Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века

Наряду с климатическим кризисом в нашей стране сейчас существует серьезная опасность политического экстремизма и сопровождающего его терроризма, который в последние годы приводил к политическим убийствам (смерть Вальтера Любке[28]) и террористическим актам, как было недавно в Ганау[29]. Это результат, в том числе, основополагающей проблемы, о которой также пойдет речь в этой книге: постфактической чувствительности. Она состоит в том, что производство групповой принадлежности и большинства с помощью отчасти целенаправленно используемых нарративов формирования идентичности играет для малых и больших решений бо́льшую роль, чем попытка с помощью предъявления рационально обсуждаемых доводов и установки фактов сообща работать над выбором правильного способа действий, признаваемого всеми людьми. Говоря проще, короткие эмоциональные сообщения в формате Twitter[30], серии фото в Instagram[31] или лозунги политической дискуссии, раздутой в медиа, часто значат сегодня больше, чем релевантные проверяемые факты, стоящие на кону.

Поэтому, как было сказано, пришло время вновь ввести в игру главную мысль Просвещения: с помощью применения разума можно совместно работать над выяснением того, что мы должны делать, а от чего – воздерживаться. Разумеется, Просвещение нуждается в апдейте, чтобы выработать иммунитет от доктрин, которые пытаются убедить нас, что в моральных вопросах нет никаких универсально приемлемых, справедливых для всех людей решений, но всегда лишь защита права сильного. Такие доктрины поэтому далее будут в общих чертах и доступно раскритикованы и отвергнуты. Тем самым, эта книга является начальным ходом нового Просвещения, на необходимость которого уже указывали другие[32].

Новое Просвещение стремится к ко-иммунизму, если использовать удачную формулировку Петера Слотердайка (в совершенно другом смысле): речь идет о том, чтобы для каждой эпохи устанавливать содержательно новый ценностный канон свободы, равенства, солидарности и т. д. и оценивать соответствующие опасности, привлекаемые с целью сокрушить разум. Ведь разум должен постоянно бороться с неразумием, чему есть много причин. Наверное, американский философ Стэнли Кавелл был совершенно прав, когда в своей главной работе «Претензия Разума» он предположил: «Нет ничего более человеческого, чем желание отрицать в себе человеческое»[33].

Моя книга предназначена для самого широкого круга людей, возмущенных ощутимым и заметным ныне огрублением общественно-политических дебатов и готовых попробовать применить свой разум для морального суждения. Не со всеми можно поговорить, чтобы убедить их, что обсуждаемые, разделяемые с другими людьми доводы являются моральным фундаментом благополучной совместной жизни. Сила аргументов, к примеру, может сделать против праворадикальных насильственных преступников и подстрекающих их духовных провокаторов, вероятно, так же мало, как и против пресловутых отрицателей климатических изменений или антипрививочников. Однако в обществе, институты которого категорически выступают за познание истины, признание фактов и тот принцип, что каждый человек в моральных вопросах должен относиться ко всем остальным строго одинаково, духовное зло провокаторов разрастается не так легко, как в дебатах, где вместо доводов силу имеют лозунги, а вместо подверженных ошибкам аргументов – обращения к эмоциям. Постфактическая эпоха, которая целенаправленно усиливается социальными медиа, – это почва, на которой расцветают радикализмы, будь то религиозные, политические или же какие-либо еще. Нет смысла разговаривать с проповедником ненависти из ИГИЛ[34] или с леворадикальным сталинистом, чтобы через обмен доводами пытаться определить, кто прав, так как основные правила такого обмена не принимаются идеологией собеседника.

С радикальной нетерпимостью, цель которой заключается в том, чтобы подорвать основания демократического правового государства всеми имеющимися средствами (включая насилие против невиновных), ни в коем случае нельзя мириться. Поэтому эта книга предназначена для тех, кто желает рационально, то есть руководствуясь не только своими личными мнениями, заняться вопросом о том, существуют ли моральные факты и моральный прогресс и как мы можем выстроить ценностный порядок XXI века на основе универсальных ценностей. То, что все большему числу людей это не интересно, – это часть проблемы, в решение которой я хотел бы сделать вклад своими размышлениями из философской перспективы.

Глава 1

Что такое ценности и почему они универсальны

В данной главе речь пойдет об основных этических понятиях нового Просвещения, которые вытекают из нескольких ключевых тезисов. Ключевые тезисы Нового Морального Реализма[35] гласят:

Ключевой тезис 1. Существуют независимые от наших личных и групповых мнений моральные факты. Они существуют объективно.

Ключевой тезис 2. Существующие объективно моральные факты в своей сути познаваемы через нас, то есть они связаны с сознанием. Они касаются людей и представляют собой моральный компас того, что мы должны делать, имеем право делать или должны предотвращать. В своей основе они очевидны и в темные времена скрываются идеологией, пропагандой, манипуляциями и психологическими механизмами.

Ключевой тезис 3. Объективно существующие моральные факты имеют силу во все времена, в которые существовали, существуют и будут существовать люди. Они не зависят от культуры, политического мнения, религии, пола, происхождения, внешнего вида и возраста и потому универсальны. Моральные факты не дискриминируют.

Ключевой тезис 1 я буду называть моральным реализмом. Тезис номер 2 рассматривает нас, людей, как тех свободных живых существ, которым предъявляются моральные требования. Поэтому я называю его гуманизмом. Наконец, номер 3 обычно обозначают как универсализм [36].

В качестве броского слогана этой главы мы можем противопоставить друг другу концепты двух вымышленных государств. Первое я назову ПРН. «П» означает плюрализм, «Р» – релятивизм, а «Н» – нигилизм. Сочетание ценностного плюрализма, релятивизма и нигилизма я считаю злом, так как под ними в целом понимается идея, что моральные кодексы, то есть ценностные системы возникают и поддерживаются просто из-за того, что им следует более или менее произвольная группа людей. Согласно этой модели, ценности – это догматы веры, которые сплачивают группу, и поэтому их значение ограничивается только этой группой.

Примером тому могут служить ценностные представления евангелических, христианско-фундаменталистских общин, которые считают морально неправильными аборт в любой форме, а равно и потребление алкоголя, однополый секс и даже кофе с чаем, так как они якобы неприемлемы в глазах Бога. Многие христианско-фундаменталистские группы, например, Свидетели Иеговы[37], также верят, что существуют лишь некоторые избранные люди, к которым обращается Бог со своими моральными требованиями. Большинство людей в их глазах с самого начала прокляты и либо будут гореть в аду, либо их просто уничтожат.

Менее радикальна (но столь же ложна) идея, что существуют «немецкие» ценности, такие как пунктуальность и точность, которые, например, не действуют в Италии, где не следят за минутной стрелкой на часах и не придают большого значения тому, чтобы осуществлять трудовые процессы с немецкой точностью. Это представление имеет фатальные последствия: когда Италия во время кризиса коронавируса настоятельно нуждалась в логистической и финансовой помощи других европейских стран, чтобы справиться с перегрузкой своей системы здравоохранения из-за случаев тяжелого протекания COVID-19, ее европейские партнеры вначале отказывались предлагать эту помощь. В Германии часто можно было услышать, что проблема Северной Италии – это как раз результат культурного дефицита – «итальянского хаоса», не иначе. Морально неприемлемый, очевидно ложный стереотип. Неверно, что в ходе пандемии коронавируса северно-итальянская система здравоохранения достигла пределов своих возможностей по каким-то культурным причинам. Ужасная трагедия в Северной Италии и других местах – это не выражение местных культурных проблем, так же хорошо ее можно было бы объяснить логикой распространения вируса, которая до сих пор не была известна, так как отсутствовали соответствующие данные и исследования. То, что в Германии на жителя приходится больше кроватей для интенсивной терапии, чем в Италии, связано не с некими «немецкими ценностями», а с организацией нашей системы здравоохранения и нашего лучшего распределения государственного финансирования. Националистической бессмыслицы можно избежать, если мы проявим моральную проницательность, без которой не может быть никакой этики, никакого рационального изучения моральных фактов.

В противовес ПРН новое Просвещение отстаивает идеал Республики Гуманистических Универсалистов (РГУ), морально-философская конституция которой, как мы увидим, на удивление во многом соответствует нашему Основному закону[38]. «Р» означает здесь реализм, «Г» – гуманизм, а «У» – универсализм.

Основной закон последние семьдесят лет также способствовал прогрессу, потому что он появился в результате этого темного времени. Даже национал-социалистическая диктатура не смогла полностью задуть огни Просвещения. Это не призыв к немецко-националистическому воспеванию самих себя и не апология безобидного конституционного патриотизма, а указание на положение дел, которое возникло как реакция на глубочайшую пропасть в немецкой истории.

Основной закон для Федеративной Республики Германия формулирует ценностный каталог с универсальным требованием, которое касается не только немецких граждан (очевидных адресатов этого текста), но и всех людей. Это ни в коем случае не ценностно-нейтральное основание, на котором разворачивается политическая партийная борьба, результатом которой может стать даже упразднение демократии. Поэтому наш сегодняшний ценностный кризис – это одновременно и кризис демократии: выступающий против универсализма обращается и против идеи, что наше единство основывается на том, что все мы люди, которые тем самым уже имеют определенные права и обязанности. К ним относятся право на свободное развитие нашей личности, право на жизнь и телесную неприкосновенность, равноправие полов, право на то, чтобы не быть ущемленным в суде на основании пола, языка, происхождения, дохода и т. д.

Легко упускают из виду, что из наших основных прав следуют обязанности: тот, кто, к примеру, имеет право не быть ущемленным на основе расистских стереотипов или гомофобии, именно поэтому обязан никого таким образом не ущемлять. Эти основные права должны обеспечивать нам наши человеческие права. К правам человека относится многое, чего мы не кодифицировали в правовой форме: право на жилище, право на охрану окружающей среды (которая позволяет нам дышать достаточно чистым воздухом, соответствующим нашему благосостоянию как людей), право на свободное время, право на пенсию и вообще все, благодаря чему мы можем жить в солидарном сообществе, целью которого является содействие моральному прогрессу и сотрудничеству.

В данной главе я приведу аргументы в пользу того, что моральные факты не обосновываются ни Богом, ни всеобщим человеческим разумом и ни эволюцией, но самими собой. Как и многие другие факты, они нуждаются не в обосновании, а в познании, которое позволяет выявить их контуры. Существуют моральные самоочевидности, к примеру: тебе не следует терзать младенцев. Никто, будь то китаец, немец, русский, африканец или американец, будь то мусульманин, индуист, атеист и т. д., всерьез в этом не усомнится. Есть очень много таких моральных самоочевидностей, которые непосредственно понимают все люди – что мы упускаем из виду, так как в моральных вопросах нас в основном занимают сложные, комплексные моральные проблемы, в которых человеческие общности, кажется, расходятся друг с другом.

Не существует морального алгоритма, правила и системы правил, которые раз и навсегда решили бы все моральные проблемы.

Это можно проиллюстрировать на примере. До недавнего времени многие люди думали (а многие все еще думают), что совершенно нормально и даже надлежаще и желательно подвергать детей телесным наказаниям. Возможно, в прошлом даже некоторые дети думали, что это было им во благо, потому что их изо дня в день в этом убеждали, указывая на мнимые факты. Телесное наказание, как люди могли думать, хотя и неприятно, но осмысленно точно так же, как, например, вакцинация от гриппа. Но начавшие появляться лишь во времена модерна дисциплины научной психологии, социологии, религиоведения и нейробиологии теперь уже показали нам, что телесное наказание травматизирует и что насилие и жестокость в семье даже являются важным основанием для тоталитарных режимов, которые строятся на домашнем насилии.

Конечно, в принципе представимо, хотя и, разумеется, крайне маловероятно, что через пятьдесят лет появятся знания, которые покажут, что телесные наказания все же значительно способствуют зрелости и что по сегодняшним критериям мягко воспитанные дети склонны к брутальному капиталистическому, разрушающему мир потреблению, так что мы снова должны взяться за розги. Но даже если бы вышло так, будущие доводы, которые дали бы нам основание для телесных наказаний, были бы совсем другими, чем те, что мы имели в прошлом, так как тогда были неизвестны факты, которые только еще предстояло открыть.

Из того, что мы можем заблуждаться в моральных вопросах, не следует, что морального прогресса не существует.

Задача этой первой главы состоит в том, чтобы развить три ключевых тезиса реализма, гуманизма и универсализма и защитить их, в частности, от ценностного плюрализма, релятивизма и нигилизма, то есть от ПРН. Чтобы дать вам обзор хода размышлений и с самого начала устранить некоторые возможные недопонимания, я хотел бы сначала вкратце объяснить, о чем именно говорит ПРН.

Ценностный плюрализм предполагает, что в морали действует принцип: другие страны – другие нравы. Каждая страна носит отпечаток культуры, которая имеет свой собственный моральный кодекс, и некоторые страны образуют группы, которые могут коммуницировать друг с другом. Так Запад в отличие от Востока или Европа в отличие от Африки предстают в качестве ценностных порядков. Точно так же, как подразделяют территории, им таким образом приписывают и различные системы ценностей: заблуждение заключается в допущении, что существуют отдельные друг от друга системы ценностей. Это допущение быстро приводит к (опровержимому) допущению несоизмеримости, то есть представлению о том, что существуют радикально отличные друг от друга и несопоставимые по одной мерке моральные системы.

Ценностный плюрализм автоматически не ведет к мысли о несоизмеримости. Он в первую очередь является своего рода этнологическим утверждением: на основании изучения ценностных представлений, обнаруживаемых в разных местах, он допускает, что существует множество ценностных представлений. Из этого еще не следует, что ни одна из данных систем не является лучше или правильнее. Можно быть ценностным плюралистом и одновременно утверждать, что твоя собственная система ценностей превосходит все остальные, быть может, даже является единственно правильной. Ценностный плюралист мог бы сказать, что подавляющее большинство ценностных представлений в равной мере ложны. Из существования различных систем мнений само по себе не следует, что ни одно из них не будет считаться правильным.

Ценностный релятивизм делает еще один шаг и допускает, что морально предпочтительное и морально неприемлемое всегда имеют силу только в соответствующих, несоизмеримых системах ценностей. Не существует никакого всеохватного порядка, который устанавливал бы, какая система морально лучше другой. Если систему вообще выбирают, то точно не по моральным критериям. Для ценностных релятивистов, тем самым, не существует никакого добра и зла самих по себе, но всегда лишь добро и зло по отношению к одной из многих систем ценностей, так что их представители, строго говоря, не могут оценивать и друг друга по независимому критерию.

Если, например, приверженец Путина в Санкт-Петербурге поносит либеральную демократию и считает ее признаком разложения Запада, тогда как ценностный релятивист из Нидерландов считает либеральную демократию добром именно за то, что при демократии может сосуществовать сколько угодно систем ценностей, согласно релятивистам, никто из них объективно не прав. С их точки зрения, они оба лишь высказывают то, что имеет силу в их системах, и причем в обоих случаях, согласно релятивистам, совершенно не ошибаются. Столкновение ценностных систем для релятивистов ведет уже не к морально контролируемой, этической дискуссии, но к соревнованию систем и конкретным битвам за геополитическую прерогативу толкования.

Наконец, ценностный нигилизм выводит из всего этого положение, что вообще не существует определяющих наши поступки ценностей. Он считает ценности в целом лишь болтовней, за которой ничего не скрывается, то есть в лучшем случае предлогами, используемыми, чтобы определенные группы могли достичь преимущества перед своими конкурентами.

Я хочу убедить вас в этой главе в том, что все три допущения ложны, и одновременно развить альтернативную точку зрения, направленную против постмодернистского, постфактического духа времени, которому так хорошо подходит ПРН.

Существуют моральные факты, которые предписывают, что мы должны делать и от чего – воздерживаться. В целом, факт – это нечто истинное. Факты – это, к примеру, то, что Гамбург находится в Северной Германии; что 2 + 2 = 4; что вы прямо сейчас читаете это предложение и т. д. Моральные факты в отличие от этих описаний действительности охватывают в основном требования, которые предписывают, что что-то нужно делать, а от чего-то – воздерживаться. Моральные факты – это, к примеру, то, что нельзя мучить детей; что нужно защищать окружающую среду; что ко всем людям нужно по возможности относиться одинаково (неважно, как они выглядят, откуда происходят, какую религию исповедуют); что не следует лезть вперед без очереди; или что нужно помогать людям, чью жизнь можем спасти лишь мы одни, в той мере, в которой это не подвергает нас самих опасности. Моральный факт – это объективно существующее моральное положение дел, которое определяет, какие конкретные действия являются надлежащими, дозволенными или недопустимыми. Моральные факты могут существовать без того, чтобы их правильно познавали или даже им следовали. В повседневности многие агрессивно лезут вперед без очереди, будь то на автотрассе или в супермаркете, и, к сожалению, с многими детьми плохо обращаются и в нашей стране, истязая их. Если есть такие моральные факты, то они начинают существовать не лишь тогда, когда мы к ним обращаемся, и уж точно не оттого, что мы их как-то изобретаем или договариваемся о них.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Камю А. Чума. Записки бунтаря. М.: Издательство АСТ, 2017. С. 122–123. Здесь и далее в постраничных сносках приводятся примечания переводчика.

2

Hegel G. W. F., Baillie J. B. The Phenomenology of Mind. Mineola, NY: Courier Corporation, 2003.

3

Hegel G. W. F., Wallace W. Hegel’s Philosophy of Mind. Oxford: Clarendon Press, 1894. Как бы то ни было, существуют и варианты переводов Гегеля, использующих термин spirit, более близкий русскому термину «дух».

4

В этом читателю сможет помочь и подробно составленное оглавление книги.

5

Габриэль М. Власть искусства. М.: Издательство Института Гайдара, 2023.

6

Габриэль М. Я не есть мозг. Философия духа для XXI века. М.: URSS, 2020.

7

Ср. со знаменитым и теперь уже опровергнутым тезисом Френсиса Фукуямы о конце истории: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2015. Ср., с другой стороны, с недавней работой Крастев И., Холмс С. Свет, обманувший надежды. Почему Запад проигрывает борьбу за демократию. М., 2020.

8

Ср. также с оценкой в Гёпель М. Мир после нас. Как не дать планете погибнуть. М., 2021. Которая, конечно, еще не могла учесть и кризис коронавируса.

9

См. Leiter B. Why Tolerate Religion? Princeton, Oxford: Princeton University Press, 2014. Pp. 118–119.

10

Американский философ из США Роберт Б. Брэндом недавно представил в выводах из переосмысления философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля детально проработанную философию доверия, глубинная социально-онтологическая структура которой могла бы стать частью проекта будущего, успешного глобального сообщества (Vergesellschaftung). Ср. с Brandom R. B. A Spirit of Trust. A Reading of Hegel’s Phenomenology. Cambridge / MA, 2019.

11

Америка превыше всего (англ.)

12

Ср. с новаторской книгой Scanlon T. M. What We Owe to Each Other. Cambridge / MA, 1998. В защиту морального реализма, схожего с позицией, которую я развиваю в данной книге, ср. с Idem. Being Realistic About Reasons. Oxford, 2013. В своей недавней книге Скэнлон показывает, почему, с этической точки зрения, социоэкономическое неравенство ведет к моральным перекосам. Ср. с Idem. Why Does Inequality Matter? Oxford, 2018.

13

С этим связана радикальная революция в этике, которую впервые во всей отчетливости разработал великий философ Ганс Йонас. Из нее следует, что нам нужна новая био- и техноэтика, которая выходит далеко за рамки того, что могли осмыслить Античность и Новое время, когда человеческие действия имели воздействие в основном на маленькие группы. Современные высокие технологии, напротив, своими эффектами охватывают всех людей, так что сегодня оказывается насущнее, чем когда-либо, разработать универсальные ценности для XXI века. Я сердечно советую всем читателям и читательницам главную работу Йонаса: Йонас Г. Принцип ответственности. Опыт этики для технологической цивилизации. М., 2004.

14

Messias по-немецки буквально значит «мессия». Жаир Мессиас Болсонару – бразильский президент (2019–2023).

15

Alternative für Deutschland («Альтернатива для Германии»), аббр. AfD, правая политическая партия в Германии.

16

Ср. в связи с этим с отчасти иррацинальным и довольно необоснованным разбором кошмарных вымышленных сценариев грядущего сверхинтеллекта в Бостром Н. Искусственный интеллект. Этапы. Угрозы. Стратегии. М., 2014. Ср., с другой стороны, с Gabriel M. Der Sinn des Denkens. Berlin, 2019. Для введения в новый тематический комплекс этики искусственного интеллекта ср. с Coeckelbergh M. AI Ethics. Cambridge / MA, 2020.

17

Fake News – заведомо ложные новости, использующиеся в целях манипуляции общественным мнением.

18

Социальная дистанция (англ.)

19

Ср. с чрезвычайно актуальной книгой преподающей в Гарварде экономистки: Зубофф Ш. Эпоха надзорного капитализма. М., 2022.

20

Домашний офис (англ.)

21

По поводу цифрового «структурного изменения публичной сферы» ср. с полемикой с известной одноименной книгой социального философа Юргена Хабермаса в Gabriel M. Fiktionen. Berlin, 2020, § 16 f., а также с Nassehi A. Muster. Theorie der digitalen Gesellschaft. München, 2019.

22

Исключительно по соображениям типографской простоты, начиная с этого места, я использую в основном грамматическую форму мужского рода, когда я имею в виду всех людей, все равно, классифицируют ли они себя как женщин, небинарных персон, мужчин или как-то еще. Чтобы противодействовать монотонному миру, звучащих по-мужски примеров, в своих примерах я иногда отхожу от этого, чтобы противодействовать реактуализации стереотипов, которые, к примеру, видят врачей как мужчин, а их ассистентов – как помощниц врачей. Это стремление не заигрывать с политкорректностью, а соответствовать состоянию морального прогресса, который значительно способствовал тому, что мы умеем видеть в стереотипах ложные способы восприятия социальной действительности и, тем самым, преодолевать их, о чем пойдет речь в главе 3.