Мой Париж – Гомель

Замерла Настасья. Вышел Василий на крыльцо, заметил Настасью, подошел к ней. «Это не то, что ты думаешь. Болеет она, подобрал, обогрел. Не оставлять же на холоде».

Все понимает Настасья: «Не волнуйся, подожду». Ждет, уверенно и терпеливо. Суженый ведь. Так хорошо ждала, что выздоровела женщина заморская, да таких ладных деток родила, один бойче другого. А другой – третьего.

Идет Настасья по дороге, навстречу суженый. «Ждешь ли, Настенька?» «Жду, милый». «Жди, Настенька, подниму деток и к тебе». Ждет Настасья. Легко, спокойно. Без напряжения.

Выросли детки. Стали дядями усатыми. Нарасхват у пола противоположного. Как папа.

Встречает Василий Настасью у колодца. «Докладываю обстановку. Надо построить три-четыре дома для детей и внуков и сразу к тебе. Подождешь?» «Конечно, подожду. Осторожно там, с гвоздями». Что характерно, ждать Настасье все легче и легче. Взгляд у суженого все ласковей, голос все нежней. Такой же красавец, но чувствует Настасья в нем сердечность незнакомую. Изменился Василий. Может, годы взяли свое, а может красные рубахи кончились. Нравится Настасье сердечная красота. Взрослеет Настасья.

А суженый в раж вошел, своим дома построил и давай всем желающим хоромы да избы рубить. Что там тех жителей, полмильёна с одного берега реки и полмильёна – с другого. Рубанком туда-сюда водит, любо-дорого смотреть. Рука мускулистая, глаза добрые. Ну как такого не любить?

Посмотрела Настасья на первых сто домов и задумалась. Это ж сколько времени займет благоустройство горожан? Это ж какая она будет через… через… надцать лет? Надо что-то делать!

Пошла Настасья к вишне своей любимой. Харитоновской. Села на пригорочек. Ждет чуда. Что-что, а ждать Настасья умеет. И дождалась. Пошла из земли в Настасью сила неведомая, цвета мокрый асфальт, мягкого действия. Стали морщинки разглаживаться, гормональный фон стабилизироваться, волосы блестеть и в локоны на плечах складываться. Семнадцать лет с половиной на вид. С того момента ждать вообще легко стало. В семнадцать лет с половиной что там ждать. Попела, потанцевала, радугу нарисовала, лето и прошло. За малиной сходила, бусики из рябины сделала, осень с зимой закончились. Главное – вовремя на пригорочек под вишенку забегать, молодостью подзаправиться.

Незаметно для всех на берегу реки вырос город. Посмотрел Василий на дело рук своих. Красиво, сердечно. Пошел Настасью искать. А она и не терялась. Сидит на своем любимом месте, в ладошку белые лепестки складывает. Сел суженый рядом с ней. Обнял, конечно. Сидит. Молодеет. Борода из седой в русую превращается. «Пойдем, – говорит, – Настасья, домой. Чаю так хочется. Твоего. С лепестками вишни харитоновской».

Прошло время. Вместо вишенки другое дерево выросло. Вместо жилых домов – дома культуры да творчества, вместо внуков – прапрапрапраправнуки. А чудо осталось. Источник молодости. Как спа-процедура. Посидел – покраснел. Помолодел, значит. Эффект накопительный. За раз незаметно, а курс 8—10 посещений – и узнает только родная мама. По родинке на попе, счастливым глазам и убежденности, что вы всегда были неотразимы!

ДВЕРЬ

С чего начинаются самые интересные приключения? Правильно, с двери. Если не открыть дверь и не выйти из дома, то даже самые живучие приключения не дождутся вас, покроются мхом и уснут вечным сном. Если вы не откроете дверь в голове своей фантазии, то вы так и останетесь на 4-м этаже в 9.31 в кабинете статистики подшивать к годовому отчету диаграмму движения по кварталам. Если вы не откроете дверь в своем сердце, вы так и не выйдете на дорогу романтического знакомства с последующим кофе в постель.

Ничего в жизни не случается, если вы не открываете дверь. Сама жизнь случилась потому, что кто-то для вас открыл дверь. Но это единственная ситуация халявы. Дальше сами.

В теме «глубинный смысл дверей в нашей жизни» есть один нюанс. Дверь должна быть ТА. Узнать и открыть ТУ дверь – это целая наука. Поэтому сначала мы учимся на обычных дверях. Распознаем входную, почти не ошибаемся с туалетной, осторожно экспериментируем с сердечной.

Когда мы готовы, мы находим дверь, за которой нас ждет Самое Главное Приключение в нашей жизни. Правил нет никаких. Одни люди возвращаются, другие – нет. Кого-то за дверью ждет любовь всей ее жизни, кого-то смысл всей его жизни. По слухам, кого-то за дверью ждало личное вознесение, но точно мы не узнаем. Вознесся…

Не обязательно, что главное приключение в жизни выглядит как блокбастер. Оно может быть маленьким и тихим, но жизнь после него никогда не будет прежней.

Один приятель рассказал мне, как он открыл дверь, шагнул и вдруг начал падать. Испугался. Потом смотрит, не так уж он и падает. Скорее летит. Успокоился. Осмотрелся. Вправду летит. На параплане. Кругом красота, дух захватывает. Горы в зеленых шапках деревьев. Море мерцает серебром. Никого. Только он и небо. Приземлился прямо в виноградник. Сорвал зеленую холодную ягоду, приложил к пылающему лбу, и все. Вот оно счастье.

Раз я рассказываю вам эту историю, понятно, что приятель оттуда вернулся. При этом он там остался.

Дверь эта у каждого своя. Но в нашем городе есть одна такая, которая подходит многим. И мы даже знаем где…

ЯЩЕРИЦА ЯША

В нашем городе много скульптур животных. Много рысей. Но как мы помним из прошлой истории, наша рысь – не животное, наша рысь – человечище! Из мелких зверушек самой знаменитой считается ящерица Яша возле фестивального парка. А вот насколько она мелкая, судите сами.

Фестивальный парк создали полвека назад. Сейчас трудно представить, но эти огромные пахучие сосны посадили школьники. Каждый пионер отвечал за свое деревце. Классный руководитель Вера Захаровна Князева лично следила, чтобы пионер был достоин этой высокой чести. Не списывал, не опаздывал, ворон не считал. Не делал, чего не положено. Только то, что положено. Последним наказанием было отлучение от своего деревца.

Сейчас парк находится в центре фестивального района. А тогда парк медленно переходил в лесок, поле и деревушку. Лесок настоящий. С непугаными животными. Белочками. Зайчиками. Волками. Не очень разбирающимися в разнице между лесом и парком. Может даже особо выделяющими для себя парк. Столько молодняка бегает под присмотром всего одного безопасного на вид взрослого.

Про волков знали все, поэтому ночью в парк не ходили. По одному не ходили. Вдвоем ходили. Влюбленных мало чем проймешь. Идут, за руки держатся, в глаза друг другу смотрят. Они даже динозавра не заметили бы, не то, что комок серой шерсти на четырех лапах.

Пионерка Соня была не простой девочкой. Красивой, раз. Умной, два. Котов любила больше, чем пятерки по математике, три. Вы бы устояли? Вот и ящерица Яша не смогла. Она хоть и ящерица, но он. Мальчик. Яша. Заприметил Соню со дня посадки саженцев. Она шла без пары, отстав от других ребят, хлопала по бедру томиком стихов Гумилева, выстукивая ритм своему не пионерскому пению. «А не спеть ли нам песню, аааааа любви!..» Книга выскользнула из рук Сони и упала прямо на Яшу.

Яша замер. Соня подняла книгу. Как по мне, что мышь, что ящерица – надо визжать. Девочка ты или нет? Тебя когда девочкой задумывали, что в договоре под пунктом номер шесть было записано? Визжать при виде мелких животных, как то: мыши, тараканы, сколопендры и тому подобные ящерицы. Подписала? Визжи.

Но Соня не завизжала. Как вы уже поняли, Соня находилась в романтическом возрасте, когда сосновые шишки кажутся плодами любви, а каждая животина – заколдованным принцем.

Когда видишь заколдованного принца, надо не визжать, а что делать? Правильно, целовать. Соня осторожно двумя пальчика подняла Яшу, посадила на ладошку и поцеловала. Самым настоящим поцелуем подростковой мечтательной любви…

Ждем… Ждем… Ждем…

Неа. Чуда не произошло. Ящерица в принца не превратилась. Соня сперва расстроилась. Она решила, что слишком молода и слишком неопытна и ее поцелуй еще не набрал магической силы, превращающей животное в человека.

Соня действительно была слишком молода, чтобы знать, что некоторые животные просто животные. Их можно зацеловать до дыр, до костей, но максимум, что они смогут, – это стать приличными животными.

Яша не был заколдованным принцем. Яша был ящерицей. Поцелуй Сони разбудил в нем неведомые ранее чувства. Целых три. Не прятаться. Целоваться. Защищать. Целоваться больше всего. Только с чего Соне целовать Яшу теперь, когда она убедилась, что принц с него никакой? Яша крепко задумался. За что целуют принцев? За корону? У Яши ее нет и не будет. За брутальную небритость и узкие джинсы? Яша был несилен в биологии, но понимал: все, что ему светит, – это чешуйки. За подвиги? За подвиги! Яша готов был защищать Соню от тысячи драконов, попадись они только в нашей белорусской экосистеме.

Соня сидела на уроке химии и первый раз в своей правильной школьной жизни нарушала правила поведения ученицы на уроке. Она не слушала учителя. Она мечтала словами любимого поэта. «Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка…» Все стихи для Сони были про любовь. Поэтому, когда она дошла до строк «тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи в горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь», сам собой сложился план на ночь. Почувствовать, что чувствовал он, милый мальчик! В парк! Ночью! В одиночку!

Сказано – сделано. Ночь. Парк. Соня одна. Но мечты! Мечты сбываются! Хотела волка? Прошу не жаловаться. Собственно, Соня и не жаловалась. Некому. Просто испугалась. Бешеный, не бешеный, но голодный волк, это неприятно. Опасно даже. Соня прижалась спиной к тоненькому деревцу. Волк приближался.

И тут между Соней и волком встала маленькая ящерица Яша. Где-то под чешуйками отстукивали ритм три фразы «Не прятаться. Целоваться. Защищать… Не прятаться. Целоваться. Защищать… Не прятаться. Целоваться. Защищать». С каждым повтором Яша становился все больше и больше. Белочка, зайчик, лисичка, волк, огромная ящерица Яша…

История умалчивает, отчего сбежал волк. Может от страха, может от удивления. Но что мы знаем наверняка, Соня снова поцеловала Яшу. Поцелуй не превратил его в принца, но героем он остался навсегда. Железным рыцарем. Напоминанием о великой силе поцелуя, с разными, но всегда чудесными результатами. Так что чудо все же произошло.

Парковая аллея влюбленных, кстати, посвящена именно героическому поступку влюбленного Яши. Так что в мечтах о любви перед выходом на аллею задержитесь у верстового камня и почешите за ушком ящерицу Яшу.

ЛЕСТНИЦА В НЕБО

Лестница в парке, идущая от Лебяжьего пруда к беседкам Хранителей, скамейке и Дворцу, уникальна. В буквальном смысле этого слова. Другой такой нет. Была еще лестница возле Лодочника, но ее убрали. И напрасно. Она была для отвода глаз. Вроде тоже лестница и высокая, наверняка в небо. Но мудрых внимательных интеллигентов длина никогда не обманывала. Главное в предмете не размер, а возможность им пользоваться по назначению.

А какое назначение у лестницы в небо? Правильно, являться дорогой в Небо. На верхний ярус парка можно и на крыльях любви взлететь. Собственно, по парку только влюбленные и перемещаются. Кто пешим способом, кто воздушным. Забредет случайный прохожий. Надышится воздухом любви. Глядишь, а тетива-то натянута. Стрела уже выбрала направление. Сейчас полетит вон в ту юную красотку в джинсах со стразиками. Или нет. Вон в ту, с рюкзачком через одно плечо. Да, сколько же их, юных и прелестных. Эй, прохожий, приходи!

А ступеньки той лестницы, ненастоящей, которую убрали, даже не соприкасались с землей. А настоящая дорога в Небо хоть и ведет вверх, но все по матушке Земле, все по ней, родимой.

Так вот, рассказываю, как работает лестница в небо.

Сначала вы должны сесть и крепко подумать: «А на что мне это надо? Живу себе спокойно, плюшки ем по вечерам, шашлыки по пятницам. Даже с соседями не ругаюсь. Желания, конечно, есть. Но из тех, что сам не могу исполнить, разве что одно терзает. Хочу круглый год 26 градусов тепла во всем городе вплоть до Романовичей. Так чего мне не хватает?». И ждете ответа. Если ответ: «Всего хватает, иди домой и не дури голову», вы облегченно выдыхаете, вскакиваете, мчитесь к центральному рынку, покупаете плюшки и самый большой букет цветов – и бегом к жене, есть и любить.

Если откуда-то из поджелудочной железы поднимается ответ: «Не хватает», вы еще раз проверяете себя. Может, вам не хватает витамина В или тушеных овощей. И только глубоко уверенным в том, что «вам туда надо», человеком вы встаете с первой ступеньки лестницы и проходите ее всю снизу вверх. Этим вы показываете ей, а может, мирозданию, что вы выбрали дорогу в Небо. Надеюсь, всем понятно, что речь не идет о смерти? Это совсем в другую сторону, и не по этой лестнице. Если у вас музыкальный слух или особая чувствительность стоп ног, вы услышите звук или ощутите содержание каждой ступени.

Вы поднялись наверх. Можно идти домой. Или прогуляться к фонтану напротив Дворца. Неважно.

Первое время вам будет казаться, что ничего не изменилось. Но это не так. Однажды в понедельник вы приносите домой свои любимые плюшки, включаете долгожданных последних «Карибских пиратов» в хорошем качестве, кричите: «Жена! Скорей! Начинается!», специально не жмете для телеэффекта на паузу, откусываете кусочек вкусняшки и парализуетесь от недоумения. Невкусно! Не понял. Еще кусь. Вообще невкусно. Кусь-кусь. Никак.

Отсутствие вкуса к плюшкам вам кажется досадным недоразумением. Несвежие. Не та партия. Не та закваска. Но и во вторник, и в среду, и даже в четверг плюшки невкусные! А когда в пятницу вино, шашлык и песня «Лето – это маленькая жизнь» не услаждают, как обычно, ни пупырышки на языке, ни улитку в ухе, вас охватывает настоящая паника.

Что происходит! Мне же это нравилось! Жена, что ты подмешала в борщ?! Это все новый кондиционер для белья! Верни мне мои плюшки!

Жена пугается и внепланово отпускает вас с друзьями на рыбалку. Скучно.

Заваливает вас полезной работой по дому. Не помогает.

Придумывает пристроить вашими усилиями веранду на даче. Ненадолго отпускает, но земля под постройку заканчивается буквально на третьей веранде.

Дальше – больше. Работа становится невыносимой своей бессмысленностью и бесполезностью.

Домочадцев-людей вы путаете с домочадцами-питомцами. Заметите это вы только тогда, когда скажете дочери, выходящей из ванны: «Маруся, а закопать?».

Посыпятся друзья. Одни уйдут сами. Еще бы, они к вам со всей душой и плюшками, а вы с безумными глазами и осиновым колом. От других уйдете вы. Знают ведь, что вы на манке, а провоцируют! Ну как без осинового кола обойтись!

Дольше всех продержится жена. Но потом не выдержит и она. «Рыбка, – скажет она, – я в соседней комнате, если через месяц не всплывешь, вызываю скорую». Ее как раз понять можно, она же по лестнице в Небо не ходила. С ее стороны, между прочим, это подвиг. Должен же кто-то в семье оставаться трезвым.

Вместо поедания плюшек вы бродите по улицам города, может быть, забредаете в парк, идете по набережной и вдруг слышите музыку. Приглушенную, словно из подвала. Гитара, флейта, губная гармошка. Понятно, как жить дальше, не становится, но становится хорошо. Таки блюз…

Следующий кусок дороги в Небо состоит из множества «вдруг». Безудержный восторг будет сменяться всепоглощающей тоской. За вежливым незнакомцем с билетиком в Рим на Рождество последует беззубый философ с финкой в рукаве. Слава богу, ножик пластмассовый. Но вы так испугаетесь, что побежите, не глядя под ноги, споткнетесь о стопку книг возле мусорного бачка и взлетите.

Глядя на все сверху, вы воскликните: «Ёперный бабай! Так вот как все устроено!».

А потом: «Как же интересно!».

И чуть погодя: «А вот здесь я не согласен, надо переделать».

Спуститесь на землю, переделаете или сделаете заново с нуля и удовлетворенно крякнете, глядя на дело рук своих животворящих.

Придете домой, обнимете крепко жену, потискаете детей и растянетесь на любимом диване, вспоминая, что там еще ценного вы видели в полете. Расскажете младшенькой сказку собственного сочинения, выключите электричество в ее комнате, поцелуете в лобик и пойдете на выход. Она, не открывая глаз, сонным голосом протянет: «Ну, папа, ну, выключи лампу». Вы хихикните, накроетесь пледом, чтобы ваш свет никому не мешал, и пойдете на балкон считать звезды, вырезать старшему меч из деревяшки на новогодний утренник и придумывать рифму к слову «пакля».

ЦВЕТЫ

Наша история о цветах на клумбах парка. Кажется, ну что в них такого? Красивенько отцвели под летним солнышком и как их и не было.

На самом деле все парковые цветы непростые. До последней фиолетовой хосты вдоль дорожек. Это с ними давно. С того времени как во дворце появилась молодая прелестная цветочница.

Цветочница была влюблена. Когда мы влюбляемся, нам хочется зацеловать все, что находится в радиусе нашего видения. А если еще есть доступ к телу объекта влюбленности, то вообще затискать насмерть.

Цветочница любила графа Николая.

– Если бы ты знала, Машенька, – восторженно говорит Николай, – какой человечище Ваня Крузенштерн! Ветра душой чувствует! Из Тихого в Индийский океан на честном слове проходит! А как интересно про дикарей рассказывает!

Сам Николай не менее увлекательно рассказывает. Можно заслушаться. Если бы не одно но. Не Машенька цветочница. Цветочница – Катенька. А Машенька – любовь Николая, тайная. Для всех тайная, кроме Катеньки. Но когда молода и влюблена, это кажется такой мелочью. Пусть называет как угодно. Машенька, Глашенька, Лизонька. Лишь бы сидел рядом. Лишь бы вдохновенно делился картинами своей жизни.

– Как вы, Николай Петрович, интересно рассказываете, – ласково говорила Катенька, перебирая в тонких пальчиках лепестки полиантовой розы.

– Это что, Машенька, послушала бы ты как говорит Вольтер! Страсти, Машенька, это паруса, надувающие корабль! Иногда ветер топит корабль, но без него, Машенька, корабль не мог бы плыть! Как точно и как тонко!

Похоже, ветер загнал на рифы и корабль «Николай», и корабль «Катенька». Но кто лучше поймет печаль от невозможности быть вместе, как не тот, кто переживает ее сам. Николай растягивался на траве в тени серебристого клена и рассказывал, рассказывал бесконечные истории своей героической, полной приключений жизни. А Катенька слушала, надеясь, что их никто никогда не потревожит. Но прибегал посыльный, приносил письмо из столицы, и Николай уезжал.

Катенька оставалась со своими цветами. Преданный взгляд девушки в каждом цветке видел глаза любимого, губы любимого, думаю, даже уши любимого и другие части тела, скрытые одеждой, но проникающие в стыдливые фантазии юной Катеньки. Из ее нежных рук любовь текла прямо в сердце каждого лепесточка, которого она касалась. В какой-то чудесный момент цветы стали отвечать Катеньке взаимностью. Целовать, конечно, ни тюльпаны, ни рододендроны не могли, но что смогли они, дай бог каждому такой подарок.

Шли годы. Рассказы сменялись поездками, поездки – рассказами. Граф рос в чинах, болезнях и морщинах. А Катенька оставалась такой же юной и прелестной. Николай смеялся и просил Катеньку поить его тем же, что пьет она сама. Катенька смущалась, особенно когда граф брал ее тоненькую ручку, и гладкая бархатная, как лепесток розы Травиаты, кожа касалась грубой щеки немолодого лица. Катенька смущалась, но руку не убирала.

– Ты, колдунья, Катенька, – ласково говорил Николай, – и это было как признание в любви. В конце концов он запомнил ее имя. – Катенька, наколдуй и мне вечную молодость, я столько хочу успеть. Я хочу увидеть глаза одного бесчестного человека и сказать ему: «Вы, подлец, сударь. Вы обещали Мир. Вы нарушили императорское слово. Когда-нибудь Россия поможет Франции, и вы увидите истинное благородство». Еще я хочу в кругосветку с Ваней. Я бы в Атлантическом океане спустился пониже Аляски, еще ниже, ниже. Наверняка там такие пляжи и холмы, что захочется побродить там месяц-другой. Или весь летний отпуск. А уезжая, на память нацарапать на пальме «здесь был Коля». Или… Или на холме выложить белыми ракушками «Голливуд». А еще, Катенька, хочу сделать наш город приморским, чтоб плескались волны черноморские у самых стен моего дворца. Сколько всего я сделаю, Катенька, если у меня будут время и силы. В чем же секрет твоей молодости?

Как-то по весне граф вернулся из поездки взволнованным и с порога стал звать Катеньку. Она прибежала, благоухающая розами и фрезиями.

– Катенька, зашел я в книжную лавку в Петербурге, как всегда, в отдел древнеславянской культуры. Так, по мелочам нашел кое-чего, Златоуста например. Что-то меня потянуло к фантастике. Поднимаю «Утопию» Платона, а под ней пергамент «Лунный календарь для садоводов», а на какой год – оторвано. Заинтересовался, ищу дату, и мне попадается на глаза статья про магическую силу цветов. Все, как у тебя: и гладкая кожа, и стройный стан, и ясный взгляд. Еще там написано, что цветы обретают магическую силу дарить молодость тому, кто с любовью неземной ухаживает за ними. Катенька, это кого ты с такой силой любишь? Цветы? Или… Или… Катенька…

– Коленька…

Да. Вот так. Кому Николай Петрович, а кому и Коленька.

Долго жили Николай с Катенькой. Море, правда, граф ко двору не подвел, зато грот сделал. Наполеону перчатку в лицо не бросил, мягким стал, понятливым. Шерше ля фам. В кругосветное путешествие сам передумал ехать. Какое путешествие, да еще кругосветное, когда тут такое… А цветы такими и остались. Магическими. Если просто на них смотреть, минутки прибавляются, мелкие мимические морщинки исчезают. Аккуратно лепесток пощупать, время замедляется, соли и камни в почках растворяются. Ну, а если за цветочками поухаживать, да с любовью и лаской, вернутся ваше юное тело, страстная душа и ясная память. Как у Машеньки. Тьфу ты, как у Глашеньки? Лизоньки? Лушеньки? Катеньки!

ДОМИК НАД РЕКОЙ

В нашем городе проживает один путешественник-волшебник. Иногда эти две профессии сочетаются, и тогда город получает такие милые уголки, как этот домик над рекой. История путешественника-волшебника – а зовут его Сеня – не то чтобы печальная, но грустинка в ней присутствует. Судите сами.

То, что Сеня растет путешественником, родители поняли, когда перепуганные и с милицией на хвосте нашли пропавшего трехлетнего сына в магазине игрушек. На вопросы родителей: «Сенечка, ну как же ты мог, мы же волнуемся, тебе что, машинок не хватает?» Сеня спокойно и уверенно ответил: «Счастье здесь».

То, что Сеня растет волшебником, стало понятно при пересчете трехлитровых банок варенья. Их становилось больше. С каждым днем. С каждым просмотром Карлсончика дорогого. Как выяснялось при вскрытии, часть банок была с кизиловым вареньем. Сеню не связывали с находкой. Но когда в очередной раз родители при Сене завели разговор о странном происшествии, он так же спокойно и уверенно сказал, показывая на банки: «Здесь счастье».

Скоро стало ясно, Сеня сбегает в места, в которых чувствует себя счастливым, и притягивает вещи, которые делают его счастливым.

Появление радиоуправляемого вертолетика еще можно было объяснить рациональными причинами. Но настоящий вертолет посреди двора с летчиком, нервно озирающимся по сторонам с немым вопросом в глазах: «Сеня, зачем?», окончательно всех убедил. Сеня материализует все, что пахнет для него счастьем.

Сеня вырос, вытянулся и возмужал. Сбегать в счастливые страны перестал. И так отпускали. Родители привыкли, успокоились, купили Сене рюкзак и компас. Научились использовать Сеню в корыстных целях.

Например, хочется маме шоколадных трюфелей фабрики «Спартак». Она садится возле Сени и, закатив глаза, мечтательно начинает:

– Представь, сынок, шоколадный шарик совершенной формы кофейного цвета, он дышит в твоей ладони, поддается теплу руки, тает, и ты видишь там внутри, как в пещере Али-Бабы сливочно-шоколадные реки наслаждения… Сеня принюхивался, блаженно улыбался, раскрывал ладонь, и мама подхватывала конфетку тонкими пальцами пианистки.

Однажды Сеня пошел на концерт юных дарований. Песни, стихи, невзаимная любовь, лезвием по венам, все как положено в 16—18 лет. Сеня как путешественник-волшебник и сын как минимум одного музыканта был тонко чувствующим и романтичным парнем. Непонятно, почему он сам не играл на каком-нибудь инструменте. Подозреваю, что от счастья душа и так поет, а вот музыкантами от счастья редко становятся. В общем, сам не умел, но слушать любил. Прошло полконцерта, как на сцену вышла Она. То есть многие зрители не заметили, что это была Она. Но Сеня узнал ее сразу. Хрупкая, нежная, карие волосы и янтарные глаза. Она запела о сказках. Понимала ли она, что и сама была частью сказки? Феей, принцессой, эльфом. Сеня влюбился сразу. С первого аккорда.

Что было потом, понятно. Прогулки под луной, пылкие признания, маленькие чудеса. Сеня доставал из ниоткуда белоснежную розу на длинном стебельке. Сливочное мороженое утраивалось от одного радостного «ах» любимой. А сколько плюшевых мишек появилось в комнате любимой! И не сосчитать.