Ясная ночь

– Ну, Маринка шнырь к дверям, – продолжала Света, – а оттуда: «Да ты что?! – вопит, а за слова свои не ответишь?! Все слышали? Кого ты послала?! Ты Саввоя послала, он тебя…И Вадимчик твой не поможет! На твоём …» Тут Ленка, как швырнула в неё ножницы со стола, и зеркало на входе разбила, – и к ней – «я тебе отвечу!», та выскочила, и вопит на улице: «Ответишь? Щас – щас! – и, – матом в Ленку, – Я знаю, где они! – орёт, – щас!» … – В общем, – закончила Света, – Клиенток от такого звона всех как ветром посдувало.

– Может бури, магнитные, разгулялись? – предположил я, – Сегодня…

– Не знаю.

– И? – напомнил я, отвлекаясь от родинки.

Мне всё уже рисовалось в лицах, а Света вновь вытащила ногтями сигарету из пачки.

– Ну, Ленку то мы как могли, успокоили, а про мастерицу даже и забыли. А та, бедная, вообще уже чуть дышит: «ой Леночка прости дуру старую, что ж ты теперь, за меня по рукам пойдёшь? Беги скорей в милицию, вызывай, а я тут останусь – ответ держать. Они же – дружки её, со свету тебя сживут, и милиция не поможет! Довели страну…». – и за сердце опять. Лена Веру Николаевну успокаивает, – не бойтесь, мол, не переживайте, ничего не будет. Идите домой сейчас, отдохните, все равно клиентки поразбежались, я вам потом позвоню, всё нормально будет. А мы видим: не так всё просто… И Маринку знаем. Одна ещё, Ирка, «расходиться, – говорит, – всем сейчас надо, чёрные приедут всех пере…. И салон сожгут». Все и засобирались по-быстрому. А Вера Николаевна за своё: «вызывай милицию Леночка – на них вся надежда, нам на улицу выходить надо, всем вместе держаться, а я сейчас мужу на дачу позвоню» … «Ага, – соглашается Ирка, – они вас Вера Николаевна с мужем в один багажник и положат». «Не положат, Ирочка, у нас ещё хоть какое – никакое, а государство, хоть и демократическое…»

Тут у нас такой галдёж поднялся, как стали бабы случаи рассказывать, кто-то сразу и домой, – «ты нам Леночка потом позвони, – выходить или не выходить»…

Ленка молчит, катушкой о катушку стучит, думает, думает. Все кто остались – ждём, как она скажет, так и будет, – она главная. Лена говорит: – Если Маринка Саввою при всех скажет, что я его на послала, он точно сюда явиться. «Милицию вызывать», —что я им скажу? За то что посылают – они не приезжают, – криминала ведь не было. Ещё. Может, вернётся Маринка завтра, не такая же она уж, успокоиться…

– Не успокоиться она Лена, – подала голос Вера Николаевна, – не хотела я тебе говорить… беда будет. Зеркало Леночка ты разбила…

Все посмотрели на разбитое зеркало, и на изогнутые осколки на полу.

– Да ну вас Вера Николаевна, – нарушила тишину Ирка, – вам только в фильме ужасов текст за кадром читать.

– Закрывайте салон, что ли, – не твёрдо сказала Лена. – Всё равно уже день наперекосяк, не рабочий, половина разбежалась… Надо было в руках себя держать, как дурочка: зеркало укокошила… Не красиво получается. Маринка так повернуть может! Что я, такая сякая, авторитетов ни во что не ставлю, на всех положила, всех посылаю. Только этого мне хватает: бандитов за усы дёргать…

– А если сказать, что этого не было? – просто спросила Ира. Все посмотрели на Иру. – А что? Ну, не было этого! Ну, кто докажет? Бабская ругань.... Причём тут Саввой? Какой-то… И делу конец. Нечего огород городить. Ты ж не по радио его «поздравляла», не по телевизору телемост устраивала. А так можно про любого сказать, и что теперь? У Саввоя только и дел будет – по адресам ездить. А не посылаемых – в нашей стране нету.

– Ты Лена богатая и планка у тебя едет, – заметила другая, – от «друзей» своих, как у Маринки, от всех понятий этих чёртовых…

– А так вот я, – рассуждала Ира, – ну и послала хоть «на» хоть «за» хоть по нему пусть бегает. Мало ли я кого посылала… – уж совсем умудрено закончила она. – А чуть – что, так я сразу в милицию побегу.

– Тебе, Ира, терять не чего, – урезонила её Вера Николаевна, поэтому ты такая и смелая, а у Лены – салон. И Саввой не пьяный грузчик, весь город знает, ему свой бандитский форс держать надо. Тем более: и Вадима знает и Лену, и Марину – вздохнула Вера Николаевна, – лично.

– Это не наше дело, а вот если явиться сюда, посмотрим на тебя, какая ты смелая…

– Конечно, не так всё… – Лена более приземлено смотрела на ситуацию, – Насчёт того, что вы ничего не слышали, – так вы же не все. Клиентки шум не мимо ушей пропустили, начнут болтать… Вас так закошмарить могут, что вы и под тем, что было, в милиции не подпишитесь.

Если «они» сюда явятся, то им обратной дороги не будет, они уже только правые отсюда красиво уйти могут. «Понятия» у них – святое дело. А тут – баба язык распустила. Дура я, правда. Буду отбрёхиваться, что только Маринку имела в виду, и пусть нас с ней хоть на ринг ставят… Лишь бы правда разобрались, – неожиданно захотела Лена, – а то ещё просто пошлют сейчас сразу шныря, бросит канистру с бензином, и Салон этот вдвое дешевле станет. Поставщиков потеряю, клиентов, работы не будет. А в банк проплачивать каждый месяц надо.

Ладно. Вадим мне сейчас тут нужен. Он не лыком шит. А эти черти еще, правда, увезут в багажнике… Только бы он трубку опять нигде не оставил…

– Говори.

– Аркаша, это ты?

– Да.

– А где Вадим?

– Рядом. В соседней машине.

– Позови его пожалуста.

– Разговор там, я ему скажу потом, он тебе перезвонит минут через пятнадцать-двадцать.

– Позови его Аркаш, это срочно.

– Случилось что-нибудь?

– Да, то есть, ещё нет, но может случиться. Мне нужно, что бы он ко мне сейчас приехал, в Салон. Это не телефонный разговор.

– Щас, тогда, позову, подожди.

– … Да.

– Вадим приезжай, мне ты тут нужен, в салоне.

– М-н. Хорошо. Ща приеду, разведу по-хорошему. Не бойся.

– Ты уже все знаешь?

– Это ты можешь думать, что я мало знаю. В стойло поставим, не переживай. Уши сделаю этому кролику симпатичные, как у чебурашки.

– Кому?!

– Я же говорил, куда с ним ехать, а ты: «высушат, отстираем» …Чего он там опять? Никуда его не выпускай. Теперь сушить буду я.

– О господи… Я уже забыла… Вадим, приезжай, мне ты нужен совсем по другому поводу! Дело касается Саввоя. Маринки его.

– Что?

– Приезжай.

– Да ты можешь сказать, что случилось?

– Я его послала.

– Кого?

– Саввоя. Ну, ни его лично, а Маринку. И его вместе с ней. Я тут столько гадостей о себе выслушала. Я и проститутка, и… Ты приедешь?

– Подожди, Саввой причём тут? Маринка – это баба, которая у тебя работает, с которой я его видел пару раз, да? И ?

– Всё, больше не работает. Её послала, его вместе с ней, за глаза. Он про меня рассказывал ей много. Ты приедешь?

– … Ты дурочка что ли? Тебе это нужно было? Сначала ты одного гондона везёшь стирать, потом Саввоя посылаешь? У тебя голова работает? Он тебя хотел, что ли? Нужны тёрки? Не могла кого ни будь другого послать, попроще? За кукурузу… Помирись с этой Маринкой.

– Она уже убежала. По моему, «докладывать» …

–…Чего там сидишь тогда? Чего ты ждёшь? Что он приедет и распнёт тебя там, за язык твой… Сматывайся пока оттуда.

– Не распнёт. Я здесь не одна. Люди не дадут.

– Какие люди!?

– Те, которые здесь ещё есть.

– Ну, хорошо, посадит тебя вы мешок и увезёт туда – куда ты его послала. А потом привезёт ко мне и спросит, сколько я за тебя дам…

– А сколько ты дашь за меня Вадим?

В ателье получилась тишина.

–… Ладно, Лен, не парься. Я сейчас приеду, а ты уезжай оттуда. Если я приеду, а тебя «что ни будь» задержит, значит, я буду там. Если лавочка твоя будет закрыта, ты уже уехала, встретимся на Петроградке, у китайца. Там поговорим. Давай, я еду, через минут двадцать – двадцать пять, как догоним, буду у тебя. Тебя уже там быть не должно, уезжай, как положишь трубку. Всё. Да, Лен, если что, – отъезжай от всего: «пусть Маринка не лепит. Это её перхоть», – поняла? – и если она хочет «с ей» мы сейчас тоже будем разбираться. Хотя такой «размен» … – говори, что сейчас буду я, и ничего не бойся. Поняла? (Заводи, – к Ленке.) Давай. Всё – как я сказал. И не нервничай. А я еду. УЕЗЖАЙ. Ничего не бойся. Горец нервный, но не мы к нему в город приехали, это помни.

Лена немного успокоилась, это передалось всем.

– Все расходимся по домам.

– А с этим что делать?

– А… одежда этого парня? Не до него…

– Забыли, пять минут.

– Я уеду. Отдадите ему вещи.

Упоминание о моей одежде вернуло меня к действительности.

– И где она?

– Я подумала к тебе и пошла.

– Одежда?! – Ира! Вот нахрена мне теперь Лена?! Эти сюда несутся, как на бобслее, а я с ними… Да ну – на! Ни Лены, ни одежды. – я занервничал, – Ты иди найди вещи, Бог с ней, с Леной, пойду уже, хватит стирать. Сходи, Свет, – вспомнил как её зовут, – принеси, пусть, хоть мокрые, – попросил я.

Дверь открылась, зашла Лена, без следов косметики, с влажными висками. На пальце, за крючок плечиков подала рубашку и брюки, через руку она держала куртку и накинутый на нее шарф. Я встал:

– Спасибо.

– Вам надо идти.

– Я уже слышал, – взял всё у неё из рук, – спасибо ещё раз.

– Лен, там Саввой приехал, – сказала Света, – он курит. Ты где была?

– В туалете. Он один? Попроси его обождать. Вадима ещё нет?

Дверь открылась, на пороге остановился, очевидно, этот Саввой-Махмуд, или его приближённый или подчинённый. Опрятное лицо кавказской национальности.

– У – у… – сказал он.

Жестом он остановил кого-то за своей спиной, пояснил: – «Мы помешали. Действительно уважи-ительная причина» … Он мягко улыбнулся, очевидно желая вежливо убедиться в своём предположении у присутствующих:

– Я не помешал?

Я бросил вещи на кресло, быстро накинул рубашку, не застёгивая её, взял брюки.

Седеющий, аккуратно подстриженный, в расстёгнутом, (естественно чёрном), до каблуков, пальто, просто смотрел. На меня тоже. В секунду кожа на его лбу натянулась, обозначились желваки, глаза «зависли».

Даже безмятежная минуту назад Света затеребила пуговички у себя на груди. Засуетился и я в ворохе одежды, мне было не до пуговиц манжет рубахи или снимания ботинок, чтобы надеть брюки. А ведь вспомнил: «суетиться – плохое занятие, к добру не приведит», – папа мой так считает… Интересно, что бы он сказал сейчас? – «Несуетись, лишнее». – сто процентов. Я начал себя «тормозить», в своём копошении, и не вольно, прислушался.

– Неплохо вы тут проводите время. А я жду… – вошедший как будто расстроился, чуть не засыпал, и вдруг резко, придурковато проснулся, и рявкнул: – Выйди вон!

Это он кому? Саввой смотрел на Свету. Света подняла голову и тихо вышла, закрыв за собой дверь.

Я уже понял, что в ботинках надеть брюки не получиться, их надо снимать и выдернул ногу из капкана штанины. Надо сесть в кресло, снять ботинки, надеть брюки, после обуться, зашнуроваться, накинуть куртку и можно валить отсюда.

– Куда это она пошла? – послышался разговор за дверью, – за вазелином.

– Тебе что, особое приглашение нужно? – этот Саввой как-то, доброжелательно наблюдал уже за мной.

– Уже, сейчас, – кивнул я.

Буду «поспешать медленно», спокойно теперь. Я всё-таки не собирался выходить из комнаты без штанов, с гордо поднятой головой, как удефелировавшая Света.

– Убери этого лизуна, – брезгливо велел Саввой Свете.

Я замер. Кого? Что… До меня дошло.

Сделал шаг левой, не поднимая головы, а потом ещё два, уверенно «ломая ему зенки». Ещё мешались штанины, я по-прежнему держал брюки в руках перед собой. Он смотрел на меня ещё призрительно, когда я врезал ему каблуком не зашнурованного ботинка в грудь.

Машинально, на выдохе, жёстко, как учили. Я уже был готов к драке, как и кулаки всё сжимающие за пояс брюки, но уже забывшие о них. «Пробил» бы его наверняка, добил бы. Он рухнул на пол сразу, подавившись собственным дыханием, или тем, что хотел сказать, беззвучно.

Неестественно подворачивая ноги в коленях, глухо стукаясь о половое покрытие головой. Бить больше было некого. Он лежал в бордовом жёстком ворсе, чуть растопырив локти, глаза закрыты.

Нормальный ход. Спокойно лежит, тихо. Хоть мелом его обводи. Я его не убил?

Посмотрел на Лену. В расширенных глазах её, было именно изумление, переходящее в ужас. Онемела.

– Ты, дурак что ли? – услышал я её похожее на шёпот.

Попал я путёво, – «спит Саввойка». Одна штанина задралась. Пальто и костюм баксов по пятьсот, а носки, как у меня, «за рубль двадцать».

– Ты вообще? – переспросила Лена, – это же Саввой, -Мах-муд…

Та вижу, что не верблюд. Лежит вот.

– Тебя сейчас убьют. – она показала глазами на дверь.

Я очнулся: «Убьют, точно. За этого «авторитета», П…ц»…

Дверь. Я широко шагнул к ней, бросив брюки. Очень осторожно, как взрыватель снаряда, двумя ладонями, я намертво обнял круглую, с «кнопкой» замочной скважины, латунную ручку. Навалился плечом, всем телом – на дверь.

В ПТУ мы так «играли»: придавишь дверь, – как заперто, мастер не поймёт ничего, прислушается – тихо, дверь закрыта, где все? Подёргает, идёт на вахту за ключом или разбираться с наставником, куда группа подевалась, кто аудиторию закрыл?

Поворачивал ручку по часовой. Примерно я понимал принцип работы таких замков: если поворачивать ручку до упора, то снаружи её не открыть. Поворот – щелчок, поворот – щелчок, (как громко), ещё пол оборота, – всё. Прислушался: за дверью, вальяжно, шло простонародное обсуждение некоторых сексуальных позиций. Двое или трое. Хихикали про мазь лыжную.

А у нас в кабинете тихо – тихо… Вслушиваясь, Лена сузила глаза:

– Теперь точно, мне…

А мне?! «Сибирской» графинчик, и двойную пельменей поставят?! Только отстирали… Так я, с «постирушками», тут надолго застряну. Меня потом вообще, хер отстирают. Бежать. Я принялся лихорадочно одеваться, напяливать одёжу, рассовывать всё своё со столика по карманам. В окно. В окне решётка.

– Просто ты не выйдешь отсюда, – безнадёжно сказала Лена.

– Выйду. – пообещал я ей, – по-любому. Как вы меня… – Я шнуровал ботинки на подоконнике крепко, – нам надо валить отсюда, слышь, обоим.

– Мы не выйдем отсюда. – шептала Лена. – Он очнётся и поднимет крик.

Ага, пусть орёт. Буду бить стёкла, звать на помощь, милицию… Меня осенило: может у него оружие есть? А? Пистолет. Буду валить или стрелять в воздух, менты приедут, вызовет же, кто ни будь?!

Я кинулся к Махмуду, принялся шарить у него по карманам. Ни черта у него нет, авторитет сраный; портсигар, зажигалка, бумажник – думал кобура, кусачки маникюрные…

– Ты ещё и вор, – Лена смотрела тоже не убаюкивающе.

Истерическое моё вырвалось само-собой:

– А-а, – «Мах-мудщик» – признался я, – лихо всё подстроил! Сработал виртуозно! Бачь, кака падла! Мишурит с обеда по авторитетам!

Эта девушка смотрела на меня с жалким удивлением:

– Ты понимаешь, что они, теперь, с тобой сделают?

Даже не думать. Бежать любой ценой! Окно выходило во внутренний дворик. Квадрат двора и арка. Мне бы туда, – в арочку, и на улицу, к людям… Я кинулся к окну, дёрнул за ручку раму. Навесят жалюзи, суки. Это не надёжная сберкассовская решётка из арматуры. Новая, изящная, из полосы «двойки», с причудливым несимметричным рисунком. Функция этой решётки больше сводилась к украшению фасада, нежели защите помещения. И собирал её, видать не сварщик, и даже не путный слесарь сборщик… В некоторых местах полосы были только прихвачены, прожжены – не приварены друг к другу. Простой лом или кувалдочка и тут делов секунд на восемь… Где их только взять… Ни молотка, ни домкрата. Монтажку бы…

– Есть, что ни будь железное?

У кого-то в машине, вдалеке на улице, заиграло радио. Музычка пошла. Лена в прострации покачала головой. Схватился за длинный, слабенький элемент решётки – какой-то «райский» гладиолус, дёрнул металл руками. «Играет», сука. Вспомнились мамины гладиолусы на даче, и то, что она просила меня найти и привезти ей какой-то редкий сорт – «Плащ гладиатора». Самоё время вспомнил: луковицы, «детки», «бабки» … Выкорчевать бы цветочек… Порезал ладони о необработанную кромку. Щипит ладонь. Выгибается полоса, – не ломается.

Рычаг надо. Булыжник. Иначе не порву, не пролезу.

Ты хоть, лежи, «друг» мысленно обратился я к распростёртому на ковре Мухмуду. Не могут же они там вечно стоять. Интересно, что они думают, что он её трахает в тишине? Тактичные.

За дверью послышался как, ой то шум.

Вот как оно – «ёкает», оказывается, сердце. Быстрее – я гнул полосу, – не фига.Лена подняла голову. Это, наверное, «наши»: Аркаша и Вадим.

Эти меня рекомендуют.

«Каравай, каравай, кого хочешь – выбирай!». Но за дверью слышались только женские голоса. «Пустите нас к ней, пусть они при нас разговаривают!» – различил я в гуле голосов.

– Вера Николаевна, – пояснила на удивление радостным шёпотом Лена.

– Она не может там тихо посидеть, где – ни будь?– разозлился,– Пошить чё-нёдь… Чего они сюда-то прутся?

Ну, правильно: активная гражданская позиция. Если Вера Николаевна с коллективом, будет настаивать, то всё объясниться быстрее. Они позовут его, он не ответит, они – выломают дверь, а тут я, без пулемёта… Только этих баб мне сейчас не хватает…

– Ушли их. – зашипел я, – Скажи, крикни; чаевничаем, решаем, всё нормально… Пусть не волнуются! Скажи хорошо…

– Пошёл ты! – Лена направилась к двери.

– Стоять! Тихо! – Я зацепил её за трикотаж ниже локтя, – я не шутил: – А то я и тебя рядом с ним положу.

Правда, не хотел, а кулак поднял и сжал.

– Ну-ну, – усмехнулась она. Но от двери, глядя на меня, отступила…

– Они не помогут, пойми, – убеждал, – что мы им покажем?! Этого!?

Опять кинулся к решётке. Хоть бы рукавицы брезентовые, чтобы взяться нормально! Буквально, спустя рукава куртки, – обмотав ими полосу давил этот сучий цветочек изо всех сил… Всё-таки полоса держалась… Выгибается, отгибается, но толку… Время, время, – меня уже лихорадило, уверенность, что её можно выломать голыми руками таяла. Я тяжело дышал. Попробовал всунуть между элементами вазу и ей отжать, зафиксировать вроде бы нормальную щель, – ваза лопнула. От напряжения я ударился лбом. Надо ещё одного мужика. Там стоят. Попроси подержать.

– Поможешь мне? – вспомнил я, – гандболистка…

«А в ответ тишина»Л

– Лезь тогда сама, я удержу! Потом встретишься со своим Вадимом, разберёшься. Я если не смогу, скажу им; ты его завалила и свалила. А я мимо шёл, сам не местный, -предлагал я сходу бредовые варианты я, – На меня потом всё свалишь. Они щас двери начнут ломать, дура! Дай хоть мне тогда выйти отсюда, держи! Или лезь, оттуда мне раздвинешь, как сможешь. Чего ты молчишь?

Тупая.

– Мы лезем или не лезем? – я начал выходить из терпения.

Молчит! …Я увидел в окне юного панка, который зашёл с улицы за угол.

– Мальчик! – закричал я ему, – иди сюда! Быстро!

Молчит. Смотрит.

– Иди сюда! Помоги мне, у меня тут… Шпингалет заклинило…

Стоит, как вкопанный. Дебил, что ли…

– Ну иди сюда, … Помоги пожалуста, подай мне вон ту трубу, – я заметил выкинутый, негодный водопроводный стояк, с «мёртвым» чугунным вентилем на конце.

Обкурился он что ли, щегол этот, или дури какой ни будь, нанюхался, вроде клея; его координация вызывала предположения. Как его сподвигнуть?

– Давай братуха, – придумал я, – пока менты не приехали…

Тут «Братуха» зашевелился. Парень не спринтер, конечно. Но, о как, разогнался, – как в штыковую пошёл! Гвардеец! Я успел отскочить.

Пытался действовать как рычагом, этот ещё с той стороны виснет придурок… Гнилая водопроводная трубка трижды согнулась как пластилиновая. ****ство.

– Дай мне вон тот камень, – попросил я его, – денег дам! Потом. Щас. У меня тут навалом.

Панк посмотрел туда, куда я показывал. (Толи панк, толи хиппи, может умственно отсталый).

– Вон, пожалуйста, – я жестикулировал, пытаясь подержать его работу мысли.

Тот пошёл. Наклонился, руки – как два арбуза держит. Штангист! Я сложил руки рупором:

– Ты чё делать собрался?! – психанул я, – оставь бордюр в покое! Ты его в жизни не поднимешь! Придурок питерский! Рядом камень!

Не слышит. Рвёт бетонный метровый бордюр из земли, и всё. А тужиться! Не могу орать.

За дверью, мне слышалось, слышалось: женщины настаивали, их не пускали. Саввоевцы обещали:

– Сейчас, сейчас, все по очереди, а вы женщина – крайняя… Она освободиться, сейчас, ваша Лена, всех примет.

– Мы сейчас милицию позовём! – всё тот же неугомонный женский голос.

А вот это правильно, и лучше – роту, на всякий случай. Не выйдет ничего – сам позвоню, но только в крайнем случае, – начнётся же: менты, протокол происшествия, документы, имя-фамилия… А светиться перед этими бандюками не к чему, никак нельзя мне. Надо решётку ломать.

Вдруг голоса стихли. Я испуганно насторожился.

В коридоре явно говорил Вадим. Всё. Я начал тихо гнуть другой вензель. Вместе со своим дыханием слышу:

– Хорошо, хорошо. Нет, милицию вызывать не надо. Мы сами разберёмся.

Женщины галдят. Вадим спокойный.

Мы здесь все не разминёмся. Вы идите. Сейчас всё будет как надо.

«Не давайте ему пройти», – с тоской защемило у меня. Ничего себе: «Хорошо, хорошо»…

Лена шмыгнула к двери. Спотыкаясь о Саввоя я успел схватить её за запястье.

– Пусти, – тихо уже велела она, – другая её ладонь легла на замочную ручку.

Видать в глазах у меня отпечаталось многое. Опасность, просьба, – что-то остановило её на секунду.

– Подожди, Лен. Открыть никогда не поздно… Стой, – шептал я прислушиваясь.

Этот Саввой зашевелился. Дать ещё?! Только его тут не хватает. Семь бед – … За дверью, в коридоре, Вадим обращался уже не к женщинам:

– Дайте пройти. – говорил он внятно, чётко. – Где Лена, где Саввой? Сам поговорю.

– Сейчас. Саввой с ней переговорит. Сначала.

– Ребята…

– Пройти, дай! – отчётливо услышал я Аркашин голос.

Ща Аркадий начнёт действовать – догадался я, – без лишних реверансов.

Женский крик. Глухие удары об дверь. Очень сильный крик. Топот и маты. Я дышал. Всё, покатило.

– Если твоиих положат, откроешь, но тех по голосам больше… Нужно выбираться отсюда.

В дверь застучали:

– Саввой?

Грязное, переходящее в истерическое, сквернословие, какое-то шорканье, резкий топот, усиливающийся говор, – борьба затухала, там добивали. Кроме того, бабы затихли, видать – разбежались.

– Саввой?!

Задёргалась ручка.

– Савва! Кончай скорее.

Тишина потом стук. Громкий.

– Саввой?! Ну че там?!

Тишина и вошкание. Мы вслушивались. Сердце щас выпрыгнет. Вадима с Аркашей слышно не было. «Саввоевцы» победили. Больно быстро…. И теперь они слушали, как и мы, что происходит за дверью.

– Саввой? Открой. Э!?

В дверь ударили. В неё начали бить. Я тащил, толкал к ней письменный стол.

Лена опустилась в кресло:

– Всё, парень, открывай.

Судорожно хватая крутящийся стул, который стоял за столом, больно ударил себя по ноге о его треногу, процедил:

– Млять!

Вот она. Никелированная труба одним концом ввинчивалась в диск под сиденьем, другим намертво крепилась в лапы. Вывинчивая её меня трясло как ту дверь.

Саввой, пытаясь опереться на локоть, озирался. Лена взяла трясущимися руками сигарету, бросила сигарету, прижала ладони к ушам, закрытые веки вздрагивали при каждом ударе.

Вставил треногу в решётку, рванул трубку на себя. Ещё. Дурак. Вытащил. Можно не скромничать. Замахнувшись, ударил по шву. Шлак лопнул.

На полу, встав на четвереньки, что-то хищно бормотал Саввой.

Я дёрнул Лену:

– У тебя есть, хоть что ни будь?!

– Что?

– Средство, какое ни будь, самозащиты – прохрипел я, – баллончик там, пистолет газовый… Ну?!

– Какое средство… – отнимая руку, оттолкнула…

Обозвал её, – простонародно, замахнулся – подавил в себе желание ударить… Щепки, узкие куски штукатурки с полметра летели на пол. Махмуд втягивал голову как на фронте.

– Очнись! Ты хочешь, чтоб нас тут кончили? Лена! По колено! Дура!

Кинулся к трубке. Меня остановило её движение к сумке. Она равнодушно бросила мне электрошок. Это даже лучше. Саввой, глядя на меня, начал цедить что-то неприятное, не по-русски. Тварь спесивая, сидел бы дома. Включил приборчик. Раздался неприятный треск. Под её «Что ты делаешь?!» ткнул им Маринкиного друга в ногу. Он «привычно» упал на ковёр. Я сунул электрошок в карман, снова схватился за трубку. Бил треногой так что искры летели. Саввоя им уже видно. Спина взмокла. Первому на отмахе башку раскроить успею. Шов лопнул. За спиной поднялся визг и глухие удары о перегородку. Обернулся – никого, бросил «инструмент», скрутил, отогнул полосу руками:

– Лезь.

Она смотрела на меня.

– Ули ты? – заорал я. – Крик в коридоре становился не терпимым.

В образовавшуюся рванную дыру в двери, – выбитой практически верхней филёнки, никто не лез, мне жгло нервы.