Нижинский. Великий русский Гений. Книга I

После ужина Вацлав делал уроки. Уроков задавали очень много. Их выполнение занимало не только все вечера, но и почти всё воскресенье. Но при каждом удобном случае Вацлав убегал во двор, чтобы поиграть с «уличными мальчишками» или со своим чёрным литым мячом, даже в плохую погоду. Мать очень беспокоило, что Вацлава тянуло к «уличным мальчишкам», как она называла детей, которые гуляли без присмотра. Она запрещала Вацлаву играть с ними, опасаясь, что он наберётся от них дурных манер, а её собственное влияние на сына ослабнет. Если же на улицу совсем нельзя было выйти, тогда Вацлав играл в шашки и домино с соседским мальчиком Шурой, который приходил к нему в гости. Сырой климат Санкт-Петербурга очень не подходил Вацлаву – каждую осень и весну он подолгу болел гриппом или ангиной.

Первый год в Театральном Училище для Вацлава прошёл хорошо. Всё давалось ему легко, даже общие предметы, которые были повторением того, что он уже учил в своей первой школе. Стасик и Броня в этом учебном году тоже учились в первом классе обычной школы.

Первым учителем балета Вацлава в Училище был Сергей Легат, который сразу же заметил талант маленького мальчика. Вацлав обожал Сергея Легата и учился у него с усердием и энтузиазмом, и был его любимым учеником.

19 мая 1899 года по истечении годичного испытания, Вацлав Нижинский был зачислен приходящим учеником в первый класс Императорского Театрального Училища. Теперь он имел право носить форменную фуражку с серебряной Императорской короной на лире, окружённой лавровым венком.

Оригинальная серебряная эмблема со школьного мундира воспитанника Санкт-Петербургского Императорского Театрального Училища Вацлава Нижинского

В течение года Вацлав никогда не рассказывал дома о том, что на самом деле происходило внутри школы. Он никогда не жаловался. И только летом, во время каникул, когда Вацлав стал проводить больше времени с сестрой, он рассказал ей, что одноклассники дразнят его на уроках танцев, толкают в спину, кричат: «Ты разве девчонка, чтобы так хорошо танцевать?». Сжимая кулаки, он говорил: «Их очень много, но я им покажу! Я ударю их так сильно, что они разлетятся во все стороны!». Но из рассказов Вацлава было понятно, что когда он в ярости кидался на своих обидчиков, они все вместе набрасывались на него и жестоко избивали. «Почему ты не расскажешь об этом маме? Тогда она сможет пожаловаться Директору школы». «О, нет, нет, это невозможно! Тогда меня будут называть ябедой! Броня, ничего не говори маме!» – умолял Вацлав. Среди своих обидчиков Вацлав называл троих человек: Георгий Розай, Григорий Бабич и Анатолий Бурман.

***

Описание Анатолием Бурманом того, что происходило с Вацлавом Нижинским за стенами Театрального Училища.

С первых же дней пребывания в Училище Вацлав стал подвергаться жесточайшей травле, которая продолжалась все годы обучения. С первого же урока танца стало понятно, что никто не может соперничать с ним, даже старшеклассники стекались в класс, чтобы посмотреть на маленького гения. Одного первого триумфа было достаточно, чтобы вызвать зависть у одноклассников. И они единодушно возненавидели Нижинского и посвятили себя тому, чтобы превратить его жизнь в ад. Вацлав был одним из самых младших в классе, другие мальчики были старше на один-два, а то и три года. Самым безжалостным преследователем был Георгий Розай, так как понимал, что если бы не Нижинский, то он сам был бы лучшим в танцевальном классе. Вацлав впервые столкнулся с жестокостью по отношению к себе, и это было шоком для него. В свои девять лет Вацлав впервые понял, что его природный талант является причиной его несчастий. И именно Гений Нижинского впоследствии станет причиной его окончательной трагедии.

Если в танцевальном классе Вацлав был недосягаемым королём, то вне танца одноклассники делали всё, чтобы Нижинский чувствовал себя ничтожеством. Вацлава травили за всё: за польское происхождение и акцент, за миндалевидные глаза (прозвали «япончиком»). И самое главное (вот это удача!), оказалось, что в академических занятиях Вацлав не самый лучший! Снова и снова, с невиданным упорством, он повторял свой урок, уткнувшись в книгу. (Со слов Анатолия Бурмана, Нижинский учился по общеобразовательным предметам хуже своих одноклассников, однако архивные школьные ведомости, опубликованные в этой книге, доказывают, что Вацлав учился лучше многих, включая Георгия Розая и самого Бурмана – прим. автора). Одноклассники презирали его, игнорировали в играх, не хотели сидеть с ним за одной партой. Он был тем, кем можно было командовать, над кем можно было насмехаться. Он был изгоем. Стоя в одиночестве, ссутулившись, с выражением смирения в наклоне головы, он наблюдал за чужими играми, зная, что приглашения присоединиться не последует.

Во время обеда одноклассники доставали деликатесы, которые положили им в рюкзаки их матери, и угощали друг друга. Но только не Вацлава! Маленький бутерброд с тёртым сыром, часто без масла – это был весь его обед. Там никогда не было ни листика салата, ни кусочка мяса. За это его окрестили «польским сыром». (Как видим, Бронислава покривила душой, когда описала сытные обеды, которые якобы Вацлав брал в школу. Наверное ей было стыдно признаться, что её обожаемый отец только один год держал своё слово и регулярно присылал семье оговоренную сумму денег. Видимо, когда Вацлав поступил в Училище, от Томаша стала поступать значительно меньшая помощь, так как Элеонора была вынуждена начать экономить. Но почему мать экономила на школьных обедах сына, когда она ещё могла позволить себе прислугу? Это трудно понять и оправдать, ведь Вацлав был в школе целый день и кроме обычных уроков у него было несколько часов занятий балетом – тяжелейших физических нагрузок. О скудности своих школьных обедов позже рассказывал и сам Вацлав своей жене Ромоле. Немудрено, что он возвращался домой таким голодным, как описывает сестра. Попросту говоря, в первые два года обучения в Училище, пока он не был пансионером, Вацлав недоедал, можно даже сказать смелее – голодал. Позже врачи выявляли у него анемию. Этим объясняется и его бледность, которую замечали все его современники – прим. автора). Некоторые старшеклассники, видя травлю Вацлава, жалея его, делились с ним своей едой. Он принимал подарки с большой воспитанностью. Вацлав всегда был благодарен даже за малейшее проявление к нему доброты.

Столовая Санкт-Петербургского Императорского Театрального Училища. Начало XX века

***

Жестокую травлю Вацлав переносил стоически, он никогда никому не жаловался. Удивительно, что в Училище, в котором была почти тюремная дисциплина, и могли отчислить за малейшую провинность, годами происходили подобные вещи. Почему администрация школы закрывала глаза и не вмешивалась? Ведь об этом знали и учителя, и воспитатели. А Элеонора? Она что? Не замечала синяки у своего ребёнка? Или делала вид, что не замечает? Почему Вацлав остался один на один со своей бедой, без всякой помощи и поддержки? Ответов на эти вопросы у меня нет. Однако это было только начало. В школе были всего лишь дети. Позже Нижинский будет подвергаться унижениям со стороны всех: соратников, биографов, историков. К сожалению, это продолжается и по сей день. Поистине – Велик был Гений Нижинского!

***

К лету 1899 года дети не видели своего отца Томаша уже почти два года, с тех пор, как он бросил свою семью. Теперь он приехал и работал балетмейстером в театре «Буфф». Но отец не жил с ними, а приходил только на ужин, и иногда приводил своих друзей из театра. Мать объясняла детям, что в квартире нет отдельной комнаты для их отца. Мать очень страдала и всё ещё надеялась на возвращение мужа. Она даже купила новую мебель для столовой, когда узнала, что Томаш приедет в Петербург. Дети тоже глубоко переживали разрыв между родителями. Вацлав особенно остро воспринимал распад семьи. Присутствие отца в Петербурге удерживало Вацлава от шалостей. Он стал очень тихим, не отходил от матери, старался держаться подальше от отца и не привлекать его внимание. В поведении Вацлава чувствовалось осуждение. Отец был всегда очень суров с Вацлавом, что резко контрастировало с его ласковым отношением к дочери Броне.

Чтобы облегчить семейную драму, Элеонора с детьми уехала на остаток лета к своим сёстрам в Вильно. Когда они вернулись в Санкт-Петербург, оказалось, что пока их не было, отец жил в их квартире со своей любовницей. Броня услышала обрывки разговора родителей: … как ты мог… привести её в наш дом, где живут наши дети… где живу я… И громкий голос отца: «Ах, не устраивай сцен!». После этого отец уехал в Одессу.

Судя по всему, Томаш был не просто подлецом, а редким подлецом. Несмотря на это, Элеонора любила его и развода не дала. Поэтому в Училище не знали, что Вацлав растёт без отца. Просто считалось, что из-за того, что известный танцовщик и балетмейстер Фома Лаврентьевич Нижинский работает в антрепризах, он вынужден вести кочевой образ жизни и редко бывает дома.

Я не перестаю удивляться, как у такого бессовестного и бессердечного человека, как Томаш Нижинский, мог родиться самый совестливый, самый добрый, самый чувствительный мальчик на свете – Вацлав. От отца Вацлав никогда не видел ни ласки, ни доброго слова, ни защиты. Только презрение и унижение. Кроме того, Вацлав не видел в своей семье нормальных отношений между мужчиной и женщиной и, зная его дальнейшую судьбу, можно предположить, что это тоже сыграло трагическую роль в его жизни.

Книга Анатолия Бурмана «Трагедия Нижинского», Нью-Йорк, 1936 год

Титульный лист книги А. Бурмана «Трагедия Нижинского» из личной библиотеки автора

Книга Анатолия Бурмана «Трагедия Нижинского» была опубликована в 1936 году на английском языке. На русском языке эта книга не издавалась. Это была вторая книга мемуаров о Вацлаве Нижинском. Первой была книга воспоминаний Ромолы Нижинской, изданная в 1933 году

Кто же такой Анатолий Бурман?

Анатолий Михайлович Бурман (Кучинский) (01.06.1888, Санкт-Петербург, Россия – 16.11.1962, Спрингфилд, штат Массачусетс, США) – выпускник балетного отделения Санкт-Петербургского Императорского Театрального Училища 1906 года, одноклассник Вацлава Нижинского. Артист балета Мариинского театра (1906 – 1911). Участник труппы «Русские балеты Дягилева» (1911 – 1922). В 1927 году вместе с женой Леокадией Клементович, балериной Русских балетов, переехал в США и стал балетмейстером. Семь лет работал в Нью-Йорке в театре Стренд. В 1930 году организовал в Спрингфилде балетную школу и руководил ею в течении тридцати лет.

Анатолий Бурман единственный свидетель, который оставил воспоминания о школьной жизни Вацлава Нижинского внутри Театрального Училища, о буднях закрытой школы. Все остальные их одноклассники свидетельств не оставили, многие из них не дожили до тридцати лет. Также Анатолий Бурман описал фактически все важные события в жизни Вацлава Нижинского после окончания Училища, во время его службы в Мариинском театре, в период его участия в «Русских балетах Дягилева»

Анатолий Бурман в форме воспитанника Императорского Театрального Училища, Санкт-Петербург, 1906 год

Сразу после публикации книга Анатолия Бурмана подверглась жёсткой критике. Автора объявили фантазёром и лжецом. Посчитали, что он не мог быть так близок к Нижинскому и быть участником всех наиболее важных событий в жизни Вацлава. Биограф Ричард Бакл прямо называет эту книгу плохой, но при этом не брезгует цитировать из неё огромные части.

Почему же Анатолий Бурман подвергся такому остракизму? Ответ прост – он написал очень много правды. Очень неудобной правды. Фактически он так же, как и Ромола, косвенно обвинил в своей книге Дягилева и его окружение в доведении Вацлава до болезни. В частности, он подробно описывает покушения на жизнь Нижинского во время Южноамериканских гастролей в 1917 году. Последователям Дягилева это очень не понравилось и они сделали всё, чтобы дискредитировать автора и его книгу. Так же они пытались поступить и с Ромолой Нижинской. Возможно, Бурман, в отличие от Ромолы, боялся мести и поэтому не стал защищаться. Хотя в своей книге Анатолий пишет, что решил написать свои воспоминая именно после того, как прочитал ужасную ложь про Вацлава, которая была опубликована по всему миру. Так или иначе, но книга «Трагедия Нижинского» вошла в историю как недостоверная.

Ещё на репутации этой книги отразилось личное отношение Брониславы Нижинской к Анатолию Бурману. Дело в том, что в школьные годы Вацлав и Анатолий действительно были друзьями. А также дружили и их семьи, вместе отмечали праздники. Например, Анатолий считал мать Вацлава – Элеонору, своей второй матерью. Но дальнейшие события в жизни Вацлава привели давнюю дружбу семей к конфликту. Резкое неприятие отцом Анатолия среды, в которую, при активном поощрении Элеоноры, был втянут Вацлав после окончания школы, привели к разрыву дружеских отношений семей. В итоге Бронислава Нижинская навсегда отреклась от этой дружбы и позже всегда категорически отрицала её.

Но если внимательно читать книгу Бурмана, то можно заметить, что он очень точно называет все адреса, где жили Нижинские, описывает домашние праздники, обстановку комнат. Эти описания совпадают с воспоминаниями Брониславы до мелочей, вплоть до цвета ковра. При этом Бронислава описывает Анатолия Бурмана лишь как одноклассника Вацлава, который принимал участие в травле брата в школьные годы, а затем плохо влиял на него, втягивая в азартные игры и в «походы по девочкам».

Тем не менее Вацлав дружил с Бурманом до 1917 года, о чём он не раз упоминает в своём Дневнике и называет Анатолия своим другом. Причём Бурман упоминается в Дневнике значительно чаще, чем сестра.

Я как исследователь и биограф Нижинского вполне доверяю книге Анатолия Бурмана, хотя она и не лишена недостатков. Основной из них – это излишняя экспрессия. Автор часто просто брызжет превосходными степенями в своих описаниях жизни дореволюционного Петербурга, учёбы в Театральном Училище, дружбы с Вацлавом. Чувствуется, что часто Бурман добавляет красок, но, возможно, что он вполне искренен. Видимо, живя в Америке, он испытывал сильнейшую ностальгию по тем временам, по дореволюционному Петербургу и по России в целом. Ричарду Баклу этого, конечно, не понять.

Ещё один важный недостаток книги в том, что Бурман не совсем достоверно пишет об успеваемости Вацлава в учёбе и о собственной успеваемости. Сегодня я как биограф Нижинского с достоверностью знаю, как учился Вацлав и его соученики. В РГИА (Российском государственном историческом архиве) в Санкт-Петербурге, в фонде №498, по сей день хранятся все (!!!) школьные ведомости всех (!!!) воспитанников Императорского Театрального Училища. В том числе, разумеется, Вацлава Нижинского, Анатолия Бурмана, Георгия Розая, Фёдора Лопухова и др. Эти документы не были востребованы более ста лет! Кроме меня ими никто не интересовался, они не были никому интересны. Ни одному биографу, ни В. М. Красовской, ни Ричарду Баклу, ни Петеру Оствальду, не говоря уж о других. Вместо этого эти биографы раздули до огромных масштабов ложную информацию о, якобы, умственной отсталости Вацлава Нижинского и его неспособности к обучению по общеобразовательным предметам. Но документы, которые я публикую в этой своей книге, являются неоспоримым доказательством об истинном положении дел. Сто лет спустя школьные ведомости правдиво показывают нам, что Вацлав Нижинский даже по академическим предметам учился лучше многих своих однокашников, включая того же Бурмана и Розая, а что касается балетных танцев, то ему не было равных. При этом Вацлав был одним из самых младших. Например, он был младше Розая на два года.

Школьные ведомости учащихся В. Нижинского, Г. Розая и А. Бурмана за 1898/99 испытательный учебный год. Копия из личного архива автора. Публикуется впервые. (Источник: РГИА Фонд № 498 опись № 1 дело № 6732)

При 12-ти бальной системе, в младшем отделении высшим баллом по танцам был 10. В испытательном году Нижинский учился лучше Розая и Бурмана. По чистописанию у него есть даже 11 баллов, что опровергает утверждение биографа-психиатра П. Оствальда, что Нижинский был дислектиком. У Вацлава нет неудовлетворительных оценок, как у Розая (ниже 6-ти баллов) и поведение у него лучше, чем у других. Средний балл за год – 9 (хорошо), а у остальных – 8 (удовлетворительно). Нижинского и Розая переводят в следующий 1-й класс приходящими учениками (Розая с условием, что за лето он подтянет французский), а Бурмана переводят сразу во 2-й класс, видимо потому, что он сдал экзамены по русскому и арифметике, при этом экзамен по танцам ему перенесён на сентябрь.

Также, изучая школьные ведомости других учащихся, я сделала вывод, что те имена, которые Анатолий Бурман перечисляет как одноклассников Нижинского, на самом деле таковыми не являлись. Система обучения в Училище была такова, что каждый воспитанник имел собственные этапы обучения, причём отдельно по академическим предметам и отдельно по танцевальному классу. То есть учеников переводили из класса в класс в соответствии с их собственной успеваемостью. Кого-то оставляли на второй год, особенно в младших классах, что было обычной практикой, закреплённой в Уставе Училища, кого-то переводили раньше времени в старшее отделение по балетным танцам. Классы всё время перемешивались, например, с тем же Бурманом Вацлав учился в одном и том же академическом классе только три года с промежутком во времени. Кстати, Бурман был первый, кого оставили на второй год из всех мальчиков, поступивших одновременно с Вацлавом. И за время учёбы Анатолий дважды оставался на второй год, хотя и не признаёт этого в своих воспоминаниях. Многих учеников отчисляли в первые два года. Ещё надо учитывать, что поступали в Училище дети от девяти до двенадцати лет, поэтому в одном классе могли учиться воспитанники с разницей в возрасте более трёх лет. При этом жили они все вместе в большой спальне на несколько десятков человек.

Видимо такой перетасовкой воспитанников и объясняется тот факт, что в книге Бурмана присутствует проблема с хронологией событий школьных лет – некий временной салат. Когда Бурман описывает яркие школьные события и случаи, часто совершенно непонятно в каком возрасте участников они происходили. Кроме того, в конце книги, в списке важных дат жизни Нижинского, Бурман приводит ошибочные данные некоторых событий.

А кого же тогда Анатолий Бурман называет одноклассниками Нижинского? Видимо, эти несколько человек были одной компанией, хотя и могли учиться в разных академических классах. А именно: Георгий Розай, Илиодор Лукьянов, Григорий Бабич, Владимир Фёдоров и сам Анатолий Бурман. Причём Вацлав Нижинский, скорее всего, тоже входил в эту компанию, хотя именно эти его однокашники издевались над ним больше всех. Когда Бурман стал другом Вацлава, они вдвоём стали противостоять остальным. При этом во всех школьных хулиганствах эта компания принимала совместное участие.

Несмотря на наличие вышеперечисленных недостатков, книга Бурмана очень хороша в том, что касается его отношения к Нижинскому. Чувствуется, что Анатолий искренне любил Вацлава и его семью. С первых же дней знакомства он понимал, что Нижинский – Гений. Анатолий откровенно рассказывает, что в начальных классах принимал участие в травле Вацлава вместе со всеми, но потом стал его близким другом и защищал его. По мере развития их дружбы, восхищение Бурмана гением и личностью Нижинского росло. Кроме того, в книге Бурман очень деликатно обходит личные отношения Нижинского с Дягилевым, не давая этому вообще никакой оценки. Но чувствуется, что он очень переживал за Вацлава, так как с детства знал, что Нижинский с раннего возраста «испытывал самый здоровый интерес к девочкам». Как раз об этой стороне их подростковой и юношеской жизни Бурман пишет очень подробно и с большим удовольствием.

Анатолий Бурман у афиши балета «Призрак Розы», Монте-Карло, 1913 год

Вообще, мы должны быть очень благодарны Анатолию Бурману, что он написал эту книгу. Иначе никто так и не узнал бы, что происходило за стенами закрытой школы. Никто не узнал бы, через какие страдания и унижения пришлось пройти Вацлаву в школьные годы. Сам Вацлав об этом никому не рассказывал, даже своей жене. А без этих знаний невозможно составить полный психологический портрет Нижинского, невозможно понять, почему он в дальнейшем поступал так, а не иначе. Почему уже будучи мировой звездой, вызывая неистовое восхищение у сотен тысяч зрителей, он по-прежнему вне сцены оставался очень скромным, не желая привлекать к себе внимания.

В конце книги Анатолий Бурман даёт оценку той глобальной потери, которую пережил мир почти двадцать лет назад, в связи с болезнью Нижинского: «Я смотрю в настоящее и будущее. Только тогда я могу оценить то, что потерял мир в искусстве и культуре вместе с утратой ума Нижинского. Я на мгновенье забываю, что значила его трагедия для нас, кто любил его: его матери, его сестры, его жены, меня самого. Вместо этого я осознаю, чего лишился мир – величайшего танцовщика, который когда-либо жил, возможно, величайшего из тех, кто когда-либо будет жить. Потому что это должна быть титаническая душа, которая могла бы вернуться с искусством Вацлава, с мастерством Вацлава, с верным сердцем Вацлава и равным его великолепному телу».

Анатолий Бурман и Тамара Карсавина, конец 1920-х годов

Анатолий Бурман с женой Леокадией Клементович, США, 1954 год

Вацлав Нижинский – ученик Императорского Театрального Училища (1899-1900 учебный год)

Когда в первый понедельник сентября Вацлав пошёл в школу, он с гордостью надел свою новую фуражку с серебряной лирой как ученик Императорского Театрального Училища. Через несколько дней, когда он прибежал домой из школы, он взволнованно объявил: «Сегодня вечером я работаю в Мариинском театре! Я должен вернуться в школу не позднее половины восьмого. Они отвезут нас в театр в карете! Я получу шестьдесят копеек!». Радости Вацлава не было предела. Элеонора не могла его успокоить. Он толком не поел и боялся опоздать. Мать начала собираться, чтобы проводить Вацлава обратно в школу и, чтобы узнать, когда ученики вернутся из театра после спектакля. Вацлав запротестовал: «Я пойду туда один и вернусь сам. Только девочки ходят в школу в сопровождении своих матерей. Все будут смеяться надо мной и назовут девчонкой, если увидят, что я хожу с тобой, мама». Тем не менее Элеонора прошла часть пути с Вацлавом, затем немного подождала, чтобы дать ему время зайти в школу одному, а затем спросила у швейцара, когда обычно карета из театра возвращается в Училище.

Уже поздно ночью Броня была разбужена голосом Вацлава, который пел оперные арии и возбуждённо рассказывал матери о своём первом выступлении на сцене Мариинского театра.

На следующий день, не выспавшись, Вацлав побежал в школу, а вернувшись домой, он с восторгом рассказал сестре, как пели артисты оперы. Он принимал разные позы, поднимая то одну руку, то другую, и пел оперные арии. Мать громко смеялась, узнавая их.

В течение вечера Вацлав снова и снова, отвлекаясь от домашних заданий, рассказывал, какой костюм ему дали надеть, какой парик на нём был и как все мальчики выстроились в очередь, чтобы нарумянить щеки. Затем маленьким артистам объяснили, как им выходить на сцену и как принимать участие в массовых сценах. «Думаю, у меня всё получилось хорошо. Один артист даже похвалил меня за мою игру».

Постепенно Вацлав всё чаще участвовал в оперных спектаклях, и не только в массовых сценах, но и в танцах со старшими учениками в операх. В отличие от других учеников, он уже был знаком со многими русскими и польскими танцами. Всякий раз, когда он участвовал в другой опере, он пел дома новые арии. Выступление Фёдора Шаляпина в «Фаусте» произвело на Вацлава такое огромное впечатление, что, исполняя арию Мефистофеля, он понижал голос, кутался в плащ и, взяв палку вместо шпаги, копировал мимику, жесты и монументальные позы Шаляпина в этой роли.

Фёдор Шаляпин в роли «Мефистофеля». Старинная открытка

Также Вацлава выбирали для балетных постановок. Он был мышонком в «Щелкунчике» и пажом в «Спящей красавице» и «Лебедином озере». После семи выступлений он получал в общей сложности три рубля пятьдесят копеек. Вацлав был так горд. Он крепко сжимал деньги в руке, затем клал их в копилку, а ключ отдавал маме, чтобы не растратить деньги попусту. Он хотел купить себе мандолину.