продолжал Знаменский вечер интимных откровений. – Она вообще, другая – он выделил последнее слово. – И вот сегодня я особенно отчетливо это почувствовал, я ведь действительно, никогда не видел ее в какой-то домашней одежде, или неприбранной. Всегда при маникюре, прическе, легком макияже, никогда не выносит мозг, не капризничает, который год уже ведь так! Как думаешь, Шатов, может она у меня инопланетянка? – он с шумом вогнал в лузу второй шар.
– Может, это любовь? – съязвил Марк, оценивая свои шансы на бильярде.
– Смейся, смейся – Знаменский осторожно накатил в середину от борта, но на этот раз шару явно не хватило энергии, и он остановился перед лузой. Стас состроил гримасу. – На самом деле я порой просыпаюсь, смотрю на нее и понимаю, что она может быть и есть тот шанс для меня, который выпадает порой после полтинника. Я вот так лежу, смотрю и подниматься не хочется. Наверное это и есть счастье.
– Ты поэтому в офис последние пару лет к одиннадцати приезжаешь? – хохотнул Марк и забил шар, так заманчиво оставшийся на сукне.
– Черствый ты человек, Шатов!
– Ну куда мне до тебя! Ты так полежишь-полежишь, да и в Ноэль едешь с очередным «счастьем», – вспомнил Марк утренний рассказ Знаменского.
