Лесная принцесса и тайна синего пера

Барсук поспешно прикрыл лапу другой лапой.

– Чернила! – выкрикнул он. – Синие чернила! Очень стойкие. Экспериментировал! – Он стал оттеснять их к выходу, толкаясь боком, словно пытаясь загородить собой всю нору. – Идите! Домой! Ждите бабушку! Лес сейчас… не для прогулок! Опасный! Туман бывает… злой! Идите!

Тяжёлая дубовая дверь захлопнулась перед их носом. Засов щёлкнул с таким звуком, будто их только что выбросили из самого интересного представления на свете. Лили и Тихон стояли оглушённые. Шепотун тихо звякнул, как маленький, испуганный колокольчик.

– Он… он испугался, – прошептала Лили, сжимая ледяное перо так, что пальцы заболели. – До ужаса. И соврал. Про грибы. Про чернила.

Тихон фыркнул, но без обычной иронии. Его хвост был опущен.

– Испугался – это не то слово. Он трясся как желе на тарелке. И это пятно… оно не просто синее, Лили. Оно… – кот прищурился, вспоминая, – …слабо светилось. Как гнилушка в темноте. Мерзко и противно.

Вернувшись в замок, Лили достала свой альбом для рисования. Но теперь это был не альбом, а главный инструмент расследования. На первой странице, под заголовком «Дневник Расследования: Где Бабушка Груша?», она приклеила записку. Рядом прикрепила синее перо (оно прилипло к странице, как магнит, излучая холод). И написала:

День 1 после исчезновения.

– Улики на пороге: Плащ (чистый, сложен аккуратно). Шепотун (молчит/булькает). Синее Ледяное Перо (ОЧЕНЬ ХОЛОДНОЕ, светится?). Записка "Не ходи за туман".

– Барбарис ВРАЛ: Бабушка не по грибы. Пятно на лапе – НЕ чернила (светится?). Он знает про перо. Знает про опасность. БОИТСЯ.

– Лес МОЛЧИТ. Тишина ЗВЕНИТ. Шепотун холодный.

– Вопрос: Кто положил вещи? Кто оставил перо? Что за туман? Почему Барбарис так боится?

Прошли два долгих, тягостных дня. Лили листала бабушкины книги о лесной магии, ища упоминания о ледяных перьях, злом тумане или запертых сущностях. Чем дольше она вглядывалась в древние руны, тем сильнее болела голова, словно знания не хотели даваться просто так. Тихон ворчал, что «читать вредно для кошачьего зрения» и «пыль древних фолиантов вызывает преждевременную линьку», но верно дежурил рядом на столе, свернувшись калачиком. Шепотун временами бормотал: «Туман… Дверь… Холод…» – но Лили не могла понять больше. Она чувствовала себя потерянной и слишком маленькой для такой огромной, тёмной тайны. Замок жил в напряжённой тишине, нарушаемой лишь привычными, но теперь какими-то слишком громкими звуками дома.

На третий день, когда Лили уже думала, что эта тишина её сведёт с ума, отчаянный, хриплый вопль и громкий стук в дверь разорвали утро:

– Откройте! Спасите! Утята! Мои утята пропали в тумане!!!

Глава 5. Утка в панике

Глава 5: Утка в панике

БА-БАХ! БУМ!

Казалось, тяжёлая дубовая дверь замка вот-вот рухнет внутрь, снесённая с петель. Лили чуть не уронила чашку с ромашковым чаем. Тихон, дремавший на солнечном подоконнике, подпрыгнул так высоко, что чуть не зацепился когтями за занавеску.

– Тревога! Нападение! Варвары у ворот! – завопил он, шерсть встала дыбом. – Я отказываюсь героически погибать натощак!

Лили бросилась к двери, сердце колотилось где-то в горле. Она изо всех сил рванула тяжёлый засов. На пороге, беспомощно барахтаясь, металась утка Крякуша. Её перья были взъерошены и покрыты каплями утренней росы, смешанной со слезами. Глаза дико блестели, а клюв раскрывался в немом крике, прежде чем вырвалось хриплое:

– Пропали! Пропали! Мои утяточки! Солнышки мои! Пушистые комочки! – Она замахала крыльями в отчаянии.

– Туман! Проклятый синий туман их забрал!

Лили схватила утку за плечи (точнее, за основание крыльев), стараясь успокоить:

– Крякуша! Дыши! Кто пропал? Куда? Какой туман? Говори по порядку!

Тихон, спустившись с подоконника, осмотрел утку критически, но уже без обычной иронии:

– Выдохни, пернатая трагедия. И начни с начала. Желательно, без лишних эпитетов про «пушистые комочки». Только факты. Сухие, как хороший корм для рыбы.

Крякуша сглотнула, задыхаясь между рыданиями:

– На Зеркальном пруду! Утром! Купались… Резвились… Я им говорила: «Детишки, не заплывайте далеко!» А они: «Мама, смотри, как я ныряю! Мама, гляди, пузыри пускаю!» А потом… – Голос утки сорвался в визг. – Потом от Туманных болот пополз этот… этот ОН!

– Он? – насторожилась Лили, и зелёная прядь в её волосах дрогнула. – Кто ОН?

– ТУМАН! – закричала Крякуша. – Но не наш, добрый, утренний! А СИЗЫЙ! ХОЛОДНЫЙ! И он… он ПЕЛ!

Тихон навострил уши, усы задрожали:

– Пел? Туман? Да ты, утка, перегрелась на солнце? Туман не поёт. Он… стелется. Молча.

– ПЕЛ! – Крякуша топнула перепончатой лапой. – Тоненько так… Сладко… Завораживающе! Как колыбельная, но… ледяная! Я слушала… и вдруг поняла, что не могу пошевелиться! Совсем! Как будто меня в пруд зимой окунули! А мои утята… – Слёзы брызнули из её глаз. – Они перестали играть. Перестали пищать. Как заколдованные… встали. И… пошли. Прямо в эту сизую пелену. Шаг за шагом. А он их… поглотил! Исчезли! – Она зашмыгала клювом. – Я очнулась, когда туман растаял… Их нет! Нигде! Как и Зайцев-Ушастиков! Как и… – Она замолчала, уставившись на Лили, точнее, на бабушкин плащ и на Шепотун на её шее. Её глаза ещё больше округлились от ужасной догадки. – Хранительница… Лесная Принцесса… Бабушка Груша… Она… она тоже?..

Лили похолодела внутри. Туман. Холодный. Поющий. Забирающий. Как записка: «Не ходи за туман». Как исчезновение Бабушки. Как пропажа Зайцев. Шепотун на её груди вдруг согрелся, будто откликаясь на её мысль, и забормотал чуть громче и яснее, и Лили наконец разобрала слова: «…туман… дети… спасти…»

– Да, Крякуша, – тихо, но твёрдо сказала Лили. – Бабушка тоже исчезла. И тоже из-за тумана. Я уверена. И она оставила предупреждение. – Она показала дрожащей утке знакомую записку.

Тихон подошёл и потерся о ногу Лили, как-то несвойственно мягко и серьёзно:

– Так, юная Хранительница. Что будем делать? Сидеть и ждать, пока этот… поющий поползень… придет за нами? Или за соседской мышью? – Он кивнул на плащ и амулет. – Бабушка оставила тебе не только записку. Она оставила тебе должность.

Лили посмотрела на плащ. Он был большим, пах бабушкой, мятой и… невероятной ответственностью. Она взяла Шепотун в ладонь. Он был тёплым и уверенно жужжал, как шмель в летний день, наполняя её слабой, но твёрдой уверенностью.

– Я не могу сидеть тут и просто ждать, когда она вернётся, Тихон, – сказала она, и голос её окреп. – Бабушка пропала. Утята пропали. Зайцы пропали. Лес молчит. И Барбарис… он знает что-то, но боится сказать. – Она натянула плащ, подоткнув слишком длинные полы. Повесила Шепотун поверх. – Бабушка оставила мне это не просто так. И предупреждение… – Она взглянула на записку. – …это не для того, чтобы я боялась. Это чтобы я была готова.

Тихон выпрямился, его хвост встал торчком, как знамя:

– Ну что ж, значит, план таков: найти этот зловредный туман, дать ему по носу (если он его, конечно, имеет), вернуть утят (и бабушку, и зайцев, само собой), а потом потребовать компенсацию в виде тройной порции взбитых сливок. За беспримерный героизм и потраченные нервные клетки! – Он ткнул носом в сторону двери. – Вперёд, Лесная Принцесса? Или, точнее, Принцесса-Хранительница?

Лили улыбнулась, впервые за эти дни по-настоящему, и зелёная прядь в её волосах ярко блеснула в луче света.

– Вперёд, Тихон. Сначала к пруду. Надо искать следы. – Она повернулась к Крякуше, которая смотрела на неё со смесью надежды и ужаса. – Иди домой, Крякуша. Жди. Мы найдём твоих утят. Обещаю.

Шепотун на её груди вдруг зашептал ясно и отчетливо, словно крошечный голосок в самой голове: «Ищи синее… Ищи холод… Ищи тишину…»

Они вышли за порог замка. Утро было ясным, но воздух казался густым от ожидания и несказанных угроз. Лес всё так же молчал, но теперь эта тишина была не просто пугающей – она была вызовом. Лили поправила плащ, прислушалась к уверенному жужжанию амулета и тихому ворчанию Тихона о «тактической необходимости запаса овсяного печенья». Она сделала шаг на тропинку, ведущую к Зеркальному пруду. Первый шаг новой Хранительницы Шепчущего Леса был сделан.

А где-то в глубине чащи, в тени вековых елей, пара ледяных голубых глаз медленно приоткрылась, следя за двумя маленькими фигурками. И едва слышный, холодный шёпот, похожий на звон сосульки, пронёсся по замершим веткам: «Девчонка… Решительная…»