Комиссар Конте, сдайте ваш багаж!

Этот устный рапорт вызвал насмешку у Лаваля, и он саркастично оскалился:

– О, как интересно! Вроде какой-то рядовой легавый, а лицо знакомое. Одно знаю точно, что мы не пересекались ранее, если только он не бывший уголовник. Ладно, пока чёрт с ним, после разберёмся. Крой, ты ничего лишнего там не брякнул?

– Нет, только навёл справки и сразу прекратил разговор.

– Хорошо, Крой. Теперь разберёмся с другим персонажем. Может, он и вовсе у нас генералом окажется!

– О нём, как я уже вам говорил, ничтожно мало информации, мсье Лаваль. Его досье: Ташлен, Грегуар Морис Ташлен. Париж, улица Биянкур, 16, квартира 199. В тюрьме не сидел. На учёте в лечебнице не стоит. Безработный.

Последнее слово оказалось самым оскорбительным и заставило Грегуара снова соскочить с места:

– Я бы попросил, я не безработный! Я писатель! И к вашему сведению, состою в профсоюзе писателей Франции и ежеквартально делаю отчисления в пенсионный фонд!

– Но по факту, ничего конкретного, мсье Ташлен. – в привычной манере заткнул писателя за пояс Лаваль. – К тому же, вы забыли упомянуть, что стоите в очереди за пособиями по безработице, что должны вашей хозяйке мадам Фош 250 франков за право спать не под мостом и задолжали прачечной Дуката за стирку вашего исподнего ещё 140. Здесь одно из двух или два сразу – либо ваша писанина стоит дешевле туалетной бумаги, либо вы делаете вид, что вы что-то делаете, пропивая деньги налогоплательщиков.

Но Ташлен не собирался ретироваться, и продолжал наступление:

– Да вы наглец, что так легко ставите штампы на людей! Я не решаю проблемы выпивкой. Никогда! И своё исподнее я стираю сам, в прачечную сдаю лишь рубашки…

Теперь брюнет Лаваль повысил тон, вызверившись на писателе:

– А как вы их решаете, разделывая людей на куски? Хватит заливать мне нектар в уши про бедного невинного писателя на мели с девственно чистой душой и черепной коробкой, забитой лишь принципами творцов демократии!

Прения прервал скрип двери, и из соседней комнаты показался доктор Ледюк, который перевёл всё внимание на себя. Как и было обещано, Эжен Ледюк вынырнул из комнаты ровно через десять минут, правда даже не удосужился снять отработанные перчатки. С важным видом он вынес вердикт:

– Да, мсье Лаваль, это Агарвал. Правда, без головы и одной ноги, зато полный комплект рук – родимое пятно на запястье помогло мне удостовериться в поставленном мной вопросе. Знаете, у конечностей уже начались деформа…

Лаваль снова немного скривился, и прервал доктора Ледюка:

– Хорошо, хорошо, Ледюк. Соберите его обратно и вместе с Ролле подготовьте тело, точнее, фрагменты тела к отправке в центр. А с вами, господин Конте и господин Ташлен, мы можем теперь поговорить на другой ноте. Моё имя Ансельм Лаваль, хоть вы могли обо мне и не слышать, но я не последний человек в Интерполе Франции. Рядом со мной сидит координатор и мой помощник – Патрик Крой. Тот человек в дальнем правом углу за вашей спиной – Ульрих Химмельхоф, мой коллега из соседней Германии. У окна мнётся Эндрю Бёртон, с которым вы уже успели довольно тесно взаимодействовать – глава разведки Её Величества. Ах да, старина Эжен Ледюк – судмедэксперт при главном следственном аппарате Франции. Ну а все остальные люди, которых вы здесь видите – всего лишь агенты спецслужб, и нет смысла говорить о них по отдельности, они всё равно работают в связке, выполняя общеполезное дело.

Конте рассмеялся до звона в ушах:

– Отличная компания, мне очень нравится! Особенно старина Ледюк – на его фоне Фредди, который Крюгер, нервно курит в сторонке. И чем же мы заслужили такую честь, быть среди такой именитой плеяды деятелей-миротворцев?

В разговор вмешался Эндрю Бёртон:

– Произошло несколько серийных убийств в довольно необычной манере, как вы успели заметить. Общими усилиями Интерпола мы смогли выйти на след маньяка, орудовавшего по всей Европе. Кумар Агарвал – это имя о чём-то вам говорит?

Ташлен кивнул отрицательно, а Конте спешил предположить:

– Агарвал – именно это имя или погоняло назвал доктор Ледюк, когда изучил содержимое чемодана. Следовательно, внутри был и остаётся бедолага Агарвал. Отсюда вывод, что маньяк не он, ведь он не мог разделать сам себя и после запихнуть в этот чемодан.

– Увы, я не настроен шутить, комиссар. Агарвал был советником посла Индии во Франции. Господин Кумар Агарвал буквально полтора месяца назад прибыл в Париж, и эта поездка стала последней для него. Жертвы, предшествовавшие Агарвалу были членами индийской делегации, за которыми маньяк гонялся по всей Европе. Первый иностранный гость был убит в Дрездене, другой в Шефилде. Поэтому ареал взаимодействия Интерпола был значительно расширен.

Конте фыркнул, и уже сам разрывался от саркастичных насмешек над коллегами:

– Отсюда – и британская разведка, и франко-немецкие связи Интерпола. Браво, дружная семейка. И у вас достаточно доказательств, что эти злодейства – дело рук вот этого олуха?! Нет, как за последние десятилетия испортился международный розыск!

Периодически зевавший немец Химмельхоф вдруг оживился, и бросил на стол перед Ташленом тот самый странный нож, но уже без чехла:

– Вот это нашли при вас, может узнаёте? Вполне в рабочем состоянии, заточен до совершенства. А вы, голубчик, посещали не так давно Англию и Германию. Я уверен, что после незамедлительной и тщательной экспертизы, эксперты с лёгкостью установят, что орудовали именно вы и именно этим ножом.

Грегуар ударил скованными руками о стол, да так, что нож и прочая раскиданная дребедень подпрыгнула в воздухе:

– Я ещё раз повторяю: это не мой чемодан! И нож этот я вижу первый раз в своей жизни! Я не отрицаю лишь тот факт, что был в Англии две или три недели назад, и в Германии где-то чуть больше недели. Я навещал свою английскую бабушку и немецкого друга – я имею на это право! Я никого, никогда, совсем-совсем никогда не убивал каким-либо способом!

– Боюсь, вы шепелявите, Ташлен. – как-то не в тему съязвил Лаваль, вогнав и Ташлена и Конте в замешательство.

– У меня нет проблем с дикцией! Может, это у вас проблемы со слухом?! – накалялся до предела Грегуар.

– Нет, у вас есть проблемы с дикцией – вы с трудом выговариваете согласные, от чего они кажутся разобщёнными и несогласными. Вам нужно подлечить язык, чтобы мы смогли понять и услышать то, что вы собираетесь нам сказать. Доктор Ледюк, в санатории для него найдётся комфортная кроватка в милой комнатке с прекрасным видом?

Эжен Ледюк заулыбался так, что его глаза утонули в морщинах. Грегуар Ташлен снова соскочил с места, но его лицо больше не излучало свет демократии и равноправия – он был не на шутку испуган.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что собираетесь засунуть меня в пси…

– Тише, тише мсье Ташлен! Мы не употребляем подобных словесных оборотов! Всего лишь, мы предлагаем вам отдых на время поведения психиатрической экспертизы – это не страшно и безболезненно. Вот увидите, отдых пойдёт вам на пользу, и ваша дикция исправится – мы сможем понять вас.

Ухмылявшийся Мерц подлил масло в огонь:

– А если лечение вам не поможет, мы применим свои классические методы, которые помогут вам в кратчайшие сроки обрести дар речи, которую мы понимаем. Например, всевозможные физические процедуры, массажи и даже целебный электрический ток!

– А вам, мсье Конте, – продолжил Лаваль, – я думаю нужно продлить период отпуска. Думаю, вам тоже нужно отдохнуть. Но немного в другом месте. За каменной стеной нашего замка есть отдельные комнаты с толстыми стенами, там могильная тишина – она поможет вам отойти и собраться с мыслями, а нам даст время на работу.

Да, не такого отдыхах жаждал Конте… Кажется, для писателя точка кипения побила все границы и он, стоявший как соляной столб в полнейшем ступоре и рассеянности, понемногу начал осознавать серьёзность всей ситуации. У Грегуара перехватило дыхание, и немного качнувшись, он всё-таки решил предпринять последнюю попытку:

– Умоляю, дайте мне возможность всё объяснить! Просто послушайте, послушайте меня полминуты! Чёрт, если бы можно было написать – это было бы легче, понимаете, нам писателям проще изъясняться на бумаге нежели устно, потому нам так сложно говорить с другими людьми, мы и сами-то с трудом себя понимаем… Допустим, я забылся и проявил слабость, как итог – немного выпил. И случилось то, что случилось… – Грег ходил вокруг да около в прямом смысле слова. Он описывал круги по комнате, словно загнанный зверь. Вдруг он замолчал и подошёл к окну, где стоял Бёртон. Ташлен уставился в окно, и Бёртон решил не мешать ему предаваться элегии, поэтому попросту отошёл в другую часть комнаты ко всем остальным. И Ташлен продолжил свой рассказ – Вот как это было, уважаемые мсье. Шёл дождь или снег. Я не помню. Скорее снег… Сильный холод сковал моё тело. Я поднял глаза к небу и увидел… И увидел… пожар! – на этой несуразной ноте Ташлен схватил стоявший у старой батареи огнетушитель, рывком сорвал чеку и поток холодной, бурлящей пены направил прямо в лица обалдевших от неожиданности спецслужб.

Умывшись холодной пеной, Бёртон, Лаваль, Крой, Химмельхоф, Ледюк и прочие на какой-то миг оказались парализованными и беспомощными – Конте также досталась небольшая порция пены, от которой он обалдел не меньше других.

– Конте! Скорее, друг, скорее! Бежим! Бежим!

Растрёпанный Ташлен с огнетушителем в руках вцепился за локоть Конте и потащил его к выходу.

– Чёртов дебил! Что ты творишь?! – пытался отмахнуться от сдуревшего на почве стресса писателя.

– Что я творю?! Спасаю свою, а заодно и твою шкуру! Нет времени на болтовню!

– Там внизу охрана, нас пристрелят! Все писатели такие чокнутые?!

– Мы не сумасшедшие, мы отчаянные! Была ни была! Бежим!

Услышав возню и отдалённые крики Лаваля и Бёртона, дерзкий стрелок уже настраивал прицел, но был сбит с ног вместе со своим оружием всё тем же огнетушителем – Ташлен сбросил его со второго этажа прямо на голову стрелку, а дальше было уже делом случая. Агент спецслужб приложился головой о перила и своевременно отключился, очистив дорогу беглецам, устремившимся на всех парах по скользкому снегу в сторону лесного массива.

– Ташлен, Ташлен! Остановись, остановись придурок! Зачем ты это сделал?!

– Я же сказал, нет времени на болтовню, Конте, бежим, бежим, бежим!

Но Конте интересовала причина совершенно другого поступка. Он догнал прыткого писателя, схватил его за шкирку и припёр к сосне:

– ЗА-ЧЕМ?

– Что ЗА-ЧЕМ?! Конте, из нас хотели сделать груши для битья, а после и вовсе сдать на опыты этому Франкенштейну в окровавленных перчатках…

– Я не об этом, кретин! Зачем ты взял его с собой?!

Грегуар Ташлен и не заметил, как в суматохе прихватил с собой чемодан с индийским послом внутри. Вернее, с тем, что от него осталось…

– Не знаю!!! Я идиот… Глупо, очень глупо! Но… Наверное, я подумал в тот момент, что раз нет доказательств – так нет обвинения, потому и схватил его… В смысле, чемодан.

Немного отдышавшись, Конте подвёл черту:

– Знаешь, Ташлен, эти маньяки из Интерпола правы в одном – тебе нужен хороший мозгоправ.

– Может они и правы, но… Знаешь, Конте, я поступил так, потому что решил, что хочу жить. Вот так.

– Скорее, ты испугался боли и смерти. Ладно! Слушай сюда, идиот: мы сейчас на метров пятьсот уйдём вглубь леса, а после… А после будет видно, что после.

Ташлен кивнул, и отправился вперёд, но был опять остановлен Конте:

– Эй, а для кого ты его оставил? Ты взял – ты и неси. Это твой багаж.

– Какой кошмар…. Из писателя в подносчики… – глубоко и жалостно вздохнул Грегуар Ташлен.

Глава 5. Принцип контрабандиста

Пробираясь сквозь груды снега и валежник, Конте вдруг остановился и прислушался: издали доносился шум вертолёта, но после нескольких минут нарастающего жужжания, он начал отдаляться и затихать. «Туман…» – подумал про себя он, и резко одёрнул еле дышащего от усталости Ташлена:

– Стой! Нам нужно возвращаться.

Грегуар возмутился:

– Ты не слышал, что сказал этот изверг Лаваль?! Они будут пытать нас морально, а после физически, и попросту выбьют из нас любое признание, какое только захотят! Бог знает, что они там ещё придумаю, может вообще заставят сказать, что мы хотели убить Папу Римского или саму английскую королеву!

– Не забывайся, Ташлен. Не из нас, а из тебя. Ты главный герой всей этой заварухи. Я не знаю, что ты подумал, но и я не собираюсь сдаваться в лапы этим амбалам.

– Тогда что? Зачем возвращаться?

– Принцип.

– Какой ещё принцип?!

– Принцип контрабандиста: ценное нужно прятать на видном месте. Они будут прочёсывать лесополосу вдоль и поперёк, двигаясь вглубь леса к дороге. Им не придёт в голову, что мы будем, по сути, у них за спиной. Мы просто сделаем то, что ни одному человеку в здравом уме не придёт в голову – будем держаться ближе к месту нашей с ними «встречи».

– Чёрт, умно, умно, но так рискованно! А что будет, если нас схватят?

– И это говорит человек, которому хватило смелости окатить пеной из огнетушителя главарей разномастных спецслужб! Ничего, я уверен, ты что-нибудь придумаешь, Ташлен!

– Но Конте! Это был всего лишь порыв, неподвластный и неразумный!

– И посла ты зарубил тоже на почве неразумного порыва или приревновал его к своей обнажённой музе?

– Конте, я клялся, я клялся, что не делал этого ни с послом, ни с кем-либо ещё! Я не убийца! Я могу быть убийцей лишь на бумаге, бу-ма-ге! И то, моя писанина выглядит сухо, нелогично и неправдоподобно, раз уровень моего заработка вызывает у людей насмешку…

– Ладно, я пошутил. Видимо, у тебя не только с вдохновением беда, но и с чувством юмора…

– А что… Что делать с этим… Чемоданом? Стоит ли проделывать с ним весь этот путь, может оставим его здесь, под сосной?

– Да, конечно, отличная идея, мсье Мольер! И можешь оставаться вместе с ним, чтобы он не заскучал и ему было с кем поговорить о жизни и демократии.

Сделав приличный крюк быстрым темпом, беглецы организовали небольшой привал у замёрзшего ручья. Грег сидел, пытаясь размять задубевшие от мороза и тяжести пальцы, и искоса поглядывал на ненавистный чемодан. Конте тем временем пытался выбрать подходящее дерево, на которое легче всего залезть.

– Что ты собираешься сделать, Конте? – охрипшим голосом удивлённо спросил Грегуар.

Выбрав ветвистую сосну, Конте посвятил отмороженного писателя в свою задумку:

– Ну уж точно не вешаться, Ташлен. Ищу деревце повыше и поудобнее, хочу поглядеть, каков вид сверху. Туман рассеялся, но это ненадолго – с гор тянется ещё одна порция горохового супа, Бёртону и Лавалю это точно будет не на руку…

Сморкающийся об рукав Ташлен отморозил не только тело, но и ум, потому всё равно не понимал, в чём суть этих телодвижений, и продолжал доставать Конте своими расспросами:

– Почему это?

– Бестолковый, да потому что он явно снова направит вертолёт по нашу шкуру, а в такой туман ничего не удастся разглядеть.

Конте обхватил ствол дерева, затем уцепился за самый низкий сук и сумел забраться и удержаться на более крепких и высоких ветвях. Правда после, немного оступился, но в последний момент ему подвернулась кряжистая ветка, что позволило подтянуться чуть ли не к самой кроне дерева.

– Чёрт, как ты высоко залез! Ну что, видно что-нибудь? Увидел что-то, Конте?

– Да, дело табак – за нами отправили, наверное, целую армию, я вижу вереницы бронемашин и даже парочку гусениц.

– Гусениц?

– Танков, Ташлен, танков.

– Господи! Что же делать?!

– Не ори там, болван! Они едут в противоположную сторону, как я и говорил.

Ловко спрыгнув с дерева в снежный сугроб, Конте продолжил докладывать обстановку:

– Но это не значит, что можно орать, как бешеный орангутанг. Лаваль мог приказать небольшой группе его людей оставаться на стрёме у «станции Омъёль» как они её называют, а она на минуточку практически перед нами, стоит пересечь лишь эту реку. Потому бдительности терять нельзя.

Но такая новость нисколько не ободрила Грегуара:

– Кажется, я начисто отморозил пальцы, и мои ноги словно култышки – я едва их чувствую, так они насквозь промёрзли. Ещё немного, и я превращусь в бревно или кусок ледяной скалы, мной можно будет забивать гвозди…

– Ты когда-нибудь прекратишь это нытьё? Скоро отогреешься! Сверху я увидел хижину лесника, нужно пройти совсем немного – метров триста, может пятьсот.

– Пятьсот метров?! Да я вконец окаменею, пока дойду! Чёрт, Конте нельзя ли развести хотя бы небольшой костёрчик?

– Небольшой костёрчик? Ты соскучился за Бёртоном, Лавалем и доктором-Франкенштейном?! Заткни варежку, тащи чемодан и иди вперёд, пока я не разжёг костёрчик из твоих костей! Какие вы писатели всё-таки неженки, просто жуть!

И они поплелись снова…

Своим нытьём и воспоминаниями детства и отрочества, Ташлен периодически выводил из себя своего нового друга, и Конте не раз всерьёз подумывал затолкать писателя в чемодан к послу.

– Знаешь, Конте, я вспоминаю, как в школьные годы я был в отряде защитников леса. Это по типу скаутского движения. Тогда мы были такими юными, смелыми, беспечными… Я был влюблён в Эдвиш Галлю, мою одноклассницу. Она жила по соседству. Такая милая девчонка она была, с тоненькими белокурыми косичками, лёгким румянцем и светленьким носиком… Я писал ей письма, писал их все годы, пока мы не закончили школу. О, я столько раз признавался ей в любви в своих письмах!

– И что было потом? – хмуро отвечал Конте, стараясь хоть как-то поддерживать разговор.

– Что было потом? Ничего. После окончания школы она вышла замуж, и знаешь за кого? За этого придурка Базиля! Тупорылое, узколобое существо, а его мозг состоит только из одной, седалищной мышцы. Тьфу, как он мне противен! И как она только могла выбрать его?!

Конте насмешливо вставил свои пять копеек:

– Как? Легко. Он не писал ей писем.

Ташлен не понял ответа Конте, и смутившись, шёл дальше молча, пытаясь разобраться с собственными мыслями. Но это было ненадолго…

– Знаешь, Конте, мне вдвойне тяжелее тащить эту ношу. И знаешь почему? Я всё ещё представляю, что там внутри могла быть Симона.

– Я так понимаю, ты разочарован, что там не она?

– Нет, что ты, вовсе нет! Просто… У меня всё время перед глазами её лицо.

– Знаешь, Ташлен, у меня тоже, хоть я эту рожу никогда и не видел и видеть уж точно никогда не захочу благодаря твоему художественному, но очень реалистичному описанию.

– Так вот, Конте! Ты знаешь, почему мои книги не имеют успеха? Ха, не знаешь? А ты подумай – что сейчас помогает набивать кинозалы зрителями?

– Бесплатная выпивка. – безучастно бросил Конте.

– И нет! Ответ неверен! Ответ – насилие. Насилие! Да! Обыкновенное «мочилово» – и не важно, кто, за что, как и кого! Второе знаешь что? Ну же, подумай! Раньше театр ставили на одну ступень с этим. Не догадался? Разврат! О, этого сейчас валом, что на бумаге что по телевидению! Даже по радио. Итого, сложи первое со вторым, получишь идеальный рецепт для удачной книги, постановки, фильма, музыкальной композиции и даже фантика для жвачки! Знаешь, наша жизнь и так полна всякой грязи – разве людям этого мало? Да чёрт их возьми, пускай выйдут на улицу или включат дрянной ящик! Я не говорю, что у великих классиков этого не было, но и не всех классиков хочется поставить на свою книжную полку. Мой первый рассказ опубликовали в маленькой газетёнке на правах сатиры-фельетона. И знаешь что? Меня забросали банановой кожурой. Это аллегория, если что. Нет, ну просто поразительно, как люди противятся читать о собственных пороках! Смешно! А вот последнюю пьесу я написал, стараясь угодить моде, о чём сильно сожалею. Знаешь, сейчас я даже рад, что всё так вышло, в смысле, я о моём провале в Монпарнасе. Я сам виноват, не нужно было идти ни у кого на поводу. Глупо, очень глупо. Первым делом, как вернусь в Париж, если конечно всё устаканится, но это маловероятно – уничтожу эту ничтожную писанину!

У Конте разрывалась голова от маразмов своего новоиспечённого друга, и, пожалуй, это было тяжелее чем попытаться нести самосвал на своих плечах.

Дойдя до нужной точки, Конте приказал писателю оставаться на месте:

– Так, Ташлен, стой ровно там, где я тебя поставил, вот под этим кустом, понял? И не выпускай посла из рук! Я иду вперёд, разведаю обстановку в хижине.

– Конте, а если там лесник?

– Что поделать, тогда ему придётся потерпеть неудобства какое-то время.

– Я прошу, Конте, только без насилия! Погоди, может, мы скажем, что мы тургруппа и заблудились по пути в…

– Да, тургруппа из двух человек, а тот, что в чемодане наш туристический полководец. Заткнись и жди!

Ташлен снова принялся обогревать руки и иногда посматривал по сторонам. Ослушавшись Конте, он бросил чемодан под дерево, а сам начал прохаживаться туда-сюда, чтобы немного обогреться.

Вдруг из-за спины послышался треск сухих веток на снегу. У Грегуара сердце ушло в пятки, а то и ниже. Медленно оглянувшись, он увидел пушного зверька, сверлившего странника своими круглыми, зоркими глазами.

– Вот существо! Как ты меня испугал… Что, крошка, замёрз? Я тоже замёрз и чертовски проголодался. Вот если бы сейчас жаренный на углях стейк, а к нему – молодой картошки с весенней спаржей… Ах, ты милая кошечка! Тоже хочешь есть? Но мне нечего тебе дать! Ну погоди, может возьмём тебя в домик, если он свободен…

Монолог писателя прервал гневный возглас Конте:

– Что ты чёрт побери делаешь?! Я сказал, не выпускай чёртов чемодан из рук! Зверька он пожалел, это куница, она жрёт всё подряд, гони её прочь! Или хочешь угостить её индийским рагу?!

Ташлен всполошился, и бросил снежком в сторону зверька, тем самым его прогнав.

– Так что, лесник на месте?

– Хижина не обжита и там ещё холоднее, чем на улице. Это то, что нам нужно.

– И даже нет электричества?

– Может тебе ещё факс и пишущую машинку? Размечтался! Аккуратно брось мне чемодан, а пока ты там, набери сухих палок для буржуйки – эту допотопную штуку можно попытаться реанимировать.

В хижине пришлось навести небольшой порядок, но именно это помогло немного согреться. Конте снял с себя пальто и бросил его на стол лесника. Услышав звук удара тяжёлого предмета, он вспомнил о свёртке, подаренном Фавро. Сунув руку в карман, он достал его и развернул подарочную обёртку, обнажив элегантную, фирменную коробку. В ней, на шёлковой подушечке лежала самая обычная, но добротная и так кстати хорошо заправленная, отливавшая золотом зажигалка.

«Насчёт пользы Фавро как в воду глядел. Повезло, что эти черти не добрались до содержимого моих карманов. Жаль, что оружие не при мне, рано или поздно придётся что-то думать…».

Покопавшись в снегу, Ташлен раздобыл горстку сухих веточек и прихватил несколько найденных там же кедровых шишек. Конте, оценив скупые труды своего нового знакомого, запихнул хворост в маленькую буржуйку и поджог зажигалкой. Правда до этого пришлось немного повозиться и прочистить сопло от копоти. Из пожитков прошлого жильца Конте удалось обнаружить керосиновую лампу, которая сносно могла выполнять свои обязанности, сломанную, но поддающуюся частичному ремонту раскладушку, какие-то специи и немного сушёных лесных грибов, нанизанных на худую нитку.

Как только в хижине начало теплеть, Конте задумчиво сказал:

– Эта хижина слишком тесна для троих.

Ташлен опять всполошился:

– А третий кто? А, понял! Посол! Хотя, я не понял…

– Выстави чемодан за дверь, от греха подальше! Положи в снег, окопай немного, чтобы не кидался в глаза. Смети следы. И вот, возьми – в банке остатки молотого перца, высыпь за порог, чтобы собакам тяжелее было взять след. Надеюсь, что холод сдержит дальнейшие процессы, и содержимое чемодана не привлечёт хищников…

Ташлен не задавая вопросов, принялся выполнять указания Конте.

Время незаметно перевалило за полдень, и хоть вечерние сумерки ещё не озарили угрюмое серое небо, горный ряд уже отбросил свою тяжёлую тень. Лесные лабиринты погрузились в полумрак – на таких ландшафтах всегда темнеет заметно быстрее.

Немного обогревшись, каждый занял свой угол в хижине. Конте зажёг еле-еле горевший керосиновый фонарь, и разместил его на столе. Сам же расположился на чуток подрихтованной старой раскладушке у заваленного снегом окна, а Ташлен растянулся на скамье, выедая кедровую шишку.

– Конте, знаешь о чём я думаю? Я думаю о том, что я глупец. Я имел так много, и не ценил этого, а теперь… Что я имею теперь? Ничего! И всё потому, что я потерял главное… Я говорю о свободе, Конте! Я был свободен, как ветер в поле, как птица, парящая в небесах… Я понял цену свободы только тогда, когда мне подрезала крылья жестокая судьба! И вообще, я слишком многого хотел от жизни, да, слишком многого…