скачать книгу бесплатно
.
Другие произведения А. Соболя также вызывали серьезную полемику в общественных и литературных кругах. Спектр читательского восприятия и критических оценок очень четко можно представить себе по реакции критики на сборник «Обломки» (1923 г.), в который вошли роман «Салон-вагон» и рассказы из жизни интеллигенции в эпоху революции и гражданской войны.
Повесть А. Соболя «Салон-вагон» стала заметным событием в литературной жизни Москвы начала 1920-х годов и вызвала массу споров в критике. Об этом свидетельствует М. Чудакова: «В это лето (1922 г.) в Москве читали и обсуждали книгу А. Соболя «Обломки» и особенно повесть «Салон-вагон»
. Подтверждается это и несколькими переизданиями повести
, а также многочисленными рецензиями, зачастую прямо противоположными в оценке произведения
.
Самым первым откликнулся на издание сборника орган Госиздата журнал «Печать и революция», в котором в том же 1923 г. появляется рецензия И.А.Аксенова. Автор этой рецензии, как и других, выражавших официальную, принятую точку зрения, не стесняется в выражениях: «Герои повестей А. Соболя настолько ничтожны, настолько не нужны никому, ни при каком положении вещей, что ломать их и не приходилось: они просто – сор, который не бьют, а подметают»; «одолеть этот сборник вряд ли у кого хватит терпения, а дочитавший будет жалеть о потерянном времени»
.
Сосредоточенность писателя на определенном типе героя – «бывшего» человека, вырванного из привычной среды силой обстоятельств, сопротивляться которым бессмысленно, и находящегося в постоянном поиске «правды, которой нет имени» – воспринималась И. Аксеновым, С. Городецким
и другими критиками как идеологический перекос в сознании автора, а импульсивная, экспрессивная и глубоко субъективная манера письма как следствие «идеологической растрепанности» и «политической расхлябанности».
Критика не столь политизированной прессы была не так агрессивна, однако и здесь чаще всего авторы рецензий ограничиваются поверхностным обзором произведений. Так, в своей рецензии в журнале «Книгоноша» А. Придорогин
дает пересказ основных произведений сборника, не делая никаких выводов и заключений. О степени внимательности и аккуратности автора по отношению к рассматриваемым текстам говорит хотя бы то, что главный герой одного из рассказов обретает по его воле новую фамилию: старый барон Фьюбель-Фьютценау становится Фьювен-Фьютценау, а рассказ о старом еврее, пытающемся эмигрировать из России в поисках «земли обетованной» и «своего по праву неба», меняет свое название с «Погреба» на «Погром».
В итоге автор рецензии пытается определить «социальный смысл книги». Но его слова о том, что «жизнь сметает ненужных, недужных людей… и у читателя сама собой (т.е. не без участия автора) возникает мысль о том, что новое, что сметает «обломки», сильнее и имеет большее право на существование»
, звучат слишком пафосно и натянуто. Возможно, это попытка хоть как-то притянуть тексты к нужной идеологической позиции или просто нежелание критика увидеть истинный смысл произведений.
Современная писателю критика, озабоченная прежде всего идейным содержанием повести и «идеологическим багажом»
ее автора, целиком и полностью сосредоточилась на содержании произведений, пытаясь выявить их революционность/контрреволюционность, оставив в стороне вопросы формы воплощения этого содержания как выражения активного ценностного отношения автора-творца.
Однако не для всех критиков идеологически выдержанное содержание было главным критерием в оценке произведения. П. Жаров в своей рецензии, опубликованной в журнале «Красная новь», рассматривает книгу А. Соболя «Обломки» как «симфонию стихии рока»
, как попытку услышать и запечатлеть ту самую «музыку революции», о которой писал А. Блок. Автор рецензии не пересказывает сюжеты произведений, но стремится передать общее впечатление, дать почувствовать специфическую текстуру книги А. Соболя: «Здесь в большое, увлекательно-излитое и живо выписанное полотно втянута старая, превращающаяся Россия, ее движущаяся масса: армия, тыл, беженцы, народ, – в гремучей пестроте и движении, в многоличии и многообразии стройно несущихся хоров, общего – вблизи распадающегося на единицы, на множество, на отдельности, на неповторимости, на лица, на единственное, однажды пережитое чувство»
. При этом П. Жаров, в отличие от других критиков, рассматривает произведения А. Соболя в неразрывном единстве формы и содержания – говоря о том, что написано, он обязательно обращает внимание на то, как это написано, отмечая «превосходный эпический такт: спокойствие, мерность, сгущенность и нужный эпитет»
. Но особое значение для нас имеет то, что П. Жаров делает попытку определить место А. Соболя в литературном контексте, помещая его на границе между реалистами и экспрессионистами и указывая на «генетическую связь» с Л. Андреевым, А. Блоком и Ф. Достоевским.
Большинство рецензентов ставили художественное мастерство писателя в прямую зависимость от его идеологической позиции, именно поэтому безоговорочно была принята только беспроигрышная по выбранному материалу автобиографическая повесть «На каторжном пути». Уже через месяц после выхода повести в свет появились газетные анонсы и журнальные рецензии А. Лежнева, Ю. Соболева, К. Злинченко, А. Придорогина
. Все они были построены по одной схеме и утверждали практически одни и те же тезисы: в ряду литературы, обличающей жестокость царского режима, появилось еще одно незаурядное произведение, его новизна в том, что автор описывает не героическую борьбу и эффектные массовые выступления, а вереницу страшных будней каторги и ссылки, и в заключение – особая актуальность произведения и его значение в воспитательной и пропагандистской работе среди молодежи, которая «знает ужасы каторги лишь понаслышке»
.
При этом рецензии изобилуют идеологическими клише и штампами того времени: каждый считает своим долгом упомянуть о «светлых образах революционеров-мучеников» и «озверевших надзирателях», о «карательном быте дореволюционного прошлого» и «революционной ненависти к сокрушенному полицейски-самодержавному строю».
Полностью фокусируясь на содержательной стороне произведения, авторы статей практически не говорят о художественном мастерстве писателя. И лишь А. Лежнев в своей рецензии, опубликованной в журнале «Красная новь», упоминает о «незаурядных литературных достоинствах» книги: «Расположение материала, сильные мазки, отбор характерных и многоговорящих подробностей – все это показывает уверенную и смелую руку», хотя «в лиризме Соболя чувствуется неврастеничность и развинченность»
.
Самоубийство писателя в 1926 году породило всплеск интереса к его жизни и творчеству. В 1926—1928 гг. появляется ряд статей – воспоминаний и материалов к биографии: Я. Д. Баум «А. Соболь перед военным судом», А. Бонишко «А. Соболь», Э. Родин «Мои воспоминания об А. Соболе», Б. Файвуш «Об А. Соболе» и др. А в критической литературе делаются попытки связать биографию с творчеством и объяснить произошедшую трагедию через произведения писателя. Кроме того, в это время появляются первые и, к сожалению, оставшиеся последними, серьезные исследовательские статьи—монографии: Д. Горбов «Дневник обнаженного сердца», Зел. Штейнман «Человек из паноптикума».
Д. Горбов в своей работе выделяет две главные линии, две основные темы творчества писателя. О первой говорят даже сами названия многих произведений: «Люди прохожие», «Мимоходом», «Салон-вагон», «Последнее путешествие барона Фьюбель-Фьютценау». Это «тема движения, более или менее стремительной смены»
. При этом Горбов отмечает характерную особенность этого движения – «невольность и вынужденность». «В лучшем случае, это – рывок из безысходности, притом чаще всего неудачный», это «динамика предельного смятения, а не активного порыва»
. Доминирующим положением динамического начала обусловлена и «импульсивная, резко импрессионистическая, глубоко субъективная» манера письма, так как, по мнению Д. Горбова, «раскрытие сознания, катастрофически сдвинутого со своих основ, кинутого в водоверть и пытающегося отстоять себя в отчаянной борьбе со стихией» требует именно такого «вывихнутого», как бы «растрепанного»
стиля. И вторая тема – это тема дома, «земли обетованной», маленького приюта для уставшего странника. Д. Горбов видит цель всякого движения в произведениях А. Соболя в попытке найти это неизвестное пристанище, в попытке обрести успокоение.
Зел. Штейнман пытается найти причину того, что Андрей Соболь оказался непонятым и не принятым критикой и читателем, «который в массе своей делает сейчас книжную погоду», и усматривает ее в том, что все герои Соболя – «беспочвенники». Нынешнему читателю, пишет Штейнман, «нужен герой большой, пусть даже сложный, но ортодоксальный», который «должен красиво жить, умно жить и видеть перед собой стоящие того цели», а герои Соболя – «это все люди с плохими нервами и с громадной усталостью. И главное – они вырваны из своей среды»
. Зел. Штейнман делает первую, и пока единственную, попытку целостного взгляда на творчество писателя, на материале ключевых произведений определяя основные особенности его творчества, и приходит к выводу о том, что «Соболь – один из тех писателей, на всем протяжении творчества которых неизменно развивается один и тот же определяющий мотив»: «из книги в книгу, местами изменяя свой внешний облик, Соболь идет с одним и тем же индивидуалистическим романтизмом, с исканием все той же «правды, имени которой нет», и с опустошенностью все того же интеллигента, которого революция вышибла из обычной для него колеи, который начал революцию, но споткнулся на первом же ее шагу»
. Отсюда и отсутствие позитивной философии, и эмоциональная непосредственность, и установка на лирическое остранение – все то, что Штейнман объединяет в одном понятии – «импрессионизм».
Несколько лет после смерти А. Соболя его имя еще встречалось на первых строчках в списках наиболее читаемых авторов, на обложках издаваемых книг (А. Соболь Печальный весельчак. Посмертное произведение. – Харьков, 1926.; А. Соболь Собр. соч. в 4 т. – М.-Л., 1927 и 1928 гг.) и в обзорных статьях и монографиях об историко-литературном процессе 20-х гг. (Лежнев А., Горбов Д. Литература революционного десятилетия. – Харьков, 1929). Но поскольку Соболь-художник «очень часто расходился с запросами читательской массы, не попадая в тон современных «конструктивных» требований»
, интерес к его произведениям, спровоцированный во многом трагической смертью писателя, вскоре угас. Таким образом, критическое и литературоведческое осмысление творческого наследия А. Соболя уже к началу 1930-х гг. утратило свою актуальность на фоне текущего момента литературного развития.
Современное литературоведение обошло вниманием наследие писателя, хотя его творчество представляет обширный материал для исследования. А. Соболь является автором многочисленных рассказов и повестей, большинство из которых вошли в 4-томное Собрание сочинений писателя (1927 г.) («Салон-вагон», «Люди прохожие», «Мемуары веснущатого человека» и др.), романов «Бред», «Пыль», нескольких книг воспоминаний и разрозненных пьес.
В 1980-1990-е годы на волне интереса к трагическим судьбам забытых писателей прошлых лет и их творчеству произведения А. Соболя вновь начали появляться на страницах популярных общественно-публицистических и литературных журналов – «Литературная Россия», «Огонек», «Октябрь»
. Предваряли эти публикации небольшие заметки, призванные отчасти удовлетворить естественное любопытство читателя в отношение жизни и творчества автора
. В большинстве своем это были беглые наблюдения над произведениями, которые репрезентативны как факт нашего ограниченного знания отечественной словесности, но мало интересны в научном плане.
Попытки биографического исследования предпринимала Саломея Хлавна, располагающая значительными материалами, касающимися жизни писателя. Ее статьи «Обожженные лавой», «Снято Овсянико-Куликовским по просьбе Бунина… или История одного конфликта»
, написанные с привлечением рукописей статей и писем А. Соболя, раскрывают подробности его биографии 1917—1921 гг.
Время от времени имя А. Соболя появляется в различных историко-литературных исследованиях, но всегда исключительно как принадлежность ряда
, как некая фоновая фигура, в сопоставлении с которой раскрывается более яркий писательский образ.
Однако до настоящего времени непосредственно посвящена творчеству А. Соболя лишь одна работа литературоведческого характера – статья С. Шершер «Поэтика отчаяния»
. Статья представляет собой своеобразный опыт прочтения повести А. Соболя «Салон-вагон», однако автору удается не только выявить некоторые особенности соболевской поэтики, проявившиеся в данном конкретном произведении, но и уловить основные моменты специфики личности и творческой индивидуальности писателя, тем самым выделив его из общей писательской массы начала ХХ века.
Прежде всего С. Шершер обращает внимание на то, что биография А. Соболя – «это не просто типичная биография российского человека начала ХХ века, а ее сгусток, ее супервариант»
. Он настолько герой своего времени, что не ищет другого для своих произведений и пишет образ современника с себя, попадая в десятку. Но постоянное стремление «подделать себя под эпоху», «быть как все, быть со всеми» при том, что «ближе был ему отдельный человек со всеми его переживаниями»
, явилось причиной трагической раздвоенности писателя, ставшей знаком его личной и творческой судьбы.
По мнению С. Шершер, А. Соболь находит для описания своего раздвоенного, раздробленного мира наиболее адекватный образ – зеркало, которое подсказывает и метод: «оно начинает дробить – или по меньшей мере двоить – все, что попадается на его пути: от раз-двоения отраженного в нем персонажа – до у-двоения слов, предметов или явлений»
. Исходя из этого, автор статьи выявляет основной стилевой прием А. Соболя – повтор: от повтора отдельных слов («еле-еле», «дробно-дробно», «летит-летит» и т.д.) до повтора фраз («строгими мерами как…»), от повторяющихся из произведения в произведение образов героев до «многочисленных близнецов фактически одной повести»
. И все эти повторы в конечном итоге рождают неповторимый ритм прозы писателя. Неповторимый даже при том, что в двадцатые годы ритмическая проза стала общим местом. Причина этого в том, что для Соболя ритм его прозы – не «шум времени», не отзвук внешнего мира, а «малый след, осколок, выброс той внутренней музыки, постоянно звучащей, дрожащей, дребезжащей в нем»
. С. Шершер считает ритмическую прозу А. Соболя не данью литературной моде своего времени, но естественной и единственно возможной для него формой письма: «Если что и подделывал Соболь, то не наличие ритма, а его отсутствие»
.
Бешеный ритм «маленького человеческого сердца» (А.Соболь) рвался из него: «Очень рано – практически с детства – почувствовал Соболь в себе огромный напор разрушительных сил. И чем сильнее был этот внутренний напор, тем яростнее пытался противопоставить ему жизнь внешнюю, тем ожесточеннее погружал он себя в самую гущу – в страшную гущу! – этой внешней жизни. Никогда, видимо, не боялся ничего – только себя: внутри у него всегда было страшнее, чем снаружи»
.
В итоге автор статьи приходит к выводу о том, что проза Соболя воплощает в себе «структуру отчаяния», отдавшись которому он в жизни дошел до самоубийства, а «в литературе – до прозрений и замечательной прозы»
. Таким образом, в данной статье намечены основные координаты художественного мира А. Соболя и выявлено возможное направление дальнейшего исследования творчества писателя.
В нашей работе впервые предпринимается попытка целостного рассмотрения творчества А. Соболя в его связи с биографией и личностью писателя. Явление литературной жизни, прежде чем оно будет вписано в определенный контекст и займет свое место в общих исследованиях литературного процесса, само по себе требует подробного описания как исторически развивающееся и обладающее некоторыми специфическими чертами. Отсутствие сколько-нибудь цельной биографии писателя, необходимость хронологически расположить его опубликованные и неопубликованные произведения, одновременно дать хотя бы краткую характеристику некоторым доступным нам текстам писателя побудили нас обратиться к традиционному для недавнего времени жанру критико-биографического очерка, который, по словам А. Саакянц, позволяет «проникнуть в творческую и житейскую психологию творца, рассказать о его быте и бытии, о его трудах и днях одномоментно»
. Наш выбор был обусловлен рядом причин. Во-первых, отсутствием сколько-нибудь систематизированных сведений о жизни и творчестве А. Соболя; во-вторых, необходимостью в общих чертах наметить творческую эволюцию и ее характер и, в-третьих, дать очерк наиболее значимых произведений писателя.
Новизна нашего исследования обусловлена, во-первых, тем, что в работе предпринята первая попытка систематизации всего корпуса художественных и публицистических произведений А. Соболя в контексте его биографии; во-вторых, введением в научно-исследовательский оборот целого ряда текстов А. Соболя, как малоизвестных, опубликованных в периодической печати и разрозненных сборниках 1910-1920-х гг. или находящихся в рукописях в архивных фондах, так и совершенно неизученных и долгое время считавшихся утраченными; и в-третьих, предложенной интерпретацией творчества писателя как динамического целого. Особое внимание в работе уделено рассмотрению раннего творчества писателя, ранее не попадавшего в поле зрения исследователей, что позволило определить истоки художественной системы А. Соболя.
Цель работы состояла в том, чтобы попытаться представить творчество А. Соболя как закономерно развивавшееся целое, проследить его эволюцию в биографическом и историко-литературном контексте. Для этого необходимо было решить следующие задачи:
1) провести биографическое исследование и составить краткое описание жизни и творчества А. Соболя;
2) на материале художественных и публицистических произведений проследить эволюцию взглядов писателя;
3) выявить изменения литературно-художественных предпочтений, происходящих под влиянием внутренних (личностных) и внешних, в первую очередь, общественно-литературных факторов;
4) рассмотреть динамику индивидуального творческого процесса;
5) попытаться по возможности вписать А. Соболя в общественно-политический и историко-литературный контекстуальные пласты эпохи.
Постановка целей и задач обусловила и структуру нашей работы, выстроенной по хронологическому принципу и состоящей из введения, двух глав, в первой из которых рассматривается дореволюционное творчество А. Соболя, во второй – литературная деятельность писателя в 1920-е гг., заключения, библиографического списка использованной литературы и приложения «Основные факты жизни и творчества А. Соболя», наличие которого обусловлено необходимостью реконструировать жизненный путь писателя, до сих пор изобилующий белыми пятнами.
Следует отметить, что это исследование стало возможным благодаря неоценимой помощи работников архивов, которым мы искренне признательны. Работа над диссертационным исследованием потребовала обращения как в центральные государственные архивы: Государственный Архив Российской Федерации, Российский Государственный Архив литературы и искусства, Архив Института мировой литературы и искусства; так и в архивы Израиля: Центральный Сионистский Архив (Иерусалим), архив Ассоциации выходцев из Китая в Израиле «Иегуд Иоцей Син» (Тель-Авив). Кроме того, в работе использовались материалы личного архива А. Соболя, хранящиеся у С. Хлавны (Москва) и у внучки писателя М. Потоцкой (Тель-Авив, Израиль), которым хотелось бы принести особую благодарность за всестороннюю помощь и поддержку. Отдельно хотелось бы поблагодарить Центр научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер» (Москва) и лично Викторию Валентиновну Мочалову за предоставленную возможность заниматься исследованиями в архивах Израиля и в Иерусалимском еврейском университете.
Нам хотелось бы самые искрение слова благодарности произнести в адрес научного руководителя диссертационного исследования Марии Аркадьевны Литовской, а также нашего проводника в мир еврейской культуры и русско-еврейской литературы Якова Львовича Либермана.
Глава I. Творчество А. Соболя 1912—1916 годов
1.1. Ранняя лирика
Андрей Соболь входит в литературу в 1910-е годы. В анкете членов Союза писателей он указывал в качестве первой публикации рассказ «Человек с прозвищами»
. Однако если быть предельно точными, то творческую биографию писателя следует начинать с 1902 года, с появления первых лирических стихов, которые он писал, живя у родственников в Перми, а потом отбывая каторжный срок за антиправительственную деятельность в Бутырках, Александровском централе, Горном Зерентуе, и колеся по Европе нелегальным эмигрантом.
А. Соболь редко писал о себе, нигде в известных источниках не упоминал об этом юношеском увлечении поэзией, и, став писателем, не публиковал своих стихов
.
Эти ученические стихи – скорее юношеская проба пера, своеобразный лирический дневник духовных переживаний, летопись внутренней жизни автора – мальчика-подростка, начинающего свой жизненный путь, ищущего нравственные ориентиры, пытающегося определить свое место и призвание в этом мире. Обращение к ранним поэтическим опытам А. Соболя как к первой попытке творческой самореализации раскрывает богатый материал биографического характера, позволяя в некоторой степени реконструировать внутренний мир писателя в юные годы, а также дает нам возможность проследить истоки будущей художественной системы, сформировавшейся в его последующих прозаических произведениях. Кроме того, в этих стихотворениях, как в любом личном дневнике, так или иначе нашли свое отражение национальные и социальные проблемы, волновавшие современников, некоторые течения общественной и политической жизни той поры, литературные и культурные доминанты сознания поколения рубежа веков, что привносит новые штрихи в картину литературной и общественной жизни России этого периода.
Четырнадцатилетним мальчиком сбежав от семьи из Шавли, захолустного городка Ковенской губернии, оказавшись в далекой Перми, Юся
начал писать лирические стихотворения, которые даже изредка печатались в местных газетах «Пермские губернские ведомости» и «Пермский вестник» и часто читались на заседаниях теоретического сионистского кружка
. Лирический герой этих стихотворений одинок и несчастен. В стихотворении «К N.N.» он признается:
Мне были знакомы и голод, и холод,
Я ласки отцовской не видел, не знал.
Давно он в могиле… мать горем забита,
И жил я под гнетом, не жил – а страдал.
Он страстно желает «бороться за жизнь и за право», но не видит пути осуществления своих желаний и теряет силы в бессмысленном ожидании:
Ты говоришь, что счастье впереди,
Но это только лишь одни пустые звуки.
Я жду его с томлением в груди —
Но где ж оно? – одни лишь только муки.
Для лирического героя А. Соболя характерно состояние гнетущей тоски и постоянной усталости. Его жизнь – «цепь бесконечных мучений, безысходная скука, тоска» («Все прошло…»). Отсюда часто встречающийся мотив сна-смерти как возможности «горе забыть, и тоску, и печаль» («Без названия»), как успокоения и избавления от страданий:
…я хочу, я желаю одно —
Позабыть все, уснуть… ведь мне больно,
Я устал, я измучен давно.
Все попытки вырваться из порочного круга мрачных сомнений, найти любовь и понимание оказываются безрезультатными: «Но что ж? – мираж один, один только обман». Узнав безразличие и насмешки окружающих, герой находит лишь один выход – смеяться самому, над мечтами, над жизнью, над собой.
Впервые мотив горького смеха, смеха сквозь слезы появляется в одном из самых ранних стихотворений «Перед выходом». Это одно из немногих «сюжетных» стихотворений поэта. Его лирический герой – актер уличного театра в Севилье, который вынужден развлекать публику, веселиться на потребу толпе, в то время как его юная дочь умирает от чахотки. Описание лирического героя строится на контрасте внутреннего состояния и внешнего действия:
Забавлять должен их – у меня же в груди
Разрывается сердце от боли.
За несколько секунд перед выходом на сцену он невольно погружается в воспоминания. В его памяти встает и жизнерадостная красавица-дочь, которая «чудною песней своей забываться людей заставляла», и погубивший ее молодой чужестранец, и сырой подвал, где в одиночестве умирает бывшая любимица публики. Но звенит последний звонок, и герой, повинуясь тяжелой доле шута, улыбаясь, выходит на сцену:
А, звонок?! Мне пора. Грусть, тоска, горе – прочь!
Я иду! Меня ждут с нетерпеньем.
