скачать книгу бесплатно
– Привет! – Рощин пожал протянутую ему руку, рукопожатие было крепким и каким то надежным… Вообще, у Рощина была своя градация рукопожатий. Она основывалась на эмпирическом опыте и Павел ей очень гордился. По тому, как мужчина жмет тебе руку, можно было сказать об этом самом мужчине очень многое. Рукопожатие с размаху, крепкое – рубаха-парень, живет эмоциями, компанейский, слабое интеллектуальное начало. Рукопожатие крепкое, с попыткой либо потянуть вниз, либо как бы толкая, – привычка доминировать, решительный, любит действовать. Рукопожатие крепкое, с сильным сдавливанием – культ физической силы, яркое мужское начало. Рукопожатие вялое, как бы нехотя – демонстрирование интеллектуального превосходства, нарциссизм. Конечно же имелись и смешанные виды и еще с десяток других, но для Рощина рукопожатие всегда составляло о человеке первое впечатление, а как говорят англичане: «Первое впечатление нельзя произвести дважды».
Между тем, Шатов тоже протянул Рощину руку. Павел протянул свою. С самой первой встречи, как будто какая-то невидимая черная кошка пробежала между этими людьми. Прошло уже несколько лет, а отношения между ними сохранялись на отметке ниже нуля, как любил говорить Знаменский. Он уже не раз пытался сделать их если не друзьями, то хотя бы приятелями. Конечно же, будучи русским человеком, Стас и попытки предпринимал совершенно русские – заказывал столик в ресторане, придумывал какой-нибудь повод и они ехали все вместе, конечно же выпивали, потом находилась какая-нибудь тема для разговора, а дальше сходились вместе лед и пламень и они спорили. Спорили до возведенного в абсолют нетерпения, приводя все мыслимые аргументы, разбивая доводы друг друга и подлавливая оппонента на нестыковках, Шатов раздражался, Рощин редко терял самообладание, а Знаменский, давно потеряв нить разговора, тихо напивался до совершенно безобразного состояния. После третьей или четвертой попытки (Знаменский точно и не помнил), «федеральная программа по примирению враждующих сторон» была свернута. Надо признать, что характер взаимоотношений Шатова и Рощина никогда не влиял на работу, по какой то внутренней самоорганизованности они оба сумели провести границу между личными и служебными коммуникациями.
– Ну давай, хвастайся, чего там у тебя? – Знаменский расположился у длинного стола, Шатов сидел напротив, закинув ногу на ногу.
– Слушаюсь, господин генеральный директор!
Павел щелкнул кнопкой на пульте управления, на экране проектора появился логотип компании и началась презентация.
Рощин смотрел ее уже в сотый раз, но сегодня, после десятка его редактур, она казалась ему идеальной. Он наблюдал за Знаменским и Шатовым и ему казалось, что они удовлетворены происходящим на экране. Лицо Марка было серьезным и непроницаемым, но за эти годы Рощин достаточно его изучил. Он был доволен, но дожидаться от него слов похвалы или прямого признания качества проделанной работы не приходилось. Знаменский же напротив, удовлетворенно кивал головой в такт говорящему по-английски голосу, широко улыбался, хотя Рощин знал на сто процентов, что Стас ни черта не понимает. Изучение иностранных языков не давалось Знаменскому просто никак. Он относился к типу людей, которые привыкли жить в своей раковине, тяжело прощались со старыми вещами, и, говоря современным языком, «тяжело выходили из зоны комфорта». Люди этого типа страшно страдают от всевозможных изменений условий, малейшего отклонения от испытанных течений и тяжело расстаются с привычками. Однажды обрисовав круг своих интересов, привязанностей и пристрастий, Знаменский практически не выходил за его пределы, и новые термины, технологии, сетевые и программные возможности отскакивали от него, как капли дождя от куска оцинкованного профнастила. Английский язык тоже оказался вне этого незримого для остальных круга его персонального комфорта. Рощин с усмешкой вспоминал, как ему приходилось переводить Знаменскому совершенно смешные, известные каждому школьнику слова, когда они въезжали в гостиницу в Лондоне или проходили таможенный досмотр в аэропорту Хитроу.
Зато в отличие от Знаменского, Шатов говорил на английском почти так же свободно, как и сам Рощин. Вообще, было непонятно, как два таких разных человека, как Стас и Марк могли быть не просто партнерами, но еще и друзьями. Хотя, с другой стороны, как гласил один из важнейших законов физики, «разноименные заряды притягиваются». Этот же закон дополнял – «одноименные заряды отталкиваются», и это частично объясняло тот факт, что дружбы между Рощиным и Шатовым как то не получалось.
– Отлично вышло! Молодец Паша! – наконец встал из-за стола Знаменский. Он просто сиял, как начищенный самовар.
Шатов кивнул на стопку сложенных папок:
– Контракты?
– Да, юристы подготовили контракты, спецификацию, отчеты изыскателей. Там же смета, расчет авансовых платежей, копии учредительных документов и лицензий. Как я понимаю, летим все?
– Разумеется, – Знаменский присел на край стола – Вылет в понедельник, в шесть сорок, завтра воскресенье, поэтому отоспимся и… надо ставить точку.
– Стас, мы еще не обсудили один момент. Что с оплатой? Стоимость проекта более двухсот миллионов евро, как будем проводить? – Шатов вопросительно смотрел на Знаменского.
– Деньги пойдут в четыре платежа, поэтапно. Предварительно оговорено. Авансовый платеж в течение двух недель после подписания контракта, остальные три транша по мере выполнения работ. Суммы как раз и нужно обговаривать при заключении.
– Да это понятно, куда будем принимать? Мы разговаривали насчет оффшора, все в силе?
Знаменский улыбнулся. Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный напополам лист и положил на стол:
– Мы, Знаменские, слов на ветер не бросаем! – все так же широко улыбаясь, он продолжил – Компания Leader Building Ltd. Зарегистрирована на Виргинских островах неделю назад. Бенефициары – господа Знаменский, Шатов и Рощин. Поздравляю вас и хотел бы сбрызнуть это событие! Паша, есть чего в загашнике?
Рощин взял листок, оставленный Знаменским. Это была выписка из реестра, он быстро пробежал ее глазами, наконец удовлетворенно кивнул:
– Все так. А пить с утра грешно. К тому же думаю успеем в Риме, сразу после подписания контракта.
– Кашу с вами не сваришь – съязвил Шатов, но было видно, что он доволен. – Короче, сегодня-завтра выходные, в понедельник переговоры, потом вы как хотите, я возьму недельку отпуска. Давно Вике обещал Венецию и Милан, как раз до авансового платежа есть пару недель. Заряжу, так сказать, батарейки.
– Я пас – отозвался Знаменский – есть дела в городе.
– У меня тоже еще три проекта в работе. – Рощин понимал, что вопрос Шатова относился к одному Знаменскому, но все же ответил.
– Ну, как знаете. Тогда встретимся в аэропорту. Документы забрать? – Марк кивнул на стопку.
– Я заберу. Вечером еще полистаю. – Знаменский подхватил папки-накопители – Давайте, до встречи!
Марк встал, они со Стасом по очереди пожали руку Рощину и вышли из кабинета. На лестнице Марк спросил:
– Чем заняты с Кирой вечером?
– Да вроде нет планов.
– Приходите к нам, Вика ужин приготовит, посидим?
– Отлично! Договорились!
– Тогда в семь.
– По рукам!
Марк хлопнул товарища по плечу:
– Езжай, меня не жди, я возьму такси. До вечера!
ГЛАВА 3
Утро вышло по-настоящему субботним. Виктория проснулась оттого, что попросту выспалась. Нет, конечно она и в будние дни не унижала себя ранним пробуждением, но все же ее будил приход няни, а случалось это не позже десяти часов. Сегодня, проснувшись и разлочив своим касанием смартфон, она обнаружила, что уже одиннадцать. Естественно, от Марка уже было сообщение:
Марк
Сегодня будут Знаменские. Договорились на 19, ужин с тебя)
Вика села на кровати, вытянула вверх руки, потянулась и пошла в ванную. Шелковая сорочка медленно сползла с ее тела, обнажив прекрасную и ухоженную фигуру. Она рассматривала себя в зеркало, критично оценивая каждый изгиб, повернулась в профиль, втянула живот, поиграла ягодицами, еще не потерявшими своей упругости, затем показала отражению белоснежные зубы, откинула со лба непослушную прядь вьющихся волос и вдруг прямо голышом пошлепала обратно в спальню. Здесь она взяла в руки смартфон и пальцы ловко забегали по экрану:
Будет япония) Купи рукколу, сыр, авокадо, семгу. Целую)
Марк был в онлайне, ответ пришел через секунды:
Марк
Ну куда целую то? Она как корова размером.
Вика прыснула со смеху.
Вика
Шатов, Шатов…))) Семгу можно в вакуумке. Это я тебя целУю))
Марк
ок))))) И я тебя целУю)
Вика
Когда будешь?
Марк
Около 17
Вика отложила гаджет и снова прошла в ванную. Там она встала под душ и подставила лицо под струи теплой воды. Вот уже двадцать лет они женаты. И ведь впечатления об этих годах совершенно двоякие! С одной стороны кажется, что все было как вчера, еще вчера Шатов, этот двадцатилетний мальчишка провожал ее от дверей института до дома. Еще вчера он читал ей Бродского на набережной и угощал шампанским на последние деньги, катал на детских каруселях в парке и доставал билеты на концерт Руки вверх. Еще вчера они гуляли по городу до самого утра и попали под такой ливень, что промокли от макушки до пяток, и Вика долго болела, а Марк вечерами сидел у ее кровати и гладил ее по голове, пока она спит. Еще вчера… А с другой стороны, как будто и было все в другой жизни… В другой жизни жил тот романтичный и тонкий во всех смыслах паренек, так трогательно ухаживающий и чувствующий. Такой внимательный и переживающий… Конечно, Марк изменился за эти годы, но ведь не меняется только то, что мертво. Жизнь, обстоятельства, слова, поступки окружающих, все то, что составляет объективную реальность бытия, конечно же меняет человека, переворачивает его представление об окружающем мире и в конечном итоге формирует как личность. Французы говорят: «Люди кричат, что ты изменился, когда ты перестаешь делать то, что они от тебя ожидают». Изменилась ли сама Вика? Разумеется, да. И она это сама отчетливо понимала, не понимала она лишь одного, в какой момент изменились их с Марком отношения? В какой момент они повернули не туда? Или эта метаморфоза – тоже часть объективной реальности? Они не заметили момента, когда перестали разговаривать друг с другом, как сами собой куда то делись те миллионы тем, на которые раньше они спорили, над которыми они вместе смеялись и из-за которых даже ссорились. Ведь если сейчас посчитать количество слов, сказанных ими друг другу за сутки, то их едва наберется пара сотен. Дежурные поцелуи в щеку и дежурные фразы, брошенные на бегу, второпях… Дежурные подарки в виде сертификатов и карточек сетевых магазинов…. Ведь если вдуматься, они созданы для случаев, когда не знаешь, чего подарить. А как можно не знать, что подарить человеку, которого любишь? Которого знаешь лучше, чем самого себя. Ведь это значит, что получать сертификат – это обидно, а дарить его – стыдно, потому как этот подарок как пиратская черная метка для ваших чувств. Вручая его, ты как бы говоришь: «У тебя сегодня праздник, я должен тебе что-нибудь подарить. Не имею ни малейшего понятия, что ты хочешь, и знать особо не хочу. Поэтому сходи сам (а) и выбери на свое усмотрение». Вот именно так это выглядит и именно так и Марк, да и сама Вика, чего уж там говорить, жили последние несколько лет. И перепутав сегодня ударение в слове, причем в слове знаковом, Марк, сам того не зная, плеснул бензина в костер ее размышлений.
А страсть? Ну разумеется, человек не может гореть огнем двадцать лет, разумеется чувства притупляются и трансформируются во что то более прагматичное и спокойное, в конце концов вы просто взрослеете… или стареете? И вот уже ты надеваешь самое сексуальное белье, легкий пеньюар, делаешь прическу и оставляешь детей у мамы, готовишь легкий ужин и открываешь бутылку вина… А он приходит домой в десятом часу, говорит что должен немного поработать и закрывается в кабинете за компьютером, или того хуже – возвращается со Знаменским, уже изрядно навеселе и всю ночь они играют на бильярде и курят мерзкие доминиканские сигары. Вот и сегодня намечается что то подобное, только придет еще и Кира, очередная супружница неугомонного Стаса.
Вика включила фен и начала считать, какая же по счету у Знаменского «вечная любовь»? Вышло, что четвертая. Кира была на год младше Виктории и на шестнадцать младше Стаса. Черноволосая, коротко стриженная, с зелеными глазами, она выглядела весьма и весьма эффектно, и когда Знаменский увидел ее в театре, исход был предрешен. Потом он любил болтать, что увидел в ней Олю из «Зимней вишни», и был сражен взглядом ее прекрасных глаз, но на самом деле все было проще. На ней было платье-футляр, идеально подчеркивавшее ее и вправду классную задницу, к тому же с откровенным разрезом спереди, приоткрывавшим миру еще два неоспоримых ее достоинства третьего размера. Если прибавить идеально подобранный макияж (это Кира умела как никто) и прекрасную белозубую улыбку, то картина будет полной. Зная Стаса достаточно хорошо, Вика не удивлялась его моментальной капитуляции. С Кирой они ладили хорошо, можно даже сказать дружили, но их дружба не выходила за рамки вечеринок, где они появлялись с мужьями.
Вика прошла в спальню к детям:
– Эй, засони, вставайте! У нас сегодня много дел!
На удивление, Иван не спал, он конечно же держал в руках планшет Софьи и лежа под одеялом, смело водил пальцем по экрану:
– Доброе утро, мам! Если что, Софья мне разрешила. – Он не отрывал взгляда от экрана и Вика невольно залюбовалась своим шестилетним мужичком. Глаза конечно шатовские, голубые при обычном освещении, и серые в полумраке. Взгляд как у Марка, иногда кажется, что заглядывает прямо внутрь тебя, эдакий человек-рентген. Вихрастая голова цвета соломы и длиннющие ресницы, как опахала, обмахивающие пространство, торчали из под одеяла. Вика присела на край кровати и тихонько поцеловала его в лоб.
– Мам, не мешай! – Иван нахмурил брови, но тут же опять провалился в игру. Вика разглядывала его лицо, сосредоточенное на экране, и улыбалась. Людям свойственно смотреть на своих детей предвзято, в том смысле, что нам они кажутся самыми красивыми, самыми умными и самыми воспитанными. Родители лишены объективности при оценке поступков своих детей, сказанных ими слов и выбранной линии поведения, наша безмерная к ним любовь призвана уничтожить эту самую объективность. А может так и должно быть? В детстве, как в любом другом проходящем периоде жизни, должен быть свой шарм. Ведь так необходимо человеку в конце концов понимать, что его любят, любят так безгранично, что могут простить. Простить за необдуманные слова, за плохой поступок, за сделанную ошибку и даже за подлость. Его могут простить. И его будут любить. Детство – это такой тренировочный полигон для подготовки человека к жизни, здесь ошибки не фатальны, взрывы не отрывают ног, а пули не разрывают внутренностей. На этом полигоне все искренне и все по-настоящему. Весь парадокс состоит в том, что, как выясняется потом, в детстве человек именно ЖИВЕТ. И жизнь эта даже более настоящая, чем жизнь взрослая. Именно в детстве мы едим досыта, но не переедаем, ложимся, когда хотим спать, а не потому, что завтра на работу. Мы свободны от приличий, условностей, этикета. Мы общаемся не с важными, а с приятными нам людьми, не считаем нужным прятать слезы и обиду, называем дураков дураками и любим до самого конца, до того щемящего сердце чувства, до той бессонницы, что заставляет нас считать на небе звезды и выпивать по шесть чашек чаю за ночь. Очень жаль, что эта мифическая страна, откуда мы все родом, эта Атлантида под названием ДЕТСТВО, уплывает от нас, как жухлый лист по весеннему ручью.
– Мам, а я есть хочу! – Иван наконец отложил планшет и обнял Вику за шею – Что ты нам приготовишь?
– Сегодня в меню яичница и ананасовый йогурт. – улыбнулась Вика
– Я еще липкие макарошки хочу! – глазки Ивана с хитрецой прищурились.
– Ванька, они называются чак-чак! Буди Софку и идите завтракать, все будет готово через пять минут.
Было десять часов утра, когда Марк, перепрыгивая через полузамерзшие лужи, быстрым шагом подходил к торговому центру, что возвышался через дорогу от офиса. Здесь, с торца большого здания располагался как то по-домашнему уютный магазинчик цветов. Несколько месяцев назад Шатов совершенно случайно обнаружил его, проезжая на машине, и с тех пор, если нужны были свежие живые цветы, покупал их только здесь. Несомненным плюсом этого места был прекрасный кофе, который хозяйка магазинчика варила покупателю, если ему приходилось ждать, пока ему соберут букет. А поскольку Шатов никогда не покупал готовых букетов, то кофе его угощали здесь постоянно. Вот и сегодня, едва переступив порог, он улыбнулся поднявшей на него глаза хозяйке:
– Привет, Жень! Мне как обычно.
Хозяйку магазина, и по совместительству продавца, звали Евгения. На вид ей было лет двадцать пять. На вкус Марка полновата, но очень приятная и общительная, Женя всю себя посвятила своему небольшому бизнесу. Как уже успел понять Шатов, она знала толк в цветах, флористике и дизайне, букеты, подготовленные Женей, были по-настоящему безупречны. Марк не сомневался, что этот маленький магазинчик – лишь начало ее большого бизнеса, он видел это по ее отношению к делу и клиентам.
– Извините, Марк, но больших корзин сегодня нет. Поставщик подвел. Розы, разумеется есть, хотите, я вам соберу в подарочную бумагу? Могу предложить крафт. Скомбинируем, будет хорошо!
– Негодяй ваш поставщик, – улыбнулся Шатов – Я вам доверяю, Женя. Сделайте на свой вкус.
– Хорошо, кофе готов, – Женя поставила перед ним чашку – Приятного!
Марк сделал глоток, достал из кармана смартфон. Вчера он обещал Эльмире приехать в одиннадцать.
Эльмира
Привет) Как настроение? Ничего не изменилось?
Марк
Привет, все в силе) До 16—00 свободен
Эльмира
Тогда жду и скучаю)
Марк
Я тоже)
Шатов терпеть не мог глупые телячьи нежности, и, как следствие, необходимость всех этих «целую», «люблю», «скучаю» и тому подобного. Настоящие чувства не любят пышных фраз, цветистых словословий и нагромождений милоты. Нет, он не был суровым дровосеком и сторонником деревенской брутальности, но чувства предпочитал проявлять наедине и не на словах. Шатов любил в женщинах утонченный ум, шарм, ускользающую игру слов, полувзгляды, полунамеки и двусмысленность. Он любил, когда непонятно, кто на кого охотится, когда все зыбко, когда одной фразой можно все испортить, или наоборот, одержать победу. С Викой было именно так. Ни до нее, ни после у Марка не было ни с кем ничего подобного, а женщин в его жизни было достаточно. Наверное, это и есть любовь, думал Шатов. Ведь, в конце концов, как бы он не увлекался очередной длинноногой красавицей, проходило время, причем иногда весьма короткое, крепость бывала взята, иногда штурмом, реже – осадой, и Марк отчетливо понимал, что эта взятая твердыня абсолютно во всем проигрывает Вике. Спустя время он даже перестал сравнивать, потому как результат не менялся. С Эльмирой было также. Они познакомились на банкете, бюро Рощина как раз закончило один из своих проектов, и она оказалась представителем заказчика, приглашенным на торжество. Волосы черные, как смола, точнее гудрон в строительной печи-бочке, что стояла в их дворе в детстве, когда рабочие ремонтировали кровлю. Эту пришедшую на ум аналогию Шатов запомнил, и спустя время рассказал Эльмире, когда ее голова лежала у него на груди, а он запускал в эти отчаянно-черные волосы свои пальцы. Они вместе смеялись. А еще у нее были темно-карие, раскосые глаза, правильно вычерченные губы и тонкая, гибкая фигура кошки. Кошка тоже была, в виде татуировки на пояснице, в том месте, где уже начиналась округлая ягодица с маленькой, правильной формы родинкой. Но конечно же, о существовании кошки и родинки Шатов узнал не сразу.
Одним из принципов Марка в отношениях с женщинами был принцип временности. Все, абсолютно все его женщины должны были понимать, что их отношения временны, не подразумевают никаких серьезных намерений и не продиктованы глубоким и всеобъемлющим чувством. Короче, никакой любви и замужества, только флирт, секс и приятное времяпрепровождение. На первый взгляд аморально, но по мнению Марка, предельно практично и честно. Никаких драм, заламывания рук и истерик. Попытки случались, но эти попытки Марк гасил беспощадно, никогда более не встречаясь с излишне впечатлительными любовницами. Так же требователен Шатов был и к себе. Как только он чувствовал, что излишне привязывается к очередной красотке, то прерывал общение не менее стремительно. Семья и дети были для него священны, более того, он чувствовал, что после очередного обрыва очередных отношений его тянет к Вике с новой силой, словно какая-то неведомая сила напитала его энергией, эмоциями и настроением.
– Марк, ваш букет готов – Женя протянула ему огромных размеров композицию из сто одной ярко красной розы, завернутых в розово-белую гофрированную бумагу, со вставками из каких то спиралевидных травинок, мохнатыми колосками, окрашенными в белый, красный и розовый цвета.
– Спасибо, Жень! Ты как всегда на высоте! – Марк встал, рассчитался за цветы и хитро подмигнул, – Хорошего дня!
Сто одна роза – это конечно неимоверная пошлость и безвкусица, но на женщин эта гора цветов, надо признать, производила должное впечатление. Шатов сел на заднее сиденье такси, назвал адрес и снова достал смартфон:
– Алло, Стас! Слушай, а я чего то не спросил, на переговорах кто будет переводить? Ни я, ни Паша не говорим на итальянском.
Знаменский рассмеялся:
– «Штирлиц подумал, не упустил ли он чего-то главного?». Марк, проблем не будет, сеньор Валетти прекрасно говорит на английском, но учитывая, что этот проект – не первая его сделка с российской компанией, у него в штате есть русскоговорящий юрист. Поэтому даже я пойму все, о чем мы будем говорить. – Он вновь засмеялся.
Улыбнулся и Марк.
– И это будет первый раз, когда господин Знаменский поймет все, что хочет сказать ему иностранный заказчик. Ладно, давай к семи, без опозданий.
– Обижаешь, будем как часы.
Шатов повесил трубку. В такси стоял химический запах ароматизатора воздуха и у Марка даже начала кружиться голова, потихоньку трансформируясь в какую-то тяжесть в висках. Он приоткрыл окно и струи свежего воздуха полились в салон. Марк вдыхал этот влажный и холодный осенний воздух, а машина плыла мимо забрызганных грязью остановочных пунктов, однотипных, построенных в послевоенное время домов, первые этажи которых пестрели самыми различными вывесками. Эти низкие, четырех или пятиэтажные дома были выстроены на «красной линии», вдоль центрального проспекта города, и проезжая по этому самому проспекту, можно было увидеть, как из за спин этих «пенсионеров» выглядывают дома новые, многоэтажные, похожие на муравейники. Некоторые из них кирпичные, встречаются и панельные, а которые совсем новые, облицованы фасадной полированной плиткой, либо выполнены из стекла. Марк хорошо знал этот город, знал все схемы получения разрешений на строительство, выделения земельных участков, утверждений и согласований планов. Пресловутая коррупция съедала всех честных участников рынка, и на плаву можно было держаться, только имея связи, знакомства, вращаясь в нужных кругах и занося в нужные кабинеты. За все это и отвечал Знаменский, будучи генеральным директором, и отчасти сам Шатов, будучи директором коммерческим. Но если Стас относился к необходимости «заносить» хоть и как ко злу, но злу неизбежному, то Марк, понимая, что никуда деться от этого не получится, все же всячески избегал визитов в высокие кабинеты. Знаменский шутя называл его чистоплюем и иногда нарочно отправлял на такие встречи, придумав какую-нибудь причину и от души смеялся потом, когда Марк брезгливо рассказывал, как все прошло. Стас не был человеком беспринципным, просто характер его натуры был таков, что ему нравилось кормить с руки. Ему было безразлично, кто ест из его ладони, будь то чиновник, официант, охранник или все, вместе взятые. Окормлял он щедро, как эдакий русский барин, приехавший из столицы в свое имение в провинции. Вообще, Знаменский и по виду, и по манере разговаривать и держаться напоминал Шатову именно помещика, или чрезвычайно разбогатевшего купца первой гильдии. Такой же располневший, всегда в хорошем настроении, розовощекий, самодовольный. На первый взгляд даже глуповатый. Но Шатов знал, что Стас чрезвычайно сметлив, умен, расчетлив и способен думать на несколько шагов вперед. Иначе чем объяснить появление в их предприятии Рощина? Марк помнил, как он был против принятия Павла на его условиях, и помнил, как Знаменский тогда сказал:
– Марк, мы с тобой партнеры и друзья. Я никогда не принимал важных решений без тебя. Ни разу я не просил тебя поменять свое мнение и не давил. В этот раз я просто прошу, доверься мне! Я чувствую в этом парне потенциал, я видел его работы, я думаю, что мы не пожалеем.
Шатов тогда согласился, и они действительно не пожалели. Рощин оказался фанатиком своего дела, и как бы Марк к нему не относился, не признавать в Павле профессионала было невозможно. Хотя и идеалистом он тоже был законченным. При проектировании одного из жилых комплексов он никак не соглашался убрать из проекта подземный паркинг, уменьшить площадь детских площадок, сократить озеленение. В его полуевропейском мозгу никак не укладывалось, что первый этаж еще только проектируемого здания уже отдан под коммерческую недвижимость заместителю мэра города и его афилированным лицам, и поэтому спортивный зал и спа там находиться никак не может. Конечно, за последние годы Рощин свыкся и примирился с действительностью, но Марк иногда ехидничал на эту тему, чем способствовал поддержанию их тлеющего ментального конфликта.
Такси повернуло во дворы. Вот если бы Рощин застраивал их город, Марк бы не стал закрывать окно, потому как они проехали бы не мимо огромных мусорных баков, вокруг которых валялись разорванные собаками пакеты, перемешанные с остатками еды, а мимо какого-нибудь теннисного корта или роллердрома для детей.
Они остановились, Марк протянул водителю пятьсот рублей, поблагодарил и вышел из машины. Голову вроде начало отпускать. Пройдя мимо пустых скамеечек, блестящих от капель дождя, он набрал цифры домофона, спустя секунду прозвучал зуммер и дверь открылась. Марк снимал эту квартиру второй месяц, они с Эльмирой решили, что встречаться здесь им будет удобней обоим. Он был женат, Эльмира была замужем. Простая человеческая история.
Звонить в дверь квартиры не потребовалось, дверь была полуоткрыта. Марк шагнул в коридор, освещенный только маленьким настенным бра, и увидел ее. Эльмира стояла в дверном проеме и по полумраку, царящему во всей квартире, было ясно, что окна плотно занавешены шторами. Шатов тоже прислонился к стене и разглядывал ее фигуру, длинный, красный кружевной пеньюар с доходящими до локтя рукавами, короткую стрижку, выгодно подчеркивающую линию изящной шеи. В спальне позади Эльмиры подрагивал теплый свет, и Марк догадался, что это свечи. Этот дрожащий свет отбрасывал на пол такие же дрожащие тени и темный, отчетливый силуэт ее тела смотрелся в этом свете еще сексуальнее, еще притягательнее.
– Молодой человек, это мне цветы? – ее грудной голос прозвучал тихо, скрещенные на груди руки вдруг шевельнулись и указательный палец лег на губы. Глаз ее Шатов не видел, но мог поспорить, в них скачет тот огонек, на который мужчины как мотыльки летят, не разбирая дороги.
– Это вам, мадам – прошелестел Марк, и сам не узнал своего голоса
А ее руки уже распускали узел пояса и через мгновение пеньюар лежал на полу, а Эльмира стояла перед ним в черно-красном белье, подчеркивавшем ослепительную шелковистость ее кожи и конечно же в чулках с поясом. Она так и стояла, придерживая край лежащего на полу пеньюара, и смотрела на него с вызовом, потом повернулась, сделала шаг, и Марк увидел кошечку на ее ягодице. Эльмира повернула голову:
– Цветы оставьте здесь, они нам пока не понадобятся.
ГЛАВА 4
