скачать книгу бесплатно
Здесь герой вынужден надевать «маску смеха», чтобы доставить удовольствие публике: «Заплатили они и купили и душу, и волю», эта маска чужда герою в данный момент, и необходимость смеяться сквозь слезы причиняет ему лишь боль. В стихотворении «Набросок» смех, наоборот, становится способом защиты от внешнего мира. «Маска смеха» оказывается забралом, скрывающим лицо героя в жизненной битве, делающим его неуязвимым для насмешек и оскорблений. Здесь смех звучит своеобразным вызовом: «Смейся, смейся, так и надо. Пусть сквозь слезы смех звучит». И, наконец, во втором стихотворении цикла «Белые ночи» смех – единственное прибежище уставшей и измученной души лирического героя:
Я смеюсь, когда тяжко и трудно мне жить,
Я смеюсь над былою мечтой,
Я смеюсь, когда хочется ласки молить,
И я горько смеюсь, я смеюсь над собой.
Я смеюсь, когда ноет душа и болит.
Когда сил уже нет – я тогда хохочу.
Я смеюсь, но мой смех – он сквозь слезы звучит:
Я смеюсь, когда плакать безумно хочу.
Почти на всех стихах 1902—1904 гг. лежит отпечаток тяжелых недетских переживаний юного поэта: ранняя смерть отца, попытки самоубийства матери, бедствия полунищенского существования семьи, отверженность, непонимание и нелюбовь окружающих. Стремление выразить свои чувства в словах, в стихах, подстегивало интерес юноши к литературе, к книгам. По свидетельству родных, за несколько лет пребывания в Перми Юся Соболь перечитал почти все книги центральной городской библиотеки
. В его стихотворениях чувствуется влияние М. Лермонтова, Н. Некрасова, но особое место в ряду литературных пристрастий А. Соболя занимал С. Надсон, очень популярный среди молодежи тех лет поэт. Его герой – мечтатель, подверженный мучительным сомнениям, человек, сломленный жизнью, уставший, отказавшийся от былых надежд и стремлений, был органичным порождением смутного времени рубежа веков. Разочарование, одиночество, непонимание, отторгнутость миром – деструкция и дисгармония стали доминантой художественного мышления литературного поколения 1900-х годов. Литературно-художественные издания начала века пестрели именами больших и малых поэтов под меланхоличными, полными боли и отчаяния стихотворениями (А. Коринфский «Е.А.С.», 1893; «Отчаяние», 1896; К. Льдов «Мгла», 1902; Н. Рябов «Весною», 1904; А. Мейснер «Убегай от добрых, убегай от злых…», 1904)
. Завороженность одиночеством и безысходностью была столь всепоглощающей, что рождала однотипные образы и мотивы в стихотворениях совершенно разных авторов:
Пусть все о счастии твердит
И жизни молодой,
Но сердце ноет и болит,
Измученное тьмой.
Н. Рябов «Весною»
Там тоже дождик льет да льет,
Но только солнце не проглянет!
А сердце ждет, а сердце ждет
И скоро, скоро ждать устанет…
А. Коринфский «Е.А.С.», 1889—1893
Я истомился весь все в ожиданьи вечном,
Я ждал его, как дар, казалось, вот он дан.
Казалось, что оно уж близко, что возможно,
Но что ж? – Мираж один, один только обман
А. Соболь «Ты говоришь, что счастье впереди…», 1904
Об особом внимании А. Соболя к творчеству С. Надсона свидетельствуют не только воспоминания современников
, но и его стихотворения. «Биографии» лирических героев двух поэтов удивительно схожи.
Тяжелое, одинокое детство, лишенное привычных остальным радостей:
Я не был ребенком, я с детства узнал
Тяжелое бремя лишений,
Я с детства в душе бережливо скрывал
Огонь затаенных сомнений.
Я с детства не верил в холодных людей,
В отраду минувшего счастья,
И шел я угрюмо дорогой своей
Один без любви и участья.
С. Надсон «Признание умирающего отверженца», 1878
Разве знал я покой, безмятежный покой
Детских лет? – о, я знал лишь невзгоды.
Разве жил я, как все? – нет, под гнетом я жил,
Одиноким, лишенным свободы.
А. Соболь «Credo», 1904—1905
Раннее разочарование и усталость от жизни:
Изжита жизнь до дна! Назад не воротить
Заносчивых надежд и дерзких упований!
Довольно!.. Догорай неслышно день за днем,
Надломленная жизнь!..
С. Надсон «Весной», 1886. (С.293)
Все прошло навсегда, безвозвратно,
Так довольно же лямку тянуть!
Те часы, что прошли – их обратно,
Никогда, никогда не вернуть!
А. Соболь «Все прошло…», 1904
Души героев переполняют противоречивые чувства: возмущение царящим злом и произволом и осознание собственного бессилия, жажда борьбы и неумение бороться, ощущение высокого предназначения и, в то же время, обреченности. Герои С. Надсона и А. Соболя пополняют плеяду «лишних людей», которые искренне стремятся к тому, «чтобы людям было получше жить на свете, чтобы уничтожилось все, что мешает общему благу», но в то же время «отличаются самым ребяческим, самым полным отсутствием сознания того, к чему они идут и как следует идти»
, героев, которым просто необходима сильная рука, указующая и зовущая. Отсюда характерный для обоих поэтов образ пророка. Однако мотив ожидания прихода пророка и образ самого пророка в интерпретации А. Соболя существенно отличается от того, что реализуется в стихотворениях Надсона.
У Надсона мы встречаем постоянное ожидание пророка-учителя, сильного человека, который поведет за собой, стряхнет «тяжесть удушья и сна» (247), разгонит «могильный душный мрак сияньем» (359), при этом герою совершенно не важно, чему будет учить его пророк:
О, мне не истина в речах твоих нужна —
Огонь мне нужен в них, горячка исступленья…
«Изнемогает грудь в бесплодном ожиданьи…», 1883—1885; (С.359—360)
Но это бесцельное, пассивное ожидание оказывается у Надсона бесплодным: «Напрасно я ищу могучего пророка…» («Напрасно я ищу…», 1885; С.278—279). Герой А. Соболя обретает своего «пророка», в метафорическом образе которого предстает «народ родной…, изнемогший под игом цепей» («Раскаянье» 1905). А. Соболь рисует своего пророка скорбным старцем, измученным жизнью, непосильным трудом:
Весь в лохмотьях, больной и усталый,
И с поникшею грустно главой,
С грудью еле покрытою, впалой,
И с согбенною трижды спиной…
Очи грустные, скорбные очи,
Тонкий посох в дрожащих руках,
На челе капли крови и пота,
Ноги скованы крепко в цепях.
Однако нельзя назвать его авторской находкой. Этот образ, судя по всему, заимствован из стихотворения С. Фруга «Еврейская мелодия», в котором еврейский народ предстает в облике «седого старика», прошедшего «чрез бездну мук, чрез цепь невзгод»:
И зорок глаз, и крепки ноги,
И посох цел… Народ родной,
Чего ж ты встал среди дороги,
Поник седою головой?
Тема обретения пророка и возрождения лирического героя становится центральной в стихотворениях «Без названия» («Неслышно, тихими шагами…») и «Раскаянье». Эти стихи – одни из немногих, имеющих точную датировку: первое помечено 4 марта 1905 года, а второе – 24 апреля того же года, что может указывать на их особую роль в творчестве поэта.
В стихотворении «Без названия» герою является скорбный старец, вызывая смятение в его душе:
И вспомнил я свои сомнения
И шаткость прежнего стремленья,
И равнодушие свое
К тому, что верил всей душою,
К чему стремился, что любил —
И жалкий стыд перед собою
Меня всецело охватил.
Но старец призван не столько устыдить и осудить героя за бездействие и молчаливое созерцание бедствий народа, сколько дать ему возможность жить и бороться:
Хочу, рассудок твой холодный
Чтоб не твердил тебе: «Бесплодной
Я не могу работой жить» —
Ты должен верить и любить;
Хочу я с уст твоих сорвать
Безмолвья страшного печать,
И повести на путь широкий,
Где ты не будешь одиноким…
Цель этой борьбы – идеал, традиционный для революционно-демократической литературы, – «новый мир», «новая жизнь»
:
Пришла пора. Бросать оковы,
Навстречу жизни чудной новой
Должны мы бодро все идти —
Она грядет во тьме полночной…
Она предстанет перед нами
