Матильда Кшесинская – прима Императорского балета 1 том XIX век. Документальная повесть-роман о русском балете рубежа XIX—XX веков

На втором этаже Театрального училища находился маленький школьный театр. В нём стояло всего несколько рядов кресел, но он был отлично оборудован. В нём в те времена проходили выпускные спектакли.

Вспоминал Иосиф Феликсович и уроки классики у Мариуса Ивановича: «В классе классики я был очень грациозным, элегантным, но по занятиям – среднего качества учеником, но иногда заслуживал похвалы и, признаться, совершенно незаслуженно. К примеру: после пируэта главное – уметь не только красиво остановиться, но твёрдо – резко не шелохнуться, как изваяние. Но вот Петипа запиликал на скрипке, я присел на второй позиции, а затем перед туром поднял ногу на second. Петипа видел смелый и красивый жест, кивнул головой – „короша“, а затем отвернулся – глядеть на других, я же, стоя смирнёхонько, ничего не делая, только в последний момент такта твёрдо и крепко – топ – и в окончательную позу. Он взглянул и, видя, как я встаю, кивнул головой, думая, что я вертелся, скривил свою гримасу и говорит: „bien, tre`s bien – корош, очинь корош“! Ну, вот так подчас мы, ничего не делая, забираем лавры, и верно – конец венчает дело».

Один запоминающийся случай был у Юзи ещё с первого года учёбы в Театральной школе. Была такая школьная традиция, что когда приезжал в школу царь в православные праздники, то после этого давалось три дня отпуска. И все ученики очень ждали его приезда. И вот что однажды случилось в их классе.

«Учился у нас славный, весьма живой и энергичный мальчик Коля Гавликовский, было ему лет одиннадцать. Был пост, приближалась Вербная неделя, все готовились к спектаклю, а главная мысль, что будут и цари, т. е. иначе сказать, будут и три дня свободы, царь не приехал, никого домой не пустили, спектакль прошёл незаметно, все ходили понурив головы». Коля Гавликовский тоже был очень расстроен. Он сидел в научном классе и мастерил из бумаги шарики в виде парашюта, а затем подходил к форточке и бросал их на улицу, любуясь их плавным спуском. В класс зашёл гувернёр Пётр Эдуардович фон Адеркас. Он был ставленником Фролова – управляющего Театральным училищем. «Ловит Гавликовского за руку с вопросом: «Ты что здесь делаешь?» Коля же совершенно спокойно подаёт тому шарик и говорит: по ветру пускаю, и – о, ужас! Кругом шара надпись «царь-дурак». Гувернёр вместо того, чтобы разобраться и понять, что мальчик это сделал просто по глупости и огорчению, что царь не приехал, и из-за этого его не отпустили домой, и объяснить ребёнку, что это – строго караемый поступок, схватил оробевшего мальчишку и потащил к инспектору докладывать. А тот, в свою очередь, повёл его к управляющему, который был внушительного огромного роста и тоже напустился на мальчонку и вынес ему приговор: до самого выпуска (целых восемь лет!) домой он ходить не будет! А у Коли и так дома в Питере не было (отец недавно умер, а мать с сестрой и младшими братьями уехала в Варшаву), только старший брат учился в университете, с которым он и встречался по выходным. «Все, от мала до велика, за любимого Колюнчика огорчились, – продолжал вспоминать Иосиф Феликсович. – Я бросился к своему отцу, отец всё понял как следует и поехал ко всемогущему полковнику, в результате – добился того, что Колю стали выпускать в выходные дни, и на праздничные дни, и на летние каникулы к нам на дачу, с тем, что отец мой берёт на свои поруки и своё попечение и что, мол, свидания с братом могут лишь происходить у нас в доме ненадолго и в присутствии отца или моей матери. Так Коля у меня и поселился до самого выпуска и стал нам как родной. Ни мама, ни отец ни в чём разницы между нами, детьми, не делали».

Учебные классы в Театральной школе делились на две стороны: левую и правую. С левой сидели пепиньерки – воспитанницы, которые жили в училище. А справа – приходящие, их звали экстерны. В виде исключения Матильду Кшесинскую приравнивали к воспитанницам, сидящим с левой стороны. Это было сделано с особого разрешения Дирекции (видимо, по ходатайству отца).

Матильда вспоминала, что учиться ей было легко. Она была прилежной ученицей, и всегда была готова к урокам. И в классе она была тихой девочкой, хотя дома у неё был живой и бедовый характер. Но в школе Маля всегда была сдержанна и дисциплинированна: она боялась подвести своего отца и старших сестру и брата. Начальница и классная дама за это её любили и ставили всем в пример.

Любил её и молодой красивый учитель географии Павловский. Матильда запомнила такой случай. Однажды она была уверена, что он её не спросит на уроке, так как отвечала на предыдущем. Павловский имел обыкновение вызывать учениц по очереди. Некоторые, ответив на уроке, на следующий его урок вовсе не готовили ответа. Матильда же всегда была готова, но пришла на урок в зимних зашнурованных ботинках и тёплых клетчатых чулках. Павловский вызвал одну из учениц. Она же совсем не могла ответить ни на один его вопрос. Учитель был очень не доволен и сказал классу:

– Я уверен, что Кшесинская, хоть и не её очередь сегодня отвечать, наверное, знает урок прекрасно и ответит без ошибки.

Он попросил Матильду выйти к карте и отвечать. Девочка встала и ответила со смущением:

– Урок я знаю, но прошу разрешения ответить с места, не подходя к карте.

Учитель удивлённо посмотрел на ученицу, не понимая в чём дело?

– Ну, хорошо. Сегодня, в виде исключения, я это вам разрешаю, хоть это и против правил.

Маля ответила свой урок безошибочно и, довольная, села на место. Учитель тоже был доволен её ответом. Но после урока Павловский подошёл к Кшесинской и поинтересовался:

– И всё-таки, Матильда, почему вы сегодня не захотели выйти к карте? Вы поставили меня в неловкое положение перед учениками: я разрешил вам сделать то, что не позволяю делать другим…

Маля сначала смутилась, замялась и покраснела. Ей неудобно было говорить мужчине истинную причину своего поступка. Но потом всё-таки объяснила:

– Сегодня я не ожидала, что вы меня можете вызвать к доске и поэтому не стала переодеваться в раздевалке в лёгкую обувь. Мне стыдно было выходить к доске в тёплых ботинках и чулках. Ведь весь класс мог это видеть…

Учитель внимательно её выслушал и улыбнулся, понимая, что для девочки это была очень важная причина.

8 декабря 1886 года в дневнике Матильды была запись: «Утром я была в училище. Вазем меня хвалила. В научных классах от Лыщинского я получила 5+, а от француза 5».

У Матильды были отличные успехи по многим предметам, поэтому учителя ей доверяли своеобразное репетиторство. Перед уроками она спрашивала, как усвоили материал, у своих некоторых одноклассниц. Во время их пересказа, она могла их поправить или дополнить, и тогда они лучше отвечали на уроке учителю. Так было, например, на уроках истории и географии.

Кроме танцев, разных наук, в Театральной школе были уроки музыки. И Матильда училась играть на фортепиано. Дома у них был рояль, на котором она почти ежедневно любила играть, как и её сестра Юля и брат Юзя. Когда у них в доме собирались гости, то они часто аккомпанировали, устраивая танцевальные вечера для них. Ведь почти все их друзья учились в Театральной школе и умели прекрасно танцевать.

9 января 1887 года Маля записала в свой дневник: «Нам сегодня раздавали свидетельства. У меня почти одни пятёрки. И когда я пришла домой, показала папе, папа меня похвалил».

29 января 1987 есть ещё одна интересная запись о жизни в училище и одной из его традиций: «Научных классов в этот день не было, потому что был день смерти Пушкина. Некоторые воспитанницы и воспитанники на маленьком театре читали стихи Пушкина. Я тоже была в маленьком театре и слушала. Израилев и Титов говорили вместе».

Иногда, если между уроками бывали «окна», или, например, когда приходил православный батюшка и проводил занятия по Закону Божиему, то Матильда оставалась в столовой, где общалась с девочками из других классов. (Ведь она была католичкой и занятия по православию могла не посещать). Тогда они то сидели и читали книги, то вязали. Здесь же иногда устраивали репетиции танцев.

В Театральной школе у одной из воспитанниц появился альбом для стихов и другие девочки последовали её примеру. Так, Матильда писала: «Ещё утром, когда я пришла в училище, Дестомб показала мне, какой альбом для стихов она купила и как дёшево. Мне он очень понравился, и я сказала, что завтра, может быть, принесу ей деньги, чтобы она мне купила такой же». Это было 6 февраля 1887 года. А на другой день в дневнике Матильды уже была следующая запись: «Я поспорила с Касаткиной, что Рубинский принесёт наши тетради, а она говорила, что не принесёт. И мы так говорили, что, если я выиграю, она мне нарисует в моём альбоме для стихов какой-нибудь цветок, а если она, то я ей напишу стихотворение». У Мали Кшесинской был очень красивый каллиграфический почерк, поэтому её школьным подругам нравилось, когда она делала записи в их альбомах.

Первым учителем Малечки по хореографии в Театральном училище был Лев Иванович Иванов, который первым из преподавателей разглядел её талант. Это был очень талантливый и многогранный человек. В молодости он был первым танцовщиком и мимиком Мариинского театра. Его очень ценил знаменитый балетмейстер Мариус Иванович Петипа. В середине 1880-х годов Иванов становится его главным помощником – вторым балетмейстером театра. Он был замечательным, а порой, и гениальным балетмейстером, который в будущем поставил вместе с Мариусом Петипа «Лебединое озеро». Все также были восхищены постановками Льва Иванова в балете «Щелкунчик», который он поставил по программе Петипа. Оба произведения были созвучны симфонической музыке Чайковского. Запомнился Матильде Феликсовне и венгерский танец на музыку рапсодии Листа в его постановке (это был вставной номер в балете «Конёк-горбунок»). Он часто ставил небольшие одноактные балеты для выступлений в Красносельском театре для офицеров.

Лев Иванович Иванов. 1890-е

Деятельность Льва Ивановича Иванова в балете считается вершиной академического стиля русского балета. Его поэтическое содержание балетных образов воплощалось в совершенную хореографическую форму. Льва Иванова называли «душой русского балета».

А вот как учитель, Лев Иванович, на взгляд Матильды, был не особо интересен: его уроки были скучны для неё. Когда Иванов начал учить Малю хореографии, ему было сорок шесть лет. Обычно он сам аккомпанировал на скрипке, как это было ещё в старину – в XVIII веке, когда учитель танца сам себе наигрывал музыку на уроках. (Ко всему прочему Иванов был одарённым музыкантом). И Мале казалось, что свой музыкальный инструмент он любил больше чем их, своих учеников…

Лев Иванович преподавал самые начальные упражнения – азбуку балета. И это не могло увлечь его талантливую ученицу: все эти движения она давно уже изучила дома. Манера ведения урока Иванова была ленивой. Он диктовал ученикам движения и делал им замечания почти по инерции.

– Плие. Коленки надо вывернуть, – говорил учитель ленивым голосом. Но никого никогда не останавливал, не исправлял.

Мале казалось, что Льву Ивановичу самому было неинтересно вести уроки, он ими не вдохновлялся сам и не вдохновлял учеников, а только машинально исполнял свою обязанность.

В классе Льва Иванова Матильда проучилась три года: до одиннадцати лет. Затем Кшесинская перешла в класс балерины Императорских театров Екатерины Оттовны Вазем, которая во времена своего детства тоже начинала учиться у Льва Иванова. В старших классах Театральной школы её учил французский танцовщик Э. Гюге. А в то время, когда у неё начинала учиться Кшесинская, ей было тридцать шесть лет, она была ведущей балериной Императорских театров и заканчивала свою артистическую карьеру. Балетное мастерство Екатерины Вазем считалось безусловным. Она обладала филигранной техникой и была эталоном классического женского танца для своего времени. Екатерина Вазем с большим успехом выступала в балетах «Наяда

Екатерина Оттовна Вазем. 1880-е

и рыбак», «Дочь фараона», «Камарго» и «Пахита», в которых в будущем будет блистать её любимая ученица Матильда Кшесинская.

Здесь, в среднем классе, который вела Екатерина Вазем, исполнялись уже более сложные движения. Но для Матильды и они не были новостью. Она была знакома и с упражнениями экзерсиса у палки, а также с адажио (медленными движениями) и аллегро (оживлёнными прыжками) на середине. Девочки исполняли в средних классах все те основные па, которые и спустя много лет исполняются будущими балеринами: аттитюд, арабески, прыжки, заноски… Но главное, чему научила преподавательница Матильду, была правильная постановка ноги на пальцах, а так же она всегда следила за выворотностью своих учениц. В отличие от Иванова Екатерина Вазем внимательно следила за исполнением и останавливала, если кто-то из учениц делал движение неверно. Малю Кшесинскую преподавательница часто одобряла:

– Молодец, молодец! Хорошо… Кшесинская, только не морщите лоб, рано состаритесь! – добавляла она ласково.

12 декабря 1886 года у Мали была такая запись в дневнике: «Вазем сегодня меня очень хвалила. И даже один раз сказала „очень хорошо!“, чего от неё ещё никто не слышал». 3 марта 1887 года Матильда записала в своём дневнике: «Я у Вазем стояла в первой линии, потому что никто не понимал па, кроме меня». А через десять дней: «Вазем некоторых воспитанниц отпустила раньше, потому что у них была репетиция. Меня она много хвалила».

Екатерина Оттовна была очень строгим педагогом, и получить у неё хорошую оценку было делом непростым. Когда Маля получила первую «4» по классическому танцу, то была счастлива, так как преподавательница таких оценок не ставила никому! (До этого и Мале она ставила 3+). А на экзамене, когда Матильду переводили в старший класс, Екатерина Вазем отметила её отличный от других успех.

Вот что записала Маля в своём дневнике в тот день – в пятницу, 1 мая 1887 года: «У меня сегодня танцевальный экзамен… В половине 11-го пришла Вазем, и мы у ней сделали экзерсис. В 11 часов начался экзамен… Я, Курочкина, Легат, Михайлова, Куницкая, Алексеева и Вишневская экзаменовались последние. Я стояла в первой линии. Я очень боялась, но, когда начала танцевать, перестала бояться. Петипа что-то сказал Л. И. Иванову про мою ногу, когда я держала a` la second. Гердт всё время показывал Иогансону на меня и на Куницкую. Потом Вазем сказала Фролову, чтобы он на меня посмотрел, что я очень хорошо танцую, и А. П. Фролов сказал, что очень хорошо. Это слышали все воспитанницы. По окончании все девочки ваземского класса и некоторые от Иогансона подбежали ко мне и сказали, что я прелестно делала. Я их поблагодарила. Я подбежала к папе, и папа мне сказал, что папе сказал Иогансон, что он берёт меня в свой класс. Папа поздоровался с Вазем, и она сказала папе про меня, что я молодец, что я старательна и внимательна. Я здесь стояла. Папе меня тоже хвалили А. П. Фролов (наш начальник), Гердт, Иванов и Петипа. У папы от радости на глазах выступили слёзы».

А на следующий день была такая запись: «Юзя сказал, что вчера Александр Петрович поставил мне 5+, а Вазем и Петипа – 5».

У Матильды в балетной учёбе всё шло по возрастающей. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, Кшесинская перешла в класс обрусевшего шведа Христиана Петровича Иогансона.

Его уроки она очень полюбила. Иогансон был необыкновенным преподавателем – поэтом своего искусства. Каждый его урок проходил с особым вдохновением и творчеством. Ни один его урок не повторял предыдущий, каждый раз он придумывал что-нибудь новое, увлекая своей фантазией учеников. Его мысль работала постоянно, Христиан Петрович был очень наблюдательным и делал меткие замечания, которые очень помогали развитию учеников в художественном отношении. Искусство Иогансона было просто и благородно. Он был всегда искренен со своими учениками. В движения всегда старался вложить какой-то смысл и придать ему настроение.

«Это он дал мне основы моего будущего развития, и я ему многим обязана в моей карьере», – говорила не один раз Кшесинская.

Кем был для русского балета Христиан Петрович Иогансон? Его называли «гением экзерсисного зала». Родом он был из Швеции, родился в Стокгольме в 1817 году. Они были почти ровесниками с балетмейстером из Франции Мариусом Петипа, который родился на год позже.

Иогансон окончил в Швеции Королевское театральное училище и был принят в балетную труппу Королевской оперы в Стокгольме. Также он учился в Дании у знаменитого балетмейстера Августа Бурнонвиля. Был партнёром знаменитой итальянской танцовщицы Марии Тальони.

В Россию Иогансон приехал в 1841 году. И все последующие его шестьдесят два года были связаны с русским балетом. До шестидесяти шести лет он танцевал на сцене и параллельно преподавал в Театральной школе. После ухода со сцены продолжал вести мужской танец и старшие классы воспитанниц.

Известный деятель балета в Мариинском театре, друг Кшесинской, Николай Густавович Легат так определил их деятельность с Петипа: «Тем, кем был Иогансон в качестве преподавателя, Мариус Петипа был в качестве балетмейстера и постановщика. Они поделили между собой руководство русским балетом в течение всей второй половины XIX века и сформировали ту русскую школу, которую мы знали вплоть до мировой войны. Один был богом танцевального класса, второй – сцены, и их слово в каждой из этих областей было непререкаемым».

В школе Иогансон преподавал до самого последнего дня своей жизни: ему стало плохо прямо на уроке, он упал, а на следующий день скончался. Случилось это в декабре 1903 года. Христиану Петровичу Иогансону было восемьдесят шесть лет.

Христиан Петрович Иогансон. 1880—1890

Первой из детей Феликса Кшесинского выпускалась из Театральной школы дочь Юлия, она была принята в Мариинский театр танцовщицей кордебалета. А через два года стал выпускником и сын Юзеф, которого официально в театре стали звать Иосифом Феликсовичем Кшесинским или Кшесинским 2-ым. Выпускался он 1 июня 1887 года. К выпускному экзамену для него и его талантливой партнёрши Александры Виноградовой был поставлен балетный спектакль «Пахита».

«Много про это говорить не буду, скажу только то, что этот спектакль решил моё назначение, мою карьеру, ибо если бы не всё случившееся, то, по всей вероятности, я бы пошёл по другой колее и карьера моя создалась бы на другом поприще», – сообщал Иосиф Феликсович. Здесь нужно добавить, что в последних двух классах многие учащиеся Императорского театрального училища – будущие танцовщики, осваивали параллельно и другие профессии. Иосиф учился на Лесных курсах, и эта профессия понравилась ему не меньше основной.

Далее он продолжал: «В «Пахите я играл роль цыгана Иниго – ехидного пройдоху-разбойника (исполняемую на большой сцене моим отцом).

Очень были интересны и любимы нами эти мимические и постановочные занятия у Мариуса Ивановича Петипа по вечерам. Как много было в них поэзии, любви, рвения выделиться, удивить своих товарищей и т. д. Уже на репетициях, когда я играл, воспитанницы млели от восторга; играл я хорошо, ибо объяснял мне роль мой отец, но не учил, говоря «создать ты должен сам, как чувствуешь», – стараясь его не копировать, я всё же был живой его копией… Роль сильно драматическая и требовала такого таланта, каковым обладал мой отец – в этой роли он был великолепен».

Назначенный выпускной спектакль состоялся в тот год на Вербной неделе. Все ожидали приезда Императора Александра III и его семьи. Зал был разукрашен и парадно освещён.

Об окончании спектакля главный его герой вспоминал так: «Но вот – последний мой вздох, и после буйной и мучительной

Юзя Кшесинский – ученик Императорской театральной школы. 1880

сцены опьянения и убийства мой вздох, и я умираю, занавес пал, весь зал замер, и только все ждали, что царь зааплодирует, а спустя минуту он поднялся во весь рост да на весь партер во всеуслышание: «Превосходно, великолепно, готовый артист».

После этих слов Императора зал разразился дружными рукоплесканиями. В последних рядах сидели учащиеся школы, которые хором закричали: «Ура!» После вызовов и поклонов юных артистов царь встал и пошёл через партер в фойе. Но неожиданно остановился: «Мой отец стоял в проходе у дверей, и он обратился к отцу со следующими словами: «Как, уже переоделся? Я только что тебе аплодировал!» Отец склонил голову в знак признательности за сына, а Александр сказал: «Поздравляю, поздравляю, вырастил себе и для моего театра достойного себе дублёра».

Такое одобрение Императора не осталось незамеченным. Дирекция Императорских театров назначила начинающим артистам Иосифу Кшесинскому и его талантливой партнёрше Александре Виноградовой оклад в 1000 рублей в год вместо 800, как это обычно полагалось.

Глава 8. Очарование Вирджинией Цукки

Матильда продолжала писать свои воспоминания: «Через год после того как я поступила в училище, я впервые танцевала на сцене Большого театра 30 августа 1881 г. в балете «Дон Кихот».

Вместе с воспитанницей Машей Андерсон, одинакового роста с ней (хоть её напарница была старше двумя классами), они изображали двух марионеток. Их вёл за нити огромный великан, как будто управляя ими. Девочки танцевали на пуантах свой танец. Впервые выйдя с танцем на сцену, Маля совершенно ничего не боялась. Она испытывала только счастье, что выступает на сцене.

С малых лет воспитанников и воспитанниц Театральной школы приучали к сцене. Здесь они не только танцевали сами, но и видели, как танцуют взрослые артисты. Постепенно дети росли, их роли усложнялись, они становились старше и опытнее. И уже начинали замечать достоинства и недостатки взрослых танцовщиков и танцовщиц, судить об их исполнении, и составлять своё мнение, кто из них танцует лучше, кто хуже. Ученики Театральной школы постепенно начинали понимать, каков уровень балета в театре.

Матильда считала, что в годы учёбы её в Театральной школе балет на сцене Петербургского театра начинал увядать. Балерины старшего поколения – Екатерина Вазем, Евгения Соколова, Мария Горшенкова – уже не могли служить примером для молодых. И пыл к танцам у Матильды начинал остывать, хоть она и получала небольшие роли в балетах. Кого-то это могло и подбодрить, но Кшесинская не видела для себя примера, к чему нужно стремиться в своей профессии. Её даже посещали грустные мысли: а ту ли профессию она для себя выбрала? У неё не было внутреннего удовлетворения от своего танца.

И вдруг, когда Матильде исполнилось тринадцать лет, в Петербургском театре появилась звезда мирового уровня. Это была Вирджиния Цукки, знаменитая итальянская балерина. Она родилась в Парме. Как артистка Вирджиния дебютировала в шестнадцать лет в Падуе в балете «Брама» в 1873 г. Затем с большим успехом выступала во многих городах Европы: Риме, Милане, Мадриде, Париже, Берлине, Лондоне.

В России впервые танцевала летом 1885 г. в Санкт-Петербурге. Это случилось в загородном саду с названием «Кинь-Грусть» в частной антрепризе М. В. Лентовского.

«Летом весь хореографический мирок пришёл в неописуемое волнение: на берега Невки, в сад М. В. Лентовского „Кинь-Грусть“, приехала Вирджиния Цукки, – писал А. Плещеев. – Пребывание у нас этой знаменитой балерины составило целую эпоху, возбудило шумные споры, партийную рознь среди балетоманов, полемику в печати и породило множество влюблённых в миланскую Цирцею».

Вскоре появились стихи (автор подписался инициалами Н.И.К):

Балетоманы, свеся нос,Зевали бедные от скуки…Но вот явилася к нам Цукки —Всё встрепенулось, поднялось!В партере гром рукоплесканий.На сцену сыплются цветы…И снова сладкие мечтыИ жажда пламенных желаний.

Итальянская прима-балерина Вирджиния Цукки

Цукки дебютировала в России в двух коротеньких дивертисментах, вставленных в феерию «Путешествие на луну». Её исполнение было очень увлекательным для зрителей, смелым, грациозным и кокетливым. Она превратила в настоящую поэзию вальс на музыку романса К. С. Шиловского «Помнишь ли ты», исполнив его на пуантах. В первые же свои выступления балерина имела блестящий успех, зрители требовали от неё постоянно повторения, она стала собирать в загородный театр «буквально весь Петербург». В Италии её называли «божественной Вирджинией», которую знали все жители этой страны, но некоторые злопыхатели стали уверять, что это «не та Цукки», а её однофамилица…