скачать книгу бесплатно
– Вот и прекрасно.
Она понюхала цветы. Покачала головой. – Никогда ещё так много не дарили. – Люди мелочатся, а я не из таковских!
– А из каковских? – игриво спросила девушка. – Откуда вы взялись?
– Есть такая страна – Плотогония. – Не слышала. И где это, интересно?
– Расскажу, но чуть позже. Давайте цветочки пристроим куда-нибудь, а то они падают в грязь. Жалко всё-таки.
– Хорошо. Сейчас пристроим. – Вас как, простите?
– Лиза. Лизавета.
– Лизабэт? Прекрасно.
За разговором они прошли куда-то в соседний двор.
Лизавета остановилась возле белой легковушки и, достав ключи, непринуждённо открыла дверцу. Лицо у Скрипалёва изумлённо вытянулось.
– Вот это да, – пробормотал он, – прямо как в кине…
Оставив охапку цветов на заднем сидении, Пташка потоптался, не зная, что делать дальше.
Лизавета посмотрела на картину, зажатую под мышкой Скрипалёва.
– Может, вас подвезти?
– О, да! – обрадовался он. – С удовольствием! – Вам куда?
– Да с вами хоть на край земли!
– Бензину, боюсь, не хватит.
– Ну, бензин я беру на себя! – заверил он, усаживаясь рядом с девушкой и робея от такой внезапной близости – плечи их соприкоснулись.
В салоне было чисто и тепло, заиграла приятная музыка, всё пышнее, всё ароматнее запахло цветами, духами и чем-то ещё, что сводило с ума.
Несколько секунд они молчали, глядя друг на друга, затем машина плавно развернулась – навстречу солнцу, выходящему из-за туч. И в голове у Птахи зашумело, загудело от пьянящего восторга. И показалось, будто машина не едет – птицей летит над промокшими улицами, над суетою, над прозой обыденной жизни.
Происходило нечто невероятное – колдовские чары взяли власть над душой человека. Что-то подобное с ним приключилось однажды в тайге, в сердцевине страны Плотогонии.
13
Осень тогда золотыми нарядами хвасталась по таёжной глухомани. Залюбовался Пташка – и заблудился. А между тем вечерело. Солнце, огромной красной каплей смолы сползая с неба, растекалось на камнях далёкого хребта. Туман теребился пухом и перьями диких гусей. Травы источали дивный аромат, круживший голову. А где-то вдалеке за чернолесьем, за погибельным болотом словно бы звучала торжественная музыка. Скрипалёв понимал, что это не концертный зал Чайковского – это, скорее всего, западня, устроенная то ли русалками, то ли какими-то лесными нимфами. Понимал, но ничего не мог поделать – шагал и шагал бездорожьем, обрывая одежду о сучья. И тогда он вспомнил: опытные люди говорили, что нужно делать в подобных случаях, чтобы избавиться от нечистого духа. Нужно снять свою обувь и стельки перевернуть – для того, чтобы найти обратную дорогу.
Опуская голову, Скрипалёв посмотрел на блестящие новые туфли и засмеялся. Потом спохватился:
– А чего мы стоим?
– Так я ж не знаю, куда нам ехать. А почему вы смеётесь? Расскажите, вместе посмеёмся.
– Да вспомнил кое-что… Скажите, Лизабэт, а вы случаем ни того – вы не русалка?
– Нет. Я воды боюсь. Хотя родилась на реке.
– А может быть, нимфа?
– Тоже нет. А вы это к чему?
– Больно красивая! – признался парень и головой встряхнул от восхищения.
Лизавета, польщенная, поправила чёлку, вороным крылом сбивавшуюся на глаза.
– Ну, так что? Куда мы едем? – Вокруг Земного Шара!
Машина какое-то время беспечно кружила по городу. Притормаживая то там, то здесь, Лизавета показывала здешние музеи, памятники. Рассказала о том, что до свержения царизма Якутск был местом политической ссылки – здесь побывали декабристы, народники. Пашка-Пташка всё это прекрасно знал и в другое время заскучал бы. Но теперь, когда смотрел на розовые губы – самые банальные слова и цифры воспринимались как откровение. Он согласно качал головой и поддакивал, приходя в восторг от одного только вида Якутской ГРЭС, судоремонтного завода, филиала Сибирского отделения Академии Наук. Даже якутская лошадь, повстречавшаяся на зелёных задворках, в неописуемую радость приводила – низкорослая, выносливая лошадь, способная заниматься тебенёвкой – добывать себе корм из-под снега.
Свернули к набережной, откуда отваливал белосахарный трёхпалубный теплоход. Посидели, помолчали, наблюдая, как сахарная глыба растворяется в тумане. И вдруг – почти одновременно – глубоко вздохнули. Оба отметили это и, посмотрев друг на друга, заулыбались.
После причала поехали осматривать околицу. – А вы отчаюга! – похвалил Скрипалёв.
– Почему?
– С незнакомцем за город! Не боязно? – С вами – нет.
– Вот как! Странно.
– А что такое?
– Так на мне ж три судимости. Два с половиной побега.
Она засмеялась, дразня зубами – ровными, белыми.
– Неправда.
– Вы уверены? А почему?
– Ну, человека сразу как-то видно. Он вдохнул полной грудью.
– Вот! А говорят ещё, в Якутске солнца нет. А вы? Разве не солнышко? В моем глухом окне.
Она засмеялась.
– Вы говорите как поэт. Стихов не пишите?
– Бог миловал. До последнего времени. А теперь вот, кажется, начну. Хватит быть прозаиком.
И девушка снова смеялась, ощущая в груди щемящее, жаркое чувство. «Какой хороший! – удивлялась. – Только в супермена зря играет. А вот когда серьёзно говорит, так просто прелесть. Только что-то в глазах у него… Обреченное что-то. Или мне показалось?»
Они остановились на берегу реки, на пригорке – далеко был виден стрежень, трепещущий стальным сверлом. Выйдя из машины, полюбовались пейзажами, дальше поехали. И настолько всё это было изумительно – Пташка не мог поверить счастью своему. Говорил ей что-то, говорил, а сам спугнуть боялся неосторожным словом. – Лизабэт! А вы музыку любите?
– Очень. – Вот здорово.
– Вы к чему это клоните? Он показал глазами вдаль.
– Может, заедем в общагу? Я гитару возьму.
– В какую общагу?
– А вон там, которая вчера горела. Я гитару спасал первым делом.
14
Дом, где жила она, стоял на окраине города, на берегу спокойного заливчика. Сонная вода под берегом туманилась и нежно розовела от вечерней зари. На ветках деревьев дробинами поблескивали капли недавно промелькнувшего дождика. Дробины те, подрагивая, вытягивались продолговатыми пулями – щёлкали по листьям в тишине, по траве, дырявили мокрый песок. Изредка рыба играла, воду кольцевала, выплёскиваясь на поверхность. В стороне от заливчика проступал силуэт небольшого округлого острова. Баржа виднелась. Лодка. Мачта теплохода, стоявшего за островом, будто бы воткнулась в облака – игольчатая, серебрецом покрашенная.
Затаив улыбку, Скрипалёв стоял возле окна, любовался пейзажем.
– Жить бы здесь, не тужить, – вслух подумал.
Лизавета к нему подошла.
– Так в чём же дело? Оставайся и живи. – Да? Вот так вот запросто?
– А что?
– Ты ж меня совсем не знаешь.
– Ну, почему? Три судимости, два с половиной побега.
Они рассмеялись. В обнимку подошли к столу.
– Мечты сбываются! – прошептал он. – За это стоит выпить.
– Кто бы спорил, а я так нет…
Легкое винцо вскружило голову, и Птаха стал дурачиться.
В спальне на стене висела грозная маска древнего якутского шамана, костюм, пошитый из оленьей шкуры, украшенный бубенцами и разноцветными лентами. Птаха снял костюм со стенки. Прикинул на себя – потом на Лизавету.
– А пошаманить? – весело спросил. – Слабо?
– Нет проблем. Только надо бы свет погасить.
– А как же я увижу?
– А мы свечки зажжем.
– Ну, давай, шаманка.
Пламя нескольких свечей наполнило комнату бликами, таинственными тенями. Дымок и аромат каких-то благовоний заклубился в воздухе. Лизавета, переодетая в костюм шамана, стала легкая на ногу, ловкая – изящно взялась приплясывать, потешно подпрыгивая и что-то напевая по-якутски. Распущенные волосы звенели серебром – монисто дождём разлеталось, то прикрывая, то обнажая упругую грудь. Скрипалёв, подливая масла в огонь, петухом ходил вокруг да около, вьюном вертелся возле «шаманки». Подхватил гитару и взялся напевать частушки-нескладушки – не похуже того Бубенчика, учителя музыки, умевшего импровизировать.
Лизавета шаманила так самозабвенно, так сильно потрясала гибким телом, что костюм вдруг сорвался – упал под ноги.
И Пашка-Пташка, обалдев, чуть не упал. Она стояла перед ним – в чём мама родила.
Потом лежали рядышком, взволнованно дыша и глядя словно бы сквозь потолок – в небеса, куда взлетели души их, подкинутые силой несказанной страсти и золотою силою любви. Лежали и молчали. Словно ждали, когда их души из поднебесья возвратятся в грешные тела, раскалённые общим огнём, постепенно гаснущим, но всё ещё нервно обжигающим сквозь тонкую, мятую простынь, отдающую запахом свежего снега и цветочной поляны.
Приходя в себя после «добровольного безумия», Пашка-Пташка маялся необъяснимым чувством – чувством благодарности и чувством какой-то смутной вины. Ему казалось, что он слишком грубо и нетерпеливо, как дикий зверь, овладел этим хрупким созданием. Но женщина время от времени так прижималась к нему, что вскоре чувство вины улетучилось. Птаха руки её поцеловал, – смутно пахли бензином.
Ему хотелось говорить о каких-то высоких материях, чтобы понравиться ещё больше. А заговорил он о вещах довольно прозаичных.
– Давно машину водишь?
– Давно. Да скоро брошу.
– Зачем? У тебя хорошо получается. Лизавета усмехнулась, глядя в потолок. – Сено косить надоело.
– А сено причём здесь?
– Такой у нас порядок. Здесь теперь люднэро сено косят – только шум стоит.
– Совсем ты меня запутала. – Скрипалёв потёр виски. – Что такое «люднэро»?
– Это значит люди – в большом количестве.
– Понял. Люди косят сено. А машины причём? Вы их сеном кормите?
– Ну, да. Наши власти, мудрецы, знаешь, что придумали?
Обхохочешься. Им нужно план выполнять по сенажу, так они состряпали приказ: каждый водитель частного транспорта должен сено сдать государству.
– Ничего себе! – Скрипалёв приподнялся на локте, чтобы лучше видеть милое лицо. – А если не сдашь?
– Не получишь бензин.
– Оригинально. – Птаха опустился на подушку. – Хотя всё правильно.
Теперь Лизавета привстала.
– То есть, как это – правильно? Почему?
Он погладил её волосы, тёмной шалью свисающие на подушку.
– А сколько у тебя в хозяйстве лошадей? Под капотом.
– Ну, там… Сто десять, кажется.
– Вот. Их же надо кормить. Хорошо, хоть план по сенажу. А если бы сказали заготавливать овёс? Представляешь, какая морока была бы этим вашим… люднэро.
