Комиссар Конте, сдайте ваш багаж!

– Ж…жигало? Я пугало… Пу-га-ло! Вот кто… нет, что, что я такое.

– Как твоё имя?

– Ты хочешь знать моё имя? Право, ты черт…чертовски мил, друг!

– А ты чертовски пьян, друг!

– Я не пьян, я поверг-нут. Или поверж-жен. Да какая кому раз-зница! Надо же, какие японы…японцы милые…

– Имя, сынок?

– Имя? Как ты скажешь, так и буду называться! Назови меня хоть вот как…А как тебе нравится! Отныне ты мой един-н-ствен-ный друг! Назови меня хоть с-сыном моего от-ца… А хочешь, на ан… английский ман-нер – Грего-ри! Удар-рен-ние на первй… слог. Или рус-с-кий ман-нер… Как там у них… Гре-гор-ий… Или на японс-с-ский манер… Как там это будет по ваш-шему?

– Грегуар значит. Ладно, остановимся пока на этом. Ты из Парижа?

– Под небом Парижа… миллионы влюблённых и нищих бредут…ак-кор-д-де-он поёт и плывёт…

На этой ноте развесёлый попутчик уже шмякнулся на чужую полку и засопел. Правда, такая отключка длилась не совсем долго, и периодически, сквозь хмельной сон он бормотал и подвывал, осыпая нелицеприятным слогом некую старую мадам-шлюху, мерзкого крючконосого мужика, выскочку-недоноска с ужасными зубами и им подобных, посмевших оскорбить бедолагу Грегори…

Глава 3. Под вой полицейских сирен

Ночка выдалась на удивление спокойной, и после двух часов подвываний и сожалений сквозь сон, сосед Конте растворился в собственном храпе, который напоминал шум отбойного молотка. Но после всех этих пьяных бредней, это брюзжание звучало как райское пение птиц.

Поутру, казалось, настанет обычный сценарий: надравшийся проспит до обеда, а может и больше, а далее пробудет в страшнейшем похмелье аж до самой Ниццы. Но утро настало намного раньше, чем должно было: немногим не доехав до Авиньона, поезд снова сделал непредвиденную остановку…

«Чёрт, да что за проклятый поезд! Опять остановка… – Конте, сомкнувший глаза лишь на несколько часов, проснулся от воя полицейских сирен и какого-то шума за стенкой. Сразу он не понял, что это был далеко не сон. Глядя на мирно почивающего попутчика, Конте растормошил его – в случае какого-либо бедствия, он не намеревался опять тащить его на своём горбу.

– Эй, пора вставать!

– Святые ангелы! Что, что происходит?! Пожар? Эва…Эвак…

– Ты хотел сказать, эвакуация? Да, чёрт его знает, может эта рухлядь загорелась. Сейчас выясню…

Прислушиваясь к какой-то суете, Конте даже не успел подойти одёрнуть штору, как двери мягкого вагона резко распахнулись. Первым, кто вошёл, был испуганный усатый тип:

– Вот купе номер семь…

Не дав бросить даже и полслова, проводника резко отшвырнул некто более важный, и уж точно чувствовавший себя хозяином всего и всех – седой мужчина с мрачным, словно высеченным из камня лицом. Он окинул всё купе своим неподвижным взглядом, после чего глянул в сторону, и без слов в купе вошёл человек, которого явно мучал насморк. За порогом купе показались огни фонариков и был слышен лай собак. У купе №7 Конте уе занимали позицию как минимум четверо по-настоящему серьёзных ребят, в отличие от вчерашней шпаны из лесопилки. Эти люди с суровыми, бесчувственными лицами не задавали вопросов, следили за каждым шорохом и ждали приказов своего начальника. Человек, вошедший в купе, чихнул от яркого света лампы, резко вытер нос локтем и зыркнул по сторонам. Он силком стащил Грегуара с полки, и начал шарить повсюду, разрывая пододеяльник, и даже потроша подушки. После, откинул полку и начал рыться в багажном отсеке…

– Уберите прочь свои руки! Что вы себе позволяете?! Что вам здесь нужно?! Я требую ответа! Я гражданин Франции! Что за вакханалия и беспредел! Кто вы такие, что так себя ведёте? – голос незнакомца резко протрезвел и оказался способным произносить членораздельную, и заметно грамотную речь, которая вопреки всем стараниям не производила впечатление на присутствующих господ…– Послушайте, вы находитесь в чужом помещении! Своими действиями вы нарушаете свободу личности и личного пространства! Так – предоставьте ориентировку, кого или что вы ищите? Вы обязаны ознакомить меня с ней!

Комиссар связал этот погром с ночным происшествием в вагоне-ресторане, и был уверен, что проводник успел донести в полицию.

– Чёрт, ребята, в такую рань устраивать погром из-за какой-то драки! Я комиссар Конте, Госс Конте, следую в Ниццу по назначению из Парижа, назначен на пост начальника Сюрте Насьональ. Банальная перебранка между попутчиками, с кем не бывает. Да это дело не стоит и выеденного яйца! Вот моё удостоверен…– Конте потянулся за карточкой, но тут же был остановлен тяжёлой рукой седого, хладнокровного типа.

– Любое действие только с моего, запомни, с МОЕГО разрешения! – грозно отчеканил странный тип.

Человек, производивший обыск и шмыгавший носом на секунду оторвался от своего дела и быстрым движением выставил дуло пистолета, направив его в сторону Конте. Увидев солидный кольт, Конте понял, что это не простой наряд полиции, и вероятно речь идёт совершенно не о вчерашней перебранке со шпаной из лесоповала.

Седой бросил взгляд на типа с насморком и пистолетом, и тот сразу же его убрал, вернувшись к делу. Ощупав пальто комиссара, он передал карточку седому.

– Госс Конте… Комиссар вы или нет, это нужно будет ещё проверить. Проверим, как будем на месте. – с ухмылкой произнёс седоой, и после дёрнув Конте за плечо, указал ему место в коридоре.

– Да, вы не особо разговорчивые парни. Закурить хоть можно?

Седой кивнул, и один из его людей дал Конте сигарету и поджог её своей зажигалкой. Посмотрев по сторонам, комиссар увидел, что коридор оцеплен, а пассажиров как корова языком слизала – соседние купе были настежь открыты и пусты.

Двое рылись в багаже Конте, отчаянно полагая, что это багаж его соседа.

– Где ваш багаж? – грозно спросил седой.

– Мой тот, в котором роятся тот сморкающийся тип. А моего соседа, соответственно, под моей полкой.

– Мерц! За дело! – Седой окликнул человека с насморком, и приказал ему действовать. Под полкой комиссара находился всё тот же старый и потрёпанный чемодан любителя спиртного Грегори.

– Патрон, этот? – спросил Мерц.

– Да, этот. Притащите сюда этого болвана проводника, будет за понятого. Вы двое, не вздумайте лгать – кому точно он принадлежит?!

Конте указал сигаретой в сторону Грегори, который в это время стоял руки в боки посреди купе. Но всполошившийся незнакомец спешил откреститься от этого багажа:

– Что? Здесь какая-то ошибка, это вовсе не моё!

Мерц снова отшвырнул Грегори и заломил ему руки. Обыскав его карманы, он вытащил тот самый ножик в кожаном чехле, который вчера подобрал Конте на полу в вагоне-ресторане.

– Мистер Бёртон! Смотрите что я нашёл у него в кармане жилетки!

Седой кивнул головой: по-видимому, это то, что он искал.

Конте вклинился в разговор:

– Как это, друг, не твоё, если тебя с этим забросили на поезд?

– Я…Я не помню! Я даже не помню, как купил билет…

– Ни слова больше! – рявкнул седой англичанин – мистер Бёртон.

Проводника завели прямо в купе, а Мерц швырнул Ташлена в угол купе. Последний резво приподнялся, пытаясь хоть как-то контролировать процесс, но проще было занять позицию, которую занял Конте – быть беспристрастным наблюдателем и не мешать.

Достав чемодан мсье Ташлена, подчинённые Бёртона принялись вскрывать замок – им пришлось повозиться некоторое время с замком, щёлкая кусачками и упорно тыкая отвёрткой. И когда он всё-таки был открыт, то от вида этого багажа дрогнули скулы даже на лице невозмутимого седого, а другие помоложе и вовсе отошли в сторону, скрывая своё потрясение. В плотном полиэтиленовом пакете находилось разрубленное на куски человеческое тело. Проводник закрыл глаза и чуть было не отъехал в горизонтальное положение, мсье Ташлен и вовсе закрыл рот рукой, и не моргая, переживал внутри себя ужас увиденного. Конте банально округлил глаза и замер, вовсе забыв, что у него тлеет сигарета, пока пепел не засыпался ему за рукав.

– О Господи! Симон…Симона… Неужели, это Симона?! – еле слышно пролепетал медленно опустившийся на полку Грегуар.

И вот к мистеру Бёртону снова вернулось хладнокровие:

– Хватит, мы увидели достаточно. Мерц, поручаю дальше дело тебе – дай им накинуть верхнюю одежу и сразу одевай на них браслеты, после как парни поставят новый замок на чемодан, заберёшь его сам. Выходите тихо, но живо. Если эти двое будут буянить – не цацкайтесь, пристрелите их. Я буду ждать в машине. Вперёд, за работу!

Услышав короткий, но чёткий приказ, Мерц и четверо остальных тут же приступили к его исполнению. Как и было приказано, всё было отработано чётко и по инструкции…

На улице Конте увидел толпу зевак, состоявшую из пассажиров поезда, которых он успел запомнить по приключениям в вагоне-ресторане. Они находились за ограничительной чертой в метрах пяти от поезда, а сама часть ЖД путей была оцеплена людьми в военной форме. Конте понимал, что тот бедолага, которого сейчас несёт Мерц в чемодане, уж точно не был простым инженером или каким-нибудь учителем.

Внезапно вспыхнул щелчок фотокамеры …

– Чёртовы журналюги! И здесь обо всём пронюхали! Эй, что вы там рты поразевали, живее, живее за дело! – прокричал хрипловатым грубым голосом Бёртон, вывалившись из окна машины.

Люди Бёртона во главе с Мерцом ринулись на перебой отстреливать цели, которыми были смельчаки-газетчики. Услышав свист пуль, они бросились в россыпную в сторону леса, и по быстроте могли поставить новый мировой рекорд. Один из людей Бёртона был так исполнителен и дерзок, что ранил одного из журналистов в ногу, но тот, будто не замечая боли, поковылял прочь, оставляя следы крови на припорошенной снегом дороге.

– Дебил! Тебе жмуров мало?! Стреляй по земле или в воздух, бестолочь! Твоя задача их остановить, а не прикончить! Бегите за ними, пресса не должна писать об этом!

И четверо бойскаутов Бёртона побежали вдогонку за журналистами, более осмотрительно пользуясь стволами.

– Недоумки! За всеми нужно следить, чтоб их! – прорычал Мерц, и поставив чемодан на снег, побежал догонять четверых коллег.

Ташлен и Конте стояли в окружении военных, которые и бровью не пошевелили в сторону газетчиков, ведь их целью были исключительно двое узников Бёртона.

Отдали показались огоньки выстрелов и звук выпущенных пуль. Спустя пятнадцать минут, пытавшихся скрыться любителей сенсаций уже волокли в наручниках.

Но одному из журналистов всё же удалось спрятаться.

– Патрон, я упустил одного! Он сумел скрыться в лесополосе… – рапортовал один из подчинённых.

– За свою безмозглость будешь наказан. Ладно, чёрт с ними. Тем, кому надо, разберутся с ними. А этих двоих субчиков брось в кузов, и давай, поживее садись за баранку, едем в Омъёль 2-6-3-9.

У поезда стояла бронемашина, которая уже широко распахнула двери своего кузова для новых пассажиров. Словно мешки с картошкой Ташлена и Конте закинули в тёмный кузов машины, после чего свирепые люди захлопнули намертво двери. За этим буквально сразу завёлся мотор – приключение продолжается и обещает быть более чем запоминающимся…

Грегуар Ташлен забился в уголок, а Конте забрался на скамью напротив.

– Я не виновен. Это даже не мой чемодан. Вы верите мне? Прошу, скажите, что хотя бы вы верите… – молящим голосом Ташлен обратился к своему еле различимому в темноте визави.

– Это очень сложно, дружище. Тем более, что во сне ты клялся кого-то растерзать. Кого ты так поносил?

– О, Господи, и зачем я так напился! Поверьте мне, Конте – так ведь ваше имя? Конте, я не пьяница, просто слегка перебрал вчера… Вообще, я трезвенник – клянусь Святой Девой Марией!

– Слегка перебрал говоришь? Ты еле мог стоять на четвереньках, друг!

– Я не знаю, как так вышло, я не пил так много, чтобы утратить облик человека! Да и от двух-трёх стаканов разбавленного виски разве может так развести?

– Почему же, очень даже может. Если с непривычки – а это твой случай, добавь ко всему палёное пойло. У барменов для таких простачков как ты всегда есть пару «особенных» бутылок под стойкой.

– Симона… Симона Курвуазье… я надеюсь, что там не она! Мне нужно позвонить! Мне нужно срочно позвонить! Нужно сказать им, чтоб остановили у ближайшего телефона, если только она возьмёт трубку – я вздохну с облегчением, и пускай везут меня, куда хотят!

Конте насмешливо расхохотался:

– А как же, остановят! И по рюмке нальют, и под аккордеон станцуют! Слушай, а эта Симона случайно не та старая шлюха с мерзким, упавшим до колен и изуродованным оспой лицом?

– Нет, она не шлюха! Старая – да, но не шлюха, я просто погорячился… Постойте, откуда вы знаете?!

– Прости, подслушал твои пьяные россказни. Так кто она такая? Какая-нибудь заносчивая богатая тётка?

– Вовсе нет, она – литературный критик! А я – писатель! – последнее слово особо гордо прозвучало в устах Ташлена.

– Вот оно что… Ты как Шекспир что ли, стишки да сценки пишешь? А те остальные – носатый, ехидный дебил и недоносок с гнилыми зубами – они кто, библиотекари?

– Те остальные тоже критики, члены жюри литературного конкурса! Я – Грегуар Ташлен, писатель-сценарист, который был жестоко обиженный и незаслуженно отвергнутый этими так называемыми «людьми»! Я написал великолепную пьесу, и представьте себе, Конте, мой сюжет распилили напополам и облили помоями от запятой до точки! Да ещё и на конкурсе, ещё и в Монпарнасе и перед залом, полным народу! Я тогда не выдержал, сорвался, и всё им высказал – как я их ненавижу и какие они тошнотворные зануды! Конте, я даже не угрожал ни Симоне, ни остальным, мы просто перекинулись проклятиями, о чём я глубоко сожалею и раскаиваюсь!

– Ну, от проклятий к делу, рукой подать… Тем более под градусом. Ты вообще ничего не помнишь?

– Нет, клянусь, вообще пустота! Господи, неужели я могу быть способным на такое?! Нет, Конте, нет! Я бы никогда такого не сделал, насколько бы ни была сильной моя ненависть, а она сильна, поверьте! Ненависть… Ненависть – это гнев слабых, Конте, слабых! И это даже не мои слова, а великого Альфонса Доде1! Я сам себя спрашиваю, нашёл бы я, находясь даже во власти зелёной феи, силы воли сделать это! И чемодан тоже не мой, я сразу это указал! Я так волнуюсь, Конте… Волнуюсь вот о чём: как думаете, они успели занести моё отрицание в протокол?

– Сейчас это самое малое, о чём следует волноваться. Меня больше интересует, кто пассажир в чемодане и как он туда попал. Если это один из твоих литературных уродцев, то я тебе не завидую, мсье Ташлен!

Внезапно Грегуар вскочил с места и начала тарабанить железками на руках о бронированные стены:

– Я не хочу на гильотину, Конте, я не виновен! Не виновен, слышите, надменные мрази, я никого не убивал!

– Заткнись, Ташлен, ты с ума сошёл?! Не лезь на рожон, ты и так в полном дерьме, ещё и меня за собой поволок! Ну и навязался же ты на мою голову, какого я только полез не в своё дело – лучше бы эти мужланы выкинули тебя без штанов за борт!

Горе-писатель замолк, но его пыл не угас – к несчастью для Конте, он вспомнил о демократии…

– А что, я должен смирно ждать заклания за чужие грехи?! Заковывать в наручники должны опасных преступников, а вести на эшафот – убийц! Убийц, Конте, убийц! А я не убийца!!! За что боролся Робеспьер и Жан-Жак Руссо? За что боролись отцы нашей демократии, ответь мне наконец?! Где равноправие, свобода и братство, где?! Конте, я вижу тебя в первый раз, но верю в твою невиновность! Вот что такое братство! Я не знаю, кто бедолага убитый, но я сочувствую ему и желаю расправы за него – вот это равноправие! И я жажду открытого разбирательства и следствия по произошедшему – это свобода!

– Ты идиот, Грег Ташлен, раз ты думаешь, что они будут аплодировать тебе стоя, выслушивая революционные речи и исторические трактаты о свободе личности! Да им закон не писан, им ничего не стоит проделать в твоей «свободной личности» сквозное отверстие. Ей-Богу, ты либо родился с золотой ложкой во рту, либо просто родился вчера, а то и час назад!

Ташлен плюхнулся на скамью, и сбавил тон:

– Но… Что же делать, Конте? Куда нас везут? Я лишь хотел сказать, что меня беспокоит… Что этот убийца на свободе, кем бы ни была его бедная жертва. И ещё то, что нам не предложили даже самого захудалого, бесплатного адвокатишку для защиты наших прав…

– А меня беспокоит тот факт Ташлен, что они слишком борзые. Здесь точно что-то нечисто, и уж точно они бы не стали так себя вести из-за какой-то начитанной старухи, которую разрубил на части спившийся Гамлет. Конечно, при условии, что она не жена президента республики…

Грег Ташлен притих и совершенно поник. Даже в затемнённой машине Конте увидел безграничное отчаянье в его глазах. Просидев в томных мыслях какое-то время, мсье писатель не выдержал напряжения и закрыв лицо руками, тихонечко разрыдался.

Глава 4. Омъёль 2-6-3-9

Омъёль 2-6-3-9 было ничто иным, как зашифрованная координата станции, на которой уже ждали особо опасных преступников – комиссара, находившегося в отпуске и писателя, находившегося на дне. Дело было настолько срочным, что не терпело малейших отлагательств, потому для Бёртона было проще провести допрос и установить все необходимые факты и обстоятельства на месте, чем тратить время на дорогу в Ниццу.

На станции «Клермон – 63» было прохладно и туманно, что вполне закономерно для такого расположения – с севера тянулась заснеженная горная гряда Рошморского плато, а с востока сырая лесистая низина близ деревушки Омъёль. Это была промежуточная станция, которую пересекали без остановки товарняки и резвые пригородные поезда. У перрона за сырыми сгустками тумана еле-еле просматривалось маленькое двухэтажное здание с облупленным фасадом, над дверьми которого висела вывеска «почта». Говорящий вид здания без угрызения совести позволял назвать его заброшкой.

Первый этаж был заколочен, окна забиты фанерой, а вот на втором этаже тускло горел свет в одной из комнатушек, где в рамах ещё сохранились замызганные стёкла, хоть те и были покрыты трещинами. Именно там для двоих везунчиков уже была готова комната для допроса или для крайнего случая – пыток.

Арестантов вели те же суровые парни, что и были в поезде – следом за бронированным авто ехала ещё одна машина с людьми Бёртона. Сам Бёртон шёл всё время позади, периодически подымая воротник от мерзкого, пронизывающего ветра и снега, и умудрялся координировать всем процессом без слов и лишних телодвижений – пару щелчков пальцами и его понимали все до единого без каких-либо словесных комментариев.

Слегка обернувшись, Конте заметил, что Бёртон здорово прихрамывает при ходьбе, практически не сгибая колено и ставя стопу чуть ли не торцом к земле. Наверное, это была главная причина, почему он не спешит вырываться вперёд, выставляя на показ свою слабость. А вот Ташлен опустил голову вниз, и со свойственной творческим людям чувствительностью, наверное, уже прощался с жизнью…

За этим маленьким почтовым домиком была ржавая, трясущаяся лестница ведущая на второй этаж. Именно по ней Конте и Ташлена поволокли наверх трое, оставив одного дерзкого стрелка, целившего по газетчикам, караулить на первом этаже у ступенек. Бёртон старался не отставать, но преодоление ступенек действительно давалось ему тяжело – несколько раз он успел запнуться, попутно бросив пару крепких словечек.

Как только подозреваемых затолкали внутрь, перед ними предстала крохотная комнатушка с убогими стенами, тускло освещаемая висящей на одних соплях нервно подмигивающей лампочкой. У дальней стены перекосился на один бок рассохшийся от вечной сырости стол, окружённый четырьмя простецкими стульями, два из которых уже были заняты. За столом, прямо по центру сидел деловой брюнет в первоклассном костюме – однозначно, он был на четверть моложе Бёртона. По правую руку от красавца ютился его тихоня-приспешник и лизоблюд. По углам тоже было оживлённо – как минимум ещё несколько человек подпирали покрытые плесенью стены. Интересно, сколько ещё людей может вместиться в эту нору?

Догнавший всех остальных Бёртон дал знак рукой, и Мерц, изрядно надорвавшийся ношей, спешно подбежал к столу, обхватил чемодан двумя руками, немного пригнул колени и закинул груз прямо перед деловитым брюнетом.

– Лаваль, мы поставили временный замок, чтобы не растерять то, что внутри, хоть оно и завёрнуто в пакет… – кратко изложил Бёртон.

– Благодарю вас, Эндрю, вы проделали отличную работу. – С лёгким оттенком ехидности, горделиво процедил Лаваль и приказал рукой двоим узникам занять свои места напротив него. Ташлен и Конте немного замешкались, за что были сразу же огорошены рёвом Бёртона:

– Ждёте особое приглашение? Немедленно сели!

Узники повиновались.

– Итак, – продолжил лощённый брюнет, сложив пальцы домиком, – их даже двое, что ж, тем лучше. Наконец поймали. Что ещё?

Мерц едва сдержался, чтобы не чихнуть, потому набрал воздух в лёгкие и задержал дыхание, быстро дёрнув к чемодану. Повозившись с полминуты, он распахнул багаж перед Лавалем. При виде содержимого, горделивый брюнет не смутился, а просто немного скривил тонкие губы, после деловито покачал головой, отстранённо заключив:

– Мда, так я и думал. Очень типично, очень.

В этот самый момент, незаметно стоявший позади какой-то человек в летах и при очках с толстыми стёклами уже ринулся к чемодану, начиная на ходу одевать резиновые перчатки. Этот мужчина с выцветшими чертами лица был подобен мошке, которую манил свет фонаря. Протянув свои костлявые руки к столу, он был вовремя остановлен помощником Лаваля, который на последней секунде успел захлопнуть чемодан. Мсье Лаваль негодовал:

– Ледюк, вы хорошо себя чувствуете?! Вы считаете допустимым вывалить это несуразное месиво прямо перед моим носом и копаться в нём словно червю в грязи?! Вообще вы в своём уме?! Кто там у двери, эй, Ролле! Проведите доктора Ледюка в соседнюю комнату и обеспечьте место для исследований. Заберите это, Ролле. А вам, Ледюк, даю пятнадцать минут на результат. Работайте.

– Я и за десять управлюсь, мсье Лаваль, нечего так нервничать… – недовольно бормотал себе под нос доктор Ледюк, шаркая вслед за неким Ролле, тащившим чемодан в другую комнату.

Пока гордец Лаваль отдавал приказы, его помощник, сидевший рядом посмотрел на то, как Бёртон за спиной арестантов переминается с ноги на ногу и жестом предложил своё место, но тот отказался и занял опорную точку, облокотившись на подоконник. Устроившись поудобнее, Бёртон не меняясь в лице опять обратился к брюнету:

– Лаваль, мы взяли этого маньяка с поличным, вон тот, кучерявый. Он пытался скрыться в поезде на Ниццу. А тот второй утверждает, что он комиссар Сюртэ. Даже совал нам какие-то бумажки. Проводник и пассажиры подтвердили, что они были вместе в ресторане и что чемодан был с ними.

Услышав это, Ташлен внезапно обрёл утраченную уверенность и соскочил с места – его скулы заходили от злости, глаза испепеляюще заблестели, а скованные в наручниках руки задрожали от услышанной клеветы:

– Маньяка?! Это самосуд и превышение полномочий! Вы заковываете ни в чём невиновных людей в эти холодные металлические кандалы, кидаете их в автозак, как бешеных зверей и без суда и следствия причисляете их к уголовникам?! Где право на адвоката, где право на свободу личности?! Либо вы здесь все повально сумасшедшие, либо это просто какая-то дрянная мис-ти-фи-ка-ци-я!

Как и предвещал накануне Конте, никто не собирался выслушивать поучительных речей, и выступление писателя прервал шмыгающих носом Мерц, неизменно ловко демонстрирующий свой кольт:

– Угомонись, не то всажу тебе пулю между глаз, будешь тут умничать! Адвоката ему подавай!

Конте дёрнул Ташлена за рукав и тот сел на место, не теряя вида борца за справедливость и не сводя глаз с Лаваля, провоцируя его на диалог. Но мсье Лаваль продолжал игнорировать взбесившегося писателя, сосредоточив свой пристальный, хитроватый взгляд на комиссаре:

– Итак, – продолжил ехидничать брюнет, – начнём с вас, коллега. Может вам есть что нам рассказать перед тем, как мы сами об этом спросим?

– Итак, мсье Лаваль. – спокойным тоном начал Конте. – Во-первых, я очень польщён тем, что имею честь учувствовать в этой клоунаде. Во-вторых, моё удостоверение вон у того красавца с аллергией или простудой, а мой личный багаж, по-видимому, опечатан кем-то из тех суровых людей что дышат мне в затылок. В-третьих, это я должен задавать вам вопросы, а не вы мне.

Увидя понт Конте, Ташлен ещё больше воспрял, даже немного задрав нос к потолку, а Лаваль обратился к тихоне рядом:

– Так значит, комиссар Конте. Конте… Патрик, ты навёл справки об этом персонаже?

Патрик Крой, полноватый, но элегантно одетый мсье незамедлительно, подобно пишущей машинке, дал исчерпывающий ответ:

– Да, они всё подтвердили – комиссар Госс Конте, Париж, 18-й округ, 46-й участок. Сейчас находится в отпуске на время перевода в Ниццу на пост начальника Сюртэ.