Элеватор Хаоса

Гастон Д'Эрелль

Элеватор Хаоса

Глава 1: Точка Опоры Человечества

Воздух на высоте восьми километров был разреженным, холодным и неестественно чистым. Он обжигал легкие, словно кристаллики льда, но Айзек Вейл не обращал на это внимания. Он стоял на самой кромке открытой платформы «Омега», финальной смотровой площадки космического лифта «Титан». Внизу, затерянный в дымке, раскинулся экваториальный мегаполис Нова-Эквадор – серое пятно цивилизации на изумрудном ковре джунглей. Но Айзек смотрел не вниз. Его взгляд, остекленевший от усталости и чего-то большего, был устремлен вверх, вдоль монструозного спина стального божества, творцом которого он являлся.

«Титан». Это имя больше не было метафорой. Он был титаном. Четыре колоссальных опоры-тетрапода, каждая толщиной с небоскреб старой эры, уходили глубоко в земную кору где-то далеко внизу, в невидимой с этой высоты точке, которую Айзек знал до последнего болта. Они сходились, переплетались в непостижимой инженерной гармонии, образуя центральный ствол – гладкую, сияющую в лучах восходящего солнца иглу, уходящую прямо в небо. Туда, где на геостационарной орбите ждала «Олимп» – орбитальная станция-приемник, город в невесомости. Их связывал трос. Не трос, а Трос. Сплетенный из углеродных нанотрубок, армированный квантовыми нитями, толщиной с океанский лайнер и длиной… длиной в мечту всего человечества. Он висел в небе, как нить Ариадны, ведущая не из лабиринта, а в него. В космос.

Новая эра. Так говорили на всех новостных каналах. «Титан» обещал раз и навсегда решить энергетический кризис – дешевая доставка гелий-3 с Луны и гигантских солнечных коллекторов с орбиты. Он обещал расцвет колонизации Солнечной системы – билет на орбиту станет доступен почти как авиаперелет. Он обещал единство, прогресс, светлое будущее на сто веков вперед. Айзек Вейл, Главный Инженер Проекта «Титан», был архитектором этого будущего. Героем. Иконой. И он чувствовал себя выжатым, как лимон, оставленный на палящем солнце пустыни.

Он сглотнул. Горло пересохло, будто наглотался пыли с лунных разработок. В кармане термо-комбинезона нащупал маленький, холодный флакончик. Не глядя, нашел капсулу, сунул под язык. Горьковатый привкус стимулятора мгновенно разлился по слизистой, короткий, острый укол бодрости пронзил туман в голове. Ненадолго. Слишком ненадолго. Он уже не помнил, когда спал последний раз по-настоящему. Не те урывки забытья за столом, прерываемые кошмарами, а глубокий, исцеляющий сон. Месяц? Два? Финал проекта, последние пусконаладочные работы перед испытанием первой грузовой платформы, выжали из него все соки. Но дело было не только в работе.

«Тени… Шевелящиеся тени на краю зрения. Как скользкие угри в мутной воде сознания.»

Мысль пронеслась незваной, резкой и холодной. Айзек вздрогнул, невольно сжал перила. Сталь была ледяной даже сквозь перчатки. Он зажмурился, пытаясь прогнать наваждение. Это был всего лишь стресс. Перегрузки. Годами накопленная усталость. Его мозг, его прекрасный, точный, как квантовый компьютер, инженерный мозг, просто давал сбои под невероятным давлением. Так он себе говорил. Каждый день. Каждый час.

– Доктор Вейл?

Голос за спиной заставил его вздрогнуть сильнее, чем собственная мысль. Он обернулся, слишком резко. Перед ним стояла доктор Элара Торн. Невролог и психолог проекта, приставленная к нему «наблюдателем» по настоянию директора Ренна три месяца назад, когда Айзек впервые упал в обморок прямо во время совещания. Она была одета в практичный, но не лишенный стиля, серый термо-костюм, ее темные волосы были туго стянуты. В руках – планшет, но ее внимание было приковано не к данным, а к нему. К его лицу. Айзек ненавидел этот взгляд. Взгляд сканера, ищущего трещины в безупречной конструкции.

– Доктор Торн, – его голос прозвучал хрипло. Он попытался выпрямиться, изобразить уверенность. – Вы всегда появляетесь так… тихо?

– Вертолет приземлился пять минут назад, доктор Вейл, – ответила она спокойно, без улыбки. Ее карие глаза изучали его: запавшие, с лиловыми тенями под ними, резкие скулы, тонкие, побелевшие от напряжения губы. – Я стучала. Вы не ответили. Вы выглядите… – она подобрала слово, – истощенным.

– Мы все истощены, доктор, – отмахнулся Айзек, снова поворачиваясь к пропасти и своему творению. Вид «Титана» хоть как-то успокаивал. Геометрия. Логика. Расчет. Здесь все подчинялось законам физики. Здесь не было места теням. – До первого испытательного подъема осталось семнадцать дней. Каждая секунда на счету.

– Семнадцать дней, за которые можно восстановить силы, если дать организму отдых, – настойчиво продолжила Торн, подходя ближе. Ее голос был мягким, но в нем чувствовалась стальная профессиональная воля. – Ваши показатели на последнем медосмотре… тревожны, Айзек. Скачки давления, аритмия, критически низкий уровень мелатонина. Ваша нервная система работает на пределе. И это только физиология.

Айзек почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он знал, к чему она клонит.

– А что еще? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Отчеты о вашем поведении. Периоды отстраненности. Вы говорите сами с собой. Вчера вечером техник видел, как вы… спорили с пустым углом в вашем кабинете.

«Не пустой! Там было… движение. Геометрия, которая не должна была двигаться. Углы складывались не так…»

– Стресс, доктор Торн, – Айзек резко оборвал навязчивую мысль. – Галлюцинации от недосыпа. Банально. Я принимаю ноотропы и стимуляторы, чтобы держаться. Как и половина инженерного состава на этом чертовом небоскребе. – Он швырнул рукой в направлении башни. – Когда «Титан» заработает, когда мы откроем дорогу в космос для всего человечества, тогда я высплюсь. А пока… – он достал флакон, потряс им. Капсулы глухо позвякивали. – Пока мне хватает этого.

Торн нахмурилась, ее взгляд скользнул по флакону.

– Это временное решение, доктор Вейл. И опасное. Ваш мозг… – она запнулась, подбирая слова, – он уникален. Тот факт, что вы смогли удержать в голове всю сложность «Титана», спроектировать его… это феноменально. Но даже самому совершенному механизму нужна профилактика. Вы сжигаете себя. И то, что происходит… эти эпизоды… они могут быть предвестниками чего-то более серьезного.

– Чего именно? – Айзек повернулся к ней, и в его голосе впервые прозвучала резкость, почти злость. – Невроза? Психоза? Полноценного срыва? Это то, что вы втихую пишете в своих отчетах для Ренна? Что его главный инженер – псих, который вот-вот угробит проект века?

Торн не отступила. Ее лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнуло что-то – не страх, а скорее… тревога? За него? Айзек не поверил.

– Мои отчеты конфиденциальны, доктор Вейл. Моя задача – помочь вам. И проект выиграет только в том случае, если его мозг будет функционировать оптимально. Я предлагаю вам… нет, я настоятельно рекомендую вам пройти углубленное обследование. И провести хотя бы 48 часов в состоянии медикаментозного сна. Под наблюдением.

«Сон…» Слово прозвучало для Айзека как приговор. Как нож, вонзенный в горло. Внутри все сжалось в ледяной ком. Нет. Только не сон. Не снова. Не это.

– Невозможно, – выдохнул он, отворачиваясь, чтобы скрыть внезапную дрожь в руках. – График. Испытания систем жизнеобеспечения платформы завтра. Калибровка гироскопов… Ренн никогда не согласится.

– Маркус Ренн согласится с тем, что я ему скажу, как специалист, – возразила Торн. – Здоровье ключевого персонала – это приоритет проекта. Вы не станете полезны, если рухнете за час до запуска.

– Я не рухну! – Айзек почти крикнул. Звук его голоса, искаженный ветром и высотой, был резким, неестественным. Он снова сглотнул, пытаясь взять себя в руки. – Простите. Я… Я не могу сейчас. Позже. Обсудим позже. После завтрашних тестов. Обещаю.

Он знал, что это пустые слова. Он откладывал этот разговор с самой первой их встречи. Но ему нужно было время. Хотя бы еще один день. Чтобы найти рациональное объяснение. Чтобы доказать себе, что кошмары – это просто кошмары. Продукт стресса и перегруженного мозга. Не… нечто иное.

Торн смотрела на него. Молчала. Ее взгляд был тяжелым, оценивающим. Айзеку казалось, что она видит сквозь него, видит те тени, что копошатся на краю его сознания.

– Хорошо, Айзек, – наконец сказала она тихо. – Послезавтрашних тестов. Но это не отменяет необходимости следить за собой прямо сейчас. Попробуйте хотя бы поесть. И… – она кивнула на флакон в его руке, – постарайтесь обойтись без лишней дозы. Пожалуйста.

Она развернулась и пошла к выходу с платформы, к лифтам, ведущим вниз, в сердце «Титана». Айзек смотрел ей вслед, чувствуя, как по спине стекает холодный пот, несмотря на ледяной ветер. Он снова поднес флакон ко рту, высыпал еще одну капсулу. Горький вкус смешался со вкусом страха.

Командный центр «Титана», расположенный на уровне пяти километров, гудел, как гигантский улей. Десятки консолей, сотни мониторов, мерцающих диаграммами, схемами, потоками данных. Воздух был насыщен озоном от работающей электроники, смешанным с запахом кофе и человеческого напряжения. Айзек прошел сквозь этот хаос, как призрак. Его приветствовали, к нему обращались с вопросами – он отвечал машинально, кратко, его мысли были где-то далеко. Где-то между последними расчетами прочности троса в точке крепления к «Олимпу» и… и сном.

Он сел за свой терминал в частично изолированной кабине с панорамным видом на центральный ствол лифта, уходящий в бесконечную синеву. Вид должен был вдохновлять. Сегодня он вызывал лишь смутную тошноту. Он запустил симуляцию завтрашнего теста – проверку герметичности и систем жизнеобеспечения грузовой платформы «Атлант» в вакуумной камере. Цифры плыли перед глазами. Формулы, которые он знал наизусть, вдруг казались чужими, написанными на неизвестном языке.

«Падение. Бесконечное падение не вниз, а… в сторону. В пространство, где стены кричали шепотом на языке, от которого кровь стыла в жилах. Где свет был не светом, а болью. Где что-то огромное, не имеющее формы, которую мог бы понять человеческий глаз, шевелилось в темноте. Оно знало его. Оно ждало.»

Айзек резко встряхнул головой, с силой потерев виски. «Нет!» Он сосредоточился на мониторе. На стабильных, зеленых показателях симуляции. Все в норме. Все идеально. «Титан» был воплощением точности. Его детищем. Его триумфом.

– Вейл!

Голос, как удар топора, разрубил гул центра. Айзек вздрогнул и обернулся. К его кабине шел Маркус Ренн. Директор проекта «Титан». Человек, в чьих руках была не только судьба лифта, но и финансирование, политическая поддержка, все рычаги. Ренн был высок, подтянут, его седые волосы коротко стрижены, а лицо, обычно выражавшее холодную решимость, сейчас было напряжено. На нем был безупречный темно-синий костюм корпоративного образца, резко контрастирующий с рабочими комбинезонами инженеров.

– Маркус, – Айзек попытался встать, но Ренн жестом велел ему оставаться на месте и вошел в кабину, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь. Шум центра сразу стал приглушенным.

– Где отчет по калибровке гиростабилизаторов платформы? – спросил Ренн без предисловий. Его голос был низким, властным. – Он должен был быть на моем столе час назад. Технический комитет Фонда Прометея запрашивает.

Фонд Прометея. Главные спонсоры, таинственные и невероятно могущественные. Их представители редко появлялись лично, но их незримое присутствие ощущалось во всем. Их запросы были законом.

– Я… заканчиваю проверку, – соврал Айзек, чувствуя, как под взглядом Ренна его спина снова покрывается испариной. – Небольшая аномалия в данных. Перепроверяю. Будет через полчаса.

Ренн прищурился. Его взгляд, острый, как скальпель, скользнул по лицу Айзека, по его дрожащим рукам, лежащим на клавиатуре.

– Аномалия? – переспросил он медленно. – Какая именно? У меня нет времени на «небольшие аномалии», Айзек. У нас семнадцать дней. Семнадцать дней до того момента, когда весь мир будет смотреть на нас. Когда инвесторы Фонда захотят увидеть результат своих триллионов. – Он наклонился ближе, понизив голос до угрожающего шепота. – Ты выглядишь, как дерьмо. Торн опять что-то бормочет о твоем состоянии. Я не позволю тебе, твоим призракам или твоим таблеткам сорвать это. Понял?

Айзек почувствовал прилив унизительной ярости, смешанной с холодным страхом.

– Со мной все в порядке, Маркус, – сквозь зубы проговорил он. – Я справляюсь. «Титан» будет готов.

– Он должен быть готов, – отрезал Ренн. – Не готов – значит мертв. И мы все полетим в трубу вместе с ним. Фонд не прощает неудач. Они вложили в это больше, чем просто деньги. Ты это знаешь. – В его голосе прозвучала странная нота. Не просто злость, а… предостережение? Почти суеверный страх? – Так что соберись, Айзек. Выгони из головы всякую хрень. Сделай свою работу. Иначе я найду того, кто сделает. Быстро. Отчет через полчаса. Без исключений.

Не дожидаясь ответа, Ренн развернулся и вышел из кабины, оставив за собой шлейф дорогого одеколона и ледяного напряжения. Айзек сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была реальной. Осязаемой. В отличие от теней.

Он повернулся обратно к монитору. Зеленые цифры симуляции плясали перед глазами. Он попытался сосредоточиться на отчете о гиростабилизаторах. Но по краю зрения… на стене кабины, там, где сходились панели под, казалось бы, прямым углом… угол подергивался. Как будто металл на мгновение становился жидким, пытаясь сложиться иначе. В ушах зазвенел тонкий, высокий звук, почти за пределами слышимости. Как… шепот?

Айзек резко вскочил, отпрянув от стола. Сердце бешено колотилось. Он зажмурился, глубоко вдохнул, потом выдохнул. Открыл глаза. Стена была ровной. Угол – четким, геометрически правильным. Звон в ушах стих, растворившись в общем гуле командного центра.

«Стресс. Галлюцинация. Побочка от стимуляторов. Всего лишь химия мозга», – заклинал он себя про себя, как мантру. Он снова сел, с трудом заставив руки перестать дрожать. Он открыл файл с отчетом. Надо работать. Надо закончить. Надо доказать Ренну, Торн, всем… и в первую очередь самому себе, что он контролирует ситуацию.

Он начал печатать. Механически, почти бездумно. Его пальцы выстукивали слова, цифры, формулы. Но его сознание было разделено. Одна часть – инженер, гений, творец «Титана» – корпела над отчетом. Другая часть, та, что росла в глубине, как темная плесень, прислушивалась. К тишине за гулом машин. К пустоте за стенами башни. К бездне, в которую уходил Трос.

Она знала. Знало оно. Ждать осталось недолго. Семнадцать дней. И сон станет явью.

Айзек Вейл, герой человечества, архитектор будущего, сглотнул комок страха и продолжил печатать, вглядываясь в монитор, где среди сухих строчек отчета ему чудились на мгновение проступающие, неевклидовые узоры.

Глава 2: Архитектура Кошмаров

Тьма. Не просто отсутствие света, а нечто плотное, вязкое, как смола, затягивающая в себя. Айзек падал. Но это было не падение вниз, подчиненное гравитации. Он падал в сторону. В пространство, где понятия "верх" и "низ" потеряли всякий смысл, где геометрия была издевательством над разумом.

Сначала – только ощущение движения, стремительного, неконтролируемого, сквозь липкую, дышащую темноту. Потом – звуки. Вернее, не звуки, а вибрации, пронизывающие кости, зубы, самую сердцевину сознания. Низкий, пульсирующий гул, как биение сердца спящего гиганта. И шепот. Мириады голосов, сливающихся в один безумный хор. Они не говорили на каком-либо языке – они воплощали смысл прямо в его мозг, жгли его кислотой чуждых понятий. Цтугг… Йог-Сотот… Р'льех… Врата… Пробуждение…

Затем появились огни. Вернее, не огни, а сгустки боли. Они вспыхивали в темноте, не освещая ничего, лишь подчеркивая чудовищные очертания. Стены? Нет. Стены предполагали плоскость, порядок. Здесь же были… структуры. Гигантские, циклопические нагромождения углов, которые не могли существовать в трехмерном пространстве. Они извивались, перетекали друг в друга, как внутренности бесконечно огромного существа. Башни, скрученные в спирали, нарушающие все законы перспективы. Арки, ведущие в никуда и одновременно во все точки сразу. Камень? Металл? Нечто иное, холодное и скользкое на ощупь, если бы он мог его коснуться. Это был город. Город безумия.

И он падал сквозь него. Сквозь бесконечные лабиринты невозможной архитектуры. Тени скользили по стенам-не-стенам – длинные, многосуставчатые, движущиеся рывками, словно старые пленки. Они не обращали на него внимания. Пока.

Чувство присутствия нарастало, как давление на барабанные перепонки при погружении в бездну. Оно исходило не откуда-то конкретно, а отовсюду. От самой ткани этого кошмарного пространства. Оно было древним. Древнее гор, древнее звезд. Оно было пространством. И оно спало. Не сном смертного, а великим, тягучим забытьем, длящимся эоны. Но сон этот был беспокойным. В нем шевелились сны – огромные, бесформенные, наполненные холодным, нечеловеческим разумом. Айзек ощущал их массу, их тяжесть где-то в темноте за пределами города. Существа, для которых космос был океаном, а галактики – песчинками. Йит? Имя пронеслось в шепоте, обжигая мозг.

Он упал на что-то твердое. Не на землю. На плоскость, холодную и мокрую, покрытую резными символами, которые плясали перед глазами, меняя форму, отказываясь удерживаться в памяти. Знаки? Письмена? Или просто шрамы на лике реальности? Один символ горел ярче других – звезда с загнутыми лучами, вписанная в круг. Знак Старших. Знание врезалось в сознание, как раскаленный гвоздь. Он поднял голову.

И увидел Его.

Оно не было в поле зрения. Оно было полем зрения. Огромное, не поддающееся описанию, заполняющее собой все. Не тело, а идея формы, насильственно втиснутая в воспринимаемые границы. Клубок щупалец, глаз, плавников, крыльев и чешуи, постоянно меняющийся, сливающийся и разделяющийся, подчиняясь геометрии, которой не было в учебниках. Один огромный, многослойный глаз, похожий на галактику, медленно повернулся в его сторону. Зрачок сузился. Не просто заметил. Узнал.

Чувство не просто страха. Это было осознание абсолютной, ничтожной незначительности. Муравья под сапогом бога. Клетки мозга перед лицом бесконечности. Его разум начал крошиться, как высохшая глина. Он хотел закричать, но из горла вырвался лишь хриплый стон. Глаз приближался, заполняя собой вселенную. Шепот превратился в рев, в грохот разрываемой ткани бытия. Он чувствовал, как его собственное тело начинает деформироваться, подчиняясь безумной геометрии места, как кости скрипят, пытаясь принять невозможные углы…

Айзек Вейл вскочил на койке с диким, захлебывающимся воплем. Его тело было скручено судорогой, мышцы горели огнем. Он бился головой о что-то твердое – стену? Прикроватную тумбу? В глазах мелькали искры, смешиваясь с остаточными видениями щупалец и неевклидовых структур. Он не мог дышать. Воздух не поступал в легкие. Горло было сжато невидимой рукой.

"Я здесь. Я в своей каюте. На "Титане". На Земле. Реальность."

Мысли метались, как перепуганные птицы. Он с силой ухватился за простыни, впиваясь пальцами в ткань, пытаясь зацепиться за что-то осязаемое. Постепенно, мучительно медленно, спазм отпустил горло. Он судорожно вдохнул, потом еще раз. Воздух пах пылью, пластиком и потом – человеческим потом. Его собственным. Он был облит им, как после марафона.

Тьма каюты казалась теперь почти дружелюбной. Знакомой. Слабый свет индикаторов зарядки планшета на столе, контур двери. Он включил свет. Резкий, люминесцентный свет обрушился на него, заставив зажмуриться от боли. Когда он открыл глаза, мир плыл. Стены каюты – обычно строго перпендикулярные – на мгновение покачнулись, углы поплыли, пытаясь сложиться в ту невозможную спираль из сна. Он зажмурился снова, крепко прижав ладони к глазам, пока не увидел лишь красные всполохи под веками.

"Просто дезориентация. После пробуждения. Адреналин."

Он убрал руки. Стены стояли ровно. Углы были прямыми. Но чувство неправильности не уходило. Как будто реальность была тонкой пленкой, натянутой над бездной его кошмара, и вот-вот порвется. Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Мелкой, частой дрожью, которую он не мог контролировать. На запястье, там, где он инстинктивно схватил себя во сне, краснели синяки от его же пальцев.

Время. Сколько он спал? Он глянул на хронодисплей на стене: 03:47 UTC. Чуть больше двух часов. Он лег после 18-часовой смены, выпив горсть транквилизаторов, которые выпросил у медсестры, минуя доктора Торн. Они должны были подарить ему хотя бы несколько часов забытья. Вместо этого… это.

Он встал, ноги подкосились. Пришлось опереться о стену. Голова кружилась, в висках стучало. Во рту стоял мерзкий, металлический привкус. И этот шепот… Он все еще слышал его. Нечеткий, далекий, как помехи в наушниках, но он был там. Вентиляция? Гул систем башни? Он прислушался. Нет. Это был тот же хор из сна. Тот же пульсирующий ритм.

"Прекрати!" – мысленно закричал он себе. – "Это эхо сна! Аудиальная галлюцинация! Побочка от таблеток и недосыпа!"

Он доплелся до мини-кухни, налил стакан ледяной воды из диспенсера и выпил залпом. Холод обжег горло, ненадолго прояснив сознание. Он посмотрел в зеркало над раковиной. Отражение было пугающим. Лицо землистого оттенка, запавшие глаза с огромными фиолетовыми кругами, будто его избили. Губы потрескались. Волосы всклокочены. Он выглядел как выживший после катастрофы. Или как обреченный.

Ему нужно было работать. Отвлечься. Забить разум цифрами, схемами, конкретикой. Он натянул рабочий комбинезон, игнорируя дрожь в руках, и вышел в коридор. "Титан" никогда не спал. Даже в это предрассветное время коридоры были освещены, слышались шаги дежурных техников, гул систем жизнеобеспечения. Обычно этот ритм успокаивал его. Сегодня каждый звук отдавался в висках болью, а тени в конце длинных коридоров казались… гуще. Словно в них что-то шевелилось.

Он направился не в командный центр, а в Архив. Глубоко под главными инженерными уровнями, за бронированными дверьми с биометрическим доступом, хранилась душа "Титана". Не код управления или симуляции, а первоисточники. Оригинальные чертежи, физические расчеты на пожелтевшей бумаге, отчеты геологических разведок места строительства, запечатанные папки с грифом "Фонд Прометея. Совершенно секретно". Айзеку нужны были не цифры. Ему нужна была плоть его творения. Осязаемое доказательство его реальности, чтобы прогнать призраков сна.

Архив встретил его стерильным холодом и тишиной, нарушаемой лишь мягким гудением серверных стоек. Стеллажи с папками уходили в полумрак. Он прошел мимо рядов с современными голографическими проекторами к самому дальнему углу – к стеллажам с аналоговыми носителями. К истокам.

Он нашел нужную папку – "Основание. Тетрапод. Геотехнические изыскания и конструктивные решения. Том I". Тяжелая, обшитая синтетической кожей папка. Он снял ее со стеллажа, пыль заплясала в луче света. Стол для работы с архивами стоял под яркой лампой. Айзек сел, положил папку перед собой и открыл ее. Запах старой бумаги и пыли ударил в нос. Он начал листать. Геологические разрезы. Данные сейсмозондирования. Расчеты нагрузок на четыре опоры, уходящие вглубь земной коры на десятки километров. Чертежи фундаментных плит, анкерных массивов, систем демпфирования.

Он вглядывался в линии, в цифры, в подписи – свою и других, давно ушедших с проекта инженеров. Искал изъян. Искал подсказку. Почему именно здесь? Почему Фонд Прометея настоял именно на этой точке экватора, несмотря на сложнейшие геологические условия – зону древнего тектонического разлома, аномальные гравитационные флуктуации? Они объясняли это стабильностью платформы и доступом к редким минералам для нанокомпозитов троса. Айзек тогда поверил. Гениальность проекта затмевала сомнения.

Но теперь… Теперь его взгляд цеплялся за детали. За глубину заложения опор. Неоправданно глубокую для наземного сооружения, даже такого масштаба. Как будто они не просто удерживали башню, а цеплялись за что-то в недрах. За странные композитные материалы, использованные в самых нижних секциях фундамента. Материалы с неясным происхождением и аномальными свойствами, поставляемые по закрытым контрактам Фонда. На чертежах они обозначались лишь кодами: "Композит П-7", "Сплав Омега-Дискрет".

И геология… Он остановился на карте аномалий. Не просто разлом. Что-то массивное, плотное и… неестественно старое залегало в точке пересечения опор тетрапода. Что-то, что вызывало помехи в сейсмодатчиках, искажало гравитационные показатели. В отчетах это называлось "докембрийский магматический плутон атипичной структуры". Но Айзеку вспомнились символы из сна. Знак Старших. Не было ли это – эта аномалия – тем самым артефактом? Ритуальным камнем? Вратами?

Он листал дальше, все быстрее, почти лихорадочно. Его пальцы оставляли влажные следы на пыльной бумаге. Вдруг его взгляд упал на приложение к одному из отчетов Фонда. Секретное приложение, которое он когда-то просматривал мельком, не придав значения. Это были не геологические данные, а… изображения. Сканы. Сканы с чего-то очень древнего.