скачать книгу бесплатно
В общем – лестница-чудесница.
Чудо № 1. На 3-м курсе в драке (в училище!) я сломал себе палец на левой руке. Но не воспользовался возможностью остаться ещё на один год. Все мои сильные конкуренты-однокурсники: Т. Кудрявцева, Т. Прохорова, М. Мильман (все с большими связями) по разным причинам на год остались. В 65-м от Шефа был единственный выпускник – я.
Я хотел учиться дальше. В консерватории. Понимал, что надо распределить силы. Главное – музыкальные дисциплины. Сыграть хорошо – полдела. Сдать сольфеджио с гармонией – нервотрёпка, только держись! Денег брать у родителей много не мог. Но 30 рублей всё же пришлось. На 10 уроков по этим предметам. В результате моих усилий Игорь Борисович Постников дал прогноз: сольфеджио – 5, гармония – 4…
О других предметах я даже не начинал задумываться и готовиться… Литература, русский язык, история СССР, немецкий… Если музыкальные дисциплины пройду на хорошем уровне, остальное – ну, как-нибудь… Мне казалось, что я знаю достаточно, чтобы выйти из сложного положения. Тем более, что история и иностранный язык не входили в зачёт баллов.
Специальность, – 2, 3, 4 части концерта Шостаковича, – я сыграл прилично. 12 баллов (4+). Почти как во сне играл… Допустили к муз. – теоретическим предметам: письменному, а потом устному. Первый – гармонизовать мелодию. Я успел четыре раза проверить. А вот устный…
(После экзамена я заехал к Игорю Борисовичу, чтобы отдать деньги. Показал экзаменационную ведомость. Он смущённо покачал головой:
– Этого не должно было быть. Я тут ни при чём…)
Действительно, этого могло и не быть. Просто, когда я приехал на экзамен, объявили обеденный перерыв. Все ребята вполголоса обменивались информацией – как, кто, что получил. Настроение было довольно унылым. Те, кто успел сдать, успехами похвастаться не могли…
И вот идут – молодые, улыбающиеся после обеда экзаменаторы (мужчина и женщина лет тридцати). В дверях кабинета (как Чичиков с Маниловым) по очереди любезно (лёгкая игра!) пропускают друг друга вперёд… Меня вызвали сразу.
Я, пока шёл к роялю, успел заметить, как декан оркестрового факультета, Татьяна Алексеевна Гайдамович, с каким-то списком в руках что-то убедительно втолковывала экзаменаторам.
Экзамен пролетел, как шелест ветра. Была одна заминка у меня. Когда попросили сыграть гармоническую последовательность с заданным экзаменатором финалом. Какой-то ступор в самом интересном месте – в конце. Ну, думаю, теперь действительно конец!
И, вдруг, улыбающийся экзаменатор (то ли винегрет в столовой вкусный был, то ли «нашептала» ему про меня декан?) говорит:
– Ну, хорошо. А как бы Вы сами хотели завершить задачу? Сыграйте. – Пальцы (чудо № 2!) всё сделали правильно. Выхожу. Все ко мне:
– Ну, что?
– Конец! Завалил! – Выносят ведомость: две пятёрки!! Окружающие:
– У-у-у, а ещё прибеднялся!
Ну, ладно. 4+5+5=14. А ведь ещё литература и русский устный идут в зачёт… Ну уж к этому-то я точно не готовился. Дома не могу книги в руки взять – всё равно, такой объём, который требуется… Что же делать? А ничего! Вот с этим «ничего» и с тоненькой книжкой «Советская литература» поехал на экзамен. Пришёл. Сел на банкетку. Жду, когда вызовут…, открыл книжку там, где открылось. Глазами пробежать. Ранние рассказы Горького… Зовут.
В классе человека три – четыре. И двое экзаменаторов. Беру, не глядя билет. (Чудо № 3). Читаю первый вопрос. Ранние рассказы Горького?!! Второй – «Фауст» Гёте. Первая часть!.. Третий – грамматический разбор предложения… Самое трудное для меня в этом билете – вспомнить, чем кончается первая часть «Фауста»? Не получается… Оглядываюсь. На первом ряду сидит девушка. По спине видно – аккуратистка-отличница. Перебрасываю ей бумажку с вопросом – чем кончается первая часть «Фауста»? Ноль эмоций…
Дождался своей очереди. Грамматический разбор предложения. Быстро сделал. Передо мной молодая женщина, блондинка. Лет 30 – 35… (65-й год!). Начинаю в хорошем темпе:
– Ранние рассказы Горького…
– Достаточно. Это Вы знаете. Грамматика в порядке… (Пауза). Вы читали «Фауста»?
– Читал, конечно. – (Чудо № 4. В маленькой комнатушке в Порядковом переулке на стене был подвешен фанерный ящик – вся наша библиотека… Но «Фауст» там был…)
– Вы читали «Фауста?!
– Да читал я, читал!
– Вы читали?!! – Я в обалдении киваю головой. А она:
– Идите!!
Выхожу совершенно никакой… Обычно отметок ждали минут по 20-30. Я оборачиваюсь на ходу, а она уже здесь…
…Тут надо сказать, что я ведь ещё сочинение писал. И обе отметки должны были поставить только после устного экзамена. Но с сочинением вообще цирк был…
Я пришёл в большую аудиторию, когда все уже списывали с доски темы сочинений. (Ну, не готовился я к этому всему. Не до того было!). Читаю. Пропускаю всякую литературу… О! Вот это подойдёт: «Ленин и сейчас живее всех живых…» и так далее. И настрочил я на нескольких листах всё, что тогда думал о культе личности. Всю свою ненависть выплеснул. (Ни о каком Маяковском и речи быть не могло!..). Ошибки проверил три раза. Сдал и ушёл…
…А теперь передо мной стояла молодая голубоглазая женщина, держа в сложенных ладонях мою зачётку (мою судьбу!):
– В сочинении Вы несколько отклонились от темы… Но… Вы читали «Фауста»!! – Как прекрасная бабочка раскрылись её ладони. Вижу – 5; 5. В голове звон какой-то. Ещё не понимаю, что это всё! Всё, всё! Дорога открыта!! Выхожу на улицу. Иду пешком по улице Герцена до метро «Краснопресненская». Яркие солнечные пятна мелькают, но я их не замечаю. В голове ни слов, ни букв. Просто какая-то симфония!.. Дальше – не помню…
На следующий день поехал на дачу к Тане. Подхожу – за забором Таня бегает с привезённым будущей тёщей цыганом. Смеясь, они брызгаются водой. Настроение тормознуло… И сам хотел притормозить. Не знаю, что «накатило»… но всё-таки вошёл во двор. Дальше – смутно. Память картинки не даёт…
Размышления к поступлению
С одной стороны – всё зависело от Шефа, с его знакомствами и связями. Но с другой, – откровения Сергея Захаровича, – моего профессора:
– Если бы ты на поступлении играл всё равно что, – только не концерт Шостаковича, – ты получил бы все 15 баллов. – (Выше всех!).
Не скажу, чтобы Сергей Захарович меня не любил. Нет. Он со всеми был приветлив, отзывчив. (Кажется, более всех – с Сашкой Загрековым).
Но он дважды (!) предлагал похлопотать, чтобы Ростропович взял меня к себе в класс. Дважды я отказывался (интуитивно сберегая своё «я» от напора Р. и его способности к насмешке, вплоть до «растирания по стенке».) Быть может я не прав был тогда, подчиняясь интуиции, а не рассудку?.. Спрашивал я Мишку Мильмана (его ученика):
– Стоит ли пойти на урок к Рострапу (многие ходили)?
– Если хочешь послушать свежий анекдот – приходи. А по-настоящему он занимается только с Наташей Гутман…
Через некоторое время Мильман ушёл-таки от Р. В класс Н. Гутман…
…Сколько в жизни было моментов, ситуаций, когда она могла резко изменить свой курс?!
Я мог попасть в «обойму» Ростроповича для участия в международных конкурсах. (Витька Шпиллер, ученик Р., с кем я случайно встретился в коридорах филармонии, сказал мне, что я достоин гораздо большего, чем судьба солиста музлектория. Что в «консе» обо мне говорили:
– Этот, если хочет, то может… – Говорили в «тусовке» будущих и действующих лауреатов международных конкурсов из класса «Рострапа»…)
Если бы не заболел в мае 1969, в момент последнего приезда деда Яши из «Штатов» – поиграл бы ему (всё-таки 4-й курс «конса»), и уехал бы в знаменитый Бостонский симфонический оркестр…
Таких случаев было немало…
…Но, «что Бог ни сделает – всё к лучшему…» Очень уж не хотелось в оркестр, где всякая инициатива наказуема. (Потом, правда, и этого «хлебнул»…)
В январе 70-го съездил я в г. Калинин (Тверь). В областную филармонию, в поисках должности солиста музлектория. Но там место было уже занято.
А в марте 70-го прошла информация: место солиста музлектория предложили выпускнице профессора Сергея Петровича Ширинского. Но она отказалась – много разъездов.
И тогда зазвонил мой телефон! Звонила NN (она была в то время аккомпаниатором в классе профессора):
– Есть предложение – в г. Владимир.
Я сразу же позвонил художественному руководителю Владимирской филармонии с предложением приехать и поиграть ему. Всеволод Иванович Дубровский в ответ спросил:
– У кого Вы учились? – Неожиданно он поинтересовался:
– А Сергей Захарович по-прежнему занимается в 54 классе?
– Это по понедельникам, а в четверг – в 31-м.
– Хорошо, я приеду в четверг.
…Какой-то вихрь пронёсся у меня в голове…
В следующий четверг я ходил по коридору рядом с 31-м классом. Ждал появления Дубровского, чтобы играть ему.
Волновался сильно… Он появился неожиданно. Сергей Захарович встретил его в коридоре. Они обнялись, явно радуясь друг другу, чуть ли не целуясь. Прошли в класс… Я жду в коридоре, разминая пальцы. Минут сорок.
Дубровский выходит. Я к нему:
– Когда я буду играть?
– Не надо играть. С.З. мне уже всё рассказал. Приезжайте. –
Оказалось, что Дубровский был аспирантом С.З.! (Тот потом рассказывал, что Д. играл у него Пассакалию Генделя в редакции С.З. – очень трудную «штуку»)…
…Ну, а первую зарплату за два месяца гастролей я получил… мешками «золота». В кассе сказали, что других денег нет (!?)
С трудом и с опаской, конечно, шёл я во владимирский областной банк. Боялся, что брюки мои упадут под тяжестью мешков на самой центральной улице города, улице Ленина, около знаменитого Владимирского собора с мощами Александра Невского. Там, где вид открывается на сорок километров вдаль и вширь…
…Но я смог! Я дошёл!..
И гордо вынимал из широких штанин красивые чёрные кожаные мешочки с железными рублями. По двадцать штук в каждом. Итого 25 мешочков, т. е. 500 (пятьсот) рублей! После ежемесячной повышенной стипендии, – 35 РЭ, – в «консе»?!!
…Ну и погуляли мы тогда!!..
Его величество случай
Консерваторская жизнь забурлила, затянула.
На третьем курсе, по-моему, в октябре, – шёл я на занятия к своему любимому Сергею Захаровичу Асламазяну.
Поднимаюсь на второй этаж. Дальше мне – налево. Оставался один только шаг…Вижу – какой-то старичок громко спорит со старушками-дежурными. Я на последней ступеньке. Он, оборачиваясь ко мне:
– Вот Вам, молодой человек, виолончель нужна?
– Мне – нет (у меня «Вильом» в руках). Но я знаю студентов, которым нужна.
– А вот они не разрешают мне объявление о продаже повесить!
– Давайте пройдём в соседний коридор, и Вы мне всё расскажете.
– Хорошо.
– Слушаю Вас внимательно.
– Я хочу продать виолончель работы Джованни Гранчино и в придачу к ней смычок работы Вильома.
Для меня имя «Гранчино» ничего не говорило, а как Вильом делал смычки, я не знал.
– А сколько Вы за неё хотите?
– Я не знаю. Но в 1880 году мой папа, – он был аптекарем, виолончелистом-любителем, – заплатил за неё 1000 золотых рублей. Ну сейчас, конечно, меньше. Рублей 800… – Я долго перед тем уговаривал его назвать цену. Но после этих его слов был поражён таким сравнением! У меня аж дух захватило! Это был «его величество случай!», как говорил мой папа.
Пётр Анатольевич Сливчанский рассказал мне, что отец его был страстным любителем красивого виолончельного звука. И собрал неплохую коллекцию: Страдивари, Гварнери, Гранчино. И Страдивари, и Гварнери он потом просто подарил. Крупнейшему русскому виолончелисту начала 20-го века Беляеву. А Гранчино оставил сыну, чтобы играть учился.
В 1915 году П.А. поступил в музыкальную школу при Петроградской консерватории. Война, Революция, Гражданская война. П.А. вступил в Красную Армию. Но с виолончелью (!) Возил её в обозе и старался при первой же возможности поиграть.
С Красной армией П.А. дошёл до Дальнего Востока и прожил там 50 лет. На виолончели играл примерно раз в неделю, чтобы звук не заглох. Давно вышел на пенсию. Сейчас вернулся в Москву, к сыну. К моменту нашей встречи (осень 67-го) ему было 83. Маленького роста, крепкий, лысый – такой старичок-боровичок.
– Я хочу, чтобы виолончель моя звучала, деньги мне не важны, – сказал Пётр Анатольевич.
– У меня к Вам большая просьба – не вешайте нигде объявлений. Скажите Ваш телефон, и я обязательно позвоню.
– Хорошо.
Это было, как озарение. Я «Не» записал его телефон. Просто запомнил: Б 9 – 25 – 25 (действительно просто). Как же это меня выручило потом! П.А. мне торжественно обещал объявлений не вешать. Мы попрощались.
Я сразу же поднялся на третий этаж, в мастерскую струнных инструментов. Там работал Анатолий Кочергин (впоследствии – главный хранитель Госколлекции СССР). Он только что вернулся из Парижа, где 2 года стажировался у знаменитого мастера Ватло.
– Толя, – обратился я к нему, – вот предлагают купить итальянца, Джованни Гранчино, со смычком Вильома. А что это и сколько стоит?
– Знаю я этого мастера. Их было трое братьев в Милане.
– Ты знаешь, у меня виолончель Вильома, а как он делал смычки?..
– А смычки Вильом делал гораздо лучше, чем виолончели. На 2,3 месте в мире его смычки. А сколько просят? –
– 800 рублей за всё.
– Жулик, точно! Таких цен не бывает.
– Можно я принесу к тебе, посмотреть?
– Давай.
Пришли мы с Таней к П.А. виолончель посмотреть. Как открыл он изящной формы футляр из папье-маше. Как увидел я в синем бархате обивки инструмент нетипичной, доклассической формы… Как по голове меня стукнуло!.. Пробовал звук я, скорее, из вежливости – струны жильные, инструмент долго молчал, но тембр многообещающий… Где деньги взять?.. Да и правда ли всё это?..
Договорились вдвоём к мастеру сходить. П.А. жил в переулках рядом с консерваторией. Шли мы вдвоём по улице Герцена (теперь – Б. Никитская) вниз, и голова у меня пухла от проблем и вопросов. Если Кочергин подтвердит подлинность, то сколько же тогда запросит П.А. Где взять деньги? Продавать Вильома? Есть ли смысл в таком обмене? И т. д., и т. п. Пришли в мастерскую. Я говорю П.А.:
– Пойдёмте к мастеру.
