скачать книгу бесплатно
– Ну, что решила? – спросил Олег, когда она вернулась.
Он был одет уже для похода, все собрал, пил чай из безукоризненной тонкой чашки и, как будто, не торопился.
– Я еду с тобой.
– Ну, дура-девка.
Глава пятая
– Первый раз – не время для приколов, мальчик наш вступил сегодня в школу, – раздалось сразу же, как Влад вошел.
Острил, разумеется, Плотва.
– У тебя рифмы неточные, – сказал Марк из своей обычной позиции на окне.
– А у тебя мозги неточные, – отозвался Плотва.
Влад молчал. Было уже почти утро. Сумерки затягивали комнату, тихо вибрировали панцирные сетки. Панцирная сетка – звучит как название бронежилета! Владу было пусто. Та пустота, которую он иногда ощущал раньше, прорвалась, разрослась и заполнила его всего.
– Ну? Говори, как она?
– Она… нормально она.
– И что? Ты с ней переспал?
– Отвяжитесь!
Влад лег и накрылся одеялом с головой, даже не разделся.
– Под меня косит, – констатировал Плотва.
– Да оставь его, – сказал Марк, – пусть страдает.
– Пошли вы!
– Не злобься, – Марк затушил сигарету и тоже лег.
– В траве сидел кузнечик, – сказал Плотва и зевнул, – японский контрразведчик.
– В рыло дам, – сказал Влад уже беззлобно.
Трое лежали на койках, а вокруг начинался рассвет.
Машка спала без сновидений внутри огромной мертвой коробки гипермаркета.
И Павел заснул. Он переборщил с самогоном, и Марку пришлось нести штабного на плече. Плотва всю дорогу отпускал шуточки.
– Кирилл, пожалуйста, давайте начистоту, – сказала Машка, как только он зашел, – мне правда важно знать, что вы за человек.
– Любопытство – грех штабиста, карьериста и юриста.
– Есть чистописание, а есть чистоговорение, – Машка улыбнулась, – говорят, его даже стали преподавать японским школьникам.
– Просят говорить начистоту?
Плотва сиял своей широкой улыбкой. Он сидел большой и нескладный – одни локти и колени – в кресле. И временами крутился то вправо, то влево.
– Вы ведь вундеркинд?
– Теперь принято говорить «вундер», а вы и до этого добрались? Ну-ну.
Плотва посидел немного, а потом разговор начался по-настоящему.
– Иногда мне кажется, что тебя воспитали не мы с папой, а синус с косинусом.
– Интегралы лучше, – Кирилл Плотвинин поцеловал маму в щеку, взял яблоко, нож и стал аккуратно счищать кожуру.
Ему в ту весну было четырнадцать, и через две недели он должен был окончить школу экстерном.
– Откуда в тебе это?
– В семье не без урода, такая вот порода, – Кирилл закончил с яблоком, вымыл под холодной струей стакан и сунул яблоко в жерло соковыжималки.
Ему было весело. До завтрака он уже решил одну интересную задачку и теперь ощущал приятное чувство законченности и заслуженного отдыха. Скоро оно испарится. Кирилл это уже давно понял, и нужно будет искать еще одну задачку.
Сок полился в стакан. Запахло кисло и приятно.
– Мам, а ты знаешь, что железо из яблока не усваивается? Потому что оно несвязанное. А усваивается, например, из кураги.
– Зачем же ты пьешь этот сок?
Мама закрыла крышкой что-то скворчащее.
– Потому что он вкусный. И потом, я не умею делать сок из кураги.
Кухня пахла свежестью. Маме как-то удавалось поддерживать этот запах, что бы она ни готовила.
– Ты куда-то идешь сегодня? – спросила она.
– Пока не знаю.
Кирилл уселся на стуле и стал пить. В школе дела ладились, его не обижали, но и не звали особенно с собой. Он и не рвался. Он думал о плоскостях. Мир состоял из плоскостей, и у них были свои законы, даже не законы, а за-ко-но-мер-нос-ти. Кирилл любил это слово.
В детстве он ходил с отцом на рыбалку. Сидел и рассматривал крючки. Загибы. Папа называл их «загогулины». Зато опасная плоскость крючка тоже была плоскостью. И это было здорово.
В аллеях были другие плоскости. И объемы. Кирилл бродил туда-сюда. И заглядывался на девушек. Они тоже чувствовали весну и улыбались загадочно, и на них уже не было тяжелых курток. Кирилл садился на скамейку и думал о плоскостях, мелких крестиках иксов в тетрадях.
– Дуры, – сказал кто-то и сел на скамейку, – напялят короткие юбки и думают, что могут вертеть нами, как хотят.
Это был долговязый студент – значок столичного вуза сверкал на солнце, такие значки называли «ордена».
Студент говорил в телефон. Мимо пробежала девушка в клетчатых шортах и ветровке, она явно спешила и держалась за свою сумочку так, будто сумочка помогала ей держать равновесие. На таких каблуках стоило держать равновесие.
– Чего пялишься, малявка? – спросил студент и сунул телефон в карман.
– Вы мне? – спросил Кирилл нарочно бархатным голосом.
– Тебе, тебе, – студент закинул руки за голову. – Вот шельмы, – сказал он в пространство и опять к Кириллу: – Ты тут сидишь и пожираешь глазами этих… вертихвосток.
Вдруг на лице у него заиграла широкая улыбка.
– Лидочка! – крикнул он, вскочил и кинулся вглубь парка.
Кирилл почему-то часто это вспоминал. Память у него была почти абсолютная. Жаль, что абсолютность распространилась в основном на цифры. Номер значка студента был сто шестьдесят девять.
Древние греки пользовались особым пахучим маслом, нюхали один раз, чтобы запомнить, а когда следовало возродить что-то в памяти, откупоривали бутылочку с тем же запахом, и все всплывало. Кирилл всегда хотел попробовать, но никогда не успевал открыть свою ладанку с запахом. Она так и лежала нетронутая во внутреннем кармане кителя.
– Что вы хотите услышать, Мария? – спросил Плотва. – Я поступил в ВУЗ без экзаменов в пятнадцать лет. Однокурсникам соврал, что по блату.
– Зачем? – заинтересовано спросила Машка.
Они общались уже около часа, и только теперь Плотва заговорил окончательно серьезно. Он все время озирался, косил глазом, то и дело начинал хохмить или хамить.
– Я их просчитал. Нет, вы прикиньте, приходит малек – и на тебе! Самый умный. Вундер! Вау-вау, как мы рады!
– А так легче?
– А блатных много. Они несчастнее, чем вы думаете. Я сказал, что меня выперли из школы, что отец купил аттестат. Конечно, они допетрили, но не сразу. Потом уже друзья появились. Мне пятнадцать было. Они, как прознали, что я деточка-ромашка-вундеркинд-промокашка, так сразу устроили мне просвещение. Мы жили в общаге на втором этаже. Общага была только для мальчиков, девочкам наш факультет жилья не предоставлял. Их и было-то мало, они жилье снимали, одна спала в газетном киоске, некоторых незаконно прятали в комнатах парни. Так что не мы в окна к ним лазили, а они. Они легкие, одна почти по стенам бегала. Мы простыню спустим, она вцепится, мы втянем. Веселуха! Мне мать, когда уезжал учиться, сказала: «Не высокомерничай и предохраняйся». Я так и делал. Короче, они тогда позвали девок-старшекурсниц, взяли алкоголя и напоили меня. Это теперь я свою дозу знаю в миллиграммах. А тогда… в общем, легли мы с этой девчонкой, ну как там первый раз – тык-мык. Она от меня в слезах сбежала. Говорит, никто меня во время секса «на вы» не называл. Соседи по комнате ржали до слез. Вот такой вот первый опыт, товарищ психоаналитик.
– Какой я психоаналитик, – Машка поморщилась.
Крысенок чем-то загремел внутри клетки.
– Крысы поведенчески очень нам родственны, – сказал Плотва.
– Я знаю.
– Ага, завели себе модель человека?
Машка пожала плечами и включила чайник. Чайник недовольно зашипел.
– А все-таки как вы тут оказались, Кирилл? Только не говорите: «стреляли».
Кириллу исполнилось восемнадцать к концу третьего курса. Они кутили до утра. В три часа ночи зазвенел колокольчик, привязанный к оконной раме.
– О! Кто-то пришел! Наверно, Лиза.
Они опустили простыню и втащили вдвоем на подоконник ночную гостью. Она была в сером плаще, длинной расклешенной юбке.
– Я вам принесла сигареты, вечно вам их не хватает.
– Лиззи, ты всегда знаешь, что принести.
– Не тортики же вам приносить, в самом деле, мальчики, – сказала она и улыбнулась.
И Кириллу стало нехорошо, как будто алкоголь ударил в голову сильнее, чем обычно. Он попытался понять, что с ним. Он привык анализировать свое состояние.
Лизу чмокнул в щеку рыжий сосед Кирилла, Костя. Лиза обняла и поцеловала девушек, которые сидели на кровати. Оказалось, они подруги.
– Кто она? – спросил Кирилл украдкой у Кости.
– Лиза? Пятикурсница. Восстановилась недавно.
Часа в четыре Кирилл вышел покурить. Балкон был на три этажа выше, и Кириллу пришлось подняться по пустой лестнице. Он подошел к металлическим перилам и замер. Светлый сумрак окутывал окраину. Весь район как на ладони. Все, что так уродливо или безразлично, когда оказываешься рядом, отсюда казалось правильным, прекрасным. Кирилл испытал нежность к трамвайному кольцу, тревогу за железнодорожную насыпь, страх за покосившуюся карусель на детской площадке.
Он курил без сигареты этот пьяный ночной воздух. Это время, воплощенное в белизну ночи. «Дурак», – думал он беспомощно. Сзади раздались легкие шаги.
– Я не помешаю? – сказала Лиза. – Ты, кажется, Кирилл, вундер и именинник?
Кирилл замер. Он так и не понял, помешала Лиза или нет. Она уже достала тонкие сигареты и чиркала зажигалкой.
– А ты, кажется, Лиза, приходишь из окна, гуляешь по карнизу?
– Ага. Я на пятом учусь, – она, наконец, зажгла сигарету, он так и не догадался дать ей прикурить. – Ух, сложно у нас учиться. Если еще раз отчислят, маман меня убьет.
– Картина неизвестного художника: маман убивает родную дочь.
Лиза засмеялась. Через две недели они уже встречались.
Он сидел на скамейке и говорил, он рассказывал ей о цифрах, а она улыбалась и слушала так внимательно, что останавливалось сердце.
– Лиза, наш мир, наше общество нуждается в новой системе исчисления. Точнее в старой, совсем древней. Было такое племя, где-то в южной Америке – нурди. У них было всего четырнадцать чисел, их хватало на все примеры, все алгебраические выражения, всю геометрию! – Кирилл захлебывался. – Это были сокращенные цифры. Ты видишь цифру и знаешь, как она получена в данном случае. Все зависело от наклона, от нажима, от маленьких черточек наверху. Одно число, но каждый может развернуть его предысторию. Это исторические числа. Это числа-люди со своей историей. Мир цифр.
Лиза наклоняла голову:
– Это как в гаданиях, да? Сложите месяц рождения и день, и год, пока одно число не выйдет?
– Да-да, примерно. Тогда все можно осмыслить в цифрах.
– И меня?
– И тебя. Но я не знаю пока.
– Ты и не знаешь!
Кирилл хочет что-то сказать. Лиза смотрит на него влюбленными глазами.
– Кирюш, ты сделаешь мне лабу?
