скачать книгу бесплатно
– Миша, выходи скорей! Звёзды! – Я выбежал на улицу. Крутой откос спускался к светлой ленте реки. Я посмотрел наверх и… ноги подкосились. Звёзды окружали меня. Я их видел все. Тьмы не было. Ни кусочка… Крупные звёзды висели совсем рядом. Дальше – меньшие. Скоплениями, облаками. Оглушённый этой бесконечностью, не помню, как, я лёг на травянистый склон и, – перебираясь взглядом от звезды к звезде, – почувствовал, что меня затягивает туда с необыкновенной силой, уносит в звёздную даль, обнимая всё крепче… Ни до, ни после!.. Никогда больше!.. И навсегда со мной…
Летние лагеря
Первый раз я поехал в загородный летний лагерь, по-моему, после второго класса. Поначалу было невыносимо тяжело. Мальчишки нашего отряда выбрали меня, почему-то, объектом насмешек и издевательств. Дошло до того, что я домой открытку послал со слёзной просьбой забрать меня отсюда. Родительский день пришёл – моих родителей нет!
Вдруг, подходит ко мне девушка (пионервожатая, кажется) и так ласково со мной… провела по лагерю, показала бассейн, футбольное поле… Насмешки неожиданно кончились…
Меня взяли в 3-х дневной поход с ночёвками. Со старшим отрядом. Ночь, костры, факелы из бересты. Красоту можно было ложками черпать…
Вернулся домой. Первый вопрос: «Почему не приехали? Ведь я так ждал!» А родители открытку мою показали и рассказывают, что были, приезжали. Да начальник лагеря отговорил их со мной встречаться. Но твёрдо сказал, что «всё будет хорошо». От этих слов в современных телесериалах мне уже тошно. Но тогда!..
Гораздо чаще я проводил лето в городском детском лагере. (Путёвки дешевле, да и достать их проще было).
Утром в «Зуевку» приходил (Парк имени Зуева): настольные игры, качели. Потом узнал, что в заборе парка с другой стороны (Вадковский пер.) дыра была. И рядом Дом пионеров. Там, в читальном зале я пропадал…Но на обед…Выстраивались в очередь. Ждём, пока дежурные столы накроют. Когда сам дежурил, любил рекорды устанавливать: по восемьдесят стаканов с киселём на одном подносе разносил!
Наша очередь стояла рядом с окнами, за которыми пекли пироги, вафли… Вкуснющие вафельные треугольники с патокой выпекали… Эх, а компот! А бесплатные хлеб, соль и горчица на столах… Так и лето пролетало…
Какао
Однажды весной, когда закончился учебный год (6 класс), предложила наша любимая Нина Ароновна (классный руководитель) сходить в поход. На три дня. Почти все в классе встретили её предложение с восторгом. Началась подготовка. Нина Ароновна сама была опытной туристкой. Была буквально пропитана походной романтикой. Она учила нас, как грамотно складывать вещи в рюкзак. Сама разработала маршрут. Он должен был закончиться в знаменитом своим художественным промыслом селе Федоскино. Закупили продукты по списку. Мама знала, как я люблю какао. Так мне купили армейскую флягу-котелок. Мама сварила мой любимый напиток и налила туда целый литр этого лакомства.
Нина Ароновна пригласила помощника – Лёню из 9 класса. Тоже заядлого туриста. Он жил в соседнем дворе с нами. Возле школы. У него во дворе мы и собирались в то утро. Ребята постепенно подходили со своими вещами. А мне-то – рядом. Пристегнул к поясу драгоценную фляжку, одел рюкзак. И вот я уже в нашей ребячьей компании. Подходит Лёня. Спрашивает меня:
Что это у тебя? – Показывает на мою флягу. Я говорю: Какао. – Дай попробовать глоточек. Я только один глоток! – Отцепил я фляжку от пояса. Протягиваю ему. Он пробочку отвинтил, голову назад запрокинул… И какао полилось в его горло… Долго лилось. Он всё не глотает. Ребята собрались вокруг нас. Все смотрят, раскрыв рты. Как будто льётся это какао к ним в рот. Потряс Лёня флягой, последние капли залил в своё горло и только после этого сглотнул!
Все стояли молча. До меня постепенно стало доходить, что какао у меня больше нет!
– Спасибо. Вкусное какао. Только один глоток. – Сказал Лёня. И засмеялся.
Старый сундук…
…На старой квартире наш сундук стоял в коридоре. На этом сундуке отец (единственный раз в жизни) давал мне «ремня». Мама держала дверь в нашу комнату. А оттуда рвалась бабушка с криком:
– Не трогайте ребёнка! –
Я не понимал – за что?! Потом, правда, выяснилось – было за что.
Лет десять мне было. Вечером пошёл гулять по нашему Порядковому переулку. Время было опасное. После амнистии выпустили много преступников. У нас в переулке (рядом со знаменитой Бутырской тюрьмой!) в тот вечер дежурил пожилой милиционер (с автоматом!) Метрах в 50-ти от нашего подъезда. Я полтора часа прогуливался с ним и, помню, рассуждал на какую-то «серьёзную» тему. В это время меня искали в противоположной стороне – ближе к большой улице. Обзвонили морги, милицию… Паника была полноценная! Я сам пришёл домой (милиционер сказал, что поздно уже – полдвенадцатого, дома, наверное, ищут…). Открываю дверь в квартиру… Меня тут же хватают! И на сундук!! Я успел только крикнуть:
– За что?!
Последний детский лагерь
После восьмого класса это было. Я уже в ШРМ № 50 учился. Мы с мамой пошли провожать Ленку в загородный лагерь на месяц по путёвке, которую наша соседка сверху, Виноградова, достала в профкоме военного завода, (где она и работала). Пошли к заводу через «линию» (железная дорога).
Там уже грузятся ребята по автобусам. Лагерь огромный. Отрядов 17-ть было. Сначала младшие отряды двинулись. Вдруг подбегает к маме эта соседка и спрашивает:
– Хочешь Мишку тоже отправить? Путёвка бесплатная «горит». Только ехать надо сейчас же. И в парадной форме с галстуком. А остальные вещи завтра с грузовиком отправите. –
До дома бегом минут 15. Там одел отцовские бостоновые брюки. Рубашку-сетку прозрачную нейлоновую, дедом американским подаренную. А галстук?! Галстука давно нет. Из пионеров уже вышел. Забежал к дружку Валерке, а у него сохранился один. Бегом обратно. Последний автобус остался. С 4-м отрядом. А я по возрасту на 1-й тянул. Да раздумывать некогда. Еду с ребятами моложе меня на 3-4 года. Весь такой торжественный. Ну и девчонки решили поиздеваться:
– Дай рубашечку потрогать!? Ой, нейлоновая! А ниточку выдернуть можно? – Обхохатывали меня с час наверно.
Но потом, тут же, в автобусе надо было начальников выбирать. (Звеньевых, председателя совета отряда – демократия с советским окрасом). Кого-то надо от отряда в совет дружины выдвигать. Ну, меня и двинули (думаю – за представительность). От добра – добра не ищут. Здесь я – «первый парень на деревне», а если добьюсь перевода в первый отряд – ещё не известно, как этот отдых сложится. (Живы были, наверно, детские воспоминания о лагерях и нравах.)
Хлебнул я лагерной романтики полной чашей: свобода, дежурный по лагерю, звёзды в астрономической обсерватории. Втихаря влюбился в Вальку Дымову, красавицу недоступную. Обратно ехали в тесной кампании с Валькой и её подругой Жанной Уманской. Договорились назавтра вместе пойти в Парк культуры. Ждали Дымову мы с Жанной долго, а потом сами разгулялись, разговорились. Опять романтикой пахнуло…
Долго ещё мы с Жанной «разговаривали». В письмах. Она жила в Харькове. Дочь какого-то украинского министра. Почувствовали родственность душ и лет пять переписывались в длинных подробных доверительных посланиях. Беда была у неё – слепнуть стала. Я пробовал найти какое-нибудь средство от её усиливающейся близорукости. Писал в Одессу (там славилась вытяжка из какого-то жука?!) Ходил в московскую лабораторию, где тогда начинали ставить линзы. (Однажды увидел там мальчика – актёра, который примерял линзы слепого для съёмок. Я узнал его. Он снимался в главной роли в фильме Тарковского «Иваново детство».)
Тёплая эпистолярная волна «прошла» через меня в этой переписке. Последний раз мы виделись с ней в Москве. Я пришёл не один, а с Татьяной, которая знала о нашей заочной дружбе, и отпустить меня одного тогда уже не могла…
Отрочество
Детство заканчивалось… Два раза оставался я на второй год в ДМШ (то руку сломал, то палец на руке). Это считалось тогда большой удачей – проучиться в ДМШ подольше, чтобы лучше подготовиться к поступлению в музыкальное училище.
К девятому классу решение созрело во мне окончательно. Процесс этот шёл трудно. Началось моё сознательное отношение к виолончели, наверное, с 6-го класса. Толчком послужила необычная история…
Мой папа поехал летом в какой-то санаторий. И, прогуливаясь, познакомился с доцентом Московской консерватории Савельевым, фаготистом. Узнав о том, что я на виолончели учусь, тот всплеснул руками:
– Зачем?! Виолончелистов полно! Конкуренция! А если он на виолончели играет хорошо, то фаготистом будет блестящим! – И уговорил он отца, а тот меня.
Надо было поступить в ЦМШ – Центральную музыкальную школу при консерватории. Её директор, – С. Кальянов, – в своём кабинете проверил мои музыкальные способности и принял в школу в качестве фаготиста в 6 класс. Каждый день музыкальные и общеобразовательные предметы сменяли друг друга. Одноклассники ходили по одному с высоко поднятыми… носами. Каждый считал себя особенным талантом. А то и гением(?)… В начале сентября Савельев вызвал меня в консерваторию. Примерить на меня фагот… В жизни больше ни разу не держал я этот инструмент в руках! Преподаватель одобрил примерку и… уехал на гастроли на месяц (?!)
Надо сказать, что мой учитель по виолончели, – Лев Михайлович, – в это время лежал в больнице. А когда вышел на работу – узнал, что я перевёлся в ЦМШ на фагот…, помню этот солнечный сентябрьский денёк. Нашу кухню, где мама угощала Льва Михайловича сосисками с макаронами и кружкой какао. Помню только это. На время серьёзного разговора меня послали погулять. Потом, когда учитель ушёл, родители спросили меня – на каком инструменте я хочу учиться? Помню, я ответил:
– Хочу на фаготе… Но и на виолончели тоже!
Савельева всё не было. В ЦМШ я не чувствовал себя «в своей тарелке». Через двадцать дней я с виолончелью пошёл на урок к Льву Михайловичу… Сейчас, после стольких лет, которые прошли в виолончельном ключе, меня, вдруг, посетила мысль:
– Как бы сложилась моя судьба, если бы, проучившись «всухую» (без фагота!) 20 дней в ЦМШ, я дождался приезда Савельева из гастролей, увлёкся этим инструментом, и, по примеру моего виолончельного одноклассника, Саши Смирнова, (который перешёл на фагот), стал бы заметной фигурой, работал бы в престижном оркестре, с хорошей зарплатой и постоянными гастролями за границей. Возможно также, как и Смирнов, остался бы жить в другой стране (он – в Германии!) Другой круг общения, личная жизнь? Но – нет! Я на свою судьбу жаловаться не буду!
А тогда, вернувшись ко Льву Михайловичу в ДМШ, я постепенно начал вгрызаться в музыкальную науку. Я благодарен ему за то, что он научил меня получать удовольствие, удовлетворение от труда музыкального. От самого этого процесса. Учитель вёл меня к Мелодии, выражающей глубокие чувства. А тогда именно Чувства бушевали во мне, перехлёстывая через край. Виолончели я доверял самое сокровенное. Потому, наверно, и выстоял в том огненном вихре, который нёс меня в ту пору…
Пути – Дороги
…Надо было к морю…
Две семьи, – мы и Жестянниковы (в то время уже подружившиеся), – поездом доехали до Херсона.
А дальше – только самолётом. Ан-2 («кукурузник»!) Первый полёт!.. Помню солнце, раскачивание кабины, воздушные «ямы»… С трудом вышли, спотыкаясь, на аэродромную траву….Ни до, ни после… (Такой болтанки, ужаса, выворачивания всех внутренностей…)… Квартиру нашли, по-моему, быстро. По средствам, конечно, до моря минут 25-30.
Городок казался днём залитой солнцем пустыней. Маленькие деревца тени не давали. Здесь, в Скадовске, тысячи три жителей. А летом все восемнадцать тысяч – курорт! Лечебные грязи. Водоросли в сверхтёплой воде давали при отжиме настой брома (зелёные) или йода (коричневые)… Тысячи ревматиков радовались полчищам медуз! Их обжигающие щупальца избавляли от постоянных болей… Маслянистая синяя глина, выкопанная со дна морского, лечила от всего! Люди ходили по пляжу черно-синие… Она же была лучшим средством для стирки шерстяных изделий (их везли отовсюду). Ходили легенды о том, как больных привозили сюда на инвалидных колясках, а уезжали они на своих ногах…
Вся пляжная полоса была продана под санатории различным социалистическим странам. Нам, «дикарям», оставалась только полоса песка, ничем не оборудованная. На наше счастье здесь росло огромное дерево! В его тени, которая двигалась с неумолимостью часовой стрелки, жили, передвигаясь по кругу, несколько семей… Днём, конечно! Жара до 45-47 градусов! Вода – 36-38!!
Чтобы окунуться, – надо было пройти, как по минному полю, раздвигая мириады разноцветных и разнокалиберных медуз, – метров 500, не меньше!..
Солнце – в лоб! Впереди с трудом различался берег длиннющего (90 км) острова. В четырёх километрах от нашего берега. Он-то и создавал здешний микроклимат. Ленка вернулась оттуда с пороком сердца…
Меня, наверное, спасла виолончель, которую мы бережно везли в поездах и самолётах. Лев Михайлович (педагог) сказал, что всё лето надо заниматься. Через год – поступление в музыкальное училище… Ну так отец со мной часов в 12 (самая жара!) уходил с пляжа, чтобы я позанимался. Часа два – два с половиной…
…В доме тень, прохлада!.. И даже занятия не могли испортить мне того наслаждения, в которое я окунался…Возвращались к морю мы часа в три – полчетвёртого. Уже не так палило солнце. Ближе к вечеру и воздух можно было вдыхать, не боясь обжечь горло…
…А какие вкусные помидоры мы там ели без всякой нормы! Их отец вёдрами приносил. Там, на рынке, всё тогда вёдрами измерялось: огурцы, абрикосы, персики, сливы, виноград!..
Скадовск был отрезан тогда бездорожьем от остального мира. Или самолет, или «Ракета» из Одессы, либо Николаева… Все окрестные колхозы свозили на скадовский рынок свою продукцию. Всё уходило за копейки… Это был почти рай! Потому мы и выбрали это место… Бедная интеллигенция!..
Александра Самойловна Жестянникова приехала с сыном Сашей. Это был несколько проблемный в общении мальчик (мама и папа двоюродные). Но сама Александра Самойловна всегда была душой нашего маленького общества! Она была пропитана юмором!.. Думаю, мы с Ленкой, обожавшие её, своим чувством юмора ей обязаны. Чуть прищурив один глаз, она говорила: «Ну да»… А дальше мы катались от хохота по полу, по песку… В общем, где придется…
…Отец решил показать нам настоящее море. И мы (без мамы) на автобусе поехали в Новоалександровку – там заканчивался наш лиман…
Впечатление было оглушающим!.. Синее, прохладное море! Белый, как манка, песок! На горизонте – военные учения: какой-то самолетик тащил за собой мишень. А с крейсера по ней стреляли…
…Два шага – и ты уже на прохладной глубине!..
(Тот песок еще долго хранился в шкатулке в нашей малюсенькой, но такой обжитой и родной московской комнатушке.)
…Тучи подходили к нашему берегу с разных сторон. И неизменно таяли в жарком небе, над береговой линией горячего лимана. Но в последнюю неделю (мы там пробыли 55 дней) небо – как взбесилось!! И решило отомстить за всё… Пять дней – были ночью!.. А пять ночей – белым днём!..
…Из-за непрерывных молний и раскалывающего грохота я обнаруживал себя… под кроватью!..
В короткие моменты затишья (часа два-три) мы бегали посмотреть на дом (на соседней улице!), который молния расколола пополам!.. Каждый день «волны гнева» приходили с другой стороны…
Но в день обратного вылета – сверкающее, будто умытое, небо! Капли на траве горели миллиардами бриллиантов!!..
…И долетели благополучно…
Лето 61-го… (Пути – дороги)
В порядке поощрения и отдыха (я поступил тогда в музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова), мы вдвоём с отцом на две недели уехали на Оку. На какую-то базу водно-моторного спорта.
Помню грохочущие самолетные моторы на катерах… Наш с отцом рейд вдвоём на парусной лодке на ближайшую пристань – маме позвонить… Вдруг, налетел штормовой ветер с дождём!.. Парус-то мы убрали, но грести против ветра и течения!! Мокрые весла кожу на пальцах сорвали! Слепящий ливень!!..
А еще девушка одна, более чем симпатичная! С отцом. Он – Арам Вартанович Аваков. Она (Три «А»): Арма Арамовна Авакова…
…Какое невероятно вкусное варенье: зеленое прозрачное! Внутри чёрные грецкие орехи плавают! Это я в гостях у неё был. Потом. Принес фотокарточки. Я там много снимал…
Дом отдыха «Заключье» (Лето 62-го)
В часе езды от Бологого в сторону Ленинграда…
Июль, но в небольшом красивейшем озере вода – почти ледяная! Катались на лодках. Но купались – единицы. Тогда я стремился закаливать нервы. И по сантиметру медленно входил в воду… Знакомые ребята смотрели и завидовали…
Спальня была мест на восемь… Вокруг взрослые мужики. Лежа в кроватях, на сон грядущий, анекдоты «травили». Истории всякие… Попросили и меня рассказать что-нибудь…
Момент, как вспомнишь теперь, был исторический…Пришло мне в голову рассказать о жизни И.С. Баха – понравилось!? На следующую ночь был Моцарт. Потом Бетховен, Шуберт…
Говоришь – говоришь… Слышишь – тихо…
Ну, думаю, усыпил всех!.. Тут же: «Давай – давай, дальше рассказывай!». Уж когда никто голоса не подавал – и я засыпал… И часто, из-за этого первого моего лекторского опыта, не высыпался… А потом стало и вовсе не до сна… На танцах я теперь не стеснялся (в девятом классе школу бальных танцев окончил). И, как-то вдруг, заметил Её…
Отличалась от других всем: платье особенное (высокий стиль!), улыбка задумчивая, гладко причесанные волосы, – весь вид, походка, разговор, – говорили о высокой культуре!..
…Это сейчас я разбираю картинку-«лего»… А тогда глаз схватил всё и сразу! Пахнуло невероятной гармонией – до восторга! Остановившегося дыхания!..
Пригласил на танец. И первый раз в жизни «поплыл»… Гибкая, послушная…Музыка во всём…
Мы стали этой Музыкой (без старания, без малейшего напряга)… Было ощущение полёта…Который был вне Времени – вечным… Мы еще не раз танцевали с ней. И каждый раз это было ощущение медленно текущего наслаждения, восторга! Мы почти не смотрели друг на друга. Но наслаждение это сладким ядом вошло в плоть и в душу…
Больше уже я ни о чём, кроме этого(!), кроме неё, ни думать, ни чувствовать не мог!.. Помню мой сумасшедший бег по лесу. Когда кто-то сказал мне, что она с другим танцует… Все вокруг видели, что со мной происходит… Это моё невероятное состояние текущего пламени обожгло её душу…
Мы катались на лодке закатным озером. Ходили, взявшись за руки…
…Мне надо было уезжать! Невыносимо!!
Она оставалась на еще один срок…Я знал, что её зовут Людмила. Щёлокова. Она – дочь советского посла в Аргентине. Отец заболел. И вся семья вернулась в Москву. Она рассказывала об огромных ромашках. О том, как она любит, забравшись с ногами на диван, есть «курабье» и читать энциклопедии. Она училась на четвертом курсе экономического института. Ей исполнился двадцать один год…
А мне?! Мне семнадцать!.. Я перешел на второй курс музыкального училища… Шеф настрого велел летом заниматься!.. Он в августе назначил всем урок, а потом опять, – надолго в гастроли…
Виолончели с собой нет. Денег тоже…
…Но ведь могли родители прислать, чтобы я остался!!
Еще на 12 дней!!.. Но Шеф!..
…На станцию мы шли впятером… Уезжал только я…
В компании была одна женщина, лет 30-40 и двое симпатичных молодых парней. (Им тоже нравилась Люся). Женщина эта, видя, что с нами творится, притормозила парней. Мы шли с Ней держась за руки по лесной тропинке… В поезде я прижался головой к стеклу, но прохлада не приходила… Я написал ей письмо туда, в «Заключье», и боялся уронить на бумагу то, что рвалось из души. Зная Её адрес, ездил на её станцию метро (даже на фото осталось «Университет»).
Она ответила очень мило, даже ласково о том, что никто не собирает ей букетики земляники, не катает на лодке. Что она не сможет сразу по приезде со мной встретиться. Папа болеет, дома ремонт… Отец с матерью смотрели на меня настороженно: удивление, тревога… Наверное я не выдержал – ночью еле сдерживал рыдания. Не получилось, видно. Наутро я рассказал отцу. Он обнял меня за плечи:
– Давай поговорим с тобой об этом через 2 недели. – Через две недели говорить, действительно, было уже не о чем… Лет через пять в троллейбус, в котором я ехал с виолончелью, вошла компания молодых людей. Мне показалось – Она! Дыхание остановилось… Знакомый голос сказал:
– А это – виолончель… – А мне уже пора было выходить.
Она – не Она?!
Лето 63-года
Лето 63 года было удивительным.
Я тогда дружил с Мишкой К. Он увлекался в то время философией (Ницше, Шопенгауер). Я тоже…
Но всё больше Маркс, Энгельс, Ленин. Когда я взялся за ленинскую работу «Материализм и эмпириокритицизм», мне казалось – у меня черепная коробка трещит, раздуваясь в размерах.
(Кстати, мой отец рассказывал, как он смеялся, читая эту книгу в метро – сумасшедшее фортепиано думало, что весь остальной мир – «это его фантазии”)
Мы с Мишкой учились у лучшего тогда в стране педагога по виолончели. «Шеф» – это мы между собой его так звали. Но мечтали тогда о другом. Романтики, мы хотели учиться в школе КГБ(!?). Чтобы стать Разведчиками…
