Сомнение

Когда выехали из Сосновского, было уже темно. Сидя в кабине бортового ЗИЛа, Надежда Николаевна подпрыгивала на каждой кочке неровной лесной дороги. Гроб, в котором лежала Клавдия Ивановна, тоже подпрыгивал и ударялся о дно прицепа, даже в кабине был слышен глухой стук.

Надежда Николаевна утешала себя тем, что в Сосновском всё прошло быстро, и теперь мучительно соображала, как организовать похороны в деревне.

Машина тряслась по дороге, Надежда Николаевна крепко прижимала к себе сумку, мохеровая шапка сползала ей на глаза, и она замучилась её поправлять.

«Бог мне помогает, – рассуждала Надежда Николаевна. – Хорошо, что всё сложилось, прямо как по заказу, в короткий срок, все дела закончила, не пришлось оставаться в Сосновском до утра».

Свет от фар резал темноту и выхватывал ёлки на обочине дороги, ещё кое-где в лесу на северной стороне лежал снег. Но приход весны уже чувствовался и остановить его было нельзя. Также упорно двигался вперед и автомобиль. Машина урчала, гудела. Громко рычал двигатель, когда колёса вытаскивали её из очередной ямы на дороге, и шум этот разносился далеко по тёмному хмурому лесу.

Любина любовь

Люба узнала, что муж ей изменяет. В день открытия ужасной правды она очень мучилась. На второй день всё больше и больше погружалась в переживания, и даже когда прошло ещё несколько дней, то лучше не стало.

«Ревность похожа на простуду», – подумала она, – трясет, знобит, болит голова и не хочется есть. Значит надо переболеть и появится иммунитет». Как быть? От принятого решения зависела её дальнейшая жизнь. «А если он уйдет к ней? Может побесится, да и успокоится? Чего не хватает? Живём-то вроде хорошо. Нет, значит что-то не так, раз на сторону пошел, о дочке не думает. Или просто развлекается?»

Когда Люба узнала про измену, первое, что хотела сделать, устроить скандал. Ругаться, кричать, обзывать неверного мужа, может даже выгнать его. Но когда он вернулся вечером со службы домой, то ничего ему не сказала. Вошёл он в квартиру и, как всегда, Любу закружило. Эдуард красивый, высокий с офицерской выправкой всегда подавлял её. Чувствовала она себя рядом с ним простушкой, на которой он женился по ошибке. Ему бы принцессу заморскую в пару, и это было бы справедливо. Люба всё про себя понимала. Маленького роста, коротконогая, и эта проклятая грудь, которая как мешок торчит впереди, и от которой непроизвольно ссутулятся полные плечи. На лицо Люба была тоже не хороша, нос, глаза, волосы – обычные, как у всех. Скучное лицо, короче. Даже имя у нее скучное – Люба! Так и представляешь сразу толстую тетку с круглым, как блин, лицом.

Наверное, поэтому и загулял муж с молоденькой. Люба видела её. Худенькая как тростинка, рыжеволосая, на вид очень юная, лет восемнадцать не больше. Любе уже за тридцать, да и выглядит постарше своих лет, вылитая мать, такая же грузная и нескладная.

Познакомилась Люба с Эдуардом на танцах в Доме офицеров. Встречались недолго. Поженились на удивление быстро. Его отправляли служить в далекий гарнизон на границе с Китаем. Как-то вечером, провожая Любу домой, он спросил, не хочет она с ним вместе родину защищать? Сказал вроде как в шутку, но Люба не раздумывая ответила, что выйдет за него замуж и поедет на край света, если только он серьезно предлагает ей. Он ответил: «Серьёзно». Люба задохнулась от радости. Эдуард довел её до подъезда и ушёл. Люба ждала, что он её поцелует. Так ей этого хотелось, что в подъезде расплакалась, а когда зашла в квартиру мать спросила:

– Вот как нынче девки со свиданий возвращаются – с красным носом! Что, кавалер обидел?

– Нет, – с досадой ответила Люба, – замуж позвал.

– Ну, из-за этого стоит всплакнуть!

Свадьбы не было. Буднично расписались, собрали вещи и отправились служить в часть. Ехали долго на поезде. Потом на машине. Приехали в гарнизон, заселились в двухкомнатную квартиру. Муж у Любы офицер, он летчик. На особом счету. Стали жить как все. Утро, вечер, неделя пролетела. Ходить некуда, до ближайшего городка километров двадцать. Работы нет, жёны офицеров в основном домохозяйки. Все друг друга знают. Но текучка большая, кто-то приезжает, кто-то переводится служить в другие части. Страна-то просторная! Вот и новый офицер с молодой женой приехал откуда-то из центральной России.

Где и при каких обстоятельствах начался роман Эдуарда с Викой доподлинно было неизвестно. Только донесли Любе сразу, скрыть такое вероломство в части было трудно. Сейчас перед ней был выбор – разоблачать неверного мужа или стоит подождать. «Жди! Он наслаждаться будет, а ты страдай, а потом закрутит его, понравится и будет всю жизнь по сторонам шастать. Нет! Надо прекращать этот разгуляй! Сволочь, я ему устрою…»

И Люба приняла решение. Одела своё лучшее кримпленовое голубое платье, вышла из подъезда и быстрым шагом устремилась к дому разлучницы. Идти было недалеко. Однотипные двухэтажные дома располагались в определенной последовательности и отличались друг от друга только номерами. Окна в квартирах большие, на случай экстренной эвакуации на первом этаже спланированы низко, заглянуть в них легко. Люба знала, что живёт любовница мужа в первом подъезде на первом этаже в угловой квартире. Знала она и то, что муж придёт к ней сегодня. Спросите, откуда знала? Всё просто. Утром, собираясь на службу, муж тщательно выбрился и побрызгал себя одеколоном, что делал крайне редко. Когда же ушел из дома, то Люба проверила в шкафу полочку, где были сложены трусы мужа. Новых – не было!

– Нарядился, кобелина, – прошипела Люба и чуть не расплакалась.

Плакала она очень редко, поэтому и сейчас сдержалась, лишь положила руку на грудь, чтобы успокоить взволнованное сердце, и тут же вспомнила слова маленькой дочки, когда сидя на руках у матери и положив головку к ней на грудь дочка говорила:

– Мама, какое огромное у тебя сердце!

Больше всего удивлялась Люба слову «огромное», откуда дочка его знала.

Подойдя к нужному дому, Люба осмотрелась. Получалась хорошая позиция для наблюдения. Рядом небольшой сквер и детская площадка. Уже с утра на ней гуляли мамы с детьми. Усевшись на скамейку, Люба видела подъезд и каждого, кто входил и выходил из него. Теперь оставалось только ждать. Она решила, что просидит на своем сторожевом посту столько, сколько понадобиться, но мужа поймает с поличным.

– Не открутиться! – вслух произнесла женщина.

Эдуарда она увидела из далека. Он уверенно, не таясь, зашёл в подъезд. Люба поднялась со скамейки, но сразу к дому не пошла.

– Не спеши, – сказала она себе, – подожди… Нет, иди, он, наверное, торопится, резину тянуть не будет.

Заранее рассчитав, что в комнате окно расположено с другой стороны дома, она обошла дом. Это было место тихое. Дом оказался крайним, перед ним росли ёлки, и за ними начинались войсковые постройки.

Люба сразу угадала нужное ей окно. Она заглянула в него и через тюль увидела, что происходит в комнате. А происходило следующее: спиной к окну стоял Эдуард со спущенными штанами, перед ним на диване кто-то сидел, видно человека не было, только две худые ноги, согнутые в коленях, стояли по обе стороны от волосатых ног мужа.

Люба отошла от окна, остановилась в замешательстве и вдруг рванулась к подъезду и, оказавшись перед дверью, нажала на кнопку звонка. Она звонила и звонила, но никто не открывал дверь, даже шороха не было слышно из квартиры, тогда Люба ударила по двери кулаком, потом ещё раз и приблизившись близко к двери громко сказала:

– Или открой мне, или я сейчас дверь выломаю!

В подтверждение своих слов она со всей силы бухнула ногой по двери. Личина щёлкнула и дверь распахнулась, на пороге стояла Вика в запахнутом вокруг тонкой талии халатике и с испуганным лицом. Она открыла рот, но сказать ничего не успела. Люба затолкала её в коридор и прижала к полной одежды вешалке, вцепилась в волосы и безжалостно начала мутузить соперницу. Голова Вики моталась из стороны в сторону вслед за руками Любы. Постепенно Вика сползала на пол и, наконец, оказалась сидящей на корточках напротив ног Любы, больно ударилась носом о Любину коленку и попыталась выбраться, тонкими руками отталкивая Любу от себя, но силы были неравными.

Тогда она жалобно пропищала:

– Пусти, больно же, пусти!

– Больно! А мне не больно думаешь, ты защитника позови, или он спрятался! Эдуард! – крикнула Люба, не выпуская из цепких пальцев волосы соперницы.

– Помогите! – пронзительно закричала Вика. – Помогите, убивают!

Вике всё же удалось вывернуться, помогла сорванная с крючков одежда. Она начала падать на Вику, и Люба была вынуждена ослабить хватку. Торопливо на четвереньках Вика устремилась в комнату, но Любина нога метко ударила её в зад, и Вика растянулась на полу, однако проворно вскочила на ноги и забежала в комнату. За ней по пятам следовала Люба.

Комната была пуста. Озорной ветерок залетал в комнату в раскрытое окно и устремлялся в открытую входную дверь опять на улицу. Здесь ему делать было нечего.

– Помогите! – снова закричала растрёпанная Вика.

– Я тебе сейчас помогу! Научу как с чужими мужьями кувыркаться, на всю жизнь охоту отобью! – ответила Люба и попыталась схватить соперницу, которая ловко увертывалась. Стоящий между ними круглый стол служил непреодолимым препятствием перед угрозами вошедшей в раж обманутой жены. Так и бегали они безрезультатно вокруг стола какое-то время. Люба выкрикивала угрозы и ругательства, а Вика пронзительно взывала о помощи.

– Что здесь происходит?

Женщины услышали командный голос и обе остановились от неожиданности. В комнате трое – капитан и два солдата. Кто-то из соседей вызвал патруль. Капитан, внушительный и коренастый, стоял чуть расставив ноги и скрестив руки за спиной.

– Ещё раз задаю вопрос. Что здесь происходит?

Раскрасневшаяся от борьбы Вика, сделалась белее мела.

– Происходит то, что эта… – и Люба, не стесняясь в выражении, описала капитану взаимоотношения своего мужа с Викой. У неё было расцарапано лицо и несколько капель крови, как бисер, блестели на щеке.

Наступила тишина, даже с улицы в открытое окно не доносилось ни звука. Молоденькие солдатики переглянулись и вышли к прихожую.

Капитан подошёл к Вике, с каждым шагом его сапоги скрипели, а его руки были также за спиной.

– Где ваш муж? – спросил он Любу, но взгляд от Вики не отводил.

– В окно выпрыгнул летчик мой! Катапультировался защитник, бросил горящий самолет!

Капитан коротко ударил кулаком Вику в лицо, она вскрикнула, схватилась за нос, сквозь её пальцы обильно потекла кровь.

– Эй, вы чего делаете! – испугано сказала Люба и поддалась вперед.

– Пошла вон отсюда! – грозно, не поворачивая головы, прорычал капитан. Он не сводил взгляда с Вики, которая заливалась и слезами, и кровью.

– Вон, я сказал!

– Люба, пожалуйста, не уходи, он убьёт меня!

– Капитан, ты руки то не распускай, так и без погонов остаться можно.

– Я сказал, пошла вон!

– Люба, не уходи, он бешенный, – уже рыдая Вика двигалась в сторону Любы.

Капитан тоже развернулся и сделал шаг по направлению к женщинам.

– Только подойди, под трибунал пойдешь, – Люба сказала это так, что капитан понял – эта баба спуску не даст.

Люба в разных ситуациях бывала, к тому же она не трусиха, её на крик не возьмёшь. Не растерявшись, она быстро вытолкнула вперед себя Вику, и они прошли мимо стоящих в стороне солдат. Торопливо пошли к дому Любы.

– Это что, муж твой?

– Да, – ответила Вика сквозь слезы. – Ты не представляешь, какой он придурок.

– Представляю, – сказала Люба и бросила взгляд на разбитое лицо девушки. Прохожие смотрели на них с удивлением, но слава Богу, они пришли и закрывшись в квартире, сразу почувствовали себя в безопасности.

– Вот, попала же я в историю! – Люба вытерла мокрым полотенцем лицо Вики. – Подожди, сейчас лёд принесу, приложим к носу.

Приложив кусок замороженного мяса к лицу, Вика стремительно ходила по комнате, мимо сидящей на диване Любы, из угла в угол, резко разворачиваясь и увлекая потоки воздуха за собой. Она говорила торопливо, как будто боялась что-то пропустить, и у Любы сложилось впечатление, что всё это Вика говорила уже сама себе не раз.

Она слушала, не перебивала, вопросов не задавала. Узнала Люба, что живёт Вика с Петром уже три года, детей нет, живут плохо, потому что муж ревнует её к каждому более-менее приличному мужику, из-за этого постоянные скандалы. С прошлого места службы их перевели сюда после того, как он устроил драку в офицерском клубе, не понравилось ему, что молоденький лейтенант пригласил Вику на танец два раза подряд.

– Не могу больше так жить! – сказала Вика и бросила кусок мяса на диван. – Уйду от него.

Люба подобрала мясо и отнесла его назад в морозилку.

– А знаешь, как всё красиво начиналось?! – вдогонку кричит Вика. – Я ведь полковничья дочь. Петя служил с моим отцом. Часто к нам приходил. Отец его очень хвалил, молодой, перспективный, серьёзный, по бабам не шляется. Карьеру делает. Влюбилась я в него без памяти. Всё не могла дождаться, когда он к нам пожалует. У меня экзамены на носу, я десятый класс заканчивала, а мне до них и дела нету. Одна любовь в голове. Петя к нам редко захаживал, ничем себя не проявлял. Взглянет иногда так внимательно, скажет, что-нибудь приятное и всё. С грехом пополам сдала я экзамены. Мать с отцом меня ругали: «Как поступать в вуз будешь с таким аттестатом?» Я виду не подавала, что влюблена как кошка, отмалчивалась. На выпускной бал повёл меня одноклассник Валера Ольхин. Зашел к нам с цветами, маму поздравил, цветы ей вручил, и под ручку отправились с ним в школу. На мне платье красивое надето, импортное, финское, отец достал через военторг, босоножки белые фирмы «ЦЕБО», девчонки все завидовали. Выпускной вечер прошел хорошо: смеялись, танцевали, планы строили на будущее. Валерка от меня на шаг не отходил, как приклеенный ходил по пятам. Под утро вышли всем классом на улицу, хотели рассвет идти встречать. Я смотрю, а на скамейке перед школой Петя сидит. Веришь, у меня голова закружилась от счастья. Он меня всё это время, пока я была в школе, ждал на улице. В общем, завертелась у нас любовь, и к концу лета я уже была за Петей замужем. Как я его любила! Если бы не эта его чёртова ревность, не было счастливее меня на свете. Самое-то обидное, что я ни разу ему не изменила, даже в сторону других мужиков не смотрела. Только он не верил, твердил, что я изменщица. Не буду врать, вокруг меня кружились ухажёры, но мне был никто не нужен. Я с Эдуардом-то назло Петьке встречаться начала. Так он меня измучил, что когда Эдик стал мне про свою симпатию рассказывать, то я его не оттолкнула. Он так красиво ухаживал, всё про свои чувства мне говорил, убедительно так говорил. Эдик был первый мужчина, с кем я изменила мужу. Петька сам виноват, не бесился бы, жили бы мы с ним душа в душу.

Вика заплакала, и Любе её стало жалко, такая она беззащитная и маленькая, как будто не замужняя женщина перед Любой, а неразумный подросток, которого сильно обидели несправедливые взрослые.

– Иди приляг, отдохни, – предлагает она Вике.

– Хорошо, голова очень болит, – соглашается она.

Вика легла на кровать в спальне, а Люба чтобы отвлечься начала стирать замоченное с вечера белье. Она не переодела своё нарядное платье, лишь прикрыла его передником. Перестирав белье и развесив его на улице, Люба принялась готовить. У неё было очень муторно на душе, не шли из головы слова Вики про мужа. И как же ей стало обидно! Внутри, посередине груди комок чего-то горячего и жгучего начал разъедать её, и она физически ощущала ЭТО в своем теле.

Часа через два на кухню зашла Вика.

– Как вкусно пахнет, – протянула девушка.

На неё было страшно смотреть, нос распух, половина лица красного цвета, утром зацветёт синяк.

– Садись, поешь, голодная, наверное, – пригласила Люба.

– А, ты?

– И я. Я поесть люблю, по мне видно, – Люба похлопала себя по крутым бедрам. Почему-то к ней вернулся аппетит.

После обеда Люба ушла в садик за дочкой.

– Я Олю забираю сразу после тихого часа и гуляю с ней. Ты если хочешь телевизор посмотри или почитай, вон у меня книг много.

Оказавшись на улице Люба подумала: «Вот было бы хорошо, если я вернулась, а Вики нет. Шла бы она домой».

Дочка у Любы такая же крепкая, как и она. Носик как пуговка примостился между двух круглых щёчек, глазки голубенькие, и такая она хорошенькая, что Люба не устает ею любоваться. Так им хорошо вдвоем! Они и по улице идут радуются, и на лавочке сидят – им весело, и мороженное крем-брюле в стаканчике кушают с удовольствием. Отступают на какое-то время грустные мысли у Любы. Только любовь к дочери переполняет её и вселяет надежду, что всё образуется.

Вернулись домой. Вика лежит на диване. Тело её натянуто струной и глаза закрыты.

– Вика, что с тобой? – встревоженно спросила Люба.

– Ничего, это я мечтаю с закрытыми глазами. Вот думаю, открою глаза, а я дома. Впереди у меня экзамены. Я стараюсь, учусь. Потом поступаю в институт, получаю хорошую специальность, например, инженер. Работаю, добиваюсь чего-то. Меня уважают в коллективе, советуются со мной, спрашивают мое мнение. Виктория Павловна, а вот вы как считаете… Виктория Павловна, подскажите, пожалуйста, как быть… Люба, до сорока лет не выхожу замуж. Живу для себя.

– А как же дети?

– Нет! Ну, во всяком случае до тридцати пяти лет без детей. А лучше бы и совсем не надо. Будущее, я думаю, за теми, кто не захочет своего продолжения. Вот представь, родится у меня дочь, будет как я зависеть от мужчины, унижаться перед ним, любить и ненавидеть одновременно. Вся жизнь так и пройдет.

Хлопнула входная дверь.

– Это Эдик вернулся, – встрепенулась Люба и вышла к нему в прихожую.

Эдуард не спросил жену, почему у неё царапина на лице, Люба не поинтересовалась, чем недоволен муж. Он прошёл в комнату, удивленно посмотрел на Вику, но ничего не сказал, долго мыл руки в ванной и, не переодеваясь, сел за стол. Ел с аппетитом, но иногда хмурил брови.

Неожиданно громко прозвенел звонок. Вика со страхом посмотрела на Любу.

– Не открывай, – прошептала она.

Но Люба устремилась к двери, и через секунду в прихожую зашёл Пётр. Люба прикрыла дверь на кухню. Пётр сделал вид, что не увидел Эдуарда, сидящего за столом, а тот не пытался обнаружить себя.

Руки у Петра всё также сцеплены за спиной. И сапоги всё также скрипят при ходьбе.

– Вика у тебя? – обратился он к Любе.

– Тебе то что? – дерзко ответила вопросом на вопрос она.

– Поговорить надо.

– Она не хочет с тобой говорить.

– Не с ней, с тобой поговорить надо.

– О чем мне с тобой говорить? – удивилась женщина.

– Выйдем на улицу, не хочу здесь, – Пётр кивнул на кухню.

– Пойдем, – ответила с вызовом Люба.

Они вышли и сели на скамейку у подъезда.

– Передай Вике, пусть уходит.

– Куда уходит? – не поняла Люба.

– Пусть уезжает домой. Я съездил в город, билет купил. Завтра за ней машину пришлю к подъезду к шести утра, отвезёт её на вокзал. Я на столе билет и деньги оставил. Скажи, пусть не боится, не приду, у меня суточное дежурство. Скажи ей Люба, что потом все формальности решим, позже, мне успокоиться надо. Я сам себе противен.

– Подожди, капитан, может торопишься? Наладится ещё всё. Ты же любишь её.

– Поэтому пусть уезжает. Я ей всё могу простить, но измену не прощу никогда.

Пётр поднялся со скамейки и сунул Любе в руки ключ.

– Сделай как я прошу.

Подошел к ожидающей его машине, сел и уехал.

– Чего ему надо было? – спросила Вика у вернувшейся Любы.

– Вика, он просит тебя уехать. Билет и деньги дома оставил на столе, завтра за тобой машина к шести утра приедет, отвезёт на вокзал. Пётр сказал, чтобы не боялась, он не придёт, дежурство у него. Держи, – и Люба протянула Вике ключ.

– Да это не он меня просит уехать, я сама с ним жить не буду.

Вика долго и путанно ругала мужа. Эдуард не выходил с кухни, а Люба терпеливо ждала, когда Вика выговориться.

– Люба, проводи меня до дома, я боюсь его. Он хоть и сказал, что не придёт, да я ему не верю, – наконец сказала она.

В квартире всё было так, как они оставили: в коридоре лежала сброшенная одежда, в комнате на полу валялись два стула, и окно всё также впускало поток свежего воздуха. На столе лежал железнодорожный билет, паспорт Вики и стопочка денег.

– Я пойду, – устало сказала Люба. Она не произнесла больше ни слова и, выйдя из квартиры, почувствовала облегчение. Вернулась домой и занялась дочкой, накормила её, искупала и, уложив в постель, долго читала сказки. Эдуард в спальню не заходил, сидел в комнате перед телевизором. Лишь после того, как жена ушла на кухню, разделся и лёг в постель.

А Люба села на край табуретки и замерла, такая усталость напала на неё, что не было сил встать.

«Теперь стало хуже, чем было. Лучше бы я не ходила сегодня к Вике», – думала она.

Ей вдруг так захотелось почувствовать рядом с собой мужа, прижаться к нему, и услышать хоть что-нибудь, любое слово, только не молчание. Она прошла в спальню и легла рядом с Эдуардом. Чувствовала, что он не спит, но начать разговор сама не могла. Она лежала на спине, и из-под прикрытых век тихо катились по щекам слезы. Неожиданно горячий комок, который весь день так мучительно обжигал ей грудь, прорвался, и Люба уже не сдерживала себя. Она натянула на голову одеяло, рыдала безудержно до тех пор, пока не услышала, как Эдуард поднялся, взял свою подушку и ушёл спать на диван в комнату.