Записки доктора Тихонина. Промысел божий

– И все же мне непонятно, как в современном мире могли сохраниться люди, пытающиеся создать «философский камень» или с помощью алхимии получить золото. Ведь весь мир знает, что это невозможно.

– Ты опять общался с нашим темным братом.

– Да, он сказал, что никому из этих сумасшедших, средневековых еретиков не удалось создать универсальное средство, позволяющее из всех металлов получать золото, а из всех людей делать праведников.

– А тебе никогда не приходило в голову, что наших братьев называют «темными» не просто так. Ведь это слово имеет множество оттенков и разных значений.

– Каких, например?

– Малограмотные карьеристы, или несведущие профаны, или не владеющие информацией зазнайки.

– За что ты так унижаешь наших ближайших родственников?

– За то, что они слишком самоуверенны, не верят в творческие способности человека, и отрицают познаваемость явлений сверхсложного мира, созданного всевышним.

– Пусть так, но из твоих рассуждений я должен сделать вывод, что Лиля заразила Вадима сифилисом?

– Это не тот случай. Разные ипостаси Лилит решают разные задачи. Вспомни о матери Александра Македонского, или о значении Жозефины для Наполеона или о Еве Браун для Гитлера. Демоны хорошо разбираются в психике людей. Каждому человеку нужен не только кнут, но и пряник.

«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»

Неделю спустя Тихон Алексеевич продолжил свою беседу с Вадимом, который теперь выглядел спокойным. Вадим продолжил свой рассказ:

– На следующий день после нашего с мамой разговора я проанализировал все, чем я занимался вместе с завлабом. Для начала я решил сделать все как положено и убедиться, что моя методика получения уникального вещества работает. Просмотрел все дежурные журналы с перечислением нужных реагентов и описанием последовательных реакций. И попробовал провести их опять. Я постарался все повторить в точности, как в первый раз. Но у меня ничего не получилось: несколько граммов светящейся жидкости появились на одно мгновение, но потом свет погас, из жидкости выпал черный осадок, а над ним расположился слой коричневатой жижи. Я повторил всю процедуру, раз пять, пока не понял, что мне не придется обманывать завлаба. Действительно существовал какой-то неучтенный фактор, действие которого не было мною зафиксировано в формулах и отчетах. Я стал вспоминать малейшие подробности того успешного эксперимента, но мне ничего не приходило в голову. Единственное, что вдруг всплыло в моей памяти это то, что в тот день, когда мы с завлабом получили это удивительное вещество, я страдал от мучительной тоски по Лиле и от сильной, головной боли. Это навело меня на мысль, что, возможно, это каким-то образом повлияло на результат опыта. Я опять пошел в лабораторию и минут десять вызывал в своем воображении образ Лили и горечь ее утраты. Затем попробовал повторить весь цикл химических превращений. У меня ничего не получилось. Я повторил все десяток раз, но получаемое вещество моментально распадалось на составляющие его компоненты.

Я записался на прием к директору и, когда он меня принял, сказал, что мне нужна та часть моей работы, которая содержится в отчете, а не та, которая содержится в моей докторской диссертации. Дело в том, что все, что я делал по заданиям завлаба, связанных с работой моего отца, и ее продолжением не должно было быть включено в официальную часть моих диссертаций. Официальной темой моих кандидатской и докторской диссертаций было исследование автоколебательных реакций, типа реакции Белоусова-Жаботинского, как частного случая поведения нелинейных, динамических систем. Кстати, изучение, так называемых, «странных аттракторов» привело меня к неутешительному выводу, что решения некоторых, даже квазилинейных систем, независимо от начальных условий не могут вырваться из загадочных областей притяжения. Результаты этих моих исследований были опубликованы в виде статей в солидных, рецензируемых журналах и оформленных нашей лабораторией патентов на изобретения. Именно по этой теме мне предстояла защита докторской. Неофициальная часть, связанная с «абсолютным лекарством» и напечатанная мной в виде глав отчета, должна была быть предоставлена заказчикам после демонстрации соответствующих реакций и процедур на закрытом заседании через месяц после защиты мной докторской диссертации. Когда я попросил завлаба вернуть мне отчет из-за закравшейся туда ошибки, он взглянул на меня не просто с недовольством, а прямо таки с ненавистью. Он начал молча ходить взад и вперед по кабинету. Потом немного успокоился, достал из ящика объемный, печатный манускрипт, и спросил, в какой именно главе я обнаружил неточность. Я открыл его в середине и ткнул пальцем в одну из самых главных формул последовательных реакций синтеза нового вещества. Он с удивлением уставился на формулу:

– Мы же с тобой провели тот эксперимент вместе, и он был более чем удачным.

– Да, но сегодня я обнаружил, что полученное вещество неустойчиво. Первый опыт был успешным, но при повторении эксперимента получающееся вещество моментально распалось.

– Почему ты раньше этого не проверял?

– Тогда было головокружение от успеха, и я был занят беготней с документами для защиты моей докторской диссертации. А сейчас вдруг встревожился, что надо еще раз проверить.

– Ты что с ума сошел, перед самым приездом заказчиков.

– Шеф, но мы же не хотим опозориться на демонстрации наших экспериментов на глазах важных людей. Я постараюсь все исправить в кратчайшие сроки, обещаю вам.

– А если не сможешь?

– Думаю, что тогда вашей фирме придется заплатить громадную неустойку за невыполнение заказа.

– Забирай и пока не исправишь, не показывайся мне на глаза, а то покалечу.

Я ушел не только из кабинета начальника, но и из лаборатории. Я быстро собрал все записи, относящиеся к моей работе по «абсолютному лекарству» и свой красиво оформленный, напечатанный отчет. Когда я приехал домой, мама сразу заметила мое настроение, но не стала ничего говорить. Я пошел на кухню, налил бокал чаю и сделал себе бутерброд с колбасой. Все это я с аппетитом съел и, взяв все бумаги, которые принес из лаборатории, засунул в рюкзак. Мама, которая наблюдала за моими действиями, спросила:

– Что ты собираешься со всем этим делать?

– Я собираюсь отправиться на нашу дачу и все это сжечь.

– Я поеду с тобой. Не хочу, чтобы ты неожиданно передумал.

Дело происходило весной, поэтому мы решили не связываться с печкой, а просто развести костер. Дрова я облил бензином, и костер ярко вспыхнул. Я хотел бросить все бумаги кучей, но мама остановила меня и стала методично сжигать по нескольку листов. В это время я старательно раздирал на части труд последних семи лет моей жизни. Когда мы все сожгли, мы успокоились. Когда сели пить чай из термоса, приготовленного мамой, она спросила:

– Что ты теперь будешь делать?

– Уволюсь из лаборатории и начну заниматься чем-нибудь другим.

– Чем, например?

– Может быть, устроюсь провизором в аптеку.

– Хорошая идея.

На следующий день я оставил в отделе кадров заявление об уходе, забрал кое-какие свои вещи и уже прощался с коллегами, как в комнату ворвался директор с моим заявлением в руках:

– Что это такое? Где твой отчет?

– Я понял, что не смогу исправить ошибку и потому сжег всю эту «фигню».

Лицо моего начальника пошло красными пятнами, на него страшно было смотреть. Он еле сдерживался, чтобы не ударить меня. Посмотрев на меня уничтожающим взглядом, он прошипел:

– Не думай, что ты освободился, глупый мальчишка.

С этими словами он вышел и захлопнул за собой дверь Сотрудники лаборатории со страхом и удивлением смотрели на меня. Именно в этот момент ко мне пришло прозрение. Заказчиком, вдохновителем и руководителем моего героического труда в течение последних семи лет был завлаб. Это он договорился о том, чтобы Лилю взяли на работу преподавателем, и эта роковая красавица появилась в моей жизни. Ведь только из-за желания жениться на ней я был вынужден пойти работать в его лабораторию. По видимому и мое любовное разочарование входило в сценарий той пьесы, в которой мне отводилась роль Пьеро. Завлаб был хорошим психологом. После того как я впервые испытал радость от близости с женщиной, у меня появилась, кроме химии, еще одна страсть: Лиля. После ее потери моя сердечная боль отступала только, когда я полностью отдавался во власть второй моей великой одержимости – химии. Завлаб же в это тяжелое для меня время, проявлял себя заботливым, все понимающим, старшим товарищем. Он всегда поддерживал и направлял меня. Он сформулировал главную проблему, решение которой помогло бы мне стать сначала кандидатом, а затем и доктором химических наук. Я понял, что этими званиями он хотел расплатиться со мной, за продолжение работы моего отца, но я пока не понял за какую именно выгоду для него. Он не позволил мне подать заявку на изобретение нового вещества, мало того, он в своих работах никогда не писал об этом, и проверял, чтобы в моих статьях никоим образом не упоминалось ничего, что было бы связано с созданным мной веществом с уникальными свойствами. Казалось, что у него нет никакого тщеславия, никакого желания прославиться или какой-то другой личной заинтересованности в нашем открытии. Это меня с одной стороны удивляло, но с другой наводило на мысль, что мой тайный «дображелатель» прав. Я вернулся домой и рассказал маме о том, как повел себя наш давнишний знакомый и о моих догадках. Она некоторое время молчала, а потом неожиданно сказала:

– Я всегда подозревала, что гибель твоего отца не была случайной, и что этот его «школьный приятель» замешан во всем, что касается нашей жизни.

– А как они познакомились?

– Твой папа был гением, помешанным на поисках «философского камня». На этой почве он и сдружился в десятом классе со своим новым одноклассником. Этот его, ставший впоследствии «закадычным приятелем», зазнайка практически ни с кем общался. Твоему отцу всегда казалось, что его друг невыносимо скучал в толпе сверстников. Единственные занятия, на которых он оживлялся, были уроки химии. Он, как и твой отец, был одержимым алхимической идеей облагораживания металлов и достижения им высших уровней осознания реальности. Кстати, у них тогда что-то даже получилось. Вместе они завоевали первое место на всесоюзной олимпиаде по химии. Правда, после этой олимпиады твоему отцу пришлось месяца два приходить в себя от переутомления. Поэтому твои дедушка с бабушкой настояли на том, чтобы их единственный сын забыл о химии и алхимии. Он некоторое время протестовал, но после школы их пути с приятелем разошлись: тот поступил на химфак, а отец стал учиться на хирурга.

– Мам, ты говоришь это серьезно? Папа занимался поисками «философского камня»? Уже тысячу лет известно, что не существует таких вещей. Это все равно, что пытаться построить «вечный двигатель» или создавать «машину времени».

– У твоего папы на этот счет было прямо противоположное мнение. Он говорил, что закон сохранения энергии или материи это и есть вечный двигатель, а что касается машины времени, то просто пока люди не могут открыть такой же закон сохранения для времени. Хотя Ницше, как говорил твой отец, пришел к близкой по смыслу к закону сохранения временных переменных, идее вечного возвращения и бесконечной цикличности. Ему очень нравился индуистский, космогонический миф о том, как Брахма вновь и вновь творит тот же материальный мир со столетними перерывами на сон, вовремя которого нашей вселенной не существует.

В этот момент раздался звонок в дверь, и на пороге нашего дома появился тот, о ком мы только, что говорили. Он пришел с бутылкой коньяка, коробкой конфет и букетом цветов для мамы. Посмотрев на наши встревоженные лица, он сказал:

– Не беспокойтесь, я не собираюсь причинять вам вред. Я только хочу объяснить вам, какие цели я преследую и рассказать, наконец, что случилось с главой вашего семейства.

Мама пригласила его войти и он, отдав ей свои дары, по-хозяйски расположился за нашим столом:

– Начну с главного, я не убивал твоего отца.

– То есть, его падение на машине с моста не было случайным, как утверждали в милиции. Я правильно вас понял, что его убили?

– Да, это сделали наши конкуренты. Им не давал покоя наш стабильный успех, и, как им казалось, наши несметные богатства. Они натравливали на нас прокуратуру, отдел по борьбе с наркотиками и тому подобные организации. Но нас оберегали, не побоюсь произнести это вслух, «высшие силы». Ни разу нам не было предъявлено хотя бы какое-нибудь, мало-мальски серьезное обвинение. Все сводилось к тому, что надо улучшить вентиляцию воздуха в лабораториях, это притом, что наша система очистки воздуха была одной из самых передовых. Проверяющие, как всегда были далеки от предметной области деятельности, в которой им необходимо было найти недоработки или нарушения.

– Давайте вы оставите свое самовосхваление и приступите к изложению того, что случилось с моим отцом.

– Мне придется начать издалека. Дело в том, что я всегда был «белой вороной» среди своих одноклассников и однокурсников. Меня увлекали герметические науки, изучением которых я занимался с детства. Моя прабабушка до революции была известным медиумом. Она даже вела активную переписку с Еленой Блаватской. У нас в доме хранились бесценные фолианты известных во всем мире эзотериков. Используя свои знания по практической магии, я сумел связаться с духом Бельфегора, гения открытий и изобретений, одаряющего богатством. Мне повезло заинтересовать его своей персоной, и он приставил ко мне духа, своего слугу, который уже тридцать лет руководит моей жизнью. Это он подсказал мне опять подружиться с твоим отцом и взять его на работу. Твой отец был гениальным химиком. Он решил задачу, которую поставил в свое время передо мной Бельфегор: воспроизвести алхимические формулы получения золота из менее благородных металлов. Это легко делали атланты и гипербореи с помощью магии, но потом все они канули в лету, как и их последователи в лице Альберта Великого, Соломона Трисмозина и прочих выдающихся адептов оккультизма. В наше время магию считают одним из видов шарлатанства, и она мало кого интересует. Но твой отец был от рождения наделен магическими способностями, и к тому же он был еще гениальным ученым. Он сумел таки создать таинственный, «красный порошок» алхимиков, который при добавлении в него микроскопического количества сусального золота, превращал в золото любой металл, просто соприкоснувшийся с ним. Это был наш главный секрет, благодаря которому все финансовые бури обходили нашу лабораторию стороной. Производством золота занимался только твой отец, никто кроме нас с ним не знал об этом. Но наши конкуренты, обезумев от зависти, занялись черной магией и с помощью колдунов выяснили наш секрет. Они стали преследовать твоего отца, они предлагали ему все царства Земли и других планет, но он был непреклонен. Отчаявшись, почти как Канио из оперы Паяцы, они начали шантажировать его тем, что если он не станет работать на них, то с помощью черной магии они сведут в могилу тебя и твою маму. Твой отец тогда уже понимал серьезность таких угроз, и он очень вас любил. Он придумал хитроумный план выхода из этой ситуации с помощью самоубийства. Он не хотел, чтобы вы думали, что он покончил с собой, поэтому якобы случайно упал в реку на своей машине. Вот и вся история.

– Кто, кроме вас, может ее подтвердить? – неожиданно спросила мама.

– Боюсь никто.

– Хорошо, предположим, что все так и было, но почему вдруг вы пригласили Вадима работать в вашу лабораторию. Из благодарности к заслугам его отца?

– Нет. Это мне посоветовал мой личный, небесный куратор. Он сказал, что только Вадим сможет осилить новую задачу, решение которой важно для Бельфегора.

– Мам, он несет полную чушь, кроме того, что ему требовалось, чтобы отец продолжал создавать для него «философский камень».

– Почему ты в этом так уверен?

–В Советском Союзе не было частной собственности, все было государственным, а экономика была плановой. Тогда не было частных предприятий и организаций. Когда они работали с моим отцом, у них не могло быть конкурентов и, тем более, финансовых бурь. Все это он выдумал прямо сейчас.

– Как всегда ухватываешь самую суть, но тебе умник это не поможет. Ты не отвертишься от нас, как это сделал твой отец, – произнес со злобной усмешкой завлаб и, вынув из кармана баллончик, нажал на кнопку распылителя, сам он заткнул себе нос платком, и быстро вышел в другую комнату. Я попытался последовать за ним, но ноги меня не слушались, а обмякшее тело мамы уже свалилось со стула на пол. Потом я впал в беспамятство. Когда я очнулся, то обнаружил, что лежу на кровати, в каком то темном помещении без окон. Через минуту в дверь вошел завлаб вместе с богато одетым господином, напоминавшим своим обликом большую свинью. Я узнал в нем Асию, который подошел ко мне и с усмешкой произнес:

– Давно не виделись герой-любовник. Вижу, ты уже убедился в том, что не все из того, что я тебе говорил в прошлый раз, было галлюцинацией, вызванной наркотиками.

Я сел на кровати и, немного подумав, стараясь выглядеть спокойным, ответил:

– А ты тот, кто называет себя Асиа, но насколько, я помню, в каббале это имя соответствует быку или тельцу. Пытаешься быть лучше, чем ты есть на самом деле. От тебя же на версту смердит грязной свиньей, и по виду ты натуральный хряк.

– Вот завлаб, посмотрите на молодого ученого, вроде бы интеллигентный человек, а не может не опускаться до оскорблений, до перехода на личности.

– Ну, какая ты личность? Ты такая же моя галлюцинация, как и в прошлый раз. Ты мне не страшен, так как ты не сможешь доказать мне, что сейчас я не нахожусь под действием психотропных препаратов.

– Твой изворотливый ум в данном случае тебе не поможет. Поскольку я знаю способ, с помощью которого опять смогу воспроизвести на бумаге все то, что ты накрапал в своем отчете. И поверь, я эту процедуру начну прямо сейчас, поскольку иначе мой хозяин будет недоволен. Завлаб, пойди, позови сюда моих охранников, головорезов.

В комнату ввалились два наголо стриженых здоровяка. На руках одного из них сидел сморщенный, маленький старичок в чалме и халате. Его длинная, седая борода была завязана в узел, чтобы, видимо, не мешать, ему передвигаться. Он напомнил мне внешне старика Хоттабыча из советского, фантастического фильма. Завлаб с искренним удивлением спросил:

– Где вы раздобыли это чудо природы?

– Этого Джина на время одолжил моему хозяину Иблис, у них там какие-то взаимные расчеты.

Асиа подошел вплотную к старичку и прошептал ему что-то на ухо. Тот оживился и громким голосом, удивительным для такого тщедушного создания, потребовал:

– Явитесь самопишущее перо, бумага и стол.

Все, непонятно откуда и как, появилось. Старика опустили на пол, и он подошел к кровати. Заглянув мне в глаза, он произнес:

– Не бойся, это не доставит тебе никаких неприятных ощущений.

Затем он поднес свои маленькие ручки к моим вискам и слегка надавил ими на мою кожу. Тут же перо начало со скоростью не меньше тысячу знаков в минуту, что-то писать на бумаге, а пальцы старичка стали холодными и даже, как будто, металлическими. При этом его лицо преобразовалось в морду шипящей, гигантской змеи, гипнотизирующей меня неподвижным взглядом своих желтых, немигающих глаз. Мое сознание не могло контролировать волны ужаса, накатывающие на меня с все возрастающей силой вместе с приближением к моему лицу острых клыков с капающим с них ядом и тонкого, раздвоенного языка этой твари. Не знаю, сколько времени я пытался преодолевать свой страх, но, в конце концов, мои нервы не выдержали напряжения, и я отключился. Придя в себя, я обнаружил, что сижу на скамейке в парке, находящимся недалеко от нашего дома. Когда я вернулся домой, то увидел маму, все еще лежащей на полу. Я открыл все окна и проветрил комнату. Прошел час пока, она, наконец, очнулась. Я рассказал ей все, что вспомнил. Мы оба были расстроены. Результаты моего титанического труда оказались доступными и важными для непонятных нам существ с их непонятными нам целями. Но поскольку мы ничего не могли с этим поделать, нам пришлось смириться, и жить дальше. Тем более что завлаб позвонил мне спустя неделю, и сказал, что я могу отдохнуть еще пару дней и потом возвращаться на работу. Сначала я был взбешен его наглостью, но, поразмыслив, решил, что мне жизненно необходимо вернуться в лабораторию. Я подумал, что, только находясь внутри «шайки», я, может быть, смогу разобраться в причинах искажения действия законов физической реальности и целях супер существ, давно «присосавшихся» к нашей семье. Поэтому через неделю я явился на свое рабочее место. Удивительно, но никто из сотрудников как будто не помнил, как скандально я покинул их компанию. Они все поздравляли меня с повышением в должности. Секретарь завлаба, симпатичная, умная, но злоязычная дама проводила меня в новый отсек нашего здания. Здесь располагалось два помещения: одно было оборудовано современными аналогами алхимического оборудования, а второе было разделено на две комнаты. В первой стояли стол и стулья. На столе располагался телефон, ксерокс, принтер и компьютер фирмы Microsoft, во второй вдоль стен располагались стеллажи с книгами по химии и алхимии, а напротив двери большой стол в виде буквы «Т», с креслами вокруг него. Над столом висела картина, изображающая средневекового алхимика, склонившегося над древним фолиантом, и окруженного различными ретортами, колбами, горелками и тому подобными вещами. Секретарь завлаба с саркастической улыбкой заметила:

– Теперь Вадим, тебе полагается свой секретарь, так что вы, «ваше превосходительство» больше не будете слышать моих ядовитых шуток насчет вашей алхимической зависимости.

В этот момент появился завлаб вместе с Лилей, которая осталась в образе изящной брюнетки, какой я видел ее в последнюю нашу встречу. Он представил Лилию Адамовну Шумерскую, как моего личного секретаря. Затем он добавил, что защита моей докторской диссертации переносится до дня летнего солнцеворота. Когда мы остались вдвоем, я решился, наконец, внимательнее рассмотреть ее. Она как будто осталась прежней: такая же белая кожа, такие же васильковые глаза. Но что-то в ней изменилось, ее фигура осталась стройной, но ее тело стало более плотным и весомым. Выражение ее лица перестало быть безнадежно отсутствующим и застывшим в капризном, кукольном самодовольстве. В общем, она стала больше похожа на земную женщину. Она спокойно выдержала мой изучающий взгляд и сказала:

– Тебе предстоит большая работа, так что начинай готовиться к защите.

После этих слов, она вышла из моего кабинета и закрыла за собой дверь. Я прошелся вдоль стеллажей, чтобы успокоиться. На меня нахлынули воспоминания, и я не мог отделаться от ощущения, что эту ситуацию, я уже пережил однажды, но теперь все было немного по-другому. Красота Лили не возбудила во мне никакого желания обладать ею. Теперь, как мне казалось, я освободился от этого наваждения, от ее власти над моим телом и душой. Наконец, я сел в кресло за моим роскошным, рабочим столом, и выдвинул один из двух имеющихся у него ящиков. В первом я нашел чистую бумагу, карандаши, электрическую точилку для них, органайзер, скрепки и другие мелочи необходимые для делопроизводства. В другом ящике лежала оформленная, переплетенная диссертация, и отчет, который я так тщательно порвал и сжег на костре. Я вспомнил фразу Воланда, что «рукописи не горят» и горько усмехнулся. На следующий день мне предстояло делать доклад по моей работе на кафедре химии в моем родном, политехническом институте. Я взял карандаш и начал сочинять доклад. Работа увлекла меня, и я не заметил, как пролетело время до конца рабочего дня, когда, неожиданно для меня в кабинет вошла Лиля и спросила:

– Могу я уйти домой или ты хочешь, чтобы я оставалась на своем месте.

– Конечно, ты можешь быть свободна.

– Хорошо, до завтра.

– Завтра меня не будет, я весь день проведу в политехническом институте.

– Тебе не надо быть завтра в институте. Звонили с твоей кафедры, семинар откладывается на полтора месяца. А завлаб сказал, что твоя защита состоится в конце июля, и за лекарством заказчики приедут только в середине августа.

Она кивнула мне и закрыла дверь. Я обрадовался, что и семинар, и защита откладываются, это означало, что у меня еще есть время, чтобы придумать, как предотвратить «страшные последствия» моего открытия. Я проверил то, что написал в докладе, остался доволен и спрятал его в ящик стола. В этот момент зазвонил телефон, это звонила мама, которая забеспокоилась, что я не возвратился домой вовремя. Погасив свет и закрыв на ключ лабораторию, я вышел на улицу. Была удивительно теплая для конца мая звездная ночь. Я почувствовал себя почти счастливым. Мне даже пришла в голову мысль, что все те невероятные события, которые произошли со мной, были просто плодом моего воображения. Когда я дошел до двора нашего дома, то увидел Михалыча с сияющим всеми цветами радуги шаром в руках, который при моем приближении перестал светиться. Увидев меня, Михалыч несколько замялся, но потом сказал: