Баллада о проклятой любви

Яркий свет в коридоре ослепил Эванджелину, вызывая противное головокружение, хотя она и так была на грани обморока. Люк не успел причинить ей вреда, но рана ее по-прежнему кровоточила, и от этого мысли Эванджелины начали путаться.

– Хэвелок…

– В порядке, – буркнул Джекс.

Стражник и правда стоял в стороне, растерянно озираясь по сторонам. Должно быть, Джекс воздействовал на него магией. Эванджелина с облегчением осознала, что он не был ранен и не истекал кровью.

– Но Люк…

– Кое-кто сейчас утолит его жажду. – Джекс крепче обхватил ее талию и повел по ярко освещенному коридору, уводя прочь от солнечной комнаты.

– Подожди, – запротестовала Эванджелина, развернувшись на каблуках. Она вырвалась из его объятий, отказываясь идти дальше. – Кто утолит жажду Люка?

– Тот, кто не сможет удерживать его вечно. – Джекс недовольно поджал губы. Он вновь попытался подтолкнуть Эванджелину вперед, но она лишь попятилась от него.

Она была искренне благодарна Джексу за то, что он не позволил Люку напасть на нее, но одно спасение жизни вовсе не делало его ее спасителем. Он все еще был злодеем для нее, а не героем.

– Я никуда с тобой не пойду.

– Здесь для тебя небезопасно, – на удивление спокойно произнес Джекс, словно Эванджелина была маленьким бездомным котенком, которого он пытался приманить. Тем не менее она заметила, как побелели костяшки его пальцев, а на шее от напряжения вздулись вены.

– Простите, – раздался тонкий голосок у входа в солнечную комнату. – Принц Люсьен уже готов пригласить меня к ужину?

Эванджелина резко обернулась, встревоженно вглядываясь в замершую неподалеку миниатюрную женскую фигурку. Утонченные черты лица, платье нежно-розового цвета… Эванджелину захлестнула новая волна паники, когда она поняла, кто стоит перед дверью и чей голос она сейчас слышала. Марисоль. Ее сводная сестра.

Эванджелина не видела ее с того злосчастного утра, когда Марисоль обвинила ее в убийстве Аполлона и напустила на нее стражников, хотя прекрасно знала, что Эванджелина не виновна. Просто милая на вид девушка оказалась обладательницей жестокого сердца, до краев наполненного ревностью и завистью. И именно поэтому обвинила Эванджелину в том, чего она не совершала.

Цветущий вид и красивый наряд сестры лишили Эванджелину дара речи. Увидеть Марисоль на свободе, увидеть ее так близко оказалось сродни удару ножом в спину. На нее мгновенно нахлынули воспоминания, разбередившие рану от столь жестокого предательства.

Поступки сестры потрясли Эванджелину настолько, что она всерьез задумывалась над тем, чтобы выставить Марисоль из Волчьей Усадьбы или даже вовсе изгнать из Великолепного Севера, воспользовавшись своим положением принцессы. Как бы ей ни хотелось отослать сестру подальше, Эванджелина так и не решилась на это. Ее чувства оказались весьма запутанными. Ей бы очень хотелось по-настоящему простить Марисоль и поступить благородно, не уподобляясь отношению сестры к ней, но, возможно, Эванджелина была не лучше. Ей пришлось признать, но она была готова позволить Марисоль войти в солнечную комнату, встретиться с Люком лицом к лицу и наконец получить по заслугам.

7

Эванджелина могла бы остаться на месте. Она могла бы промолчать и позволить Марисоль войти в солнечную комнату. Лишь Марисоль была виновата в том, что случилось между ними с Люком. Именно она наложила на Люка любовное заклятие, пытаясь разлучить его с Эванджелиной, а потом, когда на Люка напал волк и изуродовал его лицо, отказалась от него и больше не желала его видеть. Люк имел право встретиться с ней.

Но Эванджелина знала, что долгожданной встречей и разговором он не ограничится.

Все внутри нее сжалось от волнения.

– Я знаю, какие мысли бродят в твоей голове, – произнес Джекс. – Пойми, некоторые люди должны получить по заслугам.

Эванджелина знала, что он прав. Марисоль не была невиновной. Она причинила ей много зла и совершала ужасные поступки. Но это не значило, что Эванджелина могла позволить Люку убить сестру.

Пока уверенность не покинула ее, Эванджелина устремилась по коридору замка к солнечной комнате. При виде сестры Марисоль резко побледнела. Но когда она заметила рядом с Эванджелиной и Джекса, ее глаза удивленно округлились. Марисоль не отводила от него взгляд, жадно разглядывая и начищенные ботинки, и небрежно накинутый плащ, и искривленные в жестокой ухмылке губы.

Марисоль познакомилась с Джексом во время Нескончаемой Ночи и была бесповоротно очарована им. И хотя тогда волосы его отливали глубокой полуночной синевой, а сейчас блестели, словно золото, она без сомнений узнала его. Дыхание ее сбилось, а в глазах вспыхнул огонек желания. Но всего через мгновение Марисоль нахмурилась и перевела взгляд на Эванджелину, видимо вспомнив, что она советовала держаться от Джекса подальше.

– Какая же ты лицемерка, – процедила она.

«А я говорил, что она заслуживает наказания», – раздался в голове Эванджелины голос Джекса.

Но она не отреагировала ни на него, ни на нелестные слова о сестре. Эванджелина лишь хотела предостеречь Марисоль и больше никогда с ней не встречаться.

– Ты должна уходить как можно скорее, – сказала она сестре. – Покинь Волчью Усадьбу и Север.

Услышав это, Марисоль фыркнула:

– Как смеешь ты приказывать мне? Ты всего лишь несчастная девчонка, которая столь рано потеряла мужа. Слуги, может, и называют тебя в лицо принцессой, но за спиной болтают лишь о том, что именно ты его и убила.

Эванджелина вздрогнула от ее злых слов.

Джекс стиснул зубы, а в следующую секунду не выдержал и процедил:

– Ты отвратительна.

– Я всего лишь сказала правду.

– Я тоже, – ответил Джекс.

Щеки Марисоль покрылись неровными ярко-красными пятнами, но она вздернула подбородок и одарила их обоих надменным взглядом.

– Я собираюсь встретиться с принцем Люсьеном.

– Если ты сделаешь это, то никогда не выйдешь из солнечной комнаты, – выпалила Эванджелина.

Марисоль закатила глаза:

– Ты не могла придумать что-то поинтереснее?

– Но это правда. – Эванджелине хотелось выкрикнуть, что принц Люсьен – это Люк и что он теперь обратился в вампира. Но она опасалась, что произнесенное вслух слово «вампир» сыграет против нее. Джекс однажды упоминал, что все истории о вампирах были прокляты. В отличие от остальных сказок Великолепного Севера, в которых проклятие изменяло конец или искажало правду, истории о вампирах манипулировали людскими чувствами. Что бы человек ни услышал о вампирах, он всегда хотел узнать о них больше, не чувствуя спасительного страха.

Марисоль развернулась на каблуках и устремилась к дверям в солнечную комнату.

Эванджелина нерешительно посмотрела на Джекса.

Раньше она думала, что чувства к сестре весьма сложны и запутаны, но на самом деле все оказалось очень просто. Эванджелина хотела лишь услышать извинения. Хотела, чтобы Марисоль искренне раскаялась и пожалела о всех своих эгоистичных поступках. Тем не менее она не желала ей смерти.

И единственный способ спасти сестру – обратиться за помощью к Джексу.

Эванджелина взволнованно сглотнула. На языке появился противный металлический привкус – вкус цены, которую она не хотела платить за свою просьбу. Она снова напомнила себе, что не может доверять Джексу. Что не должна ни на секунду забывать, что он ей не друг и нельзя просить его о помощи. Но она пойдет на это в последний раз.

– Пожалуйста, – прошептала Эванджелина, глядя на Джекса, – воспользуйся своей силой, чтобы остановить ее.

Он задумчиво выгнул бровь:

– Ты просишь меня об одолжении?

– Я прошу тебя проявить хоть каплю человечности. – Но даже эта просьба казалась Эванджелине опасной. Если Джекс исполнит ее, не потребовав ничего взамен, она снова увидит в нем того, кем он не является. Хотя равнодушное выражение его лица лишь указывало на то, что Эванджелине не стоит беспокоиться насчет этого.

– Не проси меня об этом, – ответил Джекс.

Стражники тем временем схватились за ручки дверей.

Эванджелину сковало от ужаса. Если Джекс не собирался спасать Марисоль, значит, она сама придет ей на помощь. Не зная, что еще предпринять, Эванджелина решительно направилась к солнечной комнате, намереваясь догнать сводную сестру.

– Даже не думай, – процедил Джекс, обхватив ее руку твердыми и холодными пальцами.

Эванджелина тотчас попыталась вырваться.

Тут взгляд ее упал на Марисоль. Она уже стояла у дверей, как вдруг попятилась назад, напоминая испуганную крошечную птичку. Тонкие каштановые волосы упали на лицо, но она даже не обратила на это внимания. Ноги запутались в собственных юбках, так что она едва не растянулась на каменном полу. В следующий миг Марисоль пустилась бежать в противоположный конец коридора.

Джекс все же воспользовался своей силой, чтобы спасти ее.

Плечи Эванджелины немного расслабились, но в груди все еще теснило. Она ждала, что Джекс вот-вот скажет, что теперь она у него в долгу. Он уже не держал ее за руку, но почему-то продолжал разглядывать единственный сохранившийся шрам в форме разбитого сердца на запястье. Напоминание об оставшемся, еще не уплаченном долге – о поцелуе, который она по-прежнему ему должна.

Джекс давно не упоминал о нем, но по спине Эванджелины прокатилась волна холода, стоило ей подумать о том, что он вскоре потребует вернуть долг. Может быть, именно поцелуй он имел в виду, говоря, что она возненавидит его?

Рядом кашлянул Хэвелок, вырывая Эванджелину из сумбурных размышлений.

– Прошу меня простить, Ваше Высочество.

Вздрогнув от неожиданности, Эванджелина отскочила в сторону, подальше от Джекса. Она даже не услышала, как Хэвелок подошел к ним. Одного взгляда на его печальное выражение лица хватило, чтобы Эванджелина уверилась, что не желает слышать никаких новостей.

Только не сейчас.

Она чувствовала, что не вынесет больше новых испытаний. Она, казалось, даже не справлялась с тем, что уже свалилось на нее. Если бы не Джекс, вовремя появившийся рядом, Марисоль была бы мертва. Эванджелина не жалела, что обратилась к нему за помощью, но больше не могла просить его о чем бы то ни было. Ей хотелось сбежать и от Джекса, и от всего, что окружало ее. Она слишком долго делала то, что должна, пыталась совершать благородные поступки и строить из себя героиню, но это совершенно выбивало ее из сил.

Джекс не раз говорил, что истории настоящих героев редко получают счастливый конец, но сейчас Эванджелина и не надеялась на счастье. Она лишь нуждалась в передышке, в нескольких мгновениях покоя, прежде чем очередное бедствие свалится на ее плечи. Неужели она слишком многого просила?

Эванджелина опустила взгляд на обернутую платком руку. Рана, которую они с Аполлоном делили на двоих, перестала кровоточить, и все остальное, кроме разбитого сердца, пока не тревожило ее. Аполлону сейчас ничто не угрожало, и что бы ни хотел сообщить ей Хэвелок, это могло подождать.

– Я ухожу, – сообщила она. – И прошу не идти за мной.

Эванджелина пока не знала, куда именно отправится, но решила подумать об этом позже. Может быть, она навестит ЛаЛу и ее жениха или отведает какой-нибудь пирог, пока все вокруг нее не станет таким же сладким и приятным, как выпечка. А быть может, она оседлает лошадь и ускачет прочь – в новую прекрасную историю. Уверена Эванджелина была в одном: ей нужно убраться как можно дальше от Волчьей Усадьбы.

Эванджелине всегда казалось, что великий замок Севера полон магии. Так оно и вышло. Вот только магия эта была совсем иного свойства, чем представлялось Эванджелине. Почти все, что случилось с ней в этом замке, было связано с проклятиями или предательством.

Подол ее черно-белого платья закрутился вокруг лодыжек, когда она резко развернулась, стремясь поскорее уйти и от Хэвелока, и от Джекса.

– Ваше Высочество, – позвал Хэвелок, пытаясь остановить ее, – вы не можете просто уйти…

– Простите, Хэвелок, – перебила она его. – Я правда ценю ваше участие, но в эту минуту я не вынесу плохих новостей. Поэтому, если вы не собираетесь сообщить мне, что у нас появились единороги, исполняющие желания, я бы хотела пару минут… ладно, возможно, пару десятков минут побыть в одиночестве.

Эванджелина ускорила шаг и почти сорвалась на бег. Платье ее было тяжелым из-за множества подъюбников, но каблуки сапог оказались благословенно устойчивыми, благодаря чему она с легкостью преодолела лестничный пролет и побежала по коридору, не сводя взгляда со спасительной двери. Вырвавшись в северную ночь, она почувствовала, как кожу уколол морозный воздух. Небо было пронизано множеством чужеземных созвездий, названия которых ей еще предстояло узнать.

Может быть, ей стоит вернуться домой, на юг? Снова поселиться в Меридианной империи? Она могла бы покинуть Великолепный Север, оставить позади все его проклятия, но мысли об этом не находили отклика в ее сердце. Эванджелина не мечтала о другой истории. Она хотела исправить и изменить эту. Надеялась исцелить Аполлона и получить возможность узнать его настоящего, а не зачарованного. Эванджелина хотела верить, что их история не окончена, что их ждет тот самый счастливый конец, за которым она и приехала сюда.

Эванджелина углубилась в сад. Под ее сапогами захрустели замерзшие лепестки цветов. Но вскоре она уловила чьи-то легкие шаги в опасной близости от нее.

Шрам в виде разбитого сердца на ее запястье снова запылал. Иногда ей удавалось не обращать внимания на это ощущение, но в этот раз боль оказалась слишком сильна. Как будто Джекс давал ей понять, что она не сможет убежать от него.

Эванджелина ускорила шаг, надеясь скрыться от него в тени деревьев. Но Джекс продолжал следовать за ней по пятам, и ей казалось, что это никогда не закончится.

Она чуть не рассмеялась вслух, осознав тщетность своих попыток убежать от него. Как глупо было верить, что Принц Сердец так легко отпустит ее!

Эванджелина остановилась под янтарным светом садового фонаря, похожего на клонящейся к земле цветок. Морозный воздух обжигал ее щеки и кусал обнаженную кожу на руках, но Джекс словно не чувствовал холода. Кончики его волос и ресницы покрылись инеем, но он даже не поежился. Его тело разрезало мрак ночи точно так же, как разрезает ночное небо след падающей звезды. Эванджелина едва ли могла отвести взгляд от его волшебных глаз и грациозных движений.

Она скрестила руки на груди, но эта поза, вероятно, не выглядела такой воинственной, как ей того хотелось. А все из-за перевязанной платком раны на ладони. Еще одного напоминания о том, что именно Джекс помог ей. Хотя, возможно, он и был виновен в том, что случилось.

– Оставь меня в покое, Джекс.

Но он лишь неторопливо шагнул ближе.

– Знаешь, а ты выглядишь несколько устрашающе.

Эванджелина одарила его сердитым взглядом.

– Это был комплимент, Лисичка. – Джекс протянул руку и почти невесомо коснулся ее, заправив выбившуюся прядку за ухо.

В животе Эванджелины встрепенулись и запорхали бабочки. И они отличались от тех, что она чувствовала, когда видела Аполлона. Просто Аполлон не пугал ее.

– Что ты делаешь? – пискнула она.

Джекс усмехнулся:

– Если бы я знал, что тебя может напугать прикосновение, то сделал бы это раньше. – Он дотронулся кончиками пальцев до мочки ее уха.

Эванджелина отшатнулась, едва не упав на замерзшую землю. Она ненавидела то, какими слабыми стали ее ноги лишь из-за мимолетного прикосновения.

Но даже спустя несколько секунд ее колени продолжали трястись. Эванджелина не сразу осознала, что на самом деле по всему саду прокатилась странная дрожь. Она вдруг испугалась, что дело не в ее реакции на прикосновения Джекса.

Они стояли в света садового фонаря, а вокруг них сгущалась темнота. Между кустами и деревьями клубился пугающий туман. Когда Эванджелина вгляделась во тьму, ее пронзило то же ощущение беспокойства, что и неделю назад, когда Джекс последовал за ней в библиотеку.

Кто-то наблюдал за ними.

– Мне кажется, здесь кто-то есть, – прошептала Эванджелина. Она пристально всматривалась в ночь, пока не заметила вдалеке чью-то фигуру. Их разделяло слишком большое расстояние, и, быть может, зрение подводило ее, но Эванджелине казалось, она видела всадника на лошади.

Джекс нахмурился:

– Вероятно, это тот сплетник из газеты.

Но Эванджелина не верила в это. Плечи всадника были шире и крупнее, а в его фигуре ощущалось что-то знакомое.

Она сделала шаг вперед, выходя из круга янтарного света.

– Ты что творишь? – спросил Джекс.

– Не переживай, – ответила Эванджелина. – Кто бы это ни был, он явно не опаснее тебя.

На самом деле что-то в этом всаднике привлекало Эванджелину. Некое чувство, которое прежде она испытывала лишь к Джексу. Их двоих связывал шрам в виде разбитого сердца на ее запястье. Он покалывал и обжигал ее, напоминая, что ей от Джекса никогда не сбежать. Но со всадником все обстояло иначе. Никакого покалывания – лишь странное ощущение, что их связывает невидимая нить, которая и тянет ее к нему. Снег ласкал ее плечи, пока она шла вперед по освещенной лунным светом тропинке.

Под ее ногами шелестели листья, неподалеку заржала лошадь, и слабый луч осветил всадника – ровно настолько, что Эванджелина разглядела знакомые черты красивого лица.

Аполлон.

8

Время словно остановилось, или, быть может, остановилось сердце Эванджелины. Аполлон очнулся от вечного сна. Он пришел в себя. Наверно, именно это и пытался донести до нее Хэвелок.

Надежда вновь расправила крылья, и Эванджелина воспрянула духом.

Она посмотрела на Аполлона и отметила, что его глаза больше не светились пугающим красным светом. Сейчас он полностью владел собой, в отличие от их последней встречи.

А вот Джекс словно остолбенел, и Эванджелина не смогла удержать улыбку. Теперь, когда Аполлон очнулся, Джекс лишился своего рычага давления. Эванджелина не станет открывать Арку Доблестей. Все ее страхи отныне можно оставить в прошлом. По крайней мере, она надеялась на это.

Аполлон, восседающий на коне, не двигался. Он не спешился, не развернул лошадь, но и не приближался к Эванджелине. Внезапно ее пронзило воспоминание – то самое, которое ей хотелось бы навеки забыть и похоронить глубоко в сознании. Сразу после того, как любовное заклятье Джекса было снято, но яд еще не подействовал, Аполлон был взбешен и раздавлен из-за случившегося и, похоже, до сих пор не простил ее.

«Лисичка, – мысленно позвал Джекс, – нам нужно уходить».

«Я остаюсь, – ответила ему Эванджелина. – Но тебя никто не держит».

Джекс стиснул зубы. Через мгновение она снова услышала его голос в голове, но в этот раз он звучал так мягко и нежно, точно Принц Сердец пытался воздействовать на нее.

«Это ужасная идея. И очень опасная. Ты должна покинуть этот сад».

Эванджелина закрыла от него сознание. Она продолжала надеяться на лучшее. Может, Аполлон и не простил ее за любовное заклятие, но, раз он оказался здесь, значит, у нее был еще один шанс.

– Я так рада, что ты очнулся.

Аполлон сделал глубокий вдох и выдохнул облачко пара.

– Боги, как ты прекрасна!

Услышав это, Эванджелина приободрилась. Она сделала робкий шаг вперед, но Аполлон резко выкрикнул:

– Не подходи!

Ее сердце пропустило удар.

– Прости меня. Я… я не хочу тебе навредить. Просто… – Он осекся и в отчаянии запустил пальцы в темные волосы, взлохматив их. В тот же миг лунные лучи осветили его лицо, исказившееся от боли. Эванджелина никогда прежде не видела Аполлона столь несчастным, словно его терзало что-то чудовищное.

Это был уже не тот человек, за которого она вышла замуж. Раньше Аполлон вел праздную и беззаботную жизнь. За ним всюду следовали стражники, все придворные и слуги лебезили перед ним, а он сам отличался себялюбием. Увидев его впервые, Эванджелина решила, что он весьма галантный молодой мужчина, словно сошедший со страниц ее любимых книг. Но теперь за его плечами было множество испытаний: любовное заклятие перевернуло всю его жизнь, а недавнее проклятие едва не погубило. Каким-то чудесным образом он поборол чары и вернулся к жизни, но, судя по выражению лица, проклятие еще не полностью отпустило его.

Аполлон глубоко вздохнул и с нескрываемым отчаянием произнес:

– Не знаю, сколько у меня осталось времени, но я должен сказать. Я слышал тебя. Каждый день, когда ты приходила ко мне, я слышал твой голос, который проникал в мое затуманенное сознание и заставлял меня бороться.

Его лошадь шагнула вперед.

В груди Эванджелины вспыхнула искра надежды. Она вдруг осознала, что Аполлон выглядит так же, как и в ту ночь, когда сделал ей предложение. Сначала он тоже подъехал к ней на лошади и даже одет был почти как сейчас, разве что за плечами не виднелось колчана с золотыми стрелами. Той ночью он был Лучником, а она – его Лисицей, как из «Баллады о Лучнике и Лисице», ее любимой детской сказки. И Эванджелина задумалась, не несет ли его наряд особенный смысл. Не собирается ли Аполлон сделать один грандиозный жест и начать все сначала?

– Означает ли это, что ты простил меня?

– Я бы хотел, – произнес Аполлон, но голос его прозвучал натянуто.

«Лисичка», – раздался в ее голове резкий голос Джекса, но Эванджелина не услышала его следующих слов, потому что Аполлон снова заговорил:

– Я бы хотел начать все сначала… но ты должна уйти.

– Что?

– Уходи, Эванджелина. – Его лицо исказилось от боли, скулы резко заострились, а лоб прорезали глубокие морщины. – Я не хочу навредить тебе.

– Что не так? – Она упрямо шагнула к нему.

– Нет! – взревел он. – Ты должна уйти. – Внезапно Аполлон выхватил золотую стрелу из лука, и лунный свет тотчас отразился от наконечника.

Эванджелина насторожилась:

– Что ты делаешь?

– Лисичка… берегись! – Джекс толкнул ее себе за спину, закрывая от принца.

Глаза Аполлона вспыхнули зловещим красным светом, совсем как в тот раз, когда он схватил ее за запястье.

И тогда Джекс закричал:

– Беги!

Эванджелина не понимала, что происходит, но все равно подхватила юбки и бросилась прочь от этого места. Вот только двигалась она недостаточно быстро.

Стрела со свистом пронеслась по воздуху и вспорола нежную плоть. Бедро Эванджелины пронзила страшная боль, и она закричала, едва не рухнув на землю. Боль едва не ослепила ее, но Эванджелина продолжала бежать к замку, надеясь найти там спасение.

Кровь пропитывала ее юбки, пока она, спотыкаясь, продвигалась вперед.

Еще одна стрела просвистела совсем рядом, едва не задев ее руку, но угодила в ближайший цветочный куст, оставшийся позади Эванджелины. Несмотря на это, она почувствовала дикое жжение в плече, словно именно туда и вонзилась стрела.

Эванджелина не помнила, как добралась до двери в Волчью Усадьбу. Из глубокой раны на ее плече сочилась кровь, стекая по руке и ладони. Рукав промок насквозь, а кровь отчего-то казалась слишком липкой, когда Эванджелина схватилась за ручку двери и рванула ее на себя, наконец окунувшись в тепло замка.

Перед глазами заплясали пятна, не позволяя ничего увидеть. Опустив взгляд, Эванджелина заметила отблеск золотой стрелы, торчавшей из прорехи на окровавленной юбке.

Второй стрелы не было, но рана на плече полыхала огнем. Эванджелина в ужасе смотрела, как кровь заливает белый лиф ее платья.

Мысли ее начали путаться, сознание то тонуло в волнах паники, то затуманивалось от боли и растерянности. Эванджелина рухнула на деревянную скамью, заливая кровью кремовую подушку с искусной вышивкой в виде маленьких красных соцветий, которые, пропитываясь алой жидкостью, словно становились крупнее прямо на глазах.

Она должна позвать на помощь.

Эванджелина попыталась встать со скамьи, но пронзенная стрелой нога подогнулась, и она снова упала. Из раны полилось еще больше крови.

– Помогите. – Слово прозвучало так тихо, что Эванджелина не была уверена, сказала его вслух или произнесла лишь в мыслях. Взгляд ее затуманился, веки потяжелели, а перед глазами закружилось еще больше светлых пятен.

Эванджелина прикрыла веки всего на мгновение. Просто чуть-чуть отдохнуть.

– Эванджелина…

Ей показалось, что она услышала голос Джекса. Но он никогда не звал ее по имени. Только Лисичкой. Никогда не произносил ее имя. Потом он сказал кое-что еще. Два слова, которые она никогда не слышала от него.

– Прости меня, – сказал он, и все вокруг погрузилось в темноту.

9

Эванджелина отчаянно пыталась распахнуть глаза, но веки словно налились свинцом. Она даже не осознавала, сдалась ли сну или же бодрствовала. Ей привиделось, что, прежде чем мрак поглотил ее сознание, к ней прибежал Джекс. Но руки, которые сейчас удерживали ее, казались обжигающе горячими – или, быть может, это ее кожа была раскалена.