скачать книгу бесплатно
Здравствуй, любезный Шевченко! Давно, брат, очень давно мы с тобою не видались. И время-то и не так велико – 2 года, а многое с тех пор переменилось, того уже не стало, та замужем, другой овдовел, а там дома все старая песня. Это уже в порядке вещей. Боже мой! Хоть бы заглянуть туда, что там у вас поделывается. Ты вообрази, что, кроме твоего письма, я никакого известия из Петербурга не имел, правда, я сам виноват: ленив писать, но все-таки я писал, меня более всего удивляет, что дядько мне не пишет, уж я и не знаю – писать опять, письма там, ведь, дороги. Только прошу тебя, любезный Шевченко, не думать, чтобы я мог забыть друзей моих, это было бы так же неблагодарно, как забыть человека, который мне сделал добро. Это еще более, добро можно сделать по какому-нибудь постороннему внушению, а быть другом человеку, делить с ним горе и радость, для этого надо иметь истинно добрую чувствительную душу. Да, рассуждать-то мы умеем, но ведь надо и на деле доказать; кто ж делом виноват, помилуй!
Благодарю тебя от души за письмо, которое ты мне прислал с Орловым, – оно меня очень обрадовало, я живо вспомнил нашу петербургскую жизнь и милое семейство Шми[д]та, которое ты в малых чертах так живо представил. Но жаль очень бедную Наташу, милое было дитя. Когда будешь у них, не забудь сказать им, что я их люблю по-прежнему, Иллариону Ивановичу и Фицтуму я непременно на днях напишу. Много, много хотел бы тебе сказать, да вот уже Василий Иванович сбирается итти. Прощай, любезный Шевченко, будь здоров, и дай Бог тебе успеха, чтоб скорее быть к нам. Василий Иванович тебе все расскажет. Ставассер тебе шлет поклон и все, кто тебя знает. Прощай.
Твой Штернберг.
Мокрицкий, который занимается искусством с необыкновенной яростью, хотел тебе приписать, но уже поздно теперь, надо отправиться прямо к дилижансу, едем провожать Василия Ивановича.
При первом случае напишу тебе еще.
Если увидишь Иоахима, расцелуй его.
На четвертiй сторiнцi:
Любезному Тарасу Шевченко
от Штернберга
из Рима.
20. В. С. Семененка-Крамаревського до Т. Г. Шевченка
Лiто 1842. С.-Петербург
Почтенный Тарас Григорьевич!
Вы уже, вероятно, на меня сердитесь, полагая, что я об Вас совершенно забыл, но Вы извините меня ради хлопот, которые я имел в продолжение этого времени.
Вот вам объяснение на Ваши рисунки.
1) Денис Давыдов виделся с Суворовым на поле; прилагаю книжку, которая объяснит Вам все. Старайтесь однако же, чтобы в этом рисунке фигуры не были карикатурны!
2) Портрет Репнина прилагаю.
3) Депутаты явились к Суворову без всего – с голыми руками.
Все эти рисунки должны быть готовы к 1-му числу августа непременно.
Не нужно ли Вам денег? Ежели нужно, то можете получить в понедельник.
Ваш В. Сем[ененко]-Кра[маревский].
21. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка
30 вересня 1842. С.-Петербург
С.П.Б. 1842 – 30 сентября.
Сидимо оце вдвох з Кiндратом, п’емо чай та сумуемо, прочитавши ваше письмо, думаемо собi вдвох, де-то тепер наш добрий, наш щирий кошовий, чи ще в Тулi, чи вже за Тулою, чи, може, вже дома, та вже нехай де хоче буде, аби був здоров. Спасибi тобi, мiй сизий голубе, що не забуваеш мене на чужинi одинокого, i всi нашi щирi приятелi дуже дякують, i Гулак, i Елькан, i Семененко, я всiх iх сьогоднi бачив i всiм разiв по двiчi читав твое письмо, а прийшовши оце додому, ще раз прочитали ми вдвох собi з Кiндратом, удвох кажу, бо третього нема, нема вже Хтодота меж нами, учора поiхав сiромаха в Киев служить Богу i государю, як той казав, а ми пропадаемо в цьому проклятущому Пiтерi, щоб вiн замерз навiки, тут тепер 10° морозу, не вам кажучи, а кожуха нема, чорти б убив його батька, i купила нема. Ну, та нехай стара в’язне – бiльше м’яса буде, роздобудемо як-небудь, а поки що ось що: Чорноморський ваш побит у цензурному комiтетi, цензор Корсаков говорить, що нiчого не вимараемо, коли хочете, каже, то не читаючи подпишу. Моторний, спасибi йому, не знаю, що скаже театральний, як до його дiйде, але, здаеться, що й той моторний, побачимо, як тiлько все кончиться, то дам звiстку. Переписав оце свою «Слепую» та й плачу над нею, який мене чорт спiткав i за який грiх, що я оце сповiдаюся кацапам черствим кацапським словом. Лихо, брате отамане, ей-богу, лихо. Це правда, що окроме Бога i чорта в душi нашiй есть ще щось таке, таке страшне, що аж холод iде по серцевi, як хоч трошки його розкриеш, цур йому, мене тут i земляки, i не земляки зовуть дурним, воно правда, але що я маю робить, хiба ж я винен, що я уродився не кацапом або не французом. Що нам робить, отамане-брате? Прать против рожна чи закопаться заживо в землю – не хочеться, дуже не хочеться менi дрюковать «Слепую», але вже не маю над нею волi, та цур iй, а обридла вже вона менi. Присилайте, будьте ласкавi, що ви там маете доброго, та не журiться, компонуйте, нехай вам Бог помага. Скомпонував я ще драму чи трагедiю в трьох актах, зоветься «Данило Рева». Не знаю, що ще з неi буде, бо ще i сам не читав, прочитаемо вдвох, як приiдете, бо я таки вас зимою сподiваюся, а весело б було, матерi його ковiнька. Кiндрат каже, що iз хати б не виходили, все б сидiли та балакали, та галушки б та всяку всячину варили, та спiвали б, та танцювали. Приiзжайте, голубчику, коли можна буде, а поки що поклонися своiй любiй жiнцi. На сiм тижнi побачу ваших дiточок, бо поiду в Царське] С[ело]. Бувай здоров, мiй щирий рiдний брате отамане, згадуй, коли будеш мать час згадать, сiрому Т. Шевченка.
22. Т. Г. Шевченка до П. М. Корольова
18 листопада 1842. С.-Петербург
Ноября 18 – 1842.
Спасибi тобi, мiй голубе, що хоч ти мене не забуваеш: прочитав я твое ласкаве письмо тiлько позавчора, бо позавчора вернувся в Петербург. Мене носив проклятущий пароход у Шведчину й Датчину. Пливши в Стокгольм, я скомпонував «Гамалiя», невеличку поему, та так занедужав, що ледви привезли мене в Ревель, там трошки очуняв. Приiхав у це прокляте болото та й не знаю, чи вже й виiду. Хоч лiкар i говорить, що ничево, одначе так кивне головою, що аж сумно дивиться. Сьогоднi оце трошки легше стало, можна хоч перо в руках удержать. А, лебедику, як не хочеться кидать землю, хоч вона й погана! а треба буде, хоч воно ще й рано. Молю тiлько милосердного Бога, щоб помiг менi весни дiждати, щоб хоч умерти на Украiнi. Заставили мене злиднi продать своi компоновання всi – i дрюкованi i не дрюкованi. Як побачите Корсуна, то скажiть йому, що «Мар’яна» продана, коли дрюкуе вiн тепер, то нехай, а коли нi, то щоб i не зачинав, бо з перших чисел декабря купець зачинае дрюковать. Хоч би Бог привiв подивиться на своi сльози, докупи зiбранi. Поклонiться старому Грицьковi, як побачите, i Петровi Гулаку. Скажiть Грицьковi, що я змалював його панну Сотникiвну i, може, на цiм тижнi пошлю йому, як здужатиму письмо написать. Не забувайте мене, будьте ласкавi, напишiть, коли матимете час, швиденько до мене, бо вже з пiвроку, як не чую нiчого iз рiдноi моеi Украiни, може, вже й нiколи не почую. Прокляте море, що воно менi наробило. Бувайте здоровi, не забувайте мене.
Щирий ваш Т. Шевченко.
Поклонiться, будьте ласкавi, Метлинському, спасеть його Бог за його «Думки i ще дещо», тiль i полегкостi, що вони.
1843
23. Т. Г. Шевченка до Г. С. Тарновського
25 сiчня 1843. С.-Петербург
С.-П.бург, 25 января 1843.
Спасибi вам, Григорiй Степанович, що ви мене таки не забуваете, ще раз спасибi. А я вже думав, що мене всi одцурались, аж бачу – нi, есть ще на свiтi хоч один щирий чоловiк. Чув я, що ви нездужали, але думав, що так тiлько, звичайне по-панському. Аж як розказав менi Дараган, то я аж злякався. Слава Господовi, що минуло, цур йому, щоб i не згадувать. А ось що, шкода, що ви сю зиму не приiхали, у нас була виставка в Академii i дуже добра. А тепер через день дають «Руслан[а] и Людмилу». Та що то за опера, так ну! а надто як Артемовський спiва Руслана, то так, що аж потилицю почухаеш, далебi правда! добрий спiвака, нiчого сказать. От вам i все, що тут робиться. Василiй Іванович вернувся iз Італii ще товщий, як був, i розумнiший i добрiший, дякуе вам i кланяеться. Карл Павлович байдики б’е собi на здоров’я, а «Осада Пскова» жде лiта. Михайлов кончив вашу картину добре. Штернберг пише менi, що вiн нездужав, але тепер вичуняв i вам кланяеться, бо вiн дума, що ви в Петербурге. А я… чортзна-що, не то роблю що, не то гуляю, сновигаю по оцьому чортовому болотовi та згадую нашу Украiну. Ох, якби-то менi можна було приiхать до солов’я, весело б було, та не знаю, спiткали мене проклятi кацапи так, що не знаю, як i випручаться. Та вже ж як-небудь вирвусь хоч пiсля Великодня i прямiсiнько до вас, а потiм уже дальше. Ще ось що, намалював я се лiто двi картини i сховав, думав, що ви приiдете, бо картини, бачте, нашi, то я iх кацапам i не показував. Але Скобелев таки пронишпорив i одну вимантачив, а друга ще в мене, а щоб i ця не помандрувала за яким-небудь москалем (бо це, бачте, моя «Катерина»), то я думаю послать ii до вас, а що вона буде коштувать, то це вже ваше дiло, хоч кусок сала, то й це добре на чужинi. Я намалював Катерину в той час, як вона попрощалася з своiм москаликом i вертаеться в село, у царинi пiд куренем дiдусь сидить, ложечки собi струже й сумно дивиться на Катерину, а вона сердешна тiль не плаче та пiдiймае передню червону запащину, бо вже, знаете, трошки тее… а москаль дере собi за своiми, тiлько курява ляга – собачка ще поганенька доганя його та нiбито гавкае. По однiм боцi могила, на могилi вiтряк, а там уже степ тiлько мрiе. Отака моя картина.
Коли вподобаете, добре, а нi, то на горище, поки я приiду, а вже коли приiду, то не виганяйте мiсяць або другий, бо в мене i на Украiнi, окроме вас, нема пристанища, а я вам що-небудь намалюю. Спасибi вам i за ласкаве слово про дiтей моiх «Гайдамакiв». Пустив я iх у люди, а до цii пори ще нiхто й спасибi не сказав. Може, й там над ними смiються так, як тут москалi зовуть мене ентузiастом, сирiч дурнем. Бог iм звидить, нехай я буду i мужицький поет, аби тiлько поет, то менi бiлше нiчого i не треба. Нехай собака лае, вiтер рознесе. Ви, спасибi вам, боiтеся менi розказувать про людей – цур iм, покоштував уже я цього меду, щоб вiн скис.
Бачив я вчора вашого хлопця рисунки, добре, дуже добре, тiлько треба йому другого майстра, бо вiн тiлько яблука та огiрки i малюе, а це така рiч, що серце не нагодуеш. А з його був би добрий маляр, бо воно хлоп’я до всього беруче.
Обiцянку пришлю вашим дiвчатам к Великодню, а може, й раньше, коли впораюсь. Тiлько не ту, що вам писав, а iншу, по-московському скомпоновану. Щоб не казали москалi, що я iх язика не знаю. Бувайте здоровi, нехай з вами дiеться все добре, i не забувайте щирого вашого Т. Шевченка.
24. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка
31 сiчня 1843. С.-Петербург
Отамане! Шкода, що в тебе руки не такi довгi, щоб досягти до моеi чуприни, а воно б добре було. Якби нiколи, або нездужав, або що-небудь таке, то ще б нiчого, а то все так як треба, та ледащо, не вам кажучи, хоч i сором, та що маю робить – такий уже вдався. Тепер зачну: спершу. Як будете ви менi розказувать про вареники та проче, то я вас так вилаю, як батька рiдного не лаяв. Бо проклятуща ота страва, що ви розказували, недiль зо три снилась. Тiлько що очi заплющу, вареник так, так тобi i лiзе в очi, перехрестишся, заплющишся, а вiн знову. Хоч «Да воскреснет» читай, таке лихо. А вдруге, чом ви менi не присилаете костюма для Головатого. Ваш кошовий, здаеться, тут, але я його не бачив. Я ось що думаю: замiсть того, щоб малювать Головатого для вас одного, то я лучше зроблю лiтографiю в 200 екземплярiв, i то тойдi тiлько, як буду мать грошi, бо це таке дiло, що без грошей не втнеш. А коли хочете, щоб швидче, то ви спитайте у своiх, чи багато iх найдеться таких, що хотять мать у себе Головатого. Я зроблю рисунок i пошлю в Париж лiтографiровать, бо тут не зроблять так як треба. А коштувать се буде 1000 руб. асигна[цiями]: так воно, бачите, грошi хоч i не нашому братовi сердешному.
Так я думаю, щоб у мене все це не сiло на потилицi, зробiть ви подписку меж товариством на 100 чоловiк або як знаете. Коли все це, що я говорю, зробить можна, то ви й напишiть менi i пришлiть одежу, а я вам пришлю ескiз. Я думаю його нарисовать, що вiн стоiть сумн[ий] коло Зимнього дворца, позаду Нева, а за Невою крепость, де конав Павло Полуботок. Помiркуйте самi, як це лучше зробить, бо менi й самому дуже хочеться кликнуть на свiт Головатого, на Украiну я не надiюсь, там чортма людей, нiмцi проклятi – бiлш нiчого. «Чорноморський побит» вийшов з цензури так як треба. Театральний цензор сказав, що йому не треба пiдписуваться, коли воно буде надрюковано. Я в мартi мiсяцi iду за гряницю, а в Малоросiю не поiду, цур iй, бо там, окрiм плачу, нiчого не почую. То ви напишiть, що менi робить з «Чорноморським побитом». Скомпоновав ще я маленьку поему «Гамалiя», дрюкують у Варшавi. Як видрюкують, то пришлю. І «Назара Стодолю» – драма в трьох актах. По-московському. Буде на театрi пiсля Великодня. Хтодонт умер у Киевi. У Гулака вчора був концерт, i вiн вам кланяеться. Елькан джеркоче на всiх язиках так, як i перше, теж кланяеться. Семененко оженився. Кiндрат рисуе та сумуе, та згадуе вас. А я гуляю собi на безголов’я. Бувайте здоровi.
Т. Шевченко.
25. Т. Г. Шевченка до П. О. Корсакова
15–19 лютого 1843. С.-Петербург
Петр Александрович! Потрудитесь подписать на «Кобзаре» позволение для второго издания.
Преданный вам Т. Шевченко.
26. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка
20 жовтня 1843. Киiв
Милостивый государь Тарас Григориевич!
Писал я к Вам два раза из Украины, но, верно, Вы не получили ни одного моего письма. Я написал первую часть «Украины». Это составит отдельную малороссийскую поэму до Богдана Хмельницкого. Хмельницкий составит вторую, междоусобия третью, Мазепа и шведчина четвертую. Знающие люди восхищались первою частью и уговорили меня скорее печатать, что я и сделал. «Украина» печатается в Киеве и скоро выйдет в свет. Посылаю Вам 30 билетов. Раздайте, пожалуйста, в Петербурге, а я Вам экземпляры немедленно вышлю. Из своей поездки извлек я величайшие результаты. Вы это со временем увидите. О гайдамаках я записал прекраснейшие рассказы, которые вместе с другими составили том и будут изданы под заглавием «Малороссийские предания» etc. Вашего дiдуся я не нашел в Чигирине. Напишите, пожалуйста, что хорошего видели и слышали Вы в Малороссии. Шкода, що не будете в Киев. А мне бы очень пригодилось поговорить с Вами кой о чем.
С истинным уважением имею честь быть Вашим покорнейшим слугою
П. Кулеш.
1843, окт[ября] 20, Киев.
P. S. Пишу это письмо прихватком. По получении от Вас ответа напишу Вам кой о чем подробно.
27. Т. Г. Шевченка до В. О. Закревського
10 листопада 1843. Яготин
Великий мiй i щирий друже Вiкторе Олексiйовичу!
Постигла мене долоня судьби, або побила лиха година. Як хочеш, а воно однаково; ось що, у мене оце з тиждень уже буде, як я од якоiсь непотребницi або блудницi нечестивоi купив за три копи меди, i знаеш, яку я цяцю купив? Ой братику-лебедику! Отакий зелений, як оцей сучий папiр… Аж сором вимовить, ху…ху… хуярик!!! Ох, аж страшно! Лежу оце, братику, стогну та проклинаю все на свiтi! А поцьку забув уже, як i зовуть. Мене оце аж трясця затрясла, як прочитав твою цидулу. Чого б ми оце з тобою не сотворили, та ба, у мене така суха морда, що аж сумно. Думав, щоб окутаться у три кожухи, так перше те, що нижче пупа лихо, а друге те, що чортма нi одного кожуха, мiркуй як сам здоров знаеш. Намочи, серце, морду, та намочи не так чортзнаяк, а так як треба.
Та пом’яни во псалмi Бахусовi щирого жерця спиртуозностей Т. Шевченка.
Всiм вашим родичам низенько кланяюсь. У кого есть чада, то i со чади, а в кого нема, то тiлько так. А Ганнi вродливiй скажи, що як тiлько очуняю та кожух пошию, то зараз i прибуду з пензлями i фарбами на цiлий тиждень; скажи iй, що я аж плачу, що проклята хурт[ов]ина на цей раз зо мною так пожартувала.
Прощай, голубчику, нехай тобi Бахус помага тричi по тричi морду намочить. Амiнь.
Нудьгою i недугою битий Т. Шевченко.
У Яготинi, року Божого 1843, ноября 10.
28. Т. Г. Шевченка до В. М. Репнiноi
29 листопада 1843. Яготин
Я как мастер, выученный не горем, а чем-то страшнее, рассказываю себя людям, но рассказать вам то чувство, которым я теперь живу, все мое горе – мастерство бессильно и ничтожно. Я страдал, открывался людям, как братьям, и молил униженно одной хотя холодной слезы за море слез кровавых – и никто не ка[п]нул ни одной целебной росинки в запекшиеся уста. Я застонал, как в кольцах удава – «он очень хорошо стонет», – сказали они —
И свет погас в душе разбитой!
О бедный я и малодушный человек! Девушка, простая девушка (камни бы застонали и кровью потекли, когда бы они услышали вопль этой простой девушки); но она молчит, гордо молчит, а я, о Господи! удесятери мои муки, но не отнимай надежды на часы и слезы, которые ты мне ниспослал чрез своего ангела! о добрый ангел! молюсь и плачу перед тобою, ты утвердил во мне веру в существование святых на земле!
29. Р. Р. Штрандмана до Т. Г. Шевченка
14 грудня 1843. Яготин
Яготин. 14 декабря.
Необыкновенные вещи, просто чудеса на свете делаются! Вообрази, Тарас Григорьевич, носятся слухи, что я еду в Петербург, а сам я о том сведущ столько, как и Вы, бачуть даже, что еду не далее, как в субботу… Впрочем, вероятно, в Ковалевке будут говорить о том обстоятельнее и внятнее. Приезжай, Бога ради, в Яготин хоть на денек, как-то больно расстаться, не простясь, при том, кто знает, когда свидимся.
Хотелось бы много, много побеседовать с Вами, удалый поэт, добрый дружище, остатний из козаков! Но время спешное, да и переписываться из Яготина в Ковалевку как-то негоже.
Право, приезжайте в Яготин!
Не поминай лихом.
Роман Штрандман.
Если разбогател, так пришли грошей рублив 30, бо жутко приходится.
На зворотi:
Тарасу Григорьевичу Шевченку от Штрандмана.
30. Т. Г. Шевченка до В. I. Григоровича
28 грудня 1843. Яготин
Яготин.
Батьку мiй рiдний, порай менi, як синовi, що менi робить? Чи оставаться до якоi пори, чи iхать до вас. Я щось не дуже ударяю на Академiю, а в чужоземщинi хочеться бути. Я тепер заробляю грошi (аж дивно, що вони менi йдуть в руки!), а заробивши, думаю чкурнуть, як Аполлон Нiколаевич. Думаю, що так лучше, а може i помиляюсь. Порайте, будьте ласкавi! Якраз на Святвечiр був я у Пирятинi у староi матерi вашоi, батьку мiй. Рада, дуже рада була старенька, спасибi iй. Тричi заставила мене прочитать вслух письмо, що ви писали о Ваничке. Єй-богу, i я заплакав, хоч я i не дуже сльозоточивий. Батечку мiй! Пишiть до староi частенько, бо вона чита всяке ваше письмо, аж поки не получить другого. І це вся ii радiсть. З плачем нарiкае на меншого сина, що вiн до неi не iде. Перехрестила мене, поблагословила, i я пiшов до брата вашого через улицю снiдать, взявши у старенькоi цвiти оцi. Навдивовижу i на радiсть вам посилаю, батьку мiй!
Од сентября я не бачився з Григорiем Степановичем, а побачуся швидко. Я тойдi просив у вас вида, i як ви його прислали, то я його ще й не бачив. А тепер ось чого прошу. Коли побачите, що менi треба вернуться до вас, то, будьте ласкавi, пришлiть ще на два мiсяця; а коли менi не треба вертаться в Академiю, хоч менi й дуже хочеться, то пришлiть, батьку мiй, безсрочний атестат на iм’я Григорiя Степановича. Страшно дивиться менi на грядущее, бо воно погане. А тепер менi добре, дуже добре. Порайте, що менi робить. Коли не зберу грошей, щоб поiхать за границю, то зберу так, щоб приiхать в Академiю, бо ей-богу, хочеться вчиться.
Багато, багато треба б менi написать до вас, та нiколи, бо вже сiдають, а я дописую. Нехай вам Бог пошле того, чого ви самi собi просите.
Щирий син ваш Т. Шевченко
На зворотi:
В Яготин местечко, Пирятин[ского] уезда, Варваре Николаевне княжне Репниной, писать мне.
1844
31. О. В. Капнiста до Т. Г. Шевченка
18 сiчня 1844. Ковалiвка
18 января 1844, с. Ковалевка.
Крайне сожалею, что не имел удовольствия видеться с Вами, любезный Тарас Григорьевич! 13-го поджидал Вас в Ковалевке, 15-го думал найти Вас у себя, возвратясь из Яготина. Но Вы проскользнули, як вьюн скризь вершу.
Что ближе у меня на душе, о том поведаю Вам. Мне поручено просить Вас – не заезжать, как Вы предполагали, а главное, не писать ни под каким предлогом. Я знаю Вас и совершенно уверен, что Вы свято и ненарушимо это исполните. Не огорчитесь, добрый Тарас Григорьевич, моею откровенностию. Она не из дурного источника. Ежели вспомните мои слова, то признаете меня вправе говорить Вам с искренностию. Душа способна развиваться в истинно возвышенных чувствах. Эгоизм не должен иметь места между ими. Временное увлечение исчезает, как дым, но нередко пятна остаются невыводимые и помрачают душу, отзывающуюся в совести. Я считаю на твердость Вашего характера и думаю, что Вы исполните просьбу мою не для меня. Ежели Вы приняли ее с такою же искренностию и не огорчились ею, то Вы доставите мне душевное утешение, писавши мне о всем, что относится к успехам Вашим на поприще Вашем, о всем, что встретите Вы на пути жизни; будьте уверены, что всегда и во всяком случае Вы найдете во мне искренного человека, с живым желанием Вам существенного добра.
Благодарю Вас за труд, который Вы для меня приняли; он будет мне напоминать душею уважаемого старца и вместе доброго моего земляка.
Бог да благословит путь Ваш и венчает добрым успехом начинания Ваши. Примите прилагаемое приношение и верьте искренним чувствам душею Вам преданного
Алексея Капниста.
Все мои домочадцы семейным хором свидетельствуют Вам их преданность; Ульяна Дмитриевна особенно благодарит Вас за добрую память.
